Беседа с Сергеем Пархоменко
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2002
НЗ: Есть ли сейчас в России средний класс?
С.П.: Средний класс у нас, несомненно, есть. Само понятие это очень широко, и существуют разные критерии выделения “среднего класса”. Мне кажется, что средний класс ни в коем случае не определяется доходом, как это часто ошибочно — и упрощенно — считают; получается, то те, у кого доход на одного члена семьи составляет от 500 до 2 000 долларов, — это средний класс, а те, у кого 450 долларов, — еще нет. Нет, конечно; средний класс — это образ жизни, самоощущение, представления о себе, о своих возможностях, о своих силах.
Еще одно очень упрощенное и неверное представление состоит в том, что средний класс — это те, у кого все получилось. В свое время говорили, что есть партия Явлинского и есть партия Гайдара и Чубайса, и, в общем, политические убеждения у их сторонников примерно одинаковые, но за Гайдара голосуют те, у кого все в порядке, а за Явлинского — те, у кого ничего не вышло. Средний класс определяется не этим.
Принадлежность к среднему классу — это вопрос самоощущения и самопонимания. В свое время мы с коллегами пытались договориться с разными социологами, чтобы они попробовали провести для нас соответствующие исследования. Первая же проблема, с которой мы столкнулись, была как раз проблемой дохода. Было непонятно, что такое большой доход, что такое маленький, люди отказывались об этом говорить, а если у них спрашивали конкретные цифры, то они вообще закрывались. Спросишь их: “Как вам вообще кажется, вам хватает на жизнь или нет?” — они отвечают, что “кажется, всего хватает”, а оказываются совершенно нищими. И наоборот. В свое время был выработан следующий метод: мы решили выяснить, не каковы реальные доходы, а какова структура расходов. Было решено, что если вы проедает не более половины своих доходов, а еще лучше — только треть, то это приблизительно и есть экономическая основа для того, чтобы человек мог быть отнесен к среднему классу, — хотя совершенно не факт, что он при этом будет к нему отнесен. Те же, кто проедает, скажем, три четверти своих доходов — в том числе и люди с высокими доходами, — к среднему классу отнесены быть не могут, поскольку у них совершенно ничтожная доля расходов приходится на вещи относительно долговременные, как-то: собственное здоровье, собственное образование, собственное развлечение. Вот здесь мы постепенно приближаемся к тому, что я склонен считать средним классом.
Я бы сказал, что к среднему классу принадлежит человек, относящийся к себе с уважением и собою очень занятый. Такое определение позволяет отделить средний класс от того, что мы называем “новыми русскими”, от грубых потребляющих животных. С психологической точки зрения, средний класс — это люди собою довольные, в себе уверенные. В свое время я со своей приятельницей зашел в один шикарный магазин — когда они только начали открываться — и вышел, как и всякий нормальный человек в полном изумлении: на кого же это рассчитано? Сколько же у нас в стране тех, кто может это себе позволить? На что моя приятельница сказала: “А чего ты удивляешься? Их довольно много. Вот он купил этот пиджак, вышел из магазина, свернул за угол, и там его убили. Затем появляется новый, и так далее”. Вот такое отношение, когда все блага жизни надо получить здесь и сейчас, потому что завтра будет непонятно, оно, конечно, совершенно не свойственно среднему классу. Ему свойственна некоторая перспектива, расчет на эту перспективу и жизненная стратегия, которая строится с расчетом на эту перспективу. Соответственно, люди много тратят на свое здоровье и тому подобные вещи.
НЗ: Что является решающим в формировании такого отношения — экономические или культурные факторы?
С.П.: Экономическая независимость, несомненно, является базой такого поведения, — но несомненно и то, что это поведение не является последствием экономической независимости. Нужно иметь минимальный уровень доходов — но объективные цифры здесь в принципе довольно небольшие. Эта база довольно скромная, но если человек проедает все, что зарабатывает, то как бы он ни относился к окружающему миру, он не может заниматься образованием детей: у него просто нет на это денег. Если же ему удается достойно прокормиться и даже начинает что-то оставаться, вот тут встает вопрос, на что он их тратит: на дальнейший прокорм или жизненные инвестиции.
Другой критерий — это расчет на собственные силы, потому что деньги можно получить в наследство, можно выиграть в лотерею. Так вот, их происхождение имеет значение, поскольку речь идет об опоре на собственные силы. Кроме того, такие люди должны быть достаточно подвижны, подвижны не только географически (хотя и это тоже важно), но и психологически. Эти люди должны быть всегда готовы к смене занятий, к смене условий жизни. Есть огромное количество людей, которые психологически прикованы к давно разорившемуся предприятию, к затянувшейся паутиной редакции.
