Виктор Заславский
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2001
Виктор Заславский
Русско-чеченский конфликт глазами Запада
Русско-чеченский конфликт, который с перерывами продолжается уже седьмой год, видится и оценивается очень по-разному в зависимости от положения наблюдателя. Для человека из России — это центральный политический конфликт страны. Как отметил Лев Гудков в статье, написанной осенью 2000 года, «по данным социологических опросов ВЦИОМ, война в Чечне уже больше полугода возглавляет список важнейших проблем российского общества, отодвинув на второй план экономические проблемы, преступность, безработицу и проч.» .
В западных СМИ русско-чеченский конфликт в последнее время называют «забытая война». В длинном списке локальных столкновений, если их расположить по значимости, русско-чеченская война, естественно, не идет ни в какое сравнение с арабо-израильским конфликтом или албанским сепаратизмом в Косово и далеко уступает курдскому сепаратизму и баскскому терроризму. Западные средства массовой информации время от времени сообщают о потерях российских войск и иногда напоминают о тяготах и лишениях сотен тысяч беженцев из Чечни, но пока не происходит какой-либо сенсационный террористический акт, интерес к этой войне падает до интереса, уделяемого армяно-азербайджанской распре из-за Карабаха или какому-либо аналогичному этническому столкновению в иных экзотических точках планеты. Молчаливо предполагается, что и исход обеих войн в Чечне и Карабахе будет одинаков: они затухнут в результате истощения сил воюющих сторон. Этот спад интереса к чеченской войне и резкий контраст между русским и мировым общественным мнением в оценке важности этого конфликта не следует объяснять упрощенно — ни как результат поверхностности западных СМИ (мы ссылаемся здесь на газеты, журналы и телевизионные программы, предназначенные для культурной и политической элиты и образованного среднего класса), ни тем более как следствие их равнодушия, предвзятости и идеологической заданности. Контраст между позициями России и Запада в отношении к русско-чеченской войне имеет глубокие основания, особенно хорошо заметные, если помнить о существенной разнице между позицией западных правительственных кругов и многоголосием общественного мнения.
На правительственном уровне позиция международного сообщества по отношению к сепаратистским движениям была и остается резко отрицательной. Как заметил М. Янг, за весь период после окончания Второй мировой войны сепаратисты, которые в поисках внешней поддержки обращались к правительствам стран — членов ООН, обычно встречали «ледяной прием» . Члены Европейского сообщества в особенности хорошо помнят старую английскую поговорку о том, что живущий в стеклянному доме не должен бросаться камнями. Если бы это зависело от Европейского сообщества, оно постаралось бы полностью забыть о Чечне, ибо никакой непосредственной угрозы для Запада конфликт этот не представляет и в то же время никаких рычагов воздействия на воюющие стороны у Запада нет, как нет и какого-либо практического плана тушения этой локальной войны.
В отличие от правительственных кругов мировое общественное мнение за последние годы выработало по чеченскому конфликту целую гамму позиций, весьма разнящихся между собой. И если в случае кризиса в Косово западное общественное мнение, единодушное в своем стремлении остановить этническую чистку и выдавливание албанского населения из Косово, проводимые войсками Милошевича, стало важнейшим фактором давления на правительства и НАТО, то в случае Чечни это разнообразие позиций и подходов, эта разноголосица мнений по поводу чеченского кризиса ослабили возможности общественного мнения влиять на правительственные круги, позволив правительствам занять выжидательную позицию и проводить политику полного невмешательства.
Для левых западных кругов, в которых еще очень сильно ощущается исторический водораздел между коммунистами и социал-демократами, характерны два принципиальных подхода к русско-чеченской войне. Группы, восходящие к коммунистам и объединенные в прошлом просоветской ориентацией, антикапитализмом и антиамериканизмом, используют готовую риторику антиколониальных движений и национально-освободительной борьбы для резкого осуждения русской интервенции и полной поддержки чеченского сепаратизма. Но именно это использование антизападнических и антиамериканских клише, во многом разделяемых и крайне правыми группировками, игра на обветшавших протретьемирских установках, догматическая пропаганда лозунга «права наций на самоопределение» не позволяют этой позиции оказывать серьезное влияние на общественное мнение.
Социал-демократические группировки, к которым присоединяется недавно созданная транснациональная партия радикалов, также поддерживают, хотя и с заметными оговорками, идею права наций на самоопределение и осуждают действия российского правительства в Чечне, однако обосновывают свою критику грубейшими и повсеместно распространенными нарушениями прав человека в русско-чеченском конфликте. Социал-демократы осуждают применение войск, призывают к перемирию в Чечне и настаивают на мирных переговорах с участием международной общественности. Учитывая ведущее положение социал-демократов в большинстве правительств Западной Европы, эта позиция вполне могла бы быть подкреплена практическими мерами. Она, однако, напротив, заметно ослабла в последнее время из-за укрепляющихся связей чеченского сепаратизма с миром исламского фундаментализма и попытками исламских террористических групп организовать атаки против Америки как «мировой сверхдержавы», в которой они видят главное препятствие для фундаменталистской экспансии. Чем больше ход военных событий в Чечне толкает чеченскую сторону к сближению с миром исламского терроризма, заставляя полагаться на его финансовую и военную поддержку, тем менее влиятельным становится социал-демократическая позиция защиты прав человека в Чечне.
