Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2001
Шаги навстречу
С сожалением вынужден объявить, что по крайней мере одно из положений моей заметки «Лермонтов, Колмогоров, женская логика и политкорректность» (сокращенно ЛКЖЛиП), опубликованной в 1-м номере «НЗ» за 2001 г., уже успело устареть со времени ее написания. Среди признаков, различающих американскую и российскую цивилизации, мною был отмечен признак «пристрастия к температуре»: американская цивилизация есть цивилизация льда и льдоделательных машин, российская цивилизация есть цивилизация кипятка и титанов. Когда в последней рубрике своей заметки я упоминал титаны с кипятком, установленные в буфетах Московского университета, я опирался на свой личный опыт. Имелись в виду конкретные буфеты, расположенные на 8-м и 10-м этажах Первого учебного корпуса и обслуживающие филологический факультет. Тогда я еще не знал, что с началом третьего тысячелетия, а то и семестром раньше, американизация российской жизни сделает очередной шаг, титаны исчезнут и получить кипяток станет некоторой проблемой. Правда, льдоделательные машины пока не появились — и весьма сомнительно, что появятся в обозримом будущем. Похоже, что всякая подражающая цивилизация сперва стремится воспринять худшие черты цивилизации подражаемой. А на лучшие уже не остается ни времени, ни сил. Так что льда еще нет, но уже нет кипятка. Ситуация чем-то напоминает ту, которую я имел возможность наблюдать в 1995 г. в городе Дрездене, принадлежащем той восточной части Германии, которая до объединения была под советским контролем и называлась Германской Демократической Республикой 1: уже никто не говорил по-русски, но лишь один из нескольких десятков мог объясняться по-английски — при том, что в Западной Германии по-английски говорят очень многие. (А вот наблюдение, сделанное в Варшаве 2 сентября 2001 г.: в магазине стоит аппарат для оплаты покупок при помощи пластиковых кредитных карт, но он не работает.)
Было бы неверно думать, что только мы движемся (или пытаемся двигаться) в сторону Запада. Имеет место и встречное движение. Тому два небольших, но показательных примера.
Летом 1996 г. мне довелось участвовать в некой конференции в городе Лилле, что на севере Франции. Оттуда мне предстояло на поезде ехать в Париж вместе с французским коллегой, с тем чтобы остановиться в его доме в парижском пригороде. Коллега назначил мне встречу прямо на вокзале около специального пункта, носящего на себе обозначение «point de rencontre». Меня испугала идея встречи (для меня столь необходимой) в точке, которая предварительно не была мною осмотрена; я даже позволил себе усомниться в существовании такой точки. Мне было снисходительно объяснено, что я не в России, а в цивилизованной Франции, в каковой имеется закон (было подчеркнуто, что не инструкция, а именно закон), предписывающий, чтобы на каждом вокзале был ясно обозначенный meeting point. К сведению собирающихся посетить вокзал Лилля: point de rencontre там отсутствует. Уж не буду утомлять читателя деталями того, как я все же сумел найти своего спутника. Скажу только, что мои злоключения, едва не оставившие меня без крова, отчасти компенсировались согревающим душу сознанием, что и во Франции благие законы не исполняются.
Другой пример касается понимания того, чтЧ есть определенное издание той или иной книги.
Всех студентов Советского Союза моего и смежных поколений 2 заставляли штудировать труды так называемых классиков марксизма-ленинизма, каковой термин объединял тех четырех, чьи профили выступали друг из под друга на официальных государственных иконах: Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина (профиль Сталина был самым ближним к зрителю и потому уже ни из под чего не выступал). Эти труды надлежало конспектировать (а конспекты предъявлять для проверки). И потом сдавать на многочисленных экзаменах, включая выпускной госэкзамен. Из книг Сталина главной — то есть все, конечно, были главные, но эта была главнее всех 3 — была его книга «Вопросы ленинизма», представляющая собою собрание статей, лекций, выступлений и т.п. Книга неоднократно переиздавалась — всего было одиннадцать изданий. Неудивительно, что состав книги при переизданиях мог меняться 4, и потому каноническим считалось последнее, 11-е, издание. Удивительным было другое — что одиннадцатые издания были разные. Если судить по каталожным карточкам, то в 11-м издании 1939 г. было 611 страниц, а в 11-м издании 1953 г. было 652 страницы. До самого последнего времени я полагал, что такое возможно только в СССР. Поэтому я испытал некоторый шок, когда обнаружил, что существуют различные варианты 15-го издания 22-го тома Британской энциклопедии (The New Encyclopaedia Britannica. — Vol. 22. — 15th edition. — Chicago, е. а.). Эти варианты — совершенно так же, как и варианты 11-го издания «Вопросов ленинизма» — имеют разное количество страниц: 15-е издание 1991 г. содержит 1002 страницы, а 15-е издание 1995 г. содержит 981 страницу. (Пятнадцатые издания издавались ежегодно, начиная с 1974 г. Так что включая издание 1995 г. таковых было 22 версии. Сейчас, наверное, больше, если только начиная с 1996 г. не начало издаваться 16-е издание.)