НЗ: Такое “среднеклассное” мироощущение самозарождается или навязывается извне?
С.П.: Я убежден, что оно все-таки постепенно развивается внутри человека, внутри какой-то небольшой среды под воздействием самых разных факторов — в том числе, конечно, и кино, и рекламы, и наблюдений за окружающей жизнью. Конечно, огромную роль сыграло открытие границ, возможность ездить и наблюдать, как люди живут в разных странах. А живут они очень по-разному: скажем, в европейских странах и в латиноамериканских или в Италии и Португалии — это два разных мира, два разных способа жизни. Конечно, все это сыграло свою роль, но само мироощущение, несомненно, вызревает изнутри. Очень важно здесь постепенно появляющееся ощущение, что я могу себе это позволить, и не потому, что так носят, и не для того, чтобы что-то доказать, а просто потому, что я могу себе это позволить. Вот могу, и все. Второе ощущение — это ощущение, вероятно, такое: я теперь всегда смогу себе это позволить. Третье чрезвычайно важное ощущение — я могу себе это позволить, потому что это зависит только от меня, я сам себе это устроил.
НЗ: То есть вы не стали бы преувеличивать роль медиа в формировании среднего класса?
С.П.: Я не стал бы ее преувеличивать, но и не стал бы преуменьшать. Существует большой и чрезвычайно разнообразный мир, который окружает нас и оказывает определенное воздействие на наши мозги — но рождаются те или иные идеи именно в наших мозгах. Нам, конечно, сказали, что у нас должен быть средний класс, и кто-то бросился немедленно его строить, как национальную идею, но все растет изнутри, и растет чрезвычайно медленно. Тот журнал, который я на протяжении пяти лет делал вместе со своей редакцией, был частью этого образа жизни, он рос вместе с этой средой. Вот появляется в каком-то Тмутараканске некоторое количество людей, которых можно отнести к этой среде, — и тогда, и только тогда, туда проникает этот журнал.
НЗ: Можно ли быть представителем среднего класса в первом поколении, или здесь требуется складывание определенной микрокультуры, в том числе и на уровне семьи?
С.П.: Странный вопрос, потому что средний класс не является сословием. Разумеется, к поколениям средний класс не имеет никакого отношения. Более того, можно вчера еще не быть его членом, а сегодня им стать, это социальное состояние, в которое человек может впасть (и выпасть из него) несколько раз на протяжении своей жизни. Это во многом связано с уровнем дохода, потому что сегодня он — служащий в большой компании, завтра эта компания закрылась, а послезавтра он устроился на работу в следующую. Это, конечно, важно, но это еще не все. Со временем, с возрастом, с изменением социальной ситуации, даже семейной ситуации, человек может возвращаться в средний класс и уходить из него. К примеру, он может сменить жену; с этой женой его семья, несомненно, не могла быть отнесена к этому классу, а затем он развелся, женился, и привычки, жизненные установки, взгляд на мир, вкусы изменились — и он стал представителем среднего класса.
НЗ: Есть ли какая-то связь этого нарождающегося среднего класса с позднесоветскими социальными структурами, социальными процессами, вроде урбанизации, модернизации, распространения высшего образования?
С.П.: Я глубоко убежден, что все устройство нашего мира в советские времена, и в раннесоветские, и в среднесоветские, и в позднесоветские, глубоко и принципиально противоречило всему тому, что я вкладываю в определение этого слоя. При советской власти, при той системе социального поведения, потребления, этикета, той системе приличий (которой в той или иной мере подчинялись почти все без исключения наши соотечественники) никакого среднего класса быть не могло. Могли быть богатые и бедные, могли быть успешные и неуспешные, могли быть толстые и тонкие, но этим “среднеклассность” не исчерпывается. Да, в состав среднего класса скорее попадет представитель городской образованной среды, чем бывший колхозник. Очень сильно огрубляя, можно сказать, это связано с тем, что в достаточно примитивной сельской среде довольно мало возможностей и мало желаний, на осуществление которых человеку можно направить свои силы; конечно большой город представляет гораздо больше искушений и гораздо больше возможностей для самореализации, для применения своих способностей. Впервые оказавшись за границей, в Париже, я остановился у своего приятеля. Он мне показывал где что, где соль, сахар, туалетная бумага, и потом говорит: “Будешь уходить — выключай свет; не потому, что жалко, а потому, что так много всего, на что эти деньги можно потратить”. Это, по-моему, очень правильно. Это очень важный жизненный императив — человек стремится каким-то образом расширить свои возможности; теперь возникает вопрос: на что эти возможности будут направлены? И те или иные нематериальные ценности, о которых можно здесь говорить, тоже связаны с потреблением, потреблением в широком смысле — потому что образование — это тоже потребление, и искусство — это тоже потребление, и путешествия — это тоже потребление.
