Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2002
Интерес к среднему классу в нашей стране неслучаен и носит прагматический характер. Есть общая убежденность в том, что у нас — как в “нормальных странах” — должен быть средний класс, и в том, что изучение социально-демографических характеристик среднего класса позволяет манипулировать его сознанием в политических и экономических целях, так как он выступает в качестве массового избирателя и потребителя.
Довольно часто высказываются надежды на то, что “средний класс спасет Россию” именно благодаря своим потребительской и избирательской функциям — он будет гарантом частной собственности и политической стабильности государства. Истоком такого мнения являются идеологически-теоретические представления о политических установках среднего класса. Нашим политикам и экспертам представляется, что по мере экономического развития появится класс собственников, которые вместе с образованной и интеллектуально развитой частью общества станут поддерживать демократическое государство (в свою очередь, гарантирующее незыблемость этой собственности), и политическая ситуация в обществе стабилизируется. С такой точки зрения, кристаллизация среднего класса в России может считаться завершенной, когда у него сформируется групповая идентичность и он станет политической силой достаточно единодушной, сознательной и влиятельной, чтобы отстаивать свои интересы [1]. К сожалению, классические представления о важнейших характеристиках среднего класса, его деятельностном потенциале и политических предпочтениях были сформированы западными теоретиками в послевоенное время. При ближайшем рассмотрении оказывается, что соотношение этих представлений с российской действительностью вызывает ряд вопросов [2].
ВЫСОКАЯ ГРАЖДАНСКАЯ АКТИВНОСТЬ
Считается, что политическая роль среднего класса состоит в активном участии в принятии политических решений, в выдвижении новых политических лидеров, помощи государству в решении политических вопросов (оказании давления на оппозицию). При этом одни утверждают, что средний класс склонен поддерживать экстремизм или так называемые новые социальные движения, а потому является угрозой демократии (как в Германии 1930-х); другие — что он является гарантом политической стабильности демократического общества. В первом случае предполагается, что при наличии угрозы своему статусу средний класс может обратиться именно к радикалам (“очень важную роль играет психология среднего класса… не их объективные материальные условия, а просто чувство слабости, чувство опасности, краха или серьезного переворота, боязнь хаоса и беспорядка”[3]), а во втором — что он стремится сохранить свое положение и поэтому поддерживает существующий порядок, голосуя за правые партии и центр [4].
В российском же случае оказывается, что политическое участие российского среднего класса ограничивается эмоциональным, не-инструментальным уровнем [5]. Представители российского среднего класса очень редко состоят в партиях и общественно-политических организациях, столь же редко участвуют в политических акциях (на уровне 1—2%). При этом их инструментальный интерес к политике падает с каждым годом. Их гражданская позиция реализуется в основном через участие в выборах. Поэтому, говоря в дальнейшем о политической, гражданской активности, мы будем иметь в виду именно участие в голосовании.
Следует отметить, что представители данного класса политически более активны, чем население в целом, особенно во время президентских выборов. Напомним, что в выборах президента Российской Федерации 16 июня 1996 г. приняло участие 69,81% избирателей, а в повторном голосовании 3 июля 1996 г. приняло участие 68,88% избирателей, включенных в списки. Доля представителей среднего класса, принявших участие в голосовании 1996 г., по разным исследованиям, составляет 80—90%. Это, конечно, очень высокий показатель. В 2000 г., несмотря на некоторое снижение политической активности, представители среднего класса голосуют все еще активнее, чем население в целом (согласно новосибирскому исследованию, это 81% для мужчин и 73% для женщин; явка избирателей в этом году составила 59,50%). Снижение активности объясняется разными факторами. У мужчин это чаще всего явное снижение интереса к политике: “лень было”, “далеко ехать”, “личных проблем хватает”. Многие женщины в эти годы начали активно работать на повышение своего статуса, часто заняты собственным бизнесом и не имеют явных выходных дней. Но пойти на выборы хотели практически все из неходивших.