Различие в направлениях
Наиболее убедительное возражение против существования антиподов (в буквальном греческом значении ‘тех, кто обращен к нам ногами’) состоит в том, что они, если существуют, должны ходить вверх ногами и, соответственно, вниз головой. В антиподской жизни все наоборот — в частности, стулья у них стоят ножками вверх, а спинкой вниз; матрас у них сверху, а одеяло снизу. Разумеется, антиподы считают, что они ходят ногами вниз и что стулья стоят у них вниз ножками, а матрас — ниже одеяла.
Здесь мы встречаемся с одним из нагляднейших проявлений принципа относительности. Могущество этого принципа я впервые ощутил в своем детстве. Дом, в котором я жил, был одним из многочисленных корпусов, имевших общий московский адрес: Тихвинский переулок 10/12. Косая черта дроби обычно означает угловой дом: она разделяет два номера, относящиеся к тем двум улицам, на которые этот дом выходит. Здесь же косая черта не разделяет, а соединяет номера, потому что двор, в котором стояли (да и сейчас стоят) указанные корпуса, был столь обширен, что охватывал два соседних номера по Тихвинскому переулку. Параллельно этому переулку идет улица Палиха, и ее домовладение с номером 7/9 (с тем же смыслом косой черты) столь же обширно и тоже состоит из многих корпусов. Тылы обоих дворов примыкают друг к другу. В моем детстве они соединялись сравнительно узким проходом. Естественно, обитатели нашего двора именовали другой двор проходным. Когда я узнал, что жители двора 7/9 называют проходным наш двор 10/12, моим первым чувством было сострадание к их заблуждениям. Вторым чувством было желание просветить их относительно истинного положения вещей. И тут я с ужасом обнаружил, что на всякий мой аргумент они могут выдвинуть точно такой же, но со своей точки зрения. Потрясение, испытанное мною от этой мысли, я помню до сих пор.
Относительность понятий верха и низа не должно препятствовать поиску некоего абсолютного направления в пространстве и тех конфигураций, которые и у нас, и у антиподов расположены одинаково относительно этого абсолютного направления. Правильнее было бы сказать, что наличие таких конфигураций и доказывает существование такого направления. Бросаются в глаза две такие конфигурации. Первая образована постельными принадлежностями, вторая — буквами на корешках книг.
В заключительном разделе заметки ЛКЖЛиП отмечалось следующее различие между Россией и Америкой. В России к матрасу примыкает простыня простой прямоугольной формы, а к одеялу простыня более сложной формы — пододеяльник, хотя бы частично обволакивающий одеяло. В Америке же, напротив, под одеяло кладется простая простыня, а простыня более сложной формы — наматрасник — охватывает края матраса. Таким образом, если пронзить воображаемой осью две постели, одна из которых находится в России, а другая в антиподской точке Америки, то порядок, в котором на этой оси будут следовать друг за другом простыня простая и простыня сложная, окажется одним и тем же для обеих постелей. Таким образом, на этой оси присутствует абсолютное направление от простого к сложному (равно как обратное направление — от сложного к простому).
Внимательный читатель обнаружит в только что сказанном уязвимое место. В рассуждении о расположении постельных принадлежностей американцы отождествлялись с антиподами. Но правомерно ли такое отождествление? Ведь антиподы — это те, кто находятся в диаметрально противоположной точке земного шара. Если принять, что Москва лежит на 56 градусе северной широты и 38 градусе восточной долготы, то антиподы москвичей должны находиться на 56 градусе южной широты и 142 градусе западной долготы. Эта точка расположена в Тихом океане между Новой Зеландией, Антарктидой и южной оконечностью Южной Америки — ощутимо ближе к Новой Зеландии, чем к Южной Америке. Скорее всего, там никого нет. Так что на роль наших антиподов скорее уж могли бы претендовать новозеландцы. Все это, конечно, совершенно верно — но лишь с геодезической точки зрения. А не с культурологической. С детства меня приучали к мысли, что антиподами для нас являются американцы. Так мы и будем считать, не следуя слепо вульгарной геометрии 5.
Теперь о корешках книг. Приглашаю читателя провести такой мысленный эксперимент. Представьте себе книгу в переплете и положите ее (мысленно) на стол лицевой стороной переплета вверх. Взглянув на нее сверху, можно прочесть написанные на переплете имя автора и название книги. Посмотрим теперь на лежащую книгу сбоку, со стороны корешка. Сможем ли мы прочесть то, что на корешке написано?
Ответ таков. Если книга издана в Америке, надпись на корешке прочитывается без труда. Если же книга издана в России, то в подавляющем большинстве случаев надпись на корешке окажется вверх ногами. Дело в том, что у всех известных мне американских книг надпись на корешке идет сверху вниз, а почти у всех российских — снизу вверх. Если, поэтому, поставить российскую книгу на книжную полку в России, а американскую — на полку в антиподской точке, то абсолютное направление надписи на корешке что для американской книги, что для российской окажется одним и тем же. А это — как и пример с постельными принадлежностями — показывает, что существование абсолютного направления в пространстве является физической реальностью. В последнее время, правда, американское оформление надписи — сверху вниз — стало изредка появляться на корешках российских книг (лет 15 назад этого практически не было). Интересно было бы выяснить, что происходит с надписями на корешках в книгах Европы. По моим весьма беглым и совершенно недостаточным экспериментальным данным, создается впечатление (возможно, ошибочное), что у английских книг направление надписи такое же, как у американских, у французских — скорее, как у российских (но с большим числом исключений), у немецких — разнобой. Науке еще предстоит выяснить семиотический смысл направления надписей на книжных корешках.