НЗ: Многие из этих ценностей, искусство, образование, пропагандировались именно в рамках советского модернизационного проекта. Эта пропаганда, конечно, находилась в глубоком противоречии с возможностью осуществления соответствующих стремлений, но тем не менее…
С.П.: Здесь главное, что и как пропагандировалось. Советское кино, при всех его замечательных достоинствах, странным образом, не было предметом потребления — оно было предметом постижения. Американское же кино является именно предметом потребления, в которое входит все, включая поп-корн и все, что вокруг этого кино возникает, вроде конкурсов красоты, моды и т.д. Самый лучший пример — это “Парк юрского периода”: человек сел и на голом месте придумал целый мир, а потом заставил всю планету заниматься динозаврами. До этого динозавры очень мало кого интересовали, были дети, которые интересуются в школе биологией, были красивые книжки с картинками, но ничего особенного. Человек взял и устроил динозавроманию на весь мир: снял хорошее кино и распахнул ворота, за которыми игрушки, компьютерные игры, мультфильмы — но также и увлечения, образ жизни, сны.
НЗ: Является формирование среднего класса некоей гарантией демократичности нашего общества? Является средний класс сам по себе имманентно демократичным — или при определенных условиях он может привести к власти диктатуру?
С.П.: Да, конечно, может привести — но тогда она же его и погубит. Диктатура и средний класс, на мой взгляд, несовместимы, потому что важнейшей чертой этой самой “среднеклассности” является подвижность, а диктатура вообще не любит, когда люди как-то передвигаются, меняют свои взгляды, меняют свои занятия. Возникают, конечно, странные ситуации, вроде Чили. Но Чили, пиночетовская ситуация вообще, это редчайшее исключение, потому что за последние сто пятьдесят лет в Латинской Америке было очень много диктаторов, и только у одного из них страна экономически процвела. А чаще всего дело кончалось не Пиночетом, а вторым Стресснером, у которого ничего не процветало, и страна получалась нищая, несчастная, тупая и некрасивая. Конечно, бывает по-разному, но в общем, в стандартной ситуации всякий зажим, всякая зацикленность на “порядке” противоречит подвижности среды и, следовательно, низводит средний класс до состояния просто обеспеченной прослойки.
Я думаю, не стоит заниматься самоуспокоением — у нас все еще можно загнать назад. Скажем, при приватизации существовала вторая (а строго говоря, первая) цель: приватизация мыслилась не как процесс строительства и создания чего-либо, а как процесс разрушения. Людям, которые эту приватизацию затевали, была совершено осознанно поставлена задача; она была ими блестяще выполнена, и бронзовый памятник им за это — навсегда. Им надо было совершить несколько необратимых шагов, разрушить социалистическую систему собственности, социалистическую систему хозяйствования. В этом и заключалась задача: надо было сварить этот советский аквариум, и неважно, уха там получится или не уха. Главное, вода должна была вскипеть, так чтобы рыба там уже не плавала. Никогда. Можно, конечно, представить себе ужасные способы, которыми можно сейчас ее заставить там вновь плавать, — но это способы слишком ужасные. Строительство же среднего класса — это процесс не разрушительный, а созидательный. А все что строится — это вещь обратимая. Можно при этом сохранить уровень доходов, можно представить, что страна при этом не будет такой нищей, как в советское время. Но мы с вами уже установили, что средний класс — это не просто уровень доходов, но еще и взгляд на мир, на собственное будущее.
Да, в настоящий момент мы — большая, непросвещенная страна. В ней есть некоторые вкрапления нового; постепенно эти вкрапления будут разрастаться. Для каждой страны существует свое соотношение между этими вкраплениями и массой. Здесь существует множество географических, экономических, климатических, психологических, историко-культурных обстоятельств, которые определяют собою оптимальное соотношение между ними для данной страны. На одном конце шкалы — какая-нибудь Голландия, которая более или менее вся принадлежит к этому самому среднему классу, а на другом конце — Бразилия. Начиная от какого-то момента наступает некое насыщение, для каждой страны на каком-то определенном уровне. Я плохо себе представляю, что происходит в Бразилии, но о том, что происходит в Португалии, я имею представление. Там это соотношение, в общем, довольно тяжелое, это довольно бедная страна. Что будет у нас, не знаю; дайте ему еще немножко порасти. Пока, несомненно, эта среда разрастается, в какой-то момент наступит насыщение. Пока эта система явно ни в какое равновесие не вступила. Посмотрим.