Наиболее сложно, но и наиболее важно проанализировать либерально-демократическую позицию по чеченскому вопросу, представленную сторонниками тех, кто в политическом спектре Европы характеризуется как центристы и умеренно-правые. Подобные же взгляды составляют и ведущую позицию американского общественного мнения. Представить эту позицию трудно по двум основным причинам. Во-первых, эта позиция часто недоформулирована из-за того, что правила политической корректности нередко препятствуют ее ясному изложению; многие ее положения, вполне понятные тем, кто ее разделяет, подразумеваются, но открыто не произносятся. Эта позиция, во-вторых, претерпела со временем особенно глубокие изменения вследствие заметной перемены отношения либерал-демократических кругов к российским реформам и российской политике начиная с середины 90-х годов.
Обратившись к переменам в отношении к России за последние несколько лет, происшедшим, кстати сказать, под сильным влиянием русско-чеченской войны, следует помнить, что международная политика позднего Горбачева и раннего Ельцина и их министров иностранных дел Шеварднадзе и Козырева произвела на Запад огромное впечатление. Идея Шеварднадзе лишить Запад образа врага и тем самым подорвать основы «холодной войны» увенчалась успехом. «Бархатная» революция в Восточной Европе осуществилась именно потому, что советское руководство «добровольно» оставило Восточную Германию и Восточную Европу. Естественно, это была политика превращения порока в добродетель, когда добровольно отдавалось то, что ни Советский Союз, ни тем более Россия после него не могли больше удержать. Эта политика сумела создать России среди западных правительственных кругов и мирового общественного мнения значительный кредит доверия, который, несмотря на все усилия российской «красно-коричневой» коалиции и политиков последнего созыва, полностью не исчерпан и до сих пор.
Война в Чечне стала важнейшим фактором заметного снижения доверия к российскому руководству именно среди центристских и умеренно-правых групп Европы и Америки, придерживающихся либерально-демократической ориентации. Трудности, испытываемые российским правительством в отношениях с Чечней, были встречены на Западе с полным пониманием и без всякого злорадства. Чем бы ни объяснялась выжидательная политика, которую администрация Ельцина в первые годы проводила по отношению к чеченскому сепаратизму — слабостью ли центрального правительства, возросшей политической зрелостью русской политической элиты или комбинацией этих факторов, — эта политика производила впечатление резкого разрыва с теорией и практикой политики советского государства и соответственно оценивалась как неоспоримое свидетельство движения России к демократизации.
Вооруженная интервенция в Чечню, ее быстрый провал и затяжной характер войны заметно изменили отношение либерально-демократических групп на Западе к российской политической элите и к российскому обществу в целом. Оказались правы те аналитики, которые, как, например, Ричард Пайпс или сегодняшний советник Буша по вопросам национальной безопасности Кондолиза Райс, относились к положительным сдвигам в российской политике с нескрываемым скептицизмом. Вторжение в Чечню показало, что ни опыт Вьетнама, ни Афганистан ничему не научили русскую политическую элиту, которая, как и прежде, не желает или не в состоянии контролировать притязания военно-промышленного комплекса. Мгновенная же консолидация общества вокруг сильного лидера и истерическая мобилизация против общего врага, предшествовавшие победе Путина на президентских выборах и обусловившие ее, продемонстрировали, что население в большинстве своем остается восприимчивым к идеям вражеского окружения, всеобщего заговора и жизни в осажденной крепости, продолжает испытывать огромную фрустрацию от потери имперского величия и готово поддержать политику экспансионизма.
В либерально-демократических кругах Запада существует достаточно ясное понимание, что чеченская война отбрасывает Россию назад, задерживая ее модернизацию и ограничивая российские возможности участия в международной политике. И здесь следует вывод, который из-за правил политической корректности, американского варианта политической самоцензуры, обычно не произносится, но подразумевается: «Вот и хорошо!»
Вывод этот весьма далек от стандартного, напрашивающегося само собой обвинения в русофобии. Прагматичные либерал-демократы заключают на основании результатов первого десятилетия российских реформ, результатов, столь отличных от ощутимого прогресса Восточной Европы, что время для органичного включения России в мировой рынок, в демократическое сообщество еще не пришло. Частичное вхождение в мировой рынок, состоящее прежде всего в продаже энергоресурсов и вывозе высококвалифицированной рабочей силы, Россией уже достигнуто. Для перехода на новую качественную ступень, связанного с массовым внедрением новых технологий и резким обновлением инфраструктуры, требуются прежде всего массовые капиталовложения извне. Российское государство, его бюрократия и его политическая элита оказались, однако, не в состоянии обеспечить социально-экономический климат, благоприятствующий притоку иностранных или возвращению собственных капиталов, вывезенных из России на Запад в ожидании перемен к лучшему. Учитывая ограниченную включенность и скромный вес России на мировом рынке, задержка с ее модернизацией, вызванная чеченской войной, не оказывает влияния на состояние мирового рынка и не волнует Запад.