Если не привлекать понятия верха и низа, то наши наблюдения можно было бы выразить с помощью понятия ‘между’. У нас простая простыня расположена между сложной простыней и матрасом; у них сложная простыня расположена между простой простыней и матрасом. Для книг, стоящих на полке, — у нас начало надписи на корешке расположено между полкой и концом надписи; у них конец надписи на корешке расположен между полкой и началом надписи.
Горячая вода у них слева, а холодная справа; в России, как правило, — наоборот (кроме, надо полагать, домов новых русских, в которых мне бывать не довелось). Это значит, что если эти разновидности воды управляются двумя вентилями, то вентиль горячей воды расположен в Америке слева, а у нас — справа; если же переключение производится единой рукояткой, то горячая вода у них включается движением рукоятки влево, в России же чаще всего — движением вправо. Для удобства пользования на подобного рода рукоятках часто ставят цветные метки: красную для горячей воды, синюю для холодной. Поскольку такие рукоятки бывают только импортные, в наблюденных мною в России случаях цветовая разметка противоречит реальности.
Таким образом, не только вертикальные, но и горизонтальные направления у антиподов иные. Ситуация здесь отдаленно напоминает ту, с которой столкнулись древнеегипетские путешественники, достигшие берегов Евфрата (или Иордана). Они сообщали, что видели реку, текущую на юг, в то время как она течет на север. Потому что для древних египтян, не знавших других рек, кроме Нила, понятия ‘на север’ и ‘вниз по течению’ выражались одним и тем же словом.
Можно наблюдать различия и в направлении движений. В России счет на пальцах осуществляется посредством их последовательного загибания (т.е. посредством движения в сторону ладони); на Западе — путем последовательного разгибания, выбрасывания сложенных в кулак пальцев (т.е. посредством движения от ладони). Говорят, что на этом ловили шпионов.
Даже отмеченное нами противопоставление американского предпочтения льда российскому предпочтению кипятка можно изложить как противопоставление направлений. А именно, направления «к российской норме» и «к американской норме» на температурной шкале противоположны: первое есть направление в сторону повышения температуры, второе — в сторону понижения.
Читатель легко приведет примеры противоположных направлений и на более изысканных шкалах — шкале приоритетов, этической шкале и т.п. Один из таких примеров представляется достаточно выпуклым. 31 марта 1968 г. президент США Линдон Джонсон сделал ряд важных заявлений. Он объявил, что собирается остановить бомбардировки Вьетнама (и 10 мая начались Парижские мирные переговоры) и что не собирается баллотироваться на следующий президентский срок (и следующим президентом был избран Никсон). При этом Джонсон сказал примерно следующее: «Я принял это решение как свободный человек, как американец, как политический деятель и как член своей партии — и именно в таком порядке». Для советского человека порядок был бы обратный: на первом месте стояло бы членство в коммунистической партии (а других партий и не было), потом бытие советским гражданином; понятие свободного человека отсутствовало бы вовсе; место понятия «политический деятель» в советской шкале определить затруднительно.
Границы цивилизаций не обязательно проходят по национальным границам: внутри одной и той же нации могут сосуществовать различные мини-цивилизации — скажем, высший класс и простой народ. Я где-то читал, что при смешивании чая и молока, обыкновенно осуществляемом в России путем наливания молока в чай, в Англии сперва наливают молоко, а потом уже льют в него чай. Однако, как недавно сообщил мне Леонид Владимирович Владимиров, в высшем английском обществе такой способ считается плебейским, и высшие классы льют молоко в чай 6. (Это различие, как и предыдущие, легко сформулировать в терминах порядка на временнЧй шкале — что идет раньше, молоко или чай. Или, что то же самое, в терминах направлений: время течет в одном случае от молока к чаю, в другом — от чая к молоку.) Как предсказал Уэллс в своей «Машине времени», это и подобные различия должны привести к филогенетической дифференциации и образованию новых видов — элоев и морлоков.
Различия в менталитетах
Американка с сильной ангиной ест мороженое. На мой удивленный вопрос отвечает так: «Инфекция уже подавлена той таблеткой, которую я приняла. А для успокоения воспалительного процесса в горле холод как раз полезен». У нас такое поведение вряд ли возможно. (Я всегда с жалостью смотрю на перекутанных детей в московском метро, потеющих в своих шерстяных рейтузах, в туго завязанных поверх воротника пальто шарфах и в не менее туго завязанных под подбородком теплых шапках.)