Однако анализ политического поведения был бы неполным без анализа мотивов этого поведения. В 1996 г. в качестве мотивов, побудивших респондентов прийти на избирательный участок, выступали в основном гражданский долг, ответственность; значимым был и мотив протестного голосования (против Зюганова или Ельцина). Интересно, что такой мотив, как “симпатии к конкретному кандидату”, был не слишком распространен. Стоит ли подчеркивать, что такое поведение очень трудно объяснить в рамках теории деятельностного среднего класса, да и вообще в рамках политической социологии? Можно только достаточно высоко оценить качество PR акции, проделанной командой Чубайса в 1996 г., — после нее, отмечают респонденты, было важно именно прийти на участки, а дальше уже “неважно, как проголосовал, но проголосовал”.
К 2000 г., однако, протестное голосование сдало свои позиции, и гражданский долг и ответственность остались основными и самыми популярными мотивами. Говоря о гражданском долге, люди ссылаются на лозунг 1996 г. “Голосуй, а то проиграешь”, отмечая голосование как традиционную составляющую своего поведения. “Я на все выборы хожу, — говорит один респондент, — потому что все должны на выборы ходить”. Несмотря на нашу достаточно короткую историю голосования, “привычка” в голосовании проявляется достаточно четко. В развитых странах это более характерно для старших групп населения, а у нас — для всех, кто участвовал в более чем 3-х выборах. При этом привычка проявляется скорее в установке пойти на избирательный участок, а не в стабильности голосования за определенную партию. В терминах М. Вебера такое поведение может быть охарактеризовано как ценностно-рациональное (гражданский долг), перешедшее в традиционное, но не как целе-рациональное (симпатии к кандидату, желание его поддержать).
Об отсутствии классической целе-рациональности в политическом поведении нашего среднего класса говорит и тот факт, что значительная его часть [6] не способна определить, какая партия, движение или политический лидер более всего отражают их точку зрения [7]. Это связывается как с отсутствием интереса к политике как таковой, так и с незнанием политических программ партий. По выражению одного респондента, “видимо, есть такая партия [которая отражает его интересы], но я плохо разбираюсь в программах”. Часто суждения строятся по принципу: “Я знаю, что Зюганов — это плохо”. Если все же считать, что различные партии и лидеры отражают спектр политических доктрин, популярных в нашем обществе, то очевидно, что ни одна из них не является доминирующей среди представителей среднего класса. Соответственно, не наблюдается и поддержки “партии власти” — поддержки, которую ожидают от среднего класса.
Нельзя сказать, что представители среднего класса чувствуют себя полностью потерянными в политическом поле. Прослеживается идентификация с лидерами (даже при отказе отождествлять этого лидера с его партией) и с некоторыми идеологемами; в целом средний класс не склонен поддерживать национал-патриотов и коммунистов. В основном предпочтения распределяются между правыми и центристами; можно сказать, что представители среднего класса поддерживают демократов, но каждый трактует этот термин по-своему. В условиях нестабильности российского политического поля респонденты, перескакивая от кандидата к кандидату, демонстрируют специфическую стабильность выбора, привязанную к политическим настроениям, установкам (всегда за демократов, всегда за коммунистов), которая при наличии двух(трех)партийной системы перешла бы в электоральную стабильность.
