Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2002
Уважаемый читатель, к юбилею реформ всяк готовит Вам свой трудовой подарок. От цеха исследователей общественного мнения примите кучу цифр, говорящих на своем неловком языке о горестной судьбе реформаторства в России. И примите извинения за неудобочитаемость лирической статьи с таблицами да графиками. (Но и пересказывать числа словами — неблагодарная работа. Слова приедаются, тянет провести реформу правописания. Как Вы насчет этого, читатель?)
Неблагодарные потомки
и благодарные современники
В нынешнем январе, подводя итоги бурному десятилетию, ВЦИОМ задавал вопросы об отношении к “либеральным реформам, начатым в 1992 году правительством Гайдара” (всероссийская выборка 1600 человек в возрасте 16 лет и старше).
Более половины опрошенных (51%) выбрали ответ: “реформы оказали разрушительное действие на экономику России”. 17% ответили, что в реформах “не было никакой необходимости”, почти столько же (16%) затруднились ответить, 14% выбрали ответ “реформы были болезненны, но необходимы”. Наконец, 2% согласились с мнением, что “реформы оказали безусловно положительное влияние на экономику России”.
Те, кому реформы дали возможность существовать — предприниматели, — закономерно оказались наиболее активными сторонниками мнения о необходимости реформ, пусть и болезненных (33%). Следом за ними по частоте идут те, кто поддерживает реформы по идеологическим соображениям: студенты (29%), служащие и управленцы (по 25%). Впрочем, основная часть управленческих кадров думает совсем иначе: реформы разрушили экономику (55%). Это также идеологическая позиция. Ее придерживаются более 60% силовиков, более половины рабочих и почти половина специалистов.
Но в целом сильнее, чем статус и профессия, на отношение к реформам влияет возраст.
Вот как распределились два полярных суждения среди разных возрастных групп:
|
Реформы были болезненны, но необходимы |
Реформы оказали разрушительное воздействие на экономику России |
|
|
18 — 24 |
21 |
22 |
|
25 – 39 |
20 |
47 |
|
40 – 54 |
14 |
52 |
|
55 и старше |
5 |
66 |
Молодые респонденты — честные ребята. Среди них более 40% не ощущали себя свидетелями эпохи и отказались отвечать. Отвечавшие же разделились поровну. А в старших возрастах девять десятых взялись судить реформы и, как видим, читатель, судили чем старше, тем строже.
Оглядываясь на прожитое десятилетие, только сторонники СПС, партии, в которой один из руководителей — Егор Гайдар, безусловно оправдывают реформы. Среди них заявляющих об исторической необходимости реформ в два раза больше, чем указующих на их разрушительность. К тому же сторонники СПС — единственные, кто хоть меньшинством (16%), но решился на утверждение: “реформы оказали безусловно положительное влияние на экономику России”. В остальной части населения такой ответ, как мы видели, читатель, рискнули дать один-два человека на сотню.
Вот так подвела Россия черту под десятилетием реформ. В том, что данные опроса не врут, Вы, читатель, наверное, и не сомневаетесь. По настроениям в прессе нетрудно видеть, что нынешнее время неласково к реформаторам гайдаровского призыва, как и к самому Гайдару. Я бы не исключал того, что присутствие его имени в формулировке только что рассмотренного вопроса добавило изрядную долю к негативным ответам. Похоже, что такую же роль сыграло слово “либеральный”. Ну и, наконец, как показали специальные исследования, в обществе сложилась устойчивая идиосинкразия к самому слову “реформы”. Так что если Вы согласны, читатель, помыслить вопрос о гайдаровских либеральных реформах, который не использует ни одно из этих оскверненных и оскверняющих слов, то можно потешиться надеждой, что на такой вопрос россияне ответили бы гораздо благосклоннее.
А вот как оно было
на самом деле
А теперь посмотрим, как оценивались реформы в режиме реального времени, то есть в процессе их осуществления (или неосуществления).
На протяжении этих лет ВЦИОМ задавал вопрос своим респондентам (общероссийская выборка, население 18 лет и старше): “Как вы считаете, экономические (рыночные) реформы сейчас нужно продолжать или их следует прекратить?” Фиксировались ответы “продолжать”, “прекратить” и “не знаю”.
