Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2002
Последние десять лет в шведской печати ежегодно звучали призывы дать Астрид Линдгрен Нобелевскую премию. Разве она не была одним из самых крупных писателей в мире? Или, по крайней мере, одним из самых знаменитых?
Однако детским писателям Нобелевскую премию не давали никогда. По каким-то причинам детская литература не относится к литературе как таковой. Она сама по себе. Довольно любопытно почему. Возможно, потому, что перед детской литературой традиционно стоят не только литературные задачи. Прежде всего стоят задачи педагогические: детская книга должна учить и воспитывать детей. Должна учить ребенка родному языку, приобщать к социальным нормам, пробуждать определенные эмоции и находить слова для того, чего ребенок еще не научился выражать. Вследствие этого детская литература в большей даже степени, чем взрослая, отражает общество, в котором создается. То есть она оказывается не только эстетическим продуктом, но и общественным явлением.
Положение же критиков детской литературы подчас вовсе затруднительно. В демократическом обществе искусство свободно, свободна и художественная критика. Нарушать табу и прокладывать новые пути — законная прерогатива художественного творчества. В то же время в детской культуре все обстоит несколько иначе. Литература здесь идет, скорее, вслед за развитием общества. Новые формы создает общественный климат — и детская литература быстро подхватывает их. Так, во всяком случае, обстоит дело в Швеции. То есть критик детской литературы оказывается в ситуации, когда ему надо оценивать художественные достоинства книги, ее способность отражать действительность и определять, насколько она пригодна для ребенка.
Когда в 1945 году вышла книга Астрид Линдгрен “Пеппи Длинныйчулок”, тема воспитания детей была очень актуальной в Швеции. Новая социальная политика всячески приветствовала крепкую семью и деторождение. Вдобавок обсуждалось, как можно улучшить положение уже рожденных детей. По английскому образцу открывались детские психиатрические клиники, и в 1947 году был основан детский поселок Ско, где сначала проводили “поведенческую коррекцию” проблемных детей, а вскоре стали опекать целые семьи.
Молодая журналистка Лиз Асклунд вела радиопередачи из домов для детей-инвалидов. Она давала высказываться в эфире самим детям.
Все эти благие действия привели к тому, что многие заведения стали закрываться. После того как повысили пособие одиноким матерям и инвалидам, многие дети, которых раньше отправляли в специальные учреждения, получили возможность воспитываться в своей семье. Количество детей в детских домах резко сократилось, а инвалиды и люди с психическими отклонениями составили заметную группу в шведском обществе.
Тогда же существенно возрос интерес к педагогическим экспериментам. Требовалось новое поколение уверенных и изобретательных людей. В строящемся индустриальном обществе всеобщего благоденствия находчивость в детях ценилась больше, чем послушание.
В письме к издателю, которое было приложено к рукописи “Пеппи Длинныйчулок” (в 1944-м, за год до того, как книга получила премию), Астрид Линдгрен ссылается на английского философа Бертрана Рассела (“Education and the good life”): “У Рассела я прочла, что главная особенность психологии ребенка — его стремление быть взрослым, или, точнее говоря, жажда власти”. Издательство отказалось печатать книгу. Год спустя им пришлось горько пожалеть об этом, когда книга вышла в другом издательстве и мгновенно стала бестселлером. Дети обожали проказы Пеппи, а современно настроенная критика отмечала благотворное воздействие героини на психическое здоровье детей. “Пеппи — вымышленный персонаж, воплощающий детскую мечту нарушать все запреты, чувствовать свое могущество и вытворять все что угодно, как только это придет в голову. Книга стала запасным выходом из будничного и авторитарного режима — вот секрет неслыханного успеха книги у детей”, — пишут два влиятельных специалиста по детской литературе (Грета Булин и Эва вон Цвейгберг) в статье 1948 года. Другой критик в своем восхищении идет еще дальше, говоря о “замечательном анархизме” и называя Пеппи “лихим гением 40-х годов, взрывающим все условности и ограничения”.