Если бы политическая активность исчерпывалась только участием в голосовании, она неизбежно носила бы сезонный характер. Внесезонность политической деятельности придают индивидуальные обсуждения текущих событий. Оказалось, что четверть респондентов предпочитает вообще не обсуждать политические вопросы со своим окружением и не знает его политических предпочтений. Они находят другие темы для разговоров и даже опасаются, что обсуждение политики может подорвать их отношения. “Политика, — говорит один респондент, — я считаю, последний вообще предмет для общения. Люди начинают спорить, даже если придерживаются одинаковых политических взглядов”. Обсуждения сводятся к комментариям по поводу информационных программ и личностей, являющихся героями текущих событий. В рамках семьи речь может идти о бытовых, в общем-то, вопросах, пересекающихся с политической сферой: раньше это была проблема талонов или сухой закон, теперь это пенсии, стипендии и налоги. Таким образом, идет минимальный, не-затратный сбор и анализ информации. При этом, как отмечают практически все респонденты, эти комментарии не являются глубокими, носят скорее эмоциональный характер, “легкий треп, без серьезных обсуждений”. Это либо выражение личных субъективных симпатий/антипатий, либо суждения типа “все дураки”, “стране не повезло”, “ну бардак”, “слышал то-то”… Никаких претензий на объективный характер обсуждений встретить не удалось. Можно сказать, что наши избиратели предстают не как избиратели-вкладчики, а как избиратели-потребители, для активизации которых необходимы стимулы, поступающие со стороны прессы и других избирателей.
Я уже отмечала, как трудно анализировать политическое поведение существующего среднего класса — классические исследовательские схемы здесь практически не применимы. Учитывая достаточно высокий образовательный уровень, место на социальной лестнице, имидж его представителей как вполне успешных индивидов, можно предположить, что они будут стремиться к принятию самостоятельных, независимых решений и использовать свои способности для анализа информации, а значит, вести себя как рациональный “мыслящий избиратель” [8]. Термин “мыслящий избиратель”, т.е. действительно размышляющий о партиях, кандидатах и политических проблемах, не полно характеризует поведение нашего среднего класса. Почему? Несомненно, наши избиратели подходят под определение рациональных агентов, так как они все же заняты сбором информации и ее обработкой. Но во-первых, наши респонденты не стремятся узнать больше о программах кандидатов и партий, а собирают информацию скорее ретроспективного характера — что сделал тот или иной кандидат, в каких акциях он участвовал, причинил ли какой-то вред стране. Во-вторых, рациональный выбор в классической теории определяется как “поведение, соответствующее предпочтениям индивида”, которые должны быть достаточно четкими, равно как и осознание последствий своих действий [9]. Предпочтения же наших респондентов не отличаются большой четкостью, а те, кто идет на выборы, мало верят в какую-то результативность своих действий. Модель “мыслящего избирателя” в наших условиях не подходит, поскольку: 1) в установке на голосование высока роль традиционности, а не осознанности; 2) есть те, кто ходит на выборы ради самого процесса, а не ради того, чтобы добиться конкретных результатов в будущем; 3) предпочтения должны быть как минимум транзитивны [10], а для этого необходимо знание программ и политических позиций кандидатов; 4) не все респонденты имеют четко выраженные предпочтения. Однако некоторая рациональность остается, хотя и не классическая, а ситуативная. С одной стороны, под это определение подпадает голосование по принципу “меньшее из двух зол”. С другой, можно здесь говорить и о рациональности в распределении своего времени [11]. В данном случае респонденты, рассчитав все издержки, предпочитают уделять больше внимания своему бизнесу и семье, сведя занятость в политической сфере к минимуму. Вот и получается, что единственно удобная для анализа и доступная им информация — это информация ретроспективного характера, основанная на выборе ключевых тем, по отношению к которым оцениваются кандидаты (Чечня, налоги, либеральная экономика). При этом присутствует элемент и стратегического подхода, когда голосуют за партию или кандидата, стоящих на втором-третьем месте по близости к предпочтениям избирателя: если наиболее близкая ему партия скорее всего проиграет, а эта “вторая-третья” может выиграть. Отсюда понятно, почему идеологические мотивы способны влиять на голосование среднего класса, хоть ни одна доктрина и не является доминирующей среди его представителей: идеологические представления сводятся к достаточно абстрактным принципам, приверженность которым не требует четкого анализа программ партий для определения выбора. Идеологическое мышление становится инструментом “сбережения интеллектуальных усилий для тех, кто пытается ориентироваться в мире политики” [12]. Наши респонденты пытаются ориентироваться с помощью таких ярлыков, как “демократы”, “либералы”, “патриоты”, “левые” и “правые”. Однако когда респонденты пытаются определить, кто левые, а кто правые, становится ясно, что они с трудом могут связать это измерение с конкретными политическими взглядами на решение разных вопросов в социальной, экономической и других сферах; к тому же сами респонденты с трудом находят свое место на этой шкале.
