Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2002
Глобализация— это одна из наиболее горячо обсуждаемых тем в современных общественных науках. Если одни ученые ожидают от нее безграничного (в прямом и переносном смысле слова) процветания, то, например, известный историк Пол Кеннеди предупреждает об отсутствии у человечества институциональных структур, необходимых в условиях глобализованного мира, а экономист Дэни Родрик указывает на потенциальную опасность, которую несет освобождение международных финансовых потоков от контроля со стороны национальных государств [2].
Нет единства среди ученых даже по вопросу о том, что же такое глобализация. Интуиция подсказывает, что глобализация — это процесс, основанный на все возрастающем обмене товарами, услугами, финансовыми потоками, информацией и т.д. между различными государствами и даже континентами. Однако глобализация — это еще и идеология. Глобализация несет черты дальнего родства с неолиберерализмом и технократическим подходом к экономическому развитию и реформам. С другой стороны, глобализация ассоциируется с международным активизмом в области защиты прав человека, окружающей среды, равноправия женщин или мира; экологические движения особенно часто выступают под знаменем глобализма с девизом “Думай глобально, действуй локально”. Таким образом, глобализация часто изображается как безличная — и потому несущая неизбежность — сила, используемая для оправдания тех или иных действий (даже если сами по себе они достойны всяческой поддержки) [3].
Много споров ведется и о дате начала глобализации. В принципе, есть основания утверждать, что процесс глобализации начался с началом самой истории. В научной литературе, однако, начало глобализации обычно связывают с теми или иными событиями западной истории. На одном конце спектра, историки отмечают значение первого кругосветного путешествия в 1519—1521 гг. Сторонники теории мир-экономики увязывают начало глобализации с экспансией западного капитализма в период после XVI века. Некоторые специалисты в области экономической истории указывают, что именно рубеж девятнадцатого и двадцатого веков был точкой наивысшего подъема международной торговли и инвестиций, пока Первая мировая война и Великая депрессия не запустили цепную реакцию протекционизма. Робертсон считает, что глобализация началась в период между 1875 и 1925 гг., когда мир был поделен на временные пояса, введена международная линия смены дат, почти повсеместно принят грегорианский календарь, создана международная система телеграфной связи, а Мерфи указывает на усилия международных организаций, с 1850 г. занимавшихся развитием транспорта и связи. Еще одна группа ученых связывает начало глобализации с окончанием Второй мировой войны, наступлением ядерного века, освобождением колоний, возобновлением международной торговли и инвестиций и экономическим ростом северо-восточной Азии. Можно также начинать повествование о глобализации и с возникновением pax Americana в начале 1970-х или триумфом неолиберальной идеологии в начале 1980-х [4]. Наконец, следует отметить, что в английском языке слово “глобализация” было впервые употреблено в его современном значении в 1960 г.
А существует ли глобализация на самом деле?
Большинство книг и статей, упоминаемых в этом обзоре просто принимают за данность, что мир становится все более глобальным, то есть, все события становятся более взаимосвязанными. К примеру, специалист в области политэкономии и политологии Роберт Рейх заявил, что “национальные экономики” исчезают, и компании больше не имеют гражданства. Не все, однако, согласны с таким подходом.
Среди скептиков наиболее аргументированной кажется, пожалуй, позиция Пола Херста, оксфордского политолога и сторонника лейбористов, который утверждает, что глобализационному тренду последних двадцати лет уделяется слишком много внимания: во-первых, он вовсе не является беспрецедентным в мировой истории, а во-вторых, международные инвестиции и торговля в основном сосредоточены в треугольнике Северная Америка-Япония-Западная Европа. Политолог Роберт Уэйд указывает, что объем торговли все еще мал по сравнению с национальными экономиками; инвестиции компаний в своих странах намного превышают инвестиции за рубежом и т.д.; к тому же, огромная часть земного шара (Африка, Южная и Средняя Азия) очень мало затронута глобальными процессами. Подобные возражения важны тем, что позволяют нам более осторожно воспринимать мифы о неизбежности и необратимости глобализации. Следует, впрочем, сделать две оговорки. Во-первых, никто и не утверждает, что глобализация для того, чтобы называться таковой, должна быть действительно вездесущей и всеобъемлющей; на самом деле, как в развитых, так и в развивающихся странах она затрагивает лишь определенные отрасли экономики. Во-вторых, оспаривая реальность глобализации, скептики сосредотачивают свое внимание исключительно на ее экономических аспектах, забывая о политике, культуре и информационных потоках; учеными собрано вполне достаточно свидетельств глобализации в этих областях [5].