В свое время Вера Белоусова опубликовала в журнале «Итоги» (в № 7 за 1997 год) остроумное наблюдение о мотивах, по которым люди принимают участие в показываемых по телевидению играх типа российского «Поля чудес». Сходные игры есть и в Америке. Более справедливо было бы сказать, что именно в Америке и есть такие игры, а наши слеплены в подражание американским. Так вот, как заметила В.М. Белоусова, в Америке люди играют, чтобы выиграть, а в России — чтобы появиться на телеэкране, подарить что-нибудь Якубовичу, передать с экрана привет родственникам и друзьям. Казалось бы, все ясно: они там прагматики, их интересует цель, а мы здесь романтики, нам дорог увлекательный процесс. Но нет: у нас пьют для того, чтобы напиться; у них — чтобы участвовать в процессе.
И, конечно, очень важное различие заключается в отношении — и со стороны властей, и со стороны общества, и со стороны каждого отдельного человека — к закону.
В самой автомобильной стране мира, в Америке, автомобили всегда уступают дорогу пешеходу. В России, разумеется, наоборот. Здесь автомобиль не уступает дорогу пешеходу по той простой причине, что имеет преимущество в силе. И никакая намалеванная на асфальте зебра не спасает от попадания под автомобиль. Естественно задаться вопросом, почему же все-таки автомобили останавливаются на красный свет. Ответ очевиден: проехав на красный свет, рискуешь попасть под другой автомобиль — и этот рефлекс настолько въедается, что действует даже тогда, когда красный свет означает всего лишь поперечное движение пешеходов (а не поперечное движение транспорта). Короче, в России уважают не закон, а силу; точнее было бы сказать, что силу не столько уважают, сколько смиряются с ее верховенством.
В Голландии мне рассказали такую историю о некоем предприимчивом человеке. Человека этого мы так и будем называть — Предприниматель (с большой буквы). Так вот, этот Предприниматель задумал открыть бордель. А надо сказать, что публичные дома в Голландии официально запрещены 7. Предприниматель решил обойти этот запрет следующим образом. Он заявил, что учреждает Церковь Сатаны, что открытое им заведение является монастырем этой религии и что обслуживающие клиентов девицы (а это в своем большинстве были нанятые им студентки университета) есть монахини этого монастыря, монашеское послушание которых в соответствии с учением исповедуемой ими религии состоит в сексуальном обслуживании посетителей. Мало того: Предприниматель потребовал налоговых льгот, полагающихся религиозным организациям. Власти пришли в понятную ярость и попытались бордель закрыть. Однако Предприниматель не пожалел денег на первоклассных адвокатов, которые доказали в суде, что религии бывают разные и не дело светской власти вмешиваться в религиозные догмы. И с ним ничего не могли поделать.
В нашей стране России такой номер бы не прошел. Потому что и исполнительная, и судебная власти действовали бы не по закону, а по понятиям. В Нидерландах же власти решили пресечь деятельность Предпринимателя следующим способом. Ясно, что заведение с веселыми девицами не может нормально функционировать без подачи спиртных напитков. А на продажу спиртных напитков нужна лицензия от властей. А власти заявили, что лицензии нашему Предпринимателю не видать. Но Предприниматель (по-моему, он достоин восхищения) сумел обойти и это препятствие. Он объявил, что продажи спиртных напитков у него не будет, а будет бесплатное угощение. Свою позицию он объяснил так: клиенты борделя, то бишь посетители монастыря, — это его дорогие гости и в качестве таковых могут в неограниченном количестве потреблять спиртные напитки совершенно бесплатно. Но при очевидном условии, что гость имеет бокал — чтобы было куда налить. Приносить бокалы с собой, понятное дело, не полагалось, а надо было пользоваться бокалами, предоставляемыми заведением. Бокалы же предоставлялись в прокат, и притом по немалой цене. Для этого в стенах монастыря была открыта формально не зависимая от него фирма проката посуды. И тут уже власти проиграли окончательно. А Предприниматель заработал миллионы и проживает их не то на Багамах, не то на Бермудах.
Реакция на изложенный сюжет может быть двоякой.
Наглядно видно загнивание буржуазного общества — скажут одни. На глазах у власти Предприниматель, да нет — Проходимец, попирает общественный порядок и нравственность. Причем делает это внаглую. И баснословно на своем цинизме наживается. Разумеется, надо было этого жулика задавить, а не прикрываться юридической казуистикой. Власть же, долг которой — охранять общество и государство, повела себя, как беспомощный ребенок. Такая власть не отвечает своему назначению. А общество, где такое могло случиться, безнадежно больно.
Наглядно видна подлинная, а не только провозглашенная, диктатура закона — скажут другие. В судебной тяжбе между государством и частным лицом выиграла не та сторона, которая оказалась сильнее или богаче, а та, чья позиция была более юридически обоснованна, — в данном случае выиграло частное лицо. А государство в данном случае есть всего лишь одна из сторон в судебном разбирательстве, и в таком качестве оно проиграло — как может проиграть всякая сторона процесса. И никакие так называемые «высшие соображения государственной целесообразности» не смогли помешать осуществлению буквы и духа закона.
Уклоняясь от выказывания здесь предпочтения какой-либо из этих точек зрения, заметим лишь, что там, где власть безоговорочно уважает закон и готова подчиняться ему даже тогда, когда это ей, казалось бы, невыгодно 8, — там и население готово подчиняться закону и без боязни относится к власти 9. Еще в двадцатые, кажется, годы, было сказано: «Большевики не соблюдают законы, произвольно ими же установленные». Существует мнение, что население России не уважает законы — в том точном смысле, что не готово добровольно, без принуждения, им подчиняться; к власти же российское население относится опасливо — в том смысле, что постоянно ждет от нее какого-либо подвоха. Оставляю читателю судить, справедливо ли это мнение. И приведу следующий рассказ, некогда мною слышанный.
