Андрей Парибок
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2001
Андрей Парибок
Индийский национальный вопросI
Пользуясь классическим приемом традиционной индийской рациональности, в заглавие я вынес нарочитую многосмысленность и начну с ее расшифровки-комментария, как сказал бы пандит. Во-первых, можно понять это выражение предельно наивно и тем самым отменить в нем «вопрос», задавши недоуменный встречный: сама Индия не есть ли нация — хотя бы как член Организации Объединенных Наций? Далее, уже несколько осмотрительнее: вот предстала пред нами Индия, и мы задаемся по ее поводу вопросом о национально-этнических общностях: каковы там они, есть ли и каким образом? Тем самым мы, конечно, предположили, что вообще нации в мире есть и нам уже понятно, что это такое. Наконец, можно совсем искушенно подумать и о том, чтобы как-то «по-индийски», исходя из индийской культуры и реальности, задать «национальный вопрос» — или вопрос о нациях? (этносах?) — а для начала хотя бы выяснить, насколько возможно это сделать. При таком методологическом повороте нам уже не обойтись без момента осмысления того, каковы понятия «нация», «народ» и смежные с ними.II
Первый предложенный вариант понимания представляет собою официальную позицию Республики Индии: население этого государства принадлежит к одной нации — «индийцам» (на хинди бхартий). В таком утверждении, естественно, не могут не быть смешаны объективная констатация и идеологическая норма. Ближе всего эти единые индийцы напоминают приснопамятный (да пока и не исчезнувший) «советский народ», а теперь, пожалуй, и «западноевропейцев». Впрочем, с существенными оговорками. Индийцы — никак не