Ведет ли глобализация к единообразию?
Вторая проблема, вызывающая много споров среди специалистов, касается последствий глобализации: вопрос состоит в том, ведет ли она к унификации экономических, политических и даже культурных укладов? Наиболее известна точка зрения, что распространение рынка и новейших технологий заставит все общества отказаться от своего преиндустриального своеобразия и стать, в общем и целом, единообразными (речь, впрочем, не идет о полной гомогенности). Таких взглядов придерживались в 1950-х и 1960-х гг. экономисты и социологи; позднее историки экономики продемонстрировали то же явление на примере заработной платы и рынков труда в конце XIX — начале XX веков.
В пользу подобного подхода говорят и работы социологов образования. Подводя итоги обширным эмпирическим исследованиям распространения образовательных систем и других форм государственной деятельности по всему миру, они указывают, что рационализующая деятельность государства набрала свою собственную инерцию, на которую уже не влияют национальные различия политических систем или уровней экономического роста. Мейер отмечает нарастающее единообразие форм государственной деятельности — при сохраняющемся неравенстве его результатов.
Социологи, политологи и историки выдвигают целый ряд аргументов против подобного подхода. Энтони Гидденс, к примеру, утверждает, что “глобализацию следует понимать как диалектическое явление, где процессы в одном удаленном регионе часто ведут к отличным или даже противоположным процессам на другом”. Антрополог Джонатан Фридман полагает, что глобализация — это в такой же мере продукт культурной фрагментации, как и модернистской гомогеннности. Впрочем, работы этих социальных и политических теоретиков обычно не основаны на эмпирических исследованиях, хотя исследования, которые могли бы подтвердить их точку зрения и существуют: к примеру, Доремус показывает, что различные национальные стили в инновационной политике, в торговле и в инвестициях по прежнему существуют.
Пожалуй, наиболее интересной и обоснованной представляется работа политолога Джеффри Гарретта, хотя он и описывает в основном процессы в развитых индустриальных демократиях. Он утверждает, основываясь на эмпирических данных, что в контексте глобальной экономики национальным государствам доступны по крайней мере два пути, в основе которых лежат неокласическая экономическая теория или принципы социал-демократического корпоратизма. Его выводы ставят под сомнение упрощенную точку зрения на проблему единообразия, предлагая рассматривать баланс правых и левых политических сил и институций рынка труда как два основных фактора, определяющие экономические процессы. В другой своей работе (1999) на основании данных по более чем ста странам за период 1985—1995 гг. он не обнаруживает унификации моделей государственных расходов.
Специалисты, изучающие разновидности капитализма давно уже указывают, что компании и целые страны идут в глобальный рынок каждая своей дорогой. К примеру, отраслью специализации на глобальном рынке для Германии является высокоточное машиностроение и приборостроение, сложные продукты химического синтеза; для Франции — скоростные поезда, системы запуска спутников и ядерные энергетические установки; для Японии — разные категории бытовой техники и автомобилей для массового покупателя; для США — программные продукты, финансовые услуги или биотехнологии. Социологи, со своей стороны, показывают живучесть национальных форм корпоративной или профсоюзной организации и культуры, даже в условиях растущей интеграции этих стан в глобальную экономику. Подобные, казалось бы, взаимоисключающие, противоречия между выводами сторонников и противников тезиса о нарастающем единообразии глобализованного мира могут объясняться тем, что степень абстракции в их работах различна: если сторонники глобализации как единообразия, как правило, делают весьма широкие обобщения, то скептики основывают свои выводы на узком материале. Впрочем, некоторые социологи полагают, что глобализация ведет к гомогенизации всемирного общества, не разрушая местного своеобразия; глобальное для них — скорее паутина взаимосвязанных локальных культур [6].