На графиках, которые приводятся в тексте, показаны соотношения ответов по состоянию на март соответствующего года. Последняя точка, стало быть, март 2002.
Нижеследующая диаграмма показывает динамику мнений младшей и старшей части общества. Из доли ответов “продолжать” мы вычли долю ответов “прекратить”. В молодежной (до 24 лет) среде разность всегда была положительной и составляла от 32—25 п.п. в начале периода до 43—48 п. п. ближе к нынешнему году. Иначе говоря, среди них перевес сторонников продолжения реформ был всегда; в начале описываемого периода их было примерно в два с половиной раза больше, чем противников. Сейчас за продолжение реформ выступает в семь раз больше молодых россиян, чем за их прекращение.
В предпенсионном/пенсионном возрасте (55 лет и старше) люди поддерживали реформы первые два года, но начиная с 1994 в основном не хотели их продолжения; не хотят и теперь. Разность долей ответов, таким образом, с 1994 г. была отрицательной. Преобладание негативных ответов составляло в 1995 г. 28 п.п. В другие годы перевес не был таким значительным (12 п.п. в нынешнем году). Иначе говоря, среди пожилых людей на два ответа в поддержку реформ приходится не менее трех ответов против.
Возрастные различия темпераментов считаются натуральными, их не отрицает никто. Различия же в мнениях мужчин и женщин одними принимаются как природная данность, другими — таких становится все больше — оспариваются. На графике отражено количество ответов “продолжать реформы”, дававшихся женщинами и мужчинами.
Подобные графики позволяют воочию убедиться в том, что различия между “женским взглядом” и “мужской позицией” в нашей культуре существуют, но они относительны. Женское — это находящееся на культурно заданной дистанции от мужского. Мужское — это опережающее женское или, наоборот, отстающее от него на определенное социальное расстояние. В данном случае видно, что женщины приходят к тем же позициям, что и мужчины, только с “отставанием” в несколько лет. А по вопросу о том, продолжать ли военные действия в Чечне или перейти к переговорам, мужчины с таким же отставанием переходят к “женской” точке зрения, это показано в моей статье “На раздвоенном копыте” (НЗ №2 (16), 2001).
Суть дела, впрочем, не в самом отставании, а в векторе. Быть менее включеннной в политику, быть более миролюбивой, чем мужчина, — вот суть женской роли. Быть агрессивнее, быть решительнее в суждениях, чем женщина, — вот роль мужчины. А смелы ли они, добры ли они все вместе как люди — этого графики не покажут.
Так или иначе, перед нами борьба мнений. Частично она предопределена гендерными, пусть не природными, но наперед заданными позициями. Но лишь частично. Ведь и среди однополых ровесников существуют сторонники и противники реформ.
Если взять тех, кто решился принять ту или иную сторону, то видно, что их мнения на протяжении этого периода противостояли, пересекались. На следующем графике показано соотношение ответов “продолжать реформы” или “прекратить” по замерам на март месяц каждого года.
Видно, что мнения зависят не только от внутренних факторов, но и от внешней среды. Видно, что ушла в 1993 г. и с тех пор не возвращалась “общенародная” — 47% — поддержка реформ. Видно, что после обвала 1998 г. до весны следующего года царило недоверие к реформаторам. Но затем общий тренд эпохи снова стал брать свое. А приход нового премьера, затем — президента и связанное с этим общее оживление сказались и на отношении к реформам.
Вопрос, что называется, политический. По нему разделяются на “наших” и “ненаших”. Нетрудно представить, что в 1994 г. среди сторонников “Выбора России” 60% были за продолжение реформ, оппозиция в электорате этой партии была ничтожной — менее 10%. Среди сподвижников “Яблока” за продолжение реформ выступала половина, но возражала — четверть. А в стане поборников КПРФ, ясное дело, половина — против реформ. (Интересно, что все же находилось до 18% голосовавших за их продолжение.)