Никто на Западе не желает продолжения русско-чеченской войны. Ее окончание было бы воспринято с общим удовлетворением. Но, наблюдая за тем, как была развязана война, как она ведется, и, главное, видя неспособность политического класса России окончить ее, либерально-демократические силы Запада приходят к выводу, что в настоящий момент эта война — меньшее из зол. Война высветила такие характеристики российской политической элиты, как ее отсталость, непросвещенность, неспособность к постановке долгосрочных задач, глубоко укоренившиеся антизападнические установки и зараженность бреднями о существовании особого русского пути развития. Война показала, что великодержавные химеры прошлого все еще влияют на политиков и, что еще печальнее, на широкие слои населения, оставаясь мощными рычагами массовой мобилизации. Простая мысль, которую с детства усваивают граждане развитых демократических стран, что величие и влияние государства определяется не только и не столько его географическими размерами и военной мощью, сколько показателями экономического благосостояния, уровнем культуры, качеством системы образования и здравоохранения и общим жизненным уровнем населения, еще не стала прочной характеристикой российского массового сознания.
Парадокс русско-чеченской войны состоит в том, что, с одной стороны, она укрепляет опасения Запада, что российская элита из-за своей отсталости и неподготовленности, в силу непонимания долгосрочных результатов собственных действий или же в стремлении заставить говорить о себе и укрепить свое, пусть и негативное, влияние на мировые события может поддаться искушению продолжить традиционный курс на конфронтацию с Западом и пойти на самоубийственный, но крайне неприятный для Запада союз с авторитарными государствами Востока и странами исламского фундаментализма. С другой стороны, война с Чечней дает временную гарантию Западу хотя бы в том, что при ее продолжении подобный — наихудший для него — сценарий имеет мало шансов реализоваться.
В этом смысле при всех негативных последствиях русско-чеченской войны (нарушения прав человека и замедление российской демократизации и перехода к рыночной экономике) русско-чеченский конфликт видится и либерально-демократическим силам, и правительствам западных стран как выигрыш времени по следующим двум основным соображениям.
Во-первых, ход развития России в последние годы приводит к выводу, что пока в стране не произойдет смены поколений и не появятся новые молодые силы, свободные от советского влияния и от примитивного антизападничества, Россия, как ребенок, может неумышленно нанести вред самой себе. России надо дать время, чтобы созреть, чтобы реалистически оценить свои силы и понять свое место в мире и свои реальные интересы.
Во-вторых, война дает Западу выигрыш времени, необходимый для основательной вестернизации Восточной Европы, основные страны которой через несколько лет должны присоединиться к расширенному Европейскому сообществу. Восточная Европа в своем стремлении ускорить «вхождение в Европу» часто апеллирует к недавнему опыту советского доминирования и использует идею российской угрозы для обоснования необходимости понизить экономические и юридические критерии своего приема в Европейское сообщество. Ведущие страны Западной Европы далеко не уверены в экономической обоснованности присоединения к Европейскому сообществу сравнительно слаборазвитых восточноевропейских стран, но их присоединение как гарантия политической независимости Восточной Европы и ее защиты от возможного российского давления остается серьезным аргументом.
Чеченская война продемонстрировала Западу, что такие взаимопересекающиеся группы, как российская политическая элита и высшая государственная бюрократия, среди которых весьма невелик процент истинных демократов, но еще много тех, кто мечтает о возвращении статуса сверхдержавы, чтобы заставить говорить о себе и считаться с собой, остаются наименее реформированным сегментом российского общества. Следуя имперско-большевистской традиции, политическая элита идентифицирует национальный интерес с поддержанием территориальной целостности Российской Федерации. Экспансия уже невозможна, но сохранить во что бы то ни стало свою территорию, будь то Чечня или Курилы, — в этом видится главная ценность и оправдание политики. Российская политическая элита не сделала никаких выводов даже из опыта соседней Чехословакии. С тех пор как барьеры на пути потоков капиталовложений, информации и рабочей силы резко ослабли, национальный интерес доминирующей экономически национальности состоит отнюдь не в подавлении сепаратизма национального меньшинства и поддержании территориальной целостности любой ценой, а как раз наоборот. Мирный развод чехословацкого образца избавляет более развитую нацию от необходимости перераспределять государственные доходы для поддержки жизненного уровня слаборазвитого этнорегиона, население которого компенсирует, или воображает, что компенсирует, неизбежное понижение жизненного уровня достижением политической независимости. С точки зрения русского национального интереса было бы прямой выгодой предоставить максимальную автономию, а еще лучше — полную независимость Чечне, наиболее отсталой и бедной республике федерации, которая к тому же переживает стадию демографического взрыва и политическая элита которой стремится к независимости.
Нельзя исключить, что сегодняшняя политическая элита России раньше или позже пересмотрит свое безнадежно устарелое понимание как национального, так и собственного интереса. Хотя никто еще не выучился на исторических уроках соседей, собственный политический провал — хороший учитель. При всех случаях не за горами и смена политических поколений. Время политиков, не затронутых советским опытом, уже близко.