Разумеется, были и менее благосклонные отклики. Один профессор литературы опубликовал возмущенную статью, в которой называл Пеппи душевнобольной и писал, что “эта противоестественная девчонка и ее омерзительные похождения вызывают лишь отвращение и травмируют душу”.
Этот осуждающий взгляд долго еще господствовал в консервативных кругах. Не далее чем в 1995 году в одной из ежедневных газет была напечатана статья, в которой утверждалось, что “обожание Пеппи перевернуло все с ног на голову: школу, семью, нормальное поведение. Высмеивается порядок и уважение, вежливость и честность. Воспевается эгоцентризм и эгоизм, пренебрежение и бегство от реальности. Проповедуется порыв вместо сдержанности, внезапная затея вместо вдумчивости”. Статья была напечатана 8 марта, в женский день, что само по себе примечательно. Вероятно, она была отчасти направлена против радикальных шведских феминисток, называющих Пеппи образцом женщины в детстве.
Но, разумеется, у Пеппи и на этот раз объявилась масса заступников. В самых диких своих шалостях она оставалась беззащитной, трогательной и ответственной девочкой с очень добрым сердцем. На самом деле у нее много общего с шалуньями из книг для девочек предыдущих десятилетий, с популярной Анной (“Анна из Грёнкуллы”, 1908) канадской писательницы Л.М. Монтгомери и ее шведскими подругами. Не стоит забывать, что еще до создания “Пеппи Длинныйчулок” Астрид Линдгрен написала две увлекательных и актуальных книги для девочек.
Любопытным образом все дискуссии, связанные с Пеппи, оказались невероятно злободневными: преобразование устаревших норм благотворительности в социал-демократическое общество всеобщего благоденствия с равными и установленными законом правами для всех было самой насущной проблемой. В частности, обсуждались вопросы школьного питания, пособия на детей и демократизации школьной системы. Поэтому очень сложно упрекать Пеппи за то, что она высмеивает “благотворительность” фрёкен Розенблюм, ее систему поощрений и наказаний, теплые чулки для бедных и карамельки для богатых. К изданию книги 1952 года Астрид Линдгрен добавила еще одну главу, что было данью времени: когда Пеппи пригласили в гости на чашку кофе и нарядные дамы стали жаловаться на своих домработниц, Пеппи начинает контратаку и рассказывает невероятные истории про “бабушкину домработницу Малин”, которая своей распущенностью и своенравностью побивала все рекорды. Было уже очевидно, что время домработниц прошло и что нарядные дамы вскоре сами будут драить свои полы и вместе с бывшими домработницами искать работу.
Трилогия о детях из Бюллербю (“Мы все из Бюллербю”, 1947, 1949 и 1952) рассказывает про жизнь детей в местечке, очень похожем на то, в котором выросла сама Астрид Линдгрен, — хутор на окраине провинциального городка в южной Швеции во время Первой мировой войны. Писательница неоднократно заявляла, что все ее книги повествуют о ее собственном детстве. Поэтому, чтобы выявить автобиографические черты и понять творчество Астрид Линдгрен, необходимо особенно внимательно прочесть трилогию о Бюллербю.
Астрид Линдгрен утверждала, что ее детство было абсолютно счастливым, — так и книги про Бюллербю исполнены гармонии и идиллии. Они даже могли бы показаться скучноватыми и слащавыми, если бы не содержали таких тонких наблюдений о детской психологии и поведении. Удивительно, насколько мудро, уважительно и современно родители в книге строят отношения со своими детьми.
Повествование ведется от лица восьмилетней Лизы, но за ней очевидно угадывается зрелая писательница и ее глубокая озабоченность проблемой детей и воспитания. Значение игры подчеркивается все время. И юные герои книги знают, что с детьми надо разговаривать мягко и ласково: “Тогда они будут слушаться. Так писали в газете на днях”.
