Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2002
Судебная реформа зачиналась романтиками
Российская судебная реформа, начавшаяся еще в ходе горбачевской перестройки, получила мощный импульс с одобрением 24 октября 1991 года Верховным Советом РСФСР по инициативе Президента России Б.Н. Ельцина Концепции судебной реформы в РСФСР.
В Концепции анализировались причины кризисного состояния правоохранительных органов и судебной системы и предлагались законодательные и организационные меры по преодолению затруднений и преобразованию судопроизводства на демократических основах. В частности, провозглашалась необходимость возрождения суда присяжных, института мировых судей, введения судебного контроля за правомерностью заключения под стражу, несменяемости судей, пересмотра ведомственных показателей работы правоохранительных органов и судов. Основополагающие идеи Концепции судебной реформы фиксировались на протяжении 1991—1993 гг. в конституционном законодательстве и, несмотря на сопротивление силовиков, постепенно реализовывались в нормативных актах.
Это был “романтический” период преобразований. Перед реформаторами, как примеры для подражания, простирались работающие “в цивилизованных странах” системы правоохранительной деятельности и правосудия, а также маячил опыт великих реформ Александра II Освободителя; как известно, вступая на прародительский престол, государь начертал в своем Манифесте бессмертные строки: “Да правда и милость царствуют в судах”. Цели казались понятными, благородными и достижимыми, результаты плодотворными, и с фиксацией в законодательстве каждой новой провозглашенной реформаторами идеи их энтузиазм возрастал. Жажда ведомств воспользоваться переходной ситуацией и возвести в ранг закона собственные льготы (почитайте, например, законы о милиции, о прокуратуре, о внутренних войсках, о статусе судей) воспринималась как повод для торга с их лобби в парламенте и президентских структурах: мол, вы согласитесь на суд присяжных и судебный контроль за арестами, а за это вам не будут мешать кромсать казенный пирог. В воздухе витала мысль, порожденная еще французскими просветителями и испустившая дух на их руках: стоит только разъяснить людям их истинные интересы и освободить их от гнета — и они станут служить по чести, жить по правде.
Иллюзии подкреплялись видимыми успехами. Так, удалось добиться провозглашения несменяемости судей и введения правила, согласно которому их нельзя было подвергнуть ответственности без решения квалификационных коллегий, избираемых самими судьями; снабжение судов общей юрисдикции отошло к Судебному департаменту, подконтрольному органам не исполнительной, а судебной власти; возникли Конституционный Суд и арбитражные суды; постепенно расширялся круг конфликтов, за разрешением которых граждане получили право обращаться в суды (особенно важным было упразднение пресловутых списков, препятствующих лицам, занимающим перечисленные в них руководящие должности, начиная от бригадира, защищать свои права в суде); всякий задержанный и арестованный с середины 1992 года мог обратиться с жалобой к судье, и примерно каждая пятая такая жалоба из рассматриваемых ежегодно 80 тысяч удовлетворялась судами; появился закон о “святая святых” — оперативно-розыскной деятельности, которая тем самым была введена в рамки права и, отчасти, судебного контроля; запретили использовать в качестве доказательств виновности граждан материалы, полученные с нарушением федерального закона; в девяти регионах России стали действовать суды с участием присяжных заседателей; ограничивалось применение смертной казни (впрочем, еще в 1999 году было вынесено 18 смертных приговоров); колонии и следственные изоляторы из системы МВД перешли в подчинение Минюсту; образовались новые коллегии адвокатов, появился частный нотариат.
Однако развитие событий показало, что признание демократических лозунгов на бумаге не равнозначно их реализации, даже когда “правильные” правовые принципы воплощались в конкретных институтах и учреждениях. Новые структуры и процедуры выглядели совсем как настоящие, но работали почему-то не так, как задумывалось их творцами.
Все, что может – портится,
а что не может – тоже портится
Конституционный Суд Российской Федерации, эта надежда демократов, был сформирован в 1991 г. вопреки требованиям закона, в результате политической фракционной свары и объединил людей, из которых ни один ранее не был судьею. Вместо кропотливой правовой работы по защите прав граждан, буквально заваливших Конституционный Суд частными жалобами, этот орган в 1992 году вмешался в конфликт президентской и законодательной властей; в 1993 году его деятельность была приостановлена. Президент России заявил в преамбуле Указа от 7 октября 1993 года: “Конституционный Суд Российской Федерации оказался в глубоком кризисном состоянии. Дважды в течение 1993 года Конституционный Суд <…> своими поспешными действиями и решениями ставил страну на грань гражданской войны”.