Мне рассказывали, что в некоторых больших русских деревнях, расположенных на северо-востоке Европы, а то и в Сибири, велись погодные записи. И вот в одной из таких записей, относящихся к XVII или началу XVIII века, было написано примерно следующее:
Год *. Набежали разбойники. Пожгли, пограбили деревню. Угнали скот, увели с собой баб.
Год **. Набежали власти. Пожгли, пограбили деревню. Угнали скот, увели с собой мужиков.
А еще кто-то (но кто?) сказал: русская история есть история борьбы невежества с несправедливостью.
Мудрость востока
Пожалуй, все же процедуры приготовления и употребления чая образуют классификационный признак не столько общественных классов, сколько наций. Общеизвестна японская чайная церемония. Не так, как в России, пьют чай в Узбекистане. В России чайники — заварочный и для кипятка — величественно стоят на месте, а чашки поступают к ним для наливания. В Узбекистане чашки, а точнее пиалы, стоят на месте, а чайник бегает по столу от одной пиалы к другой. Если застолье большое, то и чайников много, но все они функционально одинаковы: принятое в России разделение на заварочный чайник и чайник для кипятка отсутствует, все чайники — заварочные. Использование русскими двух чайников с различными функциями воспринимается узбеками как варварство. Если вам хочется получить более слабый чай, говорили они мне, то положите в чайник меньше сухого чая, а смешивать чайный настой с кипятком недопустимо: это портит вкус чая; чайный настой может и не быть крепким, но должен быть чистым, несмешанным.
Мои узбекские наблюдения относятся к Хорезму осени 1979 г. Там и тогда мне посчастливилось встретиться со знаменитым американским информатиком Доналдом Кнутом, автором многотомного труда «The Art of Computer Programming» (в русском переводе — «Искусство программирования для ЭВМ»). До этого он несколько месяцев жил в Китае. Я предположил, что в культурологическом отношении Хорезм находится где-то между Соединенными Штатами и Китаем. «Нет, — возразил Кнут, — это Китай находится посредине между США и Хорезмом».
Китайцев в Узбекистане в заметных количествах вроде бы нет, но вот корейцев там достаточно много: по переписи 1970 г. их было 147 с половиной тысячи. Они блюдут свои традиции, как показывает нижеследующая история, которую мне лет тридцать тому назад рассказал московский драматург И.В. Шток. Среди советских среднеазиатских корейцев встречались и писатели; не могу, впрочем, сказать, на каком языке они писали. Один из таких писателей написал пьесу, которую Шток «довел до ума» (возможно, переведя ее сперва с подстрочника). В результате пьеса имела некоторый успех — и даже больший, чем ожидал ее автор. Автор был доволен чрезвычайно. «Исидор Владимирович, — сказал он, обращаясь к Штоку. — Вы теперь для меня, как отец. То, что Вы сделали для меня, я никогда забуду. И я хочу Вас отблагодарить по нашему древнему корейскому обычаю. Я со всей своей семьей приеду к Вам на месяц жить». Изложенный эпизод показывает, что цивилизации можно классифицировать и по способам выражения благодарности.
Важнейший разряд классификационных признаков составляют признаки, связанные с едой, а среди них самые главные заключаются в определении круга съедобных предметов. Каждая цивилизация имеет свои довольно твердые взгляды по поводу того, что съедобно, а что нет. (Как тут не вспомнить бессмертные слова Собакевича: «Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа», и почти столь же бессмертное заявление нашего спикера Г.Н. Селезнева, что северокорейцы едят траву вовсе не от голода, а оттого, что у них такой широкий спектр съедобных вещей.)
Американцы и канадцы не собирают и не едят грибов — кроме шампиньонов. Когда в американских буфетах я спрашивал, что это за грибы лежат на блюде, вопрос всегда вызывал некоторое недоумение, а затем мне отвечали: «Just mushrooms»; становилось ясно, что слово mushroom в американском языке лишь теоретически имеет значение ‘гриб’, практически же имеет более узкое значение ‘шампиньон’. Бывший наш соотечественник, а ныне сотрудник русскоязычной службы канадского радио Евгений Серафимович Соколов, гуляя с семьей по опушкам канадских лесов, набрел на скопление белых грибов и начал их собирать. Заметившие это канадцы пытались его остановить, объясняя ему, что эти растения смертельно ядовиты. Чтобы их успокоить, он вынужден был сказать, что собирает грибы исключительно для того, чтобы морить тараканов. Кстати, было бы интересно выяснить причины такого отношения к грибам североамериканцев европейского происхождения. Не связано ли это с тем, что они не автохтоны на своей земле? А едят ли грибы североамериканские индейцы?