Наиболее горячие споры, однако, ведутся вокруг вопроса о неравенстве и в рамках отдельных стран, и в международном масштабе. Существуют неопровержимые доказательства того, что глобальное неравенство увеличилось за последние пятьдесят или сто лет: с 1870 по 1990 г. разрыв в уровне среднего дохода на душу населения между развитыми и развивающимися странами вырос в пять раз. Хотя некоторые страны (например, Южная Корея, Таиланд или Ирландия) и сумели за последние сорок лет почти вдвое сократить разрыв, несомненно, унификации уровня экономического развития не наблюдается.
Что касается неравенства внутри отдельных стран, то здесь ситуация более запутана. С одной стороны, большинство специалистов согласны, что разброс в уровне заработной платы в развитых странах увеличился за последние тридцать лет; с другой, существуют свидетельства того, что общее неравенство доходов за этот период не возросло, а показатели бедности имеют тенденцию сокращаться по мере экономического роста [7].
Глобализация и национальное государство
Многие авторы считают, что глобализация означает закат национального государства. Социолог Раймонд Вернон давно писал, что распространение транснациональных корпораций создает “деструктивное политическое напряжение” и необходимо “восстановить баланс между политическими и экономическими институтами”; историк Пол Кеннеди считает, что правительства теряют контроль, и глобализация разъедает позиции развивающихся стран и трудящихся: “Сегодня глобальное общество стоит перед необходимостью примирить технологические изменения и экономическую интеграцию с традиционными политическими структурами, национальным самосознанием, социальными потребностями, институциями и обычаями”. Специалисты в области международных отношений сходятся в том, что глобализация порождает необходимость международного управления и подрывает власть национальных государств. Закат национального государства пророчат и социологи; впрочем, Эванс полагает, что глобализация вступает в противоречие с государством, потому что в противоречии с государством находится неолиберальная идеология, лежащая в основе глобализации, а не из-за каких-то характеристик глобализации самой по себе. Пожалуй, наиболее проработанную теорию упадка национальных государств выдвигает британский экономист Сара Стрендж. Разумеется, те, кто подобно Херсту и Уэйду, сомневаются в неизбежности и необратимости самой глобализации, смотрят на будущее национальных государств с большим оптимизмом.
Интересный тезис выдвигает специалист в области международных отношений Роберт Гилпин: он указывает, что глобализация повышает значение внутренней политики, проводимой государствами, так как в новых условиях страны вынуждены соревноваться за звание наиболее привлекательного места для инвестиций. Политолог Лео Панич считает, что “сегодня авторами глобализации являются сами государства, и речь идет в первую очередь об их реорганизации, а не вытеснении на обочину”, а Кокс отмечает, что “властные полномочия перешли не от государства к кому-то еще, а переместились внутри самого государства от министров труда или промышленности к министрам экономики и главам центральных банков”. В целом, большинство политологов считает, что национальное государство не собирается отмирать и уступать свои позиции глобальному мегагосударству или средневековой фрагментации [8].
Другое дело, что многие специалисты, журналисты и политики говорят о конце европейского государства всеобщего благосостояния. Те не менее, Пол Пирсон считает, что государство всеобщего благосостояния пришло в упадок не под воздействием глобализации, а в результате целенаправленных действий консервативных правительств. Гарретт с цифрами в руках доказывает жизнеспособность социал-демократической модели в условиях глобализации и в экономическом, и в электоральном смысле; о том, что государство не атрофируется говорит и тот факт, что расходы государств не снижаются по мере их вовлечения в глобальную экономику [9].
Глобальность и модерн: одно ли это и то же?