Конституционный Суд не справился с рассмотрением “дела КПСС”, вынес 30 ноября 1992 года после многомесячного слушания противоречивое, уклончивое и невнятное постановление. В процессе разбирательства этого дела судьи Конституционного Суда приняли от одной из сторон конфликта — Президента России — производство в высший квалификационный класс и тридцатипроцентную прибавку к жалованию, установленную закрытым для печати пунктом распоряжения.
Постановлением Конституционного Суда от 31 июля 1995 г. по делу “о восстановлении конституционной законности в Чеченской Республике” были признаны не противоречащими Конституции России акты Президента и Правительства, на базе которых был развязан вооруженный конфликт.
Конституционный Суд уклонился в апреле 1993 года от вынесения какого-либо решения в связи с обращением Федерального Союза адвокатов относительно практики массовых незаконных арестов граждан с санкции прокуроров; тогда Суд, выслушав стороны и экспертов, удалился на совещание и… юридически до сих пор с него не возвратился. Даже признавая неконституционность отдельных положений законодательства, Конституционный Суд санкционирует сохранение противоправного порядка на протяжении многих месяцев. Так, по смыслу его постановления от 14 марта 2002 года, “спячка” Государственной Думы, позволявшая прокурорам, вопреки положениям ч. 2 ст. 22 Конституции Российской Федерации, санкционировать заключение подозреваемых (обвиняемых) под стражу, ущемила прерогативы судов. Такое положение было признано неконституционным, по крайней мере с февраля 1999 года. Однако Конституционный Суд предписал исправить противоправную ситуацию лишь с 1 июля 2002 года. Соответственно, его постановление не отразится на участи сотен тысяч граждан, задержанных и арестованных в 1999—2002 годах с нарушением конституционных норм, имеющих формально “высшую юридическую силу, прямое действие”. Эти люди, часть из которых до сих пор содержится в ИВС и СИЗО, не получили из-за позиции Конституционного Суда ни права на немедленное освобождение, ни права на компенсацию физических и нравственных страданий.
Провозглашенная независимость судей обернулась для последних, с одной стороны, вседозволенностью по отношению к гражданам, а с другой — рептильностью в отношениях с председателями судов, которые сосредоточили в своих руках огромную власть и намеревались пользоваться ею пожизненно. В прошлом году в квалификационные коллегии от граждан поступило 18 747 жалоб на судей, из них: на волокиту — 7658 (41%), на процессуальные нарушения — 5952 (37,7%), на грубость и нетактичное поведение во время процесса — 1169 (6,2%). До сих пор судебные деятели удосужились проверить только 66,1% поступивших жалоб, рассмотреть в заседаниях — 8,8%, разрешить по существу — 3,8% жалоб. Зато 39 судей, потерявших свои посты в 2001 году в связи с совершением проступков, были уволены на основании, главным образом, представлений председателей областных судов. Новое законодательство (2002 года) об органах судейского сообщества требует от квалификационных коллегий в обязательном порядке рассматривать представления председателей судов о прекращении полномочий судей, но не обязывает разбирать в заседаниях жалобы простых граждан.
Современники судебной реформы 1864 года с изумлением отмечали, что в монархическом государстве сформировалась “судебная республика”; в сегодняшнем “демократическом правовом” государстве имеется вместо независимой судебной власти анклав, управляемый по принципам восточной деспотии. Судья, дорожащий своей карьерой, не смеет ослушаться судебного начальства, дающего прямые указания по разрешению конкретных дел в интересах местных властей и спонсоров.