Райская идиллия в трилогии о Бюллербю, видимо, складывается из воспоминаний о спокойных первых годах XX века, патриархальных шведских сельских нравах, а также из послевоенной формулы благоденствия и тонкого понимания детской психологии.
В сборнике сказок “Крошка Нильс Карлсон” (1949) Астрид Линдгрен вводит в повествование новый тип ребенка — одинокого, несчастного и больного. Ребенка, лишенного возможности нормально играть. Здесь также впервые появляются вымышленные друзья в разном облике: домовенок, живая кукла, невидимая сестра и, что особенно характерно, господин Лильонкваст. Волшебный дядюшка в остроконечной шляпе, который в сумерках уводит одиноких детей в невероятные путешествия и отгоняет любые беспокойства поговоркой собственного изобретения: “Это не имеет ни малейшего значения. Ни малейшего значения в Стране Между Светом И Тьмой”.
В этой книге обозначены важные для дальнейшего творчества Астрид Линдгрен темы. Путешествие в Страну Сумерек — Страну Между Светом И Тьмой или, как еще ее называет Астрид Линдгрен, пародируя модернистскую финско-шведскую поэтессу Эдит Сёдергран, в “Страну, Которой Нет”, иными словами, в царство смерти — одна из таких тем. Здесь же впервые появляется чередование возвышенной лирической интонации и разговорной лексики в диалогах; впоследствии эта стилистическая игра еще не раз встретится у Астрид Линдгрен, так же как и форма сказки. В том же 1949 году Астрид Линдгрен печатает в одной еженедельной газете рассказ про девятилетнего мальчика — приемного сына злобных бездетных родителей, — который живет возле парка Тегнера в Стокгольме. Пять лет спустя эта история получила продолжение в книге “Мио, мой Мио!” (1954). “Мио, мой Мио!” — чудесная сказка, повествующая о вечной борьбе добра и зла. Здесь опять же патетическая романтическая риторика перемежается с непосредственными реакциями мальчика, восприимчивого ко всему забавному, интересному и красивому, с его же страхами и муками одиночества. В розовом саду поет печальная птица Горюн. Звучит эхо пугающих картин будущего Оруэлла (“1984”) и шведской писательницы Карин Бойе (“Каллокаин”). Кроме того, в книге невероятно пронзительно описана тоска ребенка по настоящему отцу, который водит сына за руку и собирает на кухонном столе модель самолетика. “Мио, мой Мио!” вызывала как восхищение, так и острую критику. Было некоторой дерзостью написать такую книгу в оптимистические и идиллические 50-е годы. Некоторые находили книгу деструктивной и пессимистической. Только в 1987 году по книге был снят фильм (при участии русского режиссера Владимира Грамматикова).
В 1955 году появилась веселая и жизнерадостная книга “Малыш и Карлсон, который живет на крыше”. Здесь летающий господин Лильонкваст из сборника “Крошка Нильс Карлсон” лишился остроконечной шляпы, а также связей с царством смерти и превратился в “лучшего в мире Карлсона” — забавного, толстенького и самодовольного человечка с пропеллером на спине. Карлсон — такой же незаменимый товарищ детских игр, как и Пеппи. Однако он лишен ее способности к сопереживанию и заботе об окружающих. Он думает только о себе, с ним весело, хотя и немного тягостно играть. И все же главный герой книги — Малыш — застенчивый, вдумчивый и ранимый мальчик. (В книгах Астрид Линдгрен не раз встречается подобный образ младшего брата: Пелле из “Мы — на острове Сальткрока”, Боссе из трилогии о Бюллербю и др. Этот образ всегда выписан автором с большой нежностью. Может быть, это предвестник нового шведского идеала мужчины — уравненного в правах с женщиной “домашнего папы”?)