Подводя итог, приходится отметить, что наш средний класс практически не стремится в своей политической деятельности выйти за рамки простого участия в голосовании. Это связано и с неверием в собственные силы или силы политической системы, и, в большей степени, с нехваткой времени, и с потерей интереса. Даже описывая политическую роль и установки абстрактного среднего класса и причисляя себя к нему, его представители сами не стремятся или не готовы демонстрировать эти установки и вносить политические изменения. В целом политика не воспринимается как поле результативной деятельности и представители среднего класса не стремятся действовать в этой сфере. К сожалению, здесь даже нет возможности сослаться на пассивные советские установки взрослого поколения и уповать на то, что молодежь принесет новые ценности, что она более активна: исследования показывают, что молодежь проявляет наименьший интерес к политике.
Чем можно объяснить такое положение дел? Здесь можно назвать несколько причин. Сравним нашу ситуацию с набором классических признаков среднего класса.
Относительная дестратифицированность, т.е. размытость внутренних границ. У нашего среднего класса эта характеристика почти отсутствует. Исследования показывают, что при выделении среднего класса по субъективному критерию он предстает четко стратифицированным [13]. Если выделять его по объективным критериям, то стратифицированность также прослеживается, хотя и не такая четкая [14]. К сожалению, сложную проблему выделения, определения среднего класса приходится оставлять за рамками данной статьи.
Открытость для мобильности снизу, размытость внешних границ. Анализ семейных историй представителей среднего класса показывает, что эта характеристика присутствует. У 30—40% представителей среднего класса родители имеют среднее специальное образование, среднее, а порой и ниже среднего. К тому же, при внимательном рассмотрении, оказывается, что даже родители с высшим образованием на работе не всегда занимали позиции, характерные для среднего класса. Но следует помнить о том, что российский средний класс переходного периода наполнен людьми, которые получили бесплатное высшее образование в то время, когда оно было массовым. В данный момент приобретение такой важной для среднего класса характеристики, как высшее образование, становится более проблематичным. Вполне возможно, что нынешний средний класс становится более закрытым, но на последних исследованиях эту гипотезу проверить не удается.
Стремление к индивидуальной свободе. Через него тем или иным образом преломляются все остальные характеристики среднего класса. Стремление к свободе реализуется во всех сферах и имеет первостепенное значение для определения жизненной позиции среднего класса. Так, стремление к экономической свободе и независимости стимулирует высокий деятельностный потенциал среднего класса. Стремление к свободе выбора поля деятельности стимулирует постоянное повышение навыков обращения с информацией, открытость новым знаниям. Нас оно интересует в первую очередь как реализация стремления к политической свободе, которая вызывает высокую гражданскую активность среднего класса. Пока мы четко зафиксировали, что средний класс не проявляет особую гражданскую активность, хотя, когда речь идет о голосовании, она у него выше, чем у населения в целом. Если считать, что стремление к свободе находит свое выражение не во всех сферах одновременно, а в некой очередности, то последние исследования фиксируют в первую очередь повышенное стремление к экономической свободе.
Удовлетворенность настоящим выступает гарантом экономической и политической стабильности общества. Удовлетворенность эта всегда будет относительной, так как не стоит забывать о постоянных стремлениях к восходящей мобильности. Неудовлетворенность должна стимулировать использование специфических навыков человека для достижения желаемого состояния. К сожалению, оказывается, что, хотя респонденты не удовлетворены ситуацией в политической сфере (многие не видят представителей своих интересов, другие поддерживают тех, кто находится в оппозиции, например “Яблоко”, и не может лоббировать интересы среднего класса), они не проявляют высокой политической активности.