Новый институт уголовного процесса — судебный контроль за правомерностью арестов — работал в соответствии с законом не более полугода. Затем Пленум Верховного Суда Российской Федерации предписал судьям постановлением от 27 апреля 1993 года “не входить в обсуждение вопроса о виновности” арестованного, а при отсутствии материалов, подтверждающих правомерность ареста, не освобождать немедленно подозреваемого из-под стражи, а истребовать такие материалы по собственной инициативе. На практике это означает, что судья из беспристрастного арбитра между сторонами обвинения и защиты превращается в еще одного обвинителя. Между тем известно, что милиция и следователи склонны искусственно завышать объем обвинения, — но судья должен быть глухим к таким злоупотреблениям, хотя именно тяжесть обвинения может предопределить избрание в качестве меры пресечения ареста, а не менее радикальной меры, например подписки о невыезде и надлежащем поведении, поручительства, освобождения под залог. Новый Уголовно-Процессуальный Кодекс Российской Федерации воспроизводит этот бессмысленно жестокий подход: за судьей не признается права допросить свидетелей происшествия. Не найдя доказательств правомерности задержания, судья может предоставить стороне обвинения возможность выколачивать признания из задержанного еще на протяжении 72 часов в дополнение к 48 часам, которые отводит на задержание Конституция.
Суд присяжных удалось распространить только на девять регионов (точнее, ввести его в девяти судах из 2000 судов общей юрисдикции). В 2001 году судом с участием присяжных заседателей было рассмотрено по существу 359 уголовных дел в отношении 774 лиц, из которых было оправдано 118 человек (15,2%). Если учесть, что прочие суды ежегодно выносят приговоры почти по 1 200 000 уголовных дел, то благами не конвейерного, а подлинно демократического суда пользуется ничтожная доля наших обвиняемых соотечественников. С 1 января 2003 года процесс с участием присяжных заседателей обещано ввести повсеместно, то есть еще в 80 судах. Значит, предстать перед судом присяжных смогут не более 0,8% подсудимых.
Изменения, внесенные в процедуру суда присяжных новым УПК РФ, способны затянуть на недели отбор присяжных заседателей и сделать его тенденциозным.
Что реформа дала людям
Достижения судебной реформы довольно быстро подверглись коррозии. Скопированные с демократических образцов на гербовую бумагу, они мало что изменили в жизни конкретных людей.
Арбитражные суды, несмотря на заявления о равенстве форм собственности, продолжают отстаивать так называемые “государственные интересы”. Суды общей юрисдикции остаются приспособлениями для обработки сотен тысяч людей до состояния заключенных. Так, в 2000 году привлекалось к уголовной ответственности 1669,6 тысячи человек; осуждено по приговорам, вступившим в законную силу, 1183,6 тысячи человек, из них 12,6% — несовершеннолетние. Лишение свободы в качестве наказания было применено к 35% осужденных, а штраф — лишь к 6,2%. Российские суды оправдывают лишь 0,38% подсудимых (в сталинское время оправдательные приговоры выносились каждому десятому подсудимому), причем до 40% этих оправдательных приговоров отменяется вышестоящими судами; из обвинительных же приговоров отменяется примерно 0,05%. Недостойно показали себя российские суды после дефолта 1998 года, отказываясь долгое время принимать исковые заявления по месту жительства обманутых вкладчиков. На недопустимо низком уровне находится исполнение судебных решений, в частности взыскание по решениям судов с виновных денег в пользу пострадавших граждан.
К сожалению, в неприкосновенности остались противоправные технологии, используемые правоохранительными органами и судами в их повседневной деятельности.
Для получения признаний широко применяются, особенно в первые сутки после задержания, пытки. Будучи судьей, я слышал утверждения о применении к ним избиений и других незаконных мер от 80% подсудимых и почти 10% свидетелей, причем в половине случаев тому были объективные подтверждения (справки из травмпунктов, показания незаинтересованных лиц). По-видимому, существуют централизованные каналы распространения “передового опыта”, так как методики истязаний и даже названия конкретных пыток (“слоник”, “конвертик”, “распятие Христа”) одинаковы повсеместно. Расследование заявлений о пытках, как правило, носит фиктивно-демонстративный характер и должных результатов не дает. Как отмечается в письме Генеральной Прокуратуры Российской Федерации от 28 апреля 1998 года № 36-6-98 “О нарушении законности при проверке фактов смерти граждан в помещениях органов внутренних дел”, “по данным МВД России, в 1996 — 1997 гг. в помещениях милиции и подразделений органов внутренних дел Российской Федерации скоропостижно скончались, погибли и покончили жизнь самоубийством свыше 1600 человек. Однако эти данные не отражают истинного положения дел… По ряду происшествий проверки вообще не проводились, а некоторые материалы оказались утерянными…”.