Малыш живет в Стокгольме 50-х годов, в самой обыкновенной семье, с папой, мамой, старшим братом Боссе и сестрой Бетан. Папа большую часть времени проводит на работе, мама — на кухне готовит тефтели. Боссе и Бетан живут своей тинэйджерской жизнью. Типичный средний класс. Малышу очень тесно в просторной благоустроенной квартире. Хотя, конечно, как у любого благополучного ребенка, у него есть своя комната. Что дает возможность Карлсону прилетать в гости к Малышу, оставаясь при этом незамеченным. Малыш не больной и не бедный, но ему так грустно в “Народном доме”[1], что Карлсон — реальный или вымышленный — ему просто необходим.
В следующей книге — “Расмус-бродяга” (1956) — Астрид Линдгрен вновь обращается к своей любимой теме детей-сирот. Расмус воспитывается в приюте, лишенный любви, ласки и возможности посидеть у взрослого на коленях. Его заставляют возделывать картофельное поле, кланяться и говорить “спасибо”. Расмус мечтает найти себе родителей. Добрых, красивых и богатых. Но вместо этого он встречает милого недотепу и бродягу Оскара, который летом по несколько месяцев странствует по проселочным дорогам, чтобы отдохнуть от своей торпарской жизни [2]. Оскар — один из самых блистательных портретов отца в произведениях Астрид Линдгрен. Это совершенно беззлобный человек, с острым правовым сознанием. В книге, с одной стороны, описывается летнее путешествие по шведской провинции, а с другой — представлена картина социальной действительности Швеции того времени, когда система “стата” еще существовала (вплоть до 1944 года) [3]. Сюда же в духе времени вплетена и детективная история. (В 1946 году книга Астрид Линдгрен “Приключения Калле Блюмквиста” была названа лучшим детективом для детей.)
Социальными наблюдениями, яркими натуралистическими описаниями и образом самобытного и нежного рабочего “Расмус-бродяга” напоминает помимо прочего шведскую пролетарскую литературу 1930-х годов. Приходит на ум Ивар Лу-Юхансон, а также провидец, поэт и пролетарский писатель Харри Мартинсон, в частности его картина детства в романе “Крапива цветет” (1937). Некоторые критики отмечали как кровное, так и духовное родство Астрид Линдгрен с художником и писателем Альбертом Энгстрёмом, который помимо карикатур на коренных стокгольмцев и жителей шхер писал также рассказы о народной жизни и о своеобразных людях в провинции Смоланд.
Ничего удивительного, что по книге “Расмус-бродяга” очень скоро был снят фильм. Бродяга и ребенок — классическая тема в истории кино (“Малыш” Чаплина, “Бумажная луна” Богдановича).
В 1959 году Астрид Линдгрен написала книгу “Солнечная полянка”, состоящую из четырех сказок. Издательство отнеслось к книге довольно скептически. Народные сказки совсем не были в моде: требовалась современная бытовая идиллия. В одном интервью писательница объясняла, что ей хотелось забрать “откормленных детей из муниципальных парков Народного дома за город и позволить им бегать босиком по райской солнечной полянке”. Один шведский писатель удивлялся, что “самая современная из наших детских писателей” выбрала жанровые приемы именно народной сказки. Ему казалось, что “народные сказки давным-давно устарели”. При этом он сравнил “Солнечную полянку” с сентиментальной детской книжкой “Дети с Песчаных Гор” (1907), повествующей о голодных 1860-х годах на севере Швеции, и с романом Сары Лидман “Край морошки”, появившимся за несколько лет до книги Астрид Линдгрен.
Шведские 1950-е годы отмечены “сверхпотреблением, повышением стандартов жизни, адаптацией к условиям Народного дома, классовым уравниванием и социальными противоречиями, не говоря уже о внешнеполитическом давлении и тревоге” [4]. Так что, может быть, “Солнечная полянка” была адекватной реакцией на происходящее в стране. Некоторые критики сочли, что это лучшее из всего когда-либо написанного Астрид Линдгрен. Тем не менее в читательской среде особым успехом книга не пользовалась.
Пройдет четырнадцать лет, прежде чем писательница вновь обратится к этому жанру, — в 1973 году появится книга “Братья Львиное Сердце”. Но сейчас Астрид Линдгрен вернулась к идиллии.