Китайцы, надо полагать, смотрят на нас с не меньшим удивлением, чем мы на не едящих грибов американцев. Ведь мы не едим, скажем, засахаренную свинину. В конце пятидесятых годов ее можно было получить — причем не в качестве деликатеса, а в качестве рядовой еды — в одной из двух главных студенческих столовых, расположенных в цоколе высотного здания Московского университета. До ссоры СССР с Китаем, случившейся в начале шестидесятых, в МГУ было много китайских студентов, и потому в указанной столовой, в особом окне, можно было получить китайскую еду. В очереди к этому окну стояли китайцы, корейцы, вьетнамцы. Из представителей европеоидной расы в этой очереди я ни разу не встречал никого (кроме самого себя), но неоднократно встречал негров 10. К одному из таких негров я решился обратиться с вопросом. Я спросил его, насколько китайская кухня близка к его родной африканской. Он отвечал мне на ломаном русском. «Китайская еда, — сказал он, — очень плохая». — «Тогда почему же Вы здесь стоите?» — спросил я. — «Потому что здесь еда. А там, — и он показал на стойку, где выдавали обычную, русскую еду, — не еда».
Крайний случай — когда считается съедобным все, что не ядовито. Тогда меняется отношение к понятию ‘грязь’. Нам кажется странным (и даже неприятным), когда тот, кого мы считаем дикарем, поднимает с земли плод и поглощает его вместе с приставшей к нему грязью — а точнее, с той субстанцией, которую мы считаем грязью. Но грязью мы считаем нечто, априори признаваемое несъедобным. Если же отказаться от этого априорного представления и, напротив, считать съедобным не только плод, но и все, что к нему прилипло — все комки земли и всех мух, — то поведение нашего едока окажется совершенно естественным.
Не могу вспомнить, кому принадлежит поразившее меня когда-то наблюдение о существовании двух культур — «дистанционной» и «прикасательной». Различие между ними состоит в поведении в процессе непосредственного общения. Человек дистанционной культуры при разговоре с кем-либо инстинктивно оставляет некоторое пространство между собой и собеседником. Человек прикасательной культуры, напротив, должен непременно стоять к собеседнику достаточно близко и, более того, должен во время беседы до него дотрагиваться. Конфликт цивилизаций возникает при контакте представителей двух различных культур. Потому что представитель прикасательной культуры непроизвольно касается своего визави, а тот — столь же непроизвольно — от него пятится. Довольно быстро прикасательный человек замечает, что в процессе разговора оба собеседника переместились, причем переместились так, как если бы он, прикасательный человек, навязывал другому свое общество (что в действительности не имело места), а этот другой пытался этого общества избежать (что также не имело места в действительности). После чего прикасательный человек обижается, и притом обижается смертельно. По моим воспоминаниям, открывший это явление исследователь поместил людей прикасательной культуры в Северную Африку, а людей дистанционной культуры — в Северную Америку. Но здесь я боюсь ошибиться и заранее прошу прощения у этнографов.
У тех же этнографов я прошу прощения и за возможную ошибку в следующем воспоминании о когда-то прочитанном: одно из индейских племен Южной Америки не считает нужным укрываться от зрителей во время акта дефекации, но полагает совершенно неприличным принимать пищу на публике. Ясно, что подход к понятию приличия служит одним из существеннейших дифференциальных признаков, по которым следует классифицировать цивилизации. Однако этот признак, ввиду своей необъятности, превосходит параметры нашего изложения. Скажем лишь, что не только процедура дефекации, но даже и ее обсуждение считались неприличными в традиционном российском обществе. Дело здесь обстояло примерно так же, как с сексом. Женщина-мать была поднята в официальном советском менталитете на недосягаемую высоту, но каким образом женщина становится матерью — об этом говорить не полагалась. Сложнее обстояло дело с беременностью. С одной стороны, беременная женщина — это почти женщина-мать. С другой стороны, беременность стоит слишком близко к сомнительному с точки зрения нравственности акту зачатия. Было бы лучше, если бы женщина-мать возникала без беременности — с помощью аиста, например. В тридцатых и сороковых годах XX века мне нередко приходилось слышать выражение «в интересном положении» в качестве эвфемистической замены слова «беременная».
Сейчас в отношении секса положение решительно изменилось, и открытое его обсуждение стало общепринятым. В отношении же дефекации и (в несколько меньшей степени) мочеиспускания по-прежнему действует табу. А между тем выделительные функции организма играют в жизни человека первенствующую роль: не рискуя умереть человек может прожить неограниченно долго без секса, достаточно долго без еды и несколько дней без воды. Не выделять же, когда в этом появляется нужда, не может. Срать да родить — нельзя погодить, гласит старинная пословица. Нельзя было погодить и сидящим в тех танках, которые находились на улицах Москвы во время попытки государственного переворота 19-21 августа 1991 г. (Газеты тех времен сообщали о тревожном звонке по этому вопросу крупного генерала еще более крупному генералу, а то и маршалу. Звонивший спрашивал, как быть, то есть куда испражняться танкистам. «Придумайте что-нибудь», — раздраженно ответил спрошенный.) Не могли погодить миллионы бенгальцев, жителей Восточного Пакистана, бежавших в 1971 г. в Индию от репрессий пакистанского правительства, и они стали испражняться в священную для индийцев реку Ганг. (Это в сильной степени стимулировало вмешательство Индии во внутрипактистанский конфликт; в декабре 1971 г. пакистанская армия в Восточном Пакистане капитулировала перед индийскими войсками, и в январе 1972 г. там была провозглашена первая, временная конституция Народной Республики Бангладеш.)