Уверенность в будущем и чувство социальной защищенности. Уверенность в будущем позволяет членам среднего класса придерживаться определенного стиля жизни, выбирать накопительные стратегии. Она возникает благодаря многим факторам, в том числе и благодаря социальной защищенности. Эти две характеристики в нашей ситуации встречаются наиболее редко. Наличие уверенности в будущем у респондентов в новосибирском исследовании можно косвенно проследить по нескольким вопросам. Например, большинство респондентов считает, что их социальное положение в обществе в ближайшее время должно улучшиться. В этом плане скептически настроены только люди предпенсионного возраста. При этом респонденты отмечают, что их настрой на лучшее не всегда имеет под собой реальную основу: это либо просто природный оптимизм, либо стремление запрограммировать себя на хорошее. При этом о большой доли неуверенности в завтрашнем дне свидетельствуют ответы на вопрос о том, от чего зависит улучшение положения. Более трети отмечают, что в нашей стране личные усилия не очень значимы — люди больше зависят от положения в стране в целом, от законодательства, связей или просто удачи.
Высокая самооценка. Некоторые авторы считают [15], что она проистекает из высокой оценки обществом положения, роли и социальных функций представителей среднего класса. Они склонны идентифицировать себя с приписываемой или выполняемой функцией. Такое “ощущение своей уникальности, высокой ценности для общества функций, которые они выполняют” вызывает высокую гражданскую ответственность и политическую независимость представителей среднего класса [16]. Интересно посмотреть, как сами представители нашего среднего класса транслируют мифы о своей роли, существующие в обществе. Они склонны определять свою роль (по убыванию популярности ответа) следующим образом: 1) носитель стабильности и консерватизма; 2) массовый потребитель, избиратель, налогоплательщик (т.е. это ситуация, когда, по выражению одного респондента, “погоду делает большинство”); 3) активный, деятельный класс, способный генерировать новые идеи и ценности; 4) работяги, которые на себе могут вытащить страну из кризиса. Однако, даже относя себя к среднему классу, они не стремятся соответствовать этим характеристикам, говоря, что “у меня как раз” на это времени не остается. Есть, однако, и те, кто оценивает роль среднего класса крайне негативно, как “болото, которое бурлит, а выхода не предлагает”, как кровожадных работяг, обиженных аристократией, как инертной массы.
Высокий трансформационный потенциал. С.М. Липсет утверждает, что, когда нация в кризисе, электорат проявляет больший интерес к политике [17]. В то же время считается, что чем более открыта классовая структура, тем меньший интерес проявляют различные классы к политике, так как они видят возможности восходящей мобильности. Какова ситуация в России и как тут ведет себя российский средний класс? Что перевешивает — стремление к стабилизации существующего режима или инновационный потенциал, возможно, создающий условия для будущего развития? Самоценна ли инновация, или она является лишь средством для достижения стабильности? Кризис 1998 г. показал, что действительно многие члены среднего класса достаточно гибко приспосабливаются к ситуации. Большинство отмечает стабилизацию или даже улучшение своего положения в сравнении с предкризисным временем. Многие респонденты делают акцент на положительных последствиях кризиса — а именно указывают на приобретение иммунитета, ценного опыта; говорят, что кризис подтолкнул их к развитию новых идей и направлений. Но кризис не подстегнул их интерес к политике: в данный момент этот интерес связан скорее с индивидуальными устремлениями, желанием сохранить или изменить свой статус. При этом средний класс демонстрирует практически равные установки на изменение и сохранение статуса. Те, кто хотят сохранить его, больший упор делают на желание подольше находиться в стабильной ситуации, как в экономике, так и в политике: “Для меня самое главное стабильность. Пускай хоть кто будет у власти, лишь бы это была стабильность”. Те, кто хотят изменения статуса, говорят в первую очередь о своем экономическом положении, а уже потом о карьерных и профессиональных притязаниях. Это также показывает, что озабоченность своим материальным положением не оставляет места для проявления политической активности.