Героиня книги “Мадикен” (1960) живет в спокойном, зажиточном, благоустроенном городке незадолго до Первой мировой войны. У Мадикен более пылкий нрав, чем у детей из Бюллербю, да и сама книга гораздо более социально ангажирована, хотя и является, безусловно, бытовой идиллией. Папа Мадикен — редактор городской газеты и, таким образом, хорошо разбирается в современной социальной и политической проблематике. На его собственную приверженность демократическим взглядам в первой книге указывается лишь косвенно.
Шестнадцать лет спустя появляется продолжение — “Мадикен и Пимс из Юнибакена” (1976), здесь папина ангажированность проявляется уже отчетливее. Дядя Нильсон — рабочий, живущий по соседству, — называет его “господином-социалистом”. Папа рассказывает Мадикен, “что значит, когда у людей есть деньги и когда их нету. Он рассказал ей, что такое настоящая бедность, когда людям не на что бывает накормить своих детей. Папа сказал, что на свете много бедняков, некоторые из них пишут ему в газету и просят о помощи”. Время и общество вокруг благополучной семьи Мадикен обозначено более четко: идет мировая война.
Пример папиного негодования дан в эпизоде, когда злобная бургомистерша пыталась бойкотировать служанку Альву на благотворительном балу. Однако кончается этот эпизод хорошо (кстати, он имеет много общего со сценой бала в романе Яльмара Бергмана “Девушка во фраке” — шведской социальной сатире 20-х годов).
Едва ли можно назвать “Мадикен и Пимс из Юнибакена” “политическим” романом или романом “социального негодования”, и все же в нем очевидно угадываются веяния времени: в 70-е годы в Швеции стало принято поднимать политические и социальные вопросы даже на страницах детских книг. В этом же романе ребенку впервые приоткрываются тайны интимной жизни взрослых. Мама Мадикен скверно себя чувствует во время беременности. Папа сочувствует ее нездоровью и спрашивает, не он ли в этом виноват. На что мама отвечает: “Кто же еще виноват, как не ты, и ты сам очень хорошо это знаешь!”. Вообще родители Мадикен изображены во второй книге гораздо красочнее, чем в первой. Их любовь друг к другу почти так же прекрасна, как любовь родителей самой Астрид в автобиографической повести “Самуэль Август из Севедсторпа и Ханна в Хульте” (1975).
Через три года после первой книги о Мадикен появляется “Эмиль из Лённеберги” (1963). Астрид Линдгрен сама признавалась, что это ее самый любимый персонаж и ей сложно закончить о нем писать (это было сказано после того, как вышла уже третья книга об Эмиле). Действие трилогии происходит в Смоланде во второй половине XIX века.
Первая часть — настоящая книга для маленьких детей. Герою пять лет, и он беспрестанно проказничает. Во второй книге — “Новые проделки Эмиля из Лённеберги” — герой, хотя и не успел особенно подрасти, уже возмужал и в своем противостоянии отцу превратился в настоящего бунтаря. Однажды субботним вечером на крыше сарая, “подняв к небу свой черный от сажи кулачок, он заорал так, что его слова разнеслись по всей Лённеберге: “Сегодня вечером столярка будет разрушена, и я никогда больше не стану здесь сидеть””. В Эмиле уже просыпается социальный пафос. Он благородно ненавидит Командоршу, укравшую все рождественское угощение бедняков из богадельни, и самовольно устраивает в Катхульте пир для бедноты. Ему не кажется, что это проказа, — он знает, что “ангелы на небесах захлопают в ладоши”, да и мама обрадуется, несмотря на то, что бедняки съели все ее рождественские запасы. Мама, как нам показано, всегда очень добра к бедным. С папой несколько сложнее — он довольно скуп.
Последняя книга об Эмиле, “Жив еще Эмиль из Лённеберги!” (1970), пожалуй, самая замечательная. Образ Эмиля здесь окончательно оформился и прояснился. Мальчик заключает сделки и укрощает свиней, как настоящий профи.
