Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2001
Кроссворд, согласно составителям Энциклопедического словаря под редакцией Введенкина, — род задачи-головоломки по разгадыванию слов. Слово, похоже, попало в Энциклопедический словарь 54-го года на положении неологизма, поскольку в опубликованном девятнадцатью годами раньше Толковом словаре русского языка Ушакова его еще нет, и от непривычных современному уху «кросна» и «копотуньи» статьи составителей сразу переходят к столь же непривычным «кроссингу» и «кросс-коунтри». Дело, впрочем, не в этом, а в том, что, начиная с конца 90-х, эти самые «головоломки по разгадыванию слов» приобрели невиданную до того популярность. И не только кроссворды. Пышным цветом расцвели также чайнворды, линейные кроссворды, сканворды простые, сканворды сотовые, а также «японские» кроссворды, которые и кроссвордами-то назвать можно только с натяжкой, поскольку ни слов, ни разгадывания они не предполагают, являясь, по существу, логическими упражнениями по выявлению скрытого рисунка.
То, что разгадывание кроссвордов на сегодняшний день представляет собой один из самых популярных способов времяпровождения, доказывать не надо. Достаточно войти наугад в любой вагон метро, и, девять шансов из десяти, оглядевшись вокруг, вы непременно заметите одного или нескольких пассажиров, поглощенных этим увлекательным занятием настолько, что даже тряска и переполненность вагона не заставит их выпустить из пальцев карандаш. Любой человек, когда-либо пробовавший писать в вагоне метро — особенно на весу, — знает, что дело это крайне неудобное, так что подобное поведение можно интерпретировать только как проявление самой страстной увлеченности.
И все же, несмотря на растущую заметность кроссвордов в общественных местах (среди которых, помимо транспорта, можно назвать стойки магазинов, окошки регистратур, посты охранников и очереди), эта заметность никоим образом не подготавливает нас к оценке истинных масштабов этого нового поветрия. Оговорюсь — на настоящий момент таковая навряд ли возможна, в силу массы особенностей кроссвордной индустрии: она разрозненна, децентрализована, не выделена в отдельную категорию в большинстве опросов и статистических таблиц, да и тиражи в ней могут занижаться или завышаться в зависимости от интересов издателей. Однако хотя бы о порядке цифр можно судить по содержимому московских киосков союзпечати. Так вот, суммарный месячный (!) тираж специализированных кросс- и сканвордных сборников, экземпляры которых представлены в одном московском киоске средней руки, на настоящий момент превышает 19 миллионов экземпляров. За год эта цифра составит 208 миллионов. И это не считая ассортимента, представленного другими киосками и стендами, сотен и тысяч сборников, издаваемых и распространяемых в других городах, а также кроссвордов, публикуемых не отдельной книжкой, а на страницах периодических изданий.
Феномен столь повального увлечения можно легко списать как на традиционную популярность этого вида досуга еще в советскую эпоху, так и на инструментальную ценность кроссвордов в дороге как одного из способов убить время. Но будет ли это справедливо? Худо-бедно, но в течение долгих лет время в дороге убивали, не прибегая в столь массовом порядке к помощи кроссвордов. Так что резкий всплеск популярности этого жанра в конце 90-х (а именно начиная с 1997 года начали массово выпускаться специализированные сборники кроссвордов, то есть произошло оформление побочного жанра в отдельную индустрию) может рассматриваться как культурологический феномен, появившийся в совершенно определенный период и в определенном социальном контексте. И как с любым культурологическим феноменом, размышления по его поводу могут оказаться размышлениями о культурном контексте в большей мере, чем о самом явлении.