Одним из элементов судебной технологии выступает фальсификация протоколов судебных заседаний. Новый УПК РФ не только не устраняет, но, напротив, создает условия для беспрепятственного применения противоправных технологий — отмеченных выше и многих других. Так, в этом кодексе провозглашается, что признания обвиняемого, сделанные на досудебных стадиях процесса, не считаются допустимым доказательством, если подсудимый откажется от них; однако эти признания допускаются, когда сделаны в присутствии адвоката. С образованием “параллельных” коллегий адвокатов возник симбиоз между следователями и оперуполномоченными, с одной стороны, и адвокатами, которым они дают работу, с другой стороны. По новому уголовно-процессуальному законодательству адвокат становится как бы понятым при следователе, заверяющим своей подписью сделанные клиентом признания, даже если они были исторгнуты до появления адвоката пытками, обманом и угрозами. Что касается фальсификации протоколов, то новый УПК РФ затрудняет для участников процесса и публики аудиозапись судоговорения; протокол по-прежнему ведет секретарь, полностью зависимый от судьи (на Западе это — высококвалифицированный вольнонаемный работник, записывающий сказанное в суде дословно с помощью специальных технических средств). В 2001 году полномочия шести судей были прекращены за подделку судебных документов, но это, разумеется, лишь осколок айсберга.
Камни преткновения реформы:
менталитет и технологии
Столь подробное описание бумажных “достижений” и реальных итогов судебной реформы последнего десятилетия понадобилось для того, чтобы обосновать вывод о причинах краха романтических иллюзий преобразователей.
Российская судебная реформа не была революцией, то есть не заместила прежний состав работников системы новым. В руководящем звене судебной системы и прокуратуры преобладают деятели советских времен, их выученики и ставленники, не расставшиеся с прошлым и не осудившие его.
Между тем именно кадровые подвижки обуславливают успех “преобразований судебной части”. Александр II решительно замещал “дьяков, в приказах поседелых”, молодыми вольнодумцами, самым известным из которых стал прокурор и впоследствии судья А.Ф. Кони. Большевики, перекраивая правосудие на свой лад, выгнали царских юристов и уже в середине 20-х годов заполнили суды адекватным их замыслу “материалом”: судей с высшим образованием осталось не более 8%, свыше 70% судей имели только “низшее” образование, но зато рабоче-крестьянское происхождение. Вплоть до 50-х годов сохранялась любопытная тенденция: чем выше был уровень суда, тем больше в его составе было партийных и меньше образованных судей. В Германии, при присоединении к ней пяти восточногерманских земель, были уволены все социалистические судьи и прокуроры; им, кроме партийных функционеров, разрешили сдавать экзамены по праву ФРГ, после чего только половину соискателей восстановили в должностях или приняли на государственную службу с понижением в должности.
Горячие головы из сегодняшних депутатов и функционеров президентской администрации, понимая, в большей или меньшей степени, порочность менталитета нынешних практикующих юристов, делают ставку на централизацию, укрепление вертикали власти, ужесточение контроля и создание законов, напоминающих детализированные инструкции. Так, сроки пребывания председателей судов в этих должностях ограничены шестью годами, а по истечении данного периода судьи, желающие руководить и далее, должны будут продемонстрировать лояльность президентской администрации и кадровой комиссии при Президенте, где львиную долю голосов имеют представители силовых ведомств. Введена административная и дисциплинарная ответственность судей; народный контроль за осуществлением правосудия фактически упраздняется. Рядовые судьи сохраняют тотальную зависимость от председателей судов, а эти последние попадают в кабалу к федеральному начальству. Это — абсолютно бесперспективный, типично бюрократический путь.
“Среда заела…”
Реформаторы не могут закрывать глаза на ту общественную среду, которой намерены привить свои новшества. Эта среда характеризуется, как видно, следующими особенностями.
