Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2002
Теперь все согласны, что средний класс у нас есть. С фактом его существования согласились именно тогда, когда стало фактом его почти полное исчезновение — после августа 98-го. Потом класс возродился, и спор о нем перешел в количественную плоскость: числить ли в этой категории 3 млн., 11 млн. или 30 млн. Те, кто продают средний класс как ресурс — а его пытаются продать западным производителям и инвесторам как хороший рынок, — разумеется, склонны назвать цифру покрупнее. Те, для кого главное — высказать очередной укор правительству, которое не дает развернуться естественным силам рынка, но все же до конца их сдержать не может, ориентируются на среднюю. Те, кто вообще не верит, что у нас может что-то нормально развиваться, но видит, что дети их знакомых зарабатывают в фирмах неприлично большие деньги, соглашаются на минимальную.
Потом средний класс даже попал в зону особого внимания. До неких специалистов докатилось мнение, что в хороших странах именно он — “опора режима”. Мне-то кажется, что это не про нас, средний класс у нас отсутствует с 1918 года, а с режимами всегда было все в порядке. В особенности с теми, которые тщательнее всего изводили именно средний класс: среднего предпринимателя и сельского хозяина, специалиста и руководителя. Да и в наше время, нужен ли именно он как социальная база власти, если три четверти населения стабильно одобряют деятельность президента? Но этих специалистов не оставляет беспокойство, и они продолжают в порядке поиска опор обращаться то к среднему классу, то к гражданскому обществу, то к малому бизнесу. На какую следующую категорию падет их взор — женщины, пенсионеры, молодежь… — знать не можно, но нам с Вами, читатель, этот фавор не грозит. Такие, как мы, уже побыли в опорах при прошлых специалистах.
Потому с Вашего разрешения, любезный читатель, вместо описания среднего класса позволю себе обратить Ваше внимание на менее заметную социальную группу, возникшую рядом с ним.
Как показали наши наблюдения, в условиях Москвы с ее относительно высокими доходами и высокой занятостью населения незаметно произошло сложение нового городского обывателя. Речь идет о категории населения, которая образовалась в самые последние годы, в эпоху лужковской (общемосковской) и путинской (всероссийской) стабилизации жизни. Как и почти весь средний класс, это сословие сосредоточено в основном пока в Москве, поскольку в Москве стабилизация началась раньше и раньше дала социальный результат в виде формирования того слоя, о котором речь. Малая, но растущая его толика найдется в Питере, Екатеринбурге и других больших городах.
Эта категория отличается от старой московской публики тем, что сумела без фатальных потерь пережить испытания первых лет реформ и далее нашла свое место в новой экономической и социальной системе. В этом ее сходство со средним классом. Но нашла, не меняя, в отличие от новых бизнесменов и менеджеров, своей основной профессии или навыка. Просто оказалось, что они такие нужны. Словом, востребованы. К ним робко возвращается самоуважение, пусть оно мало похоже на самоуверенность яппи.
Эта категория сознает свое отличие от так и не сумевших адаптироваться групп населения в Москве и особенно — вне Москвы. С другой стороны, эта категория может наблюдать жизнь гораздо более удачливых и обеспеченных слоев населения, в том числе — того же среднего класса. Срединное положение между этими низами и этими верхами способствует формированию мировоззрения “средних”.
Со средним классом их роднит и стремление к стабильности. Однако, в отличие от собственно “среднего класса”, им с их доходами не хватает средств радикально поменять свои жизненные условия (жилье, уровень потребления, стиль жизни). Им не хочется возвращения к лишениям недавних лет, они не ожидают резкого улучшения в будущем и они не вполне удовлетворены настоящим. Поэтому стабильность, которой ищет эта группа, в значительной мере построена на идеалах не нынешнего времени, а прошлого — советского или досоветского.
В качестве столичных обывателей эта группа имеет сознание “коренных москвичей”, ведь вне Москвы людям с такими данными (профессиональными, образовательными и пр.) пришлось бы жить гораздо хуже, сливаясь с основной массой постсоветского населения. Потому в душе эти люди не просто патриоты матушки-Москвы, но и достаточно ревностные ее охранители от всех, кто, по их мнению, покушается на материальные и символические ресурсы столицы, которые им не хотелось бы ни с кем делить. Очистить город от всех так называемых приезжих — их мечта. Иногда они называют это словами возродить дух старой Москвы. Они люди мягкие и громить никого не пойдут. Но Лужкова, почитаемого ими за возрождение и украшение Москвы, корят за то, что он же ее центр распродал всем этим.
Поскольку эта категория москвичей не была вынуждена радикально менять свою профессию и подготовку, мировоззрение, в их культурном багаже значительную роль продолжают играть полученные в период первой социализации советские воззрения и ценности. Таковые им теперь кажутся базовыми — истинно российскими или общечеловеческими. То новое, что пришло в период реформ, то, к чему они, в конечном счете, сумели приспособиться, подобного авторитета в их глазах не имеет. Оно оказывается на этом фоне в лучшем случае приемлемым, иногда интересным, но всегда менее респектабельным, чем ценности совпрошлого.
Этот класс воистину обывательский, и потому у него теперь приватная сфера — главное. Если работа есть (а без нее ты — вне этого класса), то основным в жизни будут дети, их образование, избавление от армии — если мальчики, замужество — если девочки, а там и свое здоровье. Таковы направления крупных трат и главных забот.
Они старше тех, кто богаче их, и моложе тех, кто бедней. Однако в одном они опередили и тех и других. Молодым бизнесменам не пришлось столько менять в себе, сколько им, а пожилым пенсионерам — не удалось. Выходит, по этому признаку они не средние, а первые.