Кончилась ельцинская эпоха, и вот среди электората наследников ДВР — Союза Правых Сил 53% выступают за продолжение, а 13% — за прекращение уже давно не “гайдаровских” реформ. Среди голосовавших за “Яблоко” основная часть устранилась от ответа (45%), за реформы — 43%, против — 12%. Электорат КПРФ, известный своим постоянством, практически сохранил меру сопротивления реформам (47%) и меру согласия с ними (те же 18%).
Итак, начиная со второй половины девяностых в среднем треть опрошенных выбирала ответ “продолжать”, четверть — “прекратить”, а относительное большинство, около 40%, выбирали ответ “не знаю, затрудняюсь ответить”. Но мы, читатель, знаем, что это большинство составлено преимущественно из женщин, а сторонники продолжения реформ — преимущественно молодые люди. Недаром среди студентов, в среде, где молодой возраст соединен с высоким уровнем образования, обнаруживается максимум согласия и минимум несогласия с курсом реформ — соответственно 59 и 5%.
В столице, где рыночные отношения существуют в наиболее развернутом виде, сопротивление реформам минимально (12%), а на селе, где пользы от реформ толком и не видели, против них 27%. Почти столько же — в малых городах, ибо там плодов новой экономики найдется ничуть не более.
Ну и наконец, посмотрим, а кто же такие “противники реформ”? Где живут, чем занимаются?
По состоянию на март 2002 г. можно констатировать, что более всего открытых противников рыночных реформ насчитывалось в Сибири и на Дальнем Востоке — 29% взрослого населения этих регионов. Много их и на юге России — 27%. В прошлые годы именно юг лидировал по антиреформистским настроениям.
Максимум протеста, как нетрудно угадать, в среде пенсионеров. Там негатив доминирует над позитивом. Соотношение ответов “прекратить” и “продолжить” — 38% к 25%.
К вопросу о словах
Правомерным будет, читатель, Ваш вопрос: а что имели и имеют в виду вопрошающие, используя термин “реформа” и “экономическая реформа” и подобные словосочетания? Что имели и имеют в виду отвечающие? Правомерным будет Ваше подозрение, что в разумении тех и других менялось смысловое наполнение этих слов, и не менее правомерным будет подозрение, что изменение содержания, вкладываемого в понятие “реформы”, могло идти в разном темпе и даже в разных направлениях у задающих вопросы и у отвечающих.
Технология массового опроса, с помощью которой были получены обсуждавшиеся результаты, почти не дает возможностей для выяснения и проверки этих предположений и подозрений. Потому если в итоге Вы, читатель, сочтете эти результаты не поддающимися прямой интерпретации (мол, если столько-то процентов сказали, что они “за реформы”, то на их поддержку могут рассчитывать реформаторы), то я с Вами безусловно соглашусь.
Но по характеру данных видно, что некоторая смысловая определенность у слова “реформы” сохраняется. Вот, например, реакции респондентов из разных возрастных групп. Почему в 19 лет надо больше поддерживать одну систему хозяйственных или административных положений, а в 50 лет — другую, сказать непросто. Но о том, что в молодости поддерживают “новое”, а в старости — держатся за “старое”, знают все (хотя мало кто интересуется, почему это так). Разницу в отношении к реформам это порождает кардинальную — на сегодня среди старших респондентов противников реформ в шесть раз больше, чем среди младших. Поэтому среди молодых самый частый ответ — “продолжать реформы”, среди пожилых — “прекратить”.
Стоит заметить, что в западноевропейской традиции принято отдавать дань социалистической идеологии в юности и приходить к консервативно-либеральным ценностям в зрелом возрасте. А у наших у ворот все пока идет иным порядком. Впрочем, у нас в сравнении с Западом и пирамида доходов/накоплений перевернута вершиной вниз. Нынешнее старшее поколение лишено ресурсов (“ограблено реформами Гайдара—Чубайса”), а молодое — наиболее обеспеченное, ибо именно среди молодых распределяются зарплаты и коммерческие доходы нового сектора экономики.
Вот лет через тридцать, когда новые русские станут старенькими, тогда молодость будет левой и бедной, а зрелость правой и зажиточной. (Прикиньте, где будем мы с Вами, читатель.)