Опубликованные путевые заметки и письма путешественников, произведения художественной и мемуарной литературы — все эти тексты оставили нам многочисленные описания процессов поглощения пищи. Полагаю, что, собрав все свидетельства, можно восстановить достаточно полную картину того, как питалось лицо — и как, следовательно, мог питаться Александр Сергеевич Пушкин, — совершавшее в первой половине XIX века путешествие из Петербурга в Москву. Но тщетно заинтересованный исследователь будет искать малейших намеков на то, в какой обстановке нашему путешественнику приходилось справлять свою нужду.
Где, спрашивается, узнать, как выглядело то место, которое русский крестьянин прошедших времен предназначал для отправления своих естественных надобностей? С одной стороны, просторечное выражение сходить на двор, казалось бы, указывает на отсутствие у этого места крыши. С другой стороны, вспоминается знаменитое четверостишие:
Птица какает на ветке,
Баба ходит срать в овин.
Честь имеем Вас поздравить
Со днем Ваших именин.
А овины имеют крышу. Да и дворы бывают крытые. Именно такие крытые дворы, в которых располагались на ночь и на зиму скот и куры, примыкали к избам в тех подмосковных деревнях, в которых мне доводилось бывать перед войной и в первые послевоенные годы. Из сеней одна дверь вела в избу, другая — на этот крытый скотный двор. Вот в этот двор, на его земляной пол, и справляли нужду — когда во двор спускаясь, а когда прямо из сеней, каковые над двором возвышались. В Рязанской же области (уже не по наблюдениям, а по рассказам) скотина помещалась в отдельно стоящем хлеву, и по нужде туда не ходили, а ходили на земляной пол сарая, также отдельно стоящего.
В отношении невнимания к указанным насущным сторонам человеческого бытия современная русская литература мало продвинулась по сравнению с литературой прошлых веков (сочинения Владимира Сорокина, постмодернистская поэтика которого основана на смаковании физиологических подробностей, лежат вне пределов обсуждаемой темы). Единственное известное мне исключение — это поэма моего любимого поэта Тимура Кибирова «Сортиры», которая, помимо своих художественных достоинств, может служить для последующих поколений незаменимым источником знаний по организации сортирного дела в СССР. До появления этой поэмы источников практически не было — ведь нельзя же всерьез считать таковым фразу, произнесенную одним из персонажей знаменитого фильма 1969 г. «Бриллиантовая рука» (его играет А.Д. Папанов): «Туалет типа сортир, отмеченный буквами эм и жо».
Западная литература, по-видимому, более продвинута в указанном отношении, как можно судить по следующей цитате из очерка Оруэлла «Вспоминая войну в Испании»: «О сортирах слишком много сказано писавшими про войну, и я бы к этому не возвращался, если бы наш казарменный сортир не внес свою лепту в разрушение моих иллюзий насчет гражданской войны в Испании. Принятое в романских странах устройство уборной, когда надо садиться на корточки, отвратительно даже в лучшем своем исполнении, а наше отхожее место сложили из каких-то полированных камней, и было там до того скользко, что приходилось стараться изо всех сил, чтобы устоять на ногах. К тому же оно всегда оказывалось занято»11.
Из этой цитаты для дальнейшего обсуждения запомним отвращение, испытываемое Оруэллом к тем уборным, в которых надо садиться на корточки.
Мы убеждены, что свободное и открытое обсуждение проблемы сортиров (уборных, туалетов, нужников, отхожих мест)12 могло бы принести российскому обществу ощутимую пользу. Поэтому сейчас мы предпримем такое обсуждение. Надеемся, что наша попытка, с одной стороны, будет оправдана той пользой, которую в ней усмотрит читатель, а с другой, оправдает название раздела статьи: «Мудрость востока».
Уровень чистоты в уборных общественного пользования зависит от двух факторов — финансового и архитектурного. Наличествует, конечно, и культурологический фактор, но мы, сознательно упрощая изложение, его исключим.
Финансовый фактор очевиден. Поражающая российского путешественника чистота в сортире американской бензозаправочной станции и его оснащенность туалетной бумагой, мылом, одноразовыми бумажными полотенцами и одноразовыми же бумажными кругами, подкладываемыми под зад 13, — все это требует затрат, недоступных бедной стране 14. Поэтому требовать от наших бесплатных общественных сортиров (если таковые еще остались 15) чистоты было бы нереально, если бы не архитектурный фактор. О нем и поговорим.