Пожалуй, самый сложный вопрос, касающийся глобализации: является ли она лишь продолжением современности, модерна или представляет собой принципиально новую эпоху. С одной стороны, Гидденс полагает, что “современность по сути своей глобалистична”; с другой, британский социальный теоретик Маритн Элброу считает, что глобализация — это “трансформация, а не кульминация”, “переход к новой эре, а не апогей старой”. Он предлагает делать четкое различие между модерном как навязыванием всему остальному миру “практической рациональности” через действия государства и рыночных механизмов, производством универсалистских идей, поглощающих все разноообразие мира, — и глобальностью, восстанавливающей “безграничность культуры и поощряющей бесконечную обновляемость и диверсификацию культурных выражений, а не гомогенизацию или гибридизацию” [10].
Дискуссия о взаимоотношениях между модерном и глобальностью является центральной для социологии. Если глобализация это всего лишь интенсификация более ранних тенденций, тогда сегодняшняя волна публикаций и исследований едва ли оправдана. Существуют, однако, весомые теоретические доводы в пользу того, что глобальность отличается от модерна. Модерн, по сути дела, это лишь продолжение западного взгляда на мир. Если быть теоретически последовательными, то мы должны употреблять термины “глобализация”, “глобальный” и “глобальность” лишь для обозначения, соответственно, процессов, качеств и состояний, которые не происходят из или управляются какой-то одной моделью, парадигмой или мировоззрением. В своем наиболее широком смысле суть глобальности — это множественность концепций, а не культурная или парадигматическая гегемония; речь идет о разрастании межнациональных экономических, политических, социальных и культурных связей. Это критическое замечание особенно уместно применительно к авторам, которые считают глобализацию неизбежной и всеобъемлющей, в частности, неолибералам и марксистам.
Важно отметить различие, которое Кобрин предлагает делать между глобализацией конца двадцатого века и предыдущими периодами мировой экономической экспансии. Всемирная экономика девятнадцатого века “связывала отдельные, взаимоисключающие, географически ограниченные национальные рынки посредством международной торговли и инвестиций”. Глобальная экономика конца двадцатого века, напротив того, основана на развитии технологий, международной кооперации между компаниями и интеграции информационных потоков. Глобализация означает, что “национальные рынки не связаны между собой, а сплавляются” [11].
Зарождается ли глобальная культура?
Много горячих споров вызывает и предполагаемое складывание глобальной культуры в процессе глобализации. В действительности, лишь немногие ученые поддерживают этот тезис. Своим рождением он обязан концепции “глобальной деревни”, подхваченной впоследствии некоторыми влиятельными маркетологами, уверявшими, что мир все более и более населен космополитичными потребителями.Социолог Лесли Склер пишет, что “культур-идеология консьюмеризма” — основанная на образах, символах, эстетизировании себя и стиля собственной жизни — распространилась по всему миру и несет очень важные последствия, включая стандартизацию вкусов и желаний, и даже падение Советского Союза [12].
Другие социологи, однако, сомневаются в реальности унифицирующего влияния массового консьюмеризма. Социологи призывают делать различие между феноменом всемирного распространения товаров массового потребления и тем, как они на самом деле воспринимаются потребителями; это восприятие, как кажется, становится все более многообразным по мере нарастания глобализации; сходным образом, антрополог Арджун Арпадураи считает, что потребление глобальных масс-медиа порождает иронию, избирательность и, в целом, активное действие”. Впрочем, исследователи говорят и о складывании мировой культуры, цементирующей общества, “рационализируя системы (несовершенно) эгалитарного правосудия и представительного правления, в экономике, политике, культуре и социальных взаимодействиях”. Наконец, социологи и историки отмечают возникновение “партикуляристских” идентичностей, подрывающих концепцию глобальной культуры, а также рост этнического активизма начиная с 1960-х, который никак нельзя объяснить глобализацией; разумеется, рост миграций через границы предлагает исключительно богатый материал для изучения того, складывается ли действительно глобальная культура [13].