Является ли сегодняшний российский средний класс какой-то политической силой? Только потенциально, как массовый активный избиратель; однако разногласия внутри среднего класса столь сильны, что мобилизации политических интересов не происходит. Действительно ли он поддерживает основные ценности рыночной экономики, является опорой демократической политической системы? На вербальном уровне и судя по тому, за кого он голосует, — да. Здесь я хотела бы смягчить сделанный ранее печальный вывод о том, что средний класс не способен поддерживать центристские партии. Возможно, нам не стоит бить тревогу по поводу слабой политической информированности среднего класса: так или иначе, в высказываниях его представителей проявляется поддержка центристских партий, а эти партии в современном мире отличает идеологическая всеядность. Отсюда и ответы вроде “у одних что-то одно может нравиться, у других — другое, но в целом, чтобы я был сторонником той или иной линии, я так не могу сказать”.
НА ЧТО ЖЕ НАМ НАДЕЯТЬСЯ? КРИСТАЛЛИЗАЦИЯ СРЕДНЕГО КЛАССА
Современные апологеты среднего класса утверждают, что сегодня мы наблюдаем лишь самое начало его кристаллизации. Исследования показывают, что повседневные заботы (в первую очередь усилия, направляемые на повышение экономического статуса) не оставляют достаточно времени и сил на политическую активность [18]. Однако теоретики полагают, что кристаллизация начинается с закрепления экономического статуса, и лишь потом происходит складывание активной гражданской позиции, когда средний класс (по словам Рывкиной) станет “классом для себя”. Пока, однако, зачатков такой политической позиции, осознания своих интересов как интересов социальной общности, стремления выполнять четкую политическую роль не наблюдается.
Тем не менее, не все обстоит так трагично. Мы уже говорили, что западные теории среднего класса применимы к нашей реальности лишь с оговорками [19]. Возьму на себя смелость утверждать, что эти теории не могут быть безусловно применимыми не только к российской, но и к любой действительности. Не средний класс далек от идеала, а идеал далек от среднего класса. Средний класс есть и будет, но не в той форме, в которой мы ожидаем его увидеть.
Чтобы пояснить это, необходимо вернуться к такому признаку среднего класса, как единодушие в его установках и настроениях. В определенной степени такое единодушие наблюдается и у нас, когда речь идет о таких общих вопросах, как поддержка рыночной экономики, основанной преимущественно на частной собственности, хотя и с некоторыми элементами государственного регулирования. Тем не менее средний класс, как и общество в целом, демонстрирует широкий спектр политических предпочтений. Почему это происходит? Стандартный ответ — это ссылка на высокую социальную мобильность в нашем обществе: в средний класс попадают люди из разных социальных слоев и с разными политическими предпочтениями (например, выходцы из рабочих семей, традиционно голосующие за левые партии). Самый главный вопрос в этом случае — вправе ли мы вообще ждать какого-то единодушия в политических настроениях даже у окончательно сформировавшегося среднего класса? Никому и нигде еще не удалось зафиксировать такого единодушия, а теория продолжает утверждать, что оно неизбежно: если теория не соотносится с фактами, тем хуже для фактов? Возникает странное ощущение: фантом среднего класса бродит по миру, все о нем знают, но никто его не видел. Мы ссылаемся на то, что он существует на Западе, западные же ученые достаточно осторожны в своих утверждениях (помня о том, что именно средний класс в свое время привел фашизм к власти, что он является базой новых движений, подрывающих статус кво) или строят свою логику рассуждений об этом примерно таким образом: “У нас на Западе средний класс, конечно, существует, его небольшие отклонения от идеала объясняются следующими факторами…”. В любом случае все рассуждения о среднем классе (не только в переходных обществах, но и в стабильных демократических) носят спекулятивный характер, так как обращены в будущее и описывают этот класс через его потенциал, а не его реальность [20].