Однако главная тема книги — сильная привязанность Эмиля к работнику Альфреду. Благодаря этой привязанности Эмилю удается избавиться от влияния отца, и даже заслужить его невольное уважение и восхищение.
Последняя глава повествует о том, как Эмиль в пургу везет на санях через лес смертельно больного Альфреда к врачу в Марианнелунд. Здесь слилось воедино все: поэзия и реализм, низменное и возвышенное, беспомощные слезы ребенка и могучий “вой, похожий, должно быть, на вой первобытного человека”. В этом эпизоде, кстати, чувствуется родство с рассказом Л. Толстого “Хозяин и работник”, также повествующим об отчаянной поездке на санях в пургу и о человеческой преданности. В рассказе героем представлен работник. Толстого интересует в этом сюжете социальная подоплека. В трилогии же об Эмиле в конечном счете превыше всего оказывается любовь, которая все побеждает. Даже социальные противоречия, даже бедность и любого рода несправедливость. Даже саму смерть. Потому что в книжке про Эмиля, конечно же, счастливый конец.
В 1973 году появилась, может быть, самая почитаемая книга Астрид Линдгрен — “Братья Львиное Сердце”. В ней писательница свела воедино все темы и идеи, которые когда-либо затрагивала в своем творчестве. И одинокий ребенок в болезни, бедности и голоде. Любовь, смерть, борьба добра и зла. Приключения и опасности. Блинчики, яблоневый сад и радость обретения собственной лошади. Повествование от лица ребенка ведется с чарующей искренностью. Поэтический восторг сменяется натуралистическими переживаниями. И так же как в “Мио, мой Мио!”, здесь есть своего рода эстетика противостояния.
1970-е годы в Швеции были очень политизированным временем. Эстетика в культуре отошла на второй план, уступив место политике. Теперь на Астрид Линдгрен посыпались нападки молодых радикалов за аморальность. Ее героев находили элитарными индивидуалистами. Ее обвиняли в том, что она не анализирует причины зла и социальной несправедливости.
В “Братьях Львиное Сердце” усматривается любопытный отклик Астрид Линдгрен на политическую риторику 70-х. Герой-освободитель Урвар, ведущий за собой людей против жестоких властителей, предвещает “бурю свободы”, которая “сокрушит угнетателей”. “Мы либо вместе победим, либо погибнем”, — говорит Урвар. Юнатан Львиное Сердце осторожно спрашивает, значат ли слова “сокрушить угнетателей”, что врагов убьют.
И Юнатан отказывается убивать. Коллективной борьбе за освобождение противопоставляется внутренняя борьба личности, попытка найти силы быть мужественным и преодолеть страх, не быть “мелкой вонючкой”, как выражается старший брат Львиное Сердце.
Когда победа наконец достигнута и выяснилось, скольких жизней она стоила, лаконично, как в исландской саге, заключается: “Многие плакали. Но Урвар не плакал”. И кончается книга тем, что настоящие герои — Братья Львиное Сердце — улетают с горы навстречу второй смерти, чтобы “прыгнуть прямо на небо”, как говорит служанка из “Эмиля из Лённеберги”.
Разумеется, молодые шведские радикалы были в ярости. Они-то боролись против американского империализма за счастливую жизнь на этом свете.
Говорят, что теперь “Братья Львиное Сердце” — одна из самых популярных книжек в шведских детских больницах. Врачи рекомендуют книгу тяжелобольным детям: считается, что она может утешить ребенка.
В 1976 году Астрид Линдгрен сама включилась в политическую полемику. Она написала сатирическую сказку про ведьму Помперипоссу и шведское налоговое законодательство, которое душило малый бизнес. По мнению писательницы, шведская социал-демократия забыла свои идеалистические истоки и превратилась в мелочную и завистливую управленческую машину. После следующих выборов социал-демократическое правительство было отправлено в отставку. Многие считают, что в этом был просчет — или заслуга — Астрид Линдгрен.