Реформы, которых нет
Вы, читатель, помнится, задавали вопрос, о каких, собственно, реформах шла речь. И тогда мне приходилось отвечать: о “либеральных”, “гайдаровских”, “реформах вообще”, — а при таком ответе на ум людям прежде всего приходят экономические проблемы. Уж так мы воспитаны, что даже якобы-не-марксисты главным считают реформу экономики, а остальное к ней, глядишь, приложится. (Думаю, из этой концепции исходят советники президента, когда объясняют ему, что демократом может он не быть, а вот либералом быть обязан.)
Но теперь мы будем говорить не о реформах вообще, но о восьми совершенно конкретных сферах жизни. И экономика, а соответственно, и экономическая реформа займут в этом ряду свое — увидим, какое — место.
Прошлым летом интервьюеры ВЦИОМ задавали 1600 гражданам России целую серию вопросов о том, чего они ждут от той или иной реформы и какими темпами, на их взгляд, она продвигается. На обсуждение было вынесено восемь реформ: административная (“антибюрократическая”), военная, ЖКХ, налоговая, образования, пенсионная, судебная, экономическая.
Усреднив и округлив, получим такое процентное распределение ответов: самый частый выбор, около 30% — ничего не ждем, ни худого, ни хорошего. Около 25% ничего не слыхали и затрудняются с ответом. Готовы выразить определенные ожидания несколько менее половины (45%). Эти ожидания, как правило, в соотношении 2:1 являются скорее положительными, чем отрицательными.
После этого задавали вопрос, какими темпами продвигается соответствующая реформа. Примечательно, что о фактическом положении дел людям труднее высказаться, чем о своих надеждах. Но, так или иначе, примерно семеро из десяти брались высказывать мнение. Оно таково, что о триумфальном шествии реформ говорить не приходится. Почти половина ответов — о том, что они идут с трудом или не идут вовсе.
Часть реформ люди считают непосредственно относящимися к их повседневной жизни, и потому с ними связано много сильных чувств. Более всего надежд возложено на пенсионную реформу. Хорошего ждут от нее 42% населения, плохого 17%. Но осуществляется реформа, по мнению граждан, очень медленно или никак — так полагают 40% населения.
Многие ждут добра от реформы образования (35%). Более 30% видят некоторые сдвиги, но 42% отмечают, что не делается почти ничего или совсем ничего.
Сколько было сказано о необходимости военной реформы! С этим согласна треть населения (33%). Но, по мнению более чем половины населения, она “идет с большим трудом” или вообще не идет .
На судебную реформу возлагали надежды 31%, ждали плохого — 10%. Но с реализацией дело обстоит, по мнению опрошенных, очень туго. Уровень скептических оценок в отношении хода судебной реформы — 42%.
Налоговую реформу ждали около 30%, по этой реформе отмечают подвижки чаще всего — 37%. Административная (с пояснением “антибюрократическая”) реформа была наименее известна людям, и от нее мало кто ждал пользы (19%) и мало кто — вреда (14%). Но и реализация этой реформы идет незримыми путями. Люди же (41%) пребывают в убеждении, что ничего не делается.
Особняком стоит реформа ЖКХ. С ней связано очень мало позитивных ожиданий (20%), но очень много — негативных (47%). Поэтому тот факт, что 32% отмечают ее постепенный или активный ход, означает, скорее всего, нарастание страхов. Впрочем, и в этом случае 44% жителей России думают, что в этой области ничего или почти ничего не меняется.
На реформы в экономике уповали 30% наших граждан, им возражали более 20%, итого, на радость экономистам, приняли участие в дискуссии около 50% населения. Но в том, что экономические преобразования не совершаются или идут с большим трудом, 50% населения оказались единодушны. О быстром прогрессе в реформировании экономики решились заявить 6%, о “постепенном” движении — 20%.
В итоге десятилетия получилось, что больше всего надежд у россиян на реформу пенсионную, более всего опасений — по реформе ЖКХ. В смысле претворения в жизнь хуже всего дела с военной реформой, лучше всего — с налоговой.
Ну а что касается правописания тех слов, которыми я старался изъяснить итоги опросов, то нас с Вами, читатель, авторитетно успокоили: здесь никаких реформ пока не будет.