Для выделения и описания среднего класса гораздо важнее другие характеристики, а именно его дестратифицированность и размытость его границ. В рядах среднего класса всегда будут выходцы из разных социальных слоев, и поэтому не политическое единодушие свидетельствует о завершении процесса кристаллизации среднего класса, а наоборот, сосуществование различных политических мнений внутри среднего класса будет свидетельствовать о его созревании. Если же наш средний класс станет единодушным, как мечтают наши политики и теоретики, он перестанет быть средним классом как таковым. Более того, в этом случае пора будет бить тревогу — ведь уникальная ситуация политического единодушия среднего класса как раз была характерна для Германии 1930-х, где средний класс проявил основную свою характеристику — индивидуализм. Средний класс действительно испугался за свою собственность, за свой статус и единодушно поддержал фашизм, действуя исключительно в своих интересах, вовсе не прибегая при этом к лозунгам о “великой нации”, созданным для низшего класса. Как раз на этот собственнический инстинкт самосохранения (речь, в том числе, идет и о собственности интеллектуальной) напирают сегодня российские сторонники “сильной руки”.
Кроме того, разноголосица мнений среди представителей среднего класса определена еще и тем, что он всегда содержит в себе два течения, две традиции, одна из которых ориентирована на изменения, а другая — на поддержание стабильности. С этой ситуацией бороться бесполезно. Одни исследователи выделяют две части: за изменение выступают те, кто еще в нижних позициях, кто стремится чего-то достигнуть, а за сохранение — те, кто уже достиг чего-то, находится уже наверху класса и хочет сохранить достигнутое. Другие добавляют к этим двум группам еще одну — находящееся посередине политическое “болото”. Третьи просто делают акцент на парадоксальном соединении во времени старого и нового среднего класса. Объяснение напрашивается самое простое — верхний слой среднего класса получил свободное время для занятий политикой, он заботится о своей собственности и положении; среднему слою необходимо плотно заниматься бизнесом, у него уже что-то начало получаться, и ему страшно отвлекаться; а нижний слой в самом начале пути, ему еще нечего терять, и он активно ищет быстрых решений, которые способна предложить именно политика. В любом случае, единодушие не является образующим фактором для среднего класса, но что у него должно быть всегда, так это желание отстаивать свои интересы, участвовать в политике хотя бы тогда, когда его интересы ущемляются и находятся под угрозой. К сожалению, исследования подтверждают, что такого политического деятельностного потенциала, резерва влиятельности у нашего среднего класса пока еще нет. Таким образом, мы сможем говорить о кристаллизации, стабилизации среднего класса только тогда, когда высокая гражданская активность будет сочетаться с наличием стабильных разногласий по политическим вопросам, которые являются индикатором социальной открытости. Вторая составляющая у нас есть. Дело за первой.
Иначе говоря, давайте просто откажемся от удобной концепции среднего класса, поймем, что это скорее статистическая группа, перейдем к концепции “серединных слоев”, забудем про политические ожидания и начнем, наконец, жить простой жизнью, полагаясь во всем на самого себя, а не на средний класс, к которому мы все себя относим.
1) Такая посылка необходимости формирования групповой идентичности прослеживается и в ряде научных работ. См., напр.: Средний класс в современном российском обществе. М., 1999.
2) Необходимо напомнить, что региональные различия в России очень сильны, поэтому мое внимание сконцентрировано на регионах, где и избирателей больше, и находятся они в более чистой ситуации, т.е. отдалены от реальной политики и воспринимают ее абстрактно, а не как игры конкретных, часто знакомых людей. В основе этого исследования — данные, собранные в Новосибирске в 2000 г. кафедрой социологии Новосибирского университета в рамках Мегапроекта “Развитие Образования в России”, спонсируемого Институтом “Открытое Общество”.