КРОССВОРД ОБЫКНОВЕННЫЙ,
ИЛИ ЖЕЛЕЗНАЯ КЛЕТКА РАЦИОНАЛЬНОСТИ
По сути, кроссворд можно считать в некотором роде символом Нового времени. Культурные принципы Просвещения — культ рациональности, эрудиции, представление о познаваемости мира — нашли адекватное воплощение в геометрически-орнаментально построенных сетках из слов, снабженных определениями. Традиционный кроссворд строится на представлении о существовании однозначного и строгого соответствия между словом и его дефиницией, об объективности и общезначимости явлений окружающего мира, о наличии четких и неопровержимых критериев истинности. Исходя из такой фундаментальной «разгадываемости», этот жанр являет собой своеобразный бастион позитивистски ориентированного сознания. Двусмысленностям, спорным истинам или сомнениям в адекватности собственных методов постижения реальности в этом контексте просто нет места. Ответ или правилен (соответствует определению, вписывается в предоставленное число квадратиков, содержит необходимые буквы-пересечения), или неправилен, в случае чего поиски правильного варианта продолжаются вплоть до выхода следующего номера соответствующей газеты или журнала, которые и разрешат все загадки.
Демократичное по форме и «образовательное» по содержанию занятие прекрасно соответствовало модернизирующей и просветительской природе социалистической идеологии. Именно поэтому родившаяся в Америке игра так гармонично заняла место на страницах советских периодических изданий. Разгадывание кроссвордов — занятие неопасное. Оно не приводит к развитию критических взглядов и в то же время способствует расширению словарного запаса и повышению культурного уровня советских граждан, прекрасно сочетаясь с другими способами самообразования. Эрудиция, складывающаяся в процессе заполнения кроссвордов, строится на большом количестве фрагментарной информации, она не глубока, но разнопланова. Ее источники — справочная литература (словари, энциклопедии и т.п.), а идеальное воплощение — каталог, систематизированный по категориям и по количеству букв в словах. Такие каталоги существуют, и не только в рассказах Борхеса. Так, бабушка одной моей знакомой, любительница кроссвордов «старого разлива», посвящает специальные тетради подробнейшим реестрам минералов, видов птиц, рыб и млекопитающих, а также спискам заслуженных артистов СССР, названий рек и горных хребтов и прочая, и прочая. Коммерческий вариант подобного каталога всего на свете я недавно обнаружила в московских книжных киосках; он выпущен издательством «Рипол Классик» и называется «Самая большая энциклопедия кроссвордиста» (впрочем, поручиться за то, что энциклопедия эта одновременно не единственная, по крайней мере на русском языке, я не могу). Без малого тысячестраничный фолиант классифицирует по количеству букв в слове все от сильнейших шахматистов мира до болезней свеклы, обещая своим читателям абсолютный успех в «овладении мастерством кроссмейстера».
КРОССВОРД ПРОДВИНУТЫЙ,
ПОСТСОВЕТСКИЙ
Ирония судьбы заключается в том, что именно сейчас, когда вышеназванное коммерческое дитя кроссвордной индустрии увидело свет, природа кроссвордов стала быстро меняться. Судя по тем экземплярам, за заполнением которых я с пристрастием слежу в течение последних нескольких лет во время поездок в метро, заслонившись для вида книгой, искусство заполнения кроссвордов давно не сводится к обладанию широкой эрудицией. Более того, эрудиция подчас может стать помехой, ибо она настраивает кроссвордиста на чересчур серьезный лад, не позволяя рассматривать варианты, не вполне точно соответствующие предложенному автором кроссворда определению. Между тем, по мере расширения рынка кроссвордов, все большее их число начинает опираться именно на свободные, нестрогие ассоциации. Место четких определений (род плюс видовое отличие) начинают занимать то синонимы, то антонимы, а то и вовсе аналоги, рифмы или штампы, в состав которых входит соответствующее слово. Так, «осел» превращается из «животного из семейства лошадиных» в троеточие («проказница-мартышка, …, козел и косолапый мишка»), в «дурака», в «упрямое средство передвижения» или попросту в фотографию между клетками. При этом принцип каждой отдельной связи не уточняется, а попытки следовать логике при поиске вариантов ответа только усложняют процесс разгадывания, поскольку в рамках одного и того же кроссворда определения могут идти от вида к роду («хоккей» — «игра»), от рода к виду («птица» — «курица»), от одного синонима к другому («охранник» — «страж»), от антонима к антониму («максимум» — «минимум») или в режиме уж совсем вольной ассоциации («аксиома с точностью до наоборот» — «теорема»).