Во-первых, это “притерпелость” людей к несвободе. По состоянию на 1 января 2002 года в учреждениях уголовно-исполнительной системы содержалось 980,6 тысячи человек, в том числе в 739 исправительных колониях — 748,7 тысячи осужденных, в 184 следственных изоляторах и 13 тюрьмах — 205 тысяч человек. Административному аресту за это время подверглись 792,3 тысячи граждан. Количество задержанных учету не поддается.
Вокруг узилищ легально и нелегально кормятся сотни тысяч людей, и они противодействуют гуманизации судебной практики сознательно. Дешевая и бесправная рабочая сила составляет если и не становой хребет (в советское время МВД СССР было четвертым по объему производства ведомством), то уж точно чувствительный позвонок народного хозяйства: производственный потенциал колоний включает 750 различных предприятий, ежегодный объем производства там превышает 9 миллиардов рублей.
Во-вторых, в нашей рыночной экономике чиновничество, правоохранители и судьи успешно совместили преимущества дикого капитализма с благами распределительной системы. Не всякий судья может сообщить вам, каков размер его зарплаты, но для любого из них важно, удостоятся ли он и его близкие мест в закрытой для прочих трудящихся поликлинике, сможет ли он обедать в столовой на президентской стороне Ильинки, получит ли полагающуюся по должности квартиру, съездит ли в загранкомандировку. Существуют также маленькие хитрости, позволяющие превращать судейскую работу в источник “левых” средств. Например, в Москве одна оборотистая судейская дама получила от судебного исполнителя около 40 тысяч долларов, причитавшихся исполнителю за продажу самолета в качестве пятипроцентной премии, и поделила наличные между своими подчиненными, не забыв, конечно, и себя; судьи аплодировали этой мадам и даже избрали ее руководить одним из органов столичного судейского сообщества.
В-третьих, сплошь и рядом официально вмененная деятельность представляет собой лишь ширму, под прикрытием которой судейские и милицейские бонзы, руководство прокуратуры, а также их подчиненные “решают вопросы” совсем другого рода. Судьи сталкиваются с политическими проблемами каждый раз, когда происходят местные выборы; председатель суда, поставивший не на того кандидата в губернаторы, может поплатиться если не головой, то должностью. Прокуратура завоевывает благосклонность начальства на Старой и прочих площадях выборочным уголовным преследованием баловней “прихватизации”. Милиция, имея доход с проституции и азартных игр, предоставляет бизнесменам “красную крышу”. Работники уголовно-исполнительной системы (Минюст) зарабатывают на икру к хлебу с маслом, торгуя условно-досрочным освобождением, передавая в следственные изоляторы и зоны теофедрин, карты, деньги, спирт.
Многие явно и заведомо незаконные акции судов и правоохранительных органов были совершены в результате осознанного политического выбора, сделанного руководителями соответствующего уровня. Речь при этом идет не о “проклятом прошлом”, а о сегодняшних буднях. Так, прокуратура призвана защищать права граждан, и ее руководители очень гордятся своей “правозащитной функцией”. 14 июня 1994 г. Президент Российской Федерации подписал явно незаконный Указ № 1226 “О неотложных мерах по защите населения от бандитизма и иных проявлений организованной преступности”, пункт 1-й которого допускал содержание подозреваемых и обвиняемых под арестом на срок до 30 суток без предъявления обвинения.
Пульс судебной реформы
Можно соглашаться или не соглашаться с авторской оценкой происходящих ныне преобразований. Уголовно-процессуальный кодекс, поправки в законодательство о статусе судей, Трудовой кодекс, закон об адвокатской деятельности только приняты, и практика их применения еще не сложилась. Тем не менее уместно уже сейчас предложить критерии, которые позволят заключить, реанимирована ли судебная реформа, или новые лекари угробили пациента. Такими критериями действенности реформ должны выступить данные о реальных, благотворных для сограждан изменениях в сфере правоприменения, в частности: снижение количества заявлений о пытках; рост числа реально исполненных судебных решений; уменьшение количества гражданских и уголовных дел, доводимых сторонами конфликта до суда, за счет создания параллельных казенному правосудию возможностей примирения сторон и третейского разбирательства; сокращение количества заключенных не менее чем на половину; рост числа оправдательных приговоров и отказов прокуроров от обвинения; создание общедоступных систем квалифицированной юридической помощи неимущим.