Описание архитектуры уборных в петербургских домах XVIII века — скорее всего, в достаточно богатых домах — можно найти в своде тех сведений, какими в конце названного века располагали о России японцы (а можно ли найти где-нибудь еще — мне неизвестно). Этот свод, принадлежащий перу выдающегося японского исследователя Коцурагавы, был закончен в 1794 г. и поступил на хранение в правительственный архив как материал, не подлежащий распространению 16. Лишь в десятых годах XX в. он был извлечен из секретных архивных материалов и в 1937 г. издан в Японии ограниченным тиражом и не для продажи. В 1943 г. был издан его перевод на современный японский язык, а в 1978 г. — на русский: Кацурагава Хосю. Краткие вести о скитаниях в северных водах 17 / Пер. с японского, комментарий и приложения В.М. Константинова. М.: Гл. редакция восточной лит-ры, 1978. Читаем в названном русском издании (квадратные скобки обозначают вставки переводчика): «Уборные называются [по-русски] нудзуне, или нудзунти [нужник]. Даже в 4-5-этажных домах нужники имеются на каждом этаже. Они устраиваются в углу дома, снаружи огораживаются двух-трехслойной [стенкой], чтобы оттуда не проникал дурной запах <…> Над полом в нужнике имеется сидение вроде ящика высотой 1 сяку 4-5 сунов 18. В этом [сидении] вверху прорезано отверстие овальной формы, края которого закругляются и выстругиваются до полной гладкости. При нужде усаживаются поудобнее на это отверстие, так чтобы в него попадало и заднее и переднее тайное место, и так отправляют нужду. Такое [устройство] объясняется тем, что [в России] штаны надеваются очень туго, так что сидеть на корточках, как делают у нас, неудобно».
Мы видим, что устройство русской уборной удивляет японца и что он, в отличие от Оруэлла, не находит никакого неудобства в сидении на корточках. Всякий русский человек может на короткое время сесть на корточки, но не всякий сумеет комфортабельно просидеть на них долго. Умение достаточно долго сидеть на корточках не уставая — а для этого необходимо положить бедро на голень и опираться на всю подошву — принадлежит к важным умениям, достигаемым лишь тренировкой с детства. Будь моя воля, я обучал бы этому в школах и детских садах. Ведь это позволяет обходиться без сидения почти в любых условиях. Вообще, три характерные для восточных народов способа сидения без использования мебели: на корточках, на пятках (голени на полу, бедра на голенях), скрестив ноги «по-турецки», — могли бы служить основанием для классификации цивилизаций.
Возможно, впрочем, что то устройство уборных, которое Оруэлл назвал «принятым в романских странах» и которое широко распространено и в России, не устраивало его по другим причинам. При таком устройстве легко не попасть в дыру. Попадание за дыру неприятно, но еще не приводит к тяжелым последствием. Попадание перед дырой заставляет следующего посетителя до дыры не доходить. Приходилось ли Вам, уважаемый читатель, видеть сортиры с последовательно наваленными от дыры в полу до входа кучами? Мне приходилось.
Тем большее уважительное изумление вызвали у меня сведения, почерпнутые из чтения книг, посвященных культуре Японии. Там я прочел, что в классической японской уборной вполне возможно было положить на пол лепешку (и потом ее съесть). Под «классическими уборными» понимались такие, какие, скажем, были в деревенских домах в XIX веке и еще оставались в веке XX. Потому что пол в уборной считался чистой поверхностью. В классической Японии все горизонтальные поверхности делились на грязные, по которым ходили в обуви, и чистые, по которым ходили в носках. Все горизонтальные поверхности внутри японского дома считались чистыми. (Когда в Японии пустили первый поезд, первыми пассажирами показательного рейса были высшие сановники государства; перед входом в вагон все они оставили на перроне свою обувь, и очень удивились, не обнаружив ее на перроне прибытия.) В частности, пол в доме — столь же чистая поверхность, как и поверхность стола. (Потом, при наступлении прогресса, вроде бы стали появляться промежуточные «средние» поверхности — такие, как коридоры в гостиницах; кажется, они требовали промежуточной обуви.)
Все это было очень увлекательно, но не объясняло, каким образом полы в уборных оставались столь чистыми. Хотелось посмотреть на устройство японской уборной своими глазами. Оказалось, что это возможно осуществить, не покидая пределы СССР.
Как известно, южная половина острова Сахалин до войны принадлежала Японии. И уборные там, естественно, были японскими. Однако почти все здания были деревянными (если не бумажными, как в нашем детстве представлялись японские дома) и практически не сохранились. Но, как мне удалось узнать, сохранилось одно каменное здание. Это было здание, в котором при японцах помещалась сельскохозяйственная станция. В семидесятых годах там размещался Сахалинский комплексный научно-исследовательский институт Дальневосточного научного центра (ДВНЦ) Академии наук СССР (в 1983 г. он превратился в Институт морской геологии и геофизики). Здание находилось в поселке Новоалександровск под городом Южно-Сахалинском (ныне, кажется, поселок объявлен частью города). Туда я и отправился в упомянутых семидесятых. А прибыв, первым делом пошел изучать уборную. Оказалось, что все дело в геометрии отверстия и в способе размещения пользующейся им персоны.
У нас отверстие представляет собою более или менее круглую дыру. У японцев же — достаточно длинную щель. При этом ноги человека, надлежащее положение коих показано специально сделанными в полу легкими углублениями, находятся по разные стороны щели. Промахнуться невозможно.
Убежден, что переход от круглой дыры к продолговатой щели по японскому образцу во многом изменил бы в лучшую сторону российскую реальность.
1 октября 2001 г.