Перевод И.Ф.
1) Обзор подготовлен по материалам публикаций в журнале Annual Review of Sociology (www.AnnualReviews. org).
2) Ohmae K. The borderless world. N.Y., 1990; Kennedy P. Preparing for the twenty first century. N.Y., 1993; Rodrick D. Has globalization gone too far? Washington, DC, 1997.
3) Albrow M. The global Age. Stanford, 1997; Robertson R. Globalization; Social theory and Global culture. London, 1992; McMichael P. Development and social change: A global perspective. Thousand Oaks, CA, 1996; Keck M.E., Sikkink K. Activism beyond borders: Advocacy networks in international politics. Ithaca, N.Y., 1998.
4) Held D., McGrew A., Goldblatt D., Perraton J. Global transformations. Stanford, 1999; Wallerstein I. The modern world-system. N.Y., 1974; Murphy C.N. International organization and industrial change: Global governance since 1850. N.Y., 1994; Gilpin R. The political economy of international relations. Princeton, 1987; Guille╢n M.F. The limits of convergence: Globalization and organizational change Argentina, South Korea, and Spain. Princeton, 2001.
5) Reich R.B. The world of nations. N.Y., 1991; Hirst P., Thompson G. Globalization in question. London, 1996; Wade R. Globalization and its limits // Berger S., Dore R. (eds.) National diversity and global capitalism. Inthaca, NY, 1996; Krugman P. Peddling prosperity. N.Y., 1994; Castells M. The rise of the network society. Cambridge, MA, 1996.
6) Giddens A. The consequences of modernity. Stanford, 1990; Garrett G. Partisans Politics in the global economy. N.Y., 1998; Garrett G. Trade, capital mobility and government spending around the world. Work. Pap., Dep.Polit., Yale Univ., 1999; Orru M., Biggart N.W., Hamilton G.G. The economic organization of East Asian capitalism. Thousands Oaks, CA, 1997; Robertson R. Globalization: time-space and homogeneity-heterogeneity // Featherstone M., Lash S., Robertson R. (eds.) Global modernities. London, 1995.
7) Pritchett L. Divergence, big time // Journal of Economic Perspectives. 1997. ¹ 11 (3). P. 3—17; Deininger K., Squire L. A new data set measuring income inequality // World Bank Economic Review. 1996.
8) Vernon R. Sovereignty at Bay: The multinational spread of U.S. Enterprises. N.Y., 1997; Kennedy. Ibid.; Evans P. The eclipse of the state? // World Politics. 1997. № 50. P. 62—87; Strange S. The retreat of the state: The diffusion of power in the world economy. N.Y., 1996; Gilpin. Ibid.; Panitch L. Rethinking the role of the state // Mittelman J.H. (ed.) Globalization: Critical reflections. Boulder, CO, 1996; Cox R.W. Production, Power and world order; Social forces in the making of history. N.Y., 1987.
9) Pierson P. Dismantling the welfare state? Reagan, Thatcher, and the Politics of Retrenchment. N.Y., 1994; Garrett, 1998.
10) Giddens. Ibid.; Albrow M. The global age. Stanford, 1997;
11) Kobrin S.J. The architecture of globalization: state sovereignty in a networked global economy // Dunning J.H. (ed.) Governments, globalization, and international business. N.Y., 1997.
12) McLuhan M. Understanding media. London, 1994; McLuhan M., Fiore Q. The medium is the message. London, 1967; Sklair L. Sociology of the global system. N.Y., 1991.
13) Appadurai A. Modernity at large: Cultural dimensions of globalization. Minneapolis, 1996; Meyer J.W., Boli J., Thomas G.M., Ramirez F.O. World society and the nation-state // American Journal of Sociology. 1997. № 130 (1). P. 144—181; Mazlish B. An introduction to global history // Mazlish B., Buultens R. (eds.) Conceptualizing global history. Boulder, CO, 1993; Portes A. Globalization from below: The rise of transnational communities. Princeton, 1997.