Когда девять лет спустя Астрид Линдгрен включилась в дискуссии об уходе за домашним скотом, новое социал-демократическое правительство поспешило подготовить закон — “закон Линдгрен”, — обеспечивавший гуманное отношение к шведским телятам, поросятам и курочкам. Когда премьер-министр Ингвар Карлсон нанес визит Астрид Линдгрен, она поинтересовалась, что это за молодых людей он с собой привел. “Это мои телохранители”, — ответил Карлсон. “Довольно разумно с вашей стороны, — сказала семидесятивосьмилетняя писательница, — никогда не знаешь, чего от меня ждать, когда я в таком настроении!”
Мы подошли к последней крупной книге Астрид Линдгрен “Рони, дочь разбойника” (1981). По жанру это разбойничий роман, лесная сказка, но важной особенностью книги является то, что главная героиня в ней — девочка. Рони и ее мама Лувис обладают поразительной женской силой и жизнестойкостью, и в этом явно прослеживается влияние современных гендерных теорий. Лувис, “рожая ребенка, пела. Она уверяла, что так ей легче, да и младенец наверняка будет более веселым, если появится на свет под звуки песни”.
Таким образом, предлагается альтернативный метод рождения ребенка (без обезболивающих средств) в придачу ко всем методам, пропагандировавшимся в Швеции в 1970—1980-е годы. Как современный папа, разбойник Маттис принимает живое участие в радостном процессе родов и врывается к другим разбойникам с новорожденной дочерью в объятиях с воплями: “Дочь разбойника, радость и счастье!”. Раньше никогда не ставился вопрос о том, что дочь, так же как и сын, может унаследовать “предводительство” в разбойничьей шайке. Как и в книжках про Эмиля, в “Рони, дочь разбойника” поднимается вопрос о любви и противостоянии отцу. Рони любит отца так же сильно, как мальчика Бирка. Предпочесть одного из них — мучение. Но она должна выбрать Бирка, чтобы эмансипироваться от отца.
Уже сделав выбор, Рони может после многих приключений вернуться к отцу и — став уже взрослой женщиной, такой же сильной, как мама Лувис — утешить его в горе. А отец, в свою очередь, может благославить взрослую дочь.
С тем, что Астрид Линдгрен уже нет с нами, очень тяжело смириться. Как нам теперь управляться с ее наследием? В шведских городах наперегонки называют площади и парки в ее честь. Выдвигаются требования дать ей Нобелевскую премию посмертно. Разговоры о том, что Астрид Линдгрен своим непреложным авторитетом парализовала шведскую детскую литературу, затихли. И это, пожалуй, даже огорчает. Потому что полемика необходима для развития культуры. Мастерство же Астрид Линдгрен настолько велико и самоценно, что вытерпит любую критику. Разумеется, общество, которое она изобразила в своих книгах, останется в прошлом. Но что сохранится навсегда, так это ее глубокое понимание детской психологии и острейший, почти сентиментальный пафос по отношению к маленьким и убогим.
И, может быть, те ее произведения, которые подвергались самой острой критике, считались странными и несвоевременными, в следующие десятилетия окажутся наиболее востребованными. Так, через неделю после смерти Астрид Линдгрен в Гётеборге состоялась премьера детской оперы по самой своеобразной сказке из сборника “Солнечная полянка” — “Рыцарь Нильс из Дубовой Рощи”. Это героическая сказка, написанная ритмической прозой почти в гомеровском стиле, которая разительно отличается от всего остального, написанного Астрид Линдгрен.
Перевод со шведского А. Поливановой
1) Народный дом (Folkhemmet) — понятие, обозначающее шведскую общественно-государственную модель, “государство всеобщего благоденствия” (примеч. пер.).
2) Торпарь — крестьянин, арендующий небольшой участок земли (примеч. пер.).
3) Система “стата” — батрачество, работа безземельных крестьян на фермах (примеч. пер.).
4) Printz Pohlson G. // Bonniers LitterÊra Magasin. 1958. ¹ 6.