3) Оппенгеймер П. Политическая роль среднего класса [http://www.iet.ru/publics/ch/ch1_12.htm].
4) В западных исследованиях центризм рассматривается как политическое выражение среднего класса, а голосование за правые партии не выделяется в качестве такого критерия. Но исследования, проведенные в России и в странах восточной Европы, показывают, что установки, приписываемые центризму в Западной Европе, в Восточной Европе и России более свойственны правым партиям, нежели партиям центра.
5) Термины введены соавторами книги “Средний класс в современном российском обществе”.
6) В новосибирским исследовании их число достигло 34%, а в общероссийском — 42,1% (см.: Средний класс в современном Российском обществе… С. 197).
7) Некоторые авторы считают, что наш механизм голосования несовершенен в том плане, что он вообще не позволяет обнаружить политические предпочтения электората.
8) Тем более что последние исследования обнаруживают общемировую тенденцию к индивидуализации электорального выбора и к возникновению информированного независимого избирателя. См.: Далтон Р. Дж. Сравнительная политология: микро-поведенческий аспект // Политическая наука. Новые направления. М., 1999.
9) См.: Паппи Ф.У. Политическое поведение: мыслящие избиратели и многопартийные системы // Политическая наука…
10) В нашей же ситуации часто сами кандидаты (например, Жириновский) не демонстрируют этой транзитивности, постоянно вступая в минимальные коалиции и гибко меняя свои установки.
11) О приоритетах среднего класса см.: Средний класс в современном Российском обществе… С. 203, 210.
12) См.: Паппи Ф.У. Указ. соч.
13) Хахулина Л. Субъективный средний класс: доходы, материальное положение, ценностные ориентации // Мониторинг общественного мнения. 1999. № 2.
14) Заславская Т.И., Громова Р.Г. К вопросу о “среднем классе” российского общества // Мир России. 1998. № 4.
15) Рывкина Р.В. Экономическая социология переходной России: Люди и реформы. М., 1998. С. 326.
16) Было бы несправедливо не отметить скептическое отношение экспертов к возможности такой независимости. См.: Coser L. Men of Ideas: A sociologist’s view. N.Y., 1966; Merton R. Social Theory and Social structure. N.Y., 1963; Ушакин С. Функциональная интеллигенция // Полис. 1998. № 4; Чем больно наше экспертное сообщество? [Материалы “круглого стола”] // Независимая газета. 2000. 17 мая.
17) Lipset S.M. Political man: the social bases of politics. Baltimore, 1981; Almond G., Verba S. The Civic Culture. London, 1989.
18) Члены среднего класса погружаются в ту деятельность, которая позволяет им реализовывать свой деятельностный потенциал на наиболее перспективных направлениях (экономика), и избегают те сферы, где, по их мнению, от их личных усилий мало что зависит (политика).
19) Не могу не привести один интересный пример. Авторы книги “Средний класс в современном российском обществе” удивляются тому факту, что представители среднего класса предпочитают использовать личные связи и взятки как наиболее эффективные способы отстаивания собственных интересов. Авторы не знают, как увязать эту аморальность с распространенными у тех же респондентов убеждениями, что человеку нужна спокойная совесть. Наше исследование налоговых представлений показывает, что вопрос взяток просто давно выведен из сферы морального выбора. Иначе говоря, взятки не оцениваются с точки зрения их моральности/аморальности. Предприниматели просто воспринимают взятки как обычную практику, как явление природы, с которым нужно уживаться.
20) Подробнее об этом см.: Savage M., Barlow J., Dickens P., Fielding T. Property, Bureaucracy and Culture. Middle-Class Formation in Contemporary Britain. London; N.Y., 1995.