Особенно отличается подобной гибкостью в подборе определений наиболее часто встречающийся на сегодняшний день тип кроссворда — скандинавский (он же сканворд), в котором определения вписываются в саму сетку кроссворда и, вследствие этого, должны быть предельно лаконичны. Впрочем, кроссворды традиционной формы также не чуждаются вольностей — в этом смысле известные своей сложностью кроссворды в «New York Times» не сильно отличаются от значительно более простых отечественных собратьев, ибо и те и другие делают ставку не только и не столько на эрудицию. Скорее, они требуют легкости в манипуляции синонимами и антонимами, не слишком серьезного отношения к определениям, ориентации на каламбур, словесный штамп, словотворчество (чего стоит такое определение «многоступенчатости», как «длиннота лестницы», или прозвучавшее когда-то на экране «близкий родственник из шести букв» — «братан»). Если традиционный, ориентированный на эрудицию кроссворд мы широко характеризовали как бастион позитивистского, модерного сознания, то тут велик соблазн сделать вывод о том, что мы имеем дело с сознанием в значительной степени постмодернистским или, по крайней мере, «постмодернизирующимся», теряющим веру в четкие определения и способность мыслить в их рамках и заменяющим их игрой со смыслами и словесными формами. Подобный вывод, однако, не совсем увязывается с текстовым и рекламным сопровождением отечественных кроссвордов и способом их позиционирования. Так, скажем, послания от редакции газеты кроссвордов «Золотая рыбка» (2001. № 5) делают упор на достаточно традиционные достоинства кроссвордов — такие как предоставление «интеллектуального удовольствия», возможностей для «мыслительной работы» и «познания нового». Редакция сборника кроссвордов «АиФ-Давай!» (2001. № 4) также адресуют свои издания тем, кто «любит трудности» и «не ищет легких путей», утверждая, что «до финиша дойдут лишь истинные энциклопедисты». Ту же традиционно позитивистскую нагрузку несут и названия кроссвордных газет: «Умник», «Мозговой штурм», «Эрудит». При этом, взглянув на содержащиеся в них кроссворды, можно легко убедиться, что львиная доля определений строится отнюдь не на эрудиции, а на известной вольности в обращении с определениями; именно это делает возможными такие небезупречные определения, как «изображение природы» (ответ — «вид») или «движение» (ответ — «езда»).
В свете незыблемости рационально-позитивистской парадигмы кроссворда на уровне самопрезентации, подобная расшатанность рамок заполнения представляется не столько следствием или проявлением «постмодернистского» сознания, сколько осознанной игрой в поддавки с читателем. Предоставляя, в сущности, легкое развлечение, не требующее особенных познаний, подобный кроссворд одновременно (так сказать, в нагрузку) снабжает свою аудиторию ощущением собственной эрудированности, подкованности, культурной компетентности. Думаю, что в обществе, многие группы которого вот уже долгие годы испытывают и открыто декларируют фрустрацию по поводу своих неиспользованных возможностей и невостребованных талантов, подобная интерпретация особенно оправданна. Ведь каждая заполненная в кроссворде колонка или строка может с удовлетворением восприниматься игроком как очередное подтверждение того, что его культурный капитал, пусть и недооцениваемый работодателями и страной в целом, все же существует и даже позволяет кое-чего достигнуть, будь то денежный приз или признание попутчиков.
Впрочем, компенсаторный эффект современных кроссвордов проявляется не только в этом. В контексте довольно демонстративного отчуждения от политики, характерного для периода 1990-х, когда частная жизнь и сфера бытовых интересов стали обретать все большее значение на фоне стремительно растущего неприятия официально-государственной проблематики, кроссворды заняли достойное место рядом с викторинами, бульварными романами и развлекательными газетами в обеспечении частного досуга россиян. Однако полной неполитизированности тут не получается, поскольку даже сама частная жизнь концептуализируется индивидами через противопоставление политике; за позитивно окрашенным термином «народ» неизменно маячит его негативный двойник — «власть». Именно подобное восприятие общественного пространства придает смысл таким названиям, как «Народный сканворд» или «Русский кроссворд», и одновременно делает возможными определения типа «документ-проклятие эпохи приватизации» (ответ — «ваучер»), «народ с точки зрения политика-циника» (ответ — «чернь») или «узаконенная обираловка, способствующая спокойному сну» (ответ — «налоги»). Дихотомия, проводимая в таких определениях, ясна: есть общность «простых людей», заполняющих кроссворд и разделяющих общую систему референций, и есть экстернализированные «темные силы», которые эту общность гнетут. Впрочем, трюки «темных сил» давно понятны и потому нестрашны. Упоминание о них имеет чисто солидаризирующий эффект, ведь именно знание и критическая оценка этих явлений, в частности, и составляет общий культурный капитал разгадывающих.
Образ «народности» кроссворда активно поддерживается редакциями соответствующих изданий в ответах на читательские письма, в формулировках конкурсных заданий и, в целом, в активном стремлении вывести читателей «на обозрение» посредством публикации их семейных фотографий («Зятек», «АиФ-Кроссворд-Мастер»), писем («Золотая рыбка», «ОГО-Сканворд»), плодов читательского творчества (стихов, карикатур, собранных анекдотов), а также указания авторства присланных кроссвордов (с местом проживания — для акцентирования географического охвата аудитории). Позиция «защитников народных интересов» четко вербализируется, скажем, в следующем определении редакционного кредо: «…Мы много получаем писем от людей, мягко говоря, со скромным достатком. Увы, в стране нашей таких людей подавляющее большинство. Мы своей работой пытаемся отвлечь наших читателей от мрачных мыслей и дать им шанс немного заработать…» (Золотая Рыбка. № 5. С. 5). Мотив материального выигрыша здесь как бы освобождается от коннотаций алчности и приобретает черты восстановления справедливости, попранной враждебным миром. Вообще, образ депрессивного состояния как фона, от которого кроссвордист отделяется при помощи любимой газеты, поддерживается не только в редакционных посланиях, но и в письмах читателей:
Когда тоска съедает вас
И все вокруг чернее тучи,
«ОГО! Сканворд» возьми — тотчас
Мир станет к вам добрей и лучше
(ОГО-Сканворд. 2001. № 3)
При всей шаблонности рекламного приема типа «съел — и порядок», интересен тот факт, что недифференцированная мрачность исходного фона в данном стихотворении (равно как и в редакционном послании, процитированном выше) не подвергается сомнению и, более того, является необходимым условием саморационализации кроссворда. Благодаря ей человек, разгадывающий кроссворд, получает возможность мыслить о себе двояко (и в обоих случаях — лестно). С одной стороны, он — некий остров благополучия, культуры и эрудиции в неблагополучном мире, а с другой — член рассеянной общности культурных людей, объединенных (и отгороженных) от серого фона любовью к кроссвордам. Именно поэтому назвать обращение к кроссвордам чистым эскапизмом было бы упрощением. Наряду с эскапистскими мотивами, это действие мотивируется стремлением к солидарности, к вхождению в некую лояльную общность, моральности которой и противопоставлена «узаконенная обираловка» «политиков-циников».
Эйфорические мотивы общности, единения, коллективного творчества акцентируются во многих читательских посланиях: «…Все друг другу помогают, // говорят о том, что знают» (ОГО-Сканворд. 2001. № 3), «выходит, мы разгадывали любимые сканворды порознь. А теперь — вместе» (Зятек. 2001. № 4). А нередко моменты депрессивного фона и вновь обретенной социальности сосуществуют как элементы одной системы: «С появлением «Тещиного языка» и «Зятька» жизнь в нашей семье кардинально изменилась. Если мы раньше разбредались по комнатам и смотрели телевизор, то теперь вся семья… собирается в столовой отгадывать сканворды… Мы с мужем заново узнаем своих детей, да и самих себя… в нашей семье воцарились любовь, покой, дружба, взаимопонимание и взаимоуважение, а этого ни за какие деньги не приобретешь» (Там же).
Так, наряду с компенсацией проблемы невостребованности, недооцененности собственного культурного капитала, современный кроссвордист зачастую ищет спасительный рецепт восстановления чувства общности (а значит, и основ самоидентификации) во время стремительного распада многих традиционных связей и институтов. Навряд ли у нас есть на сегодняшний момент основания считать, что мы являемся свидетелями возникновения новой формы социальности. Однако отрицать, что мы имеем дело с одной из многих попыток ее кристаллизации, было бы сложно. И происходит это сегодня в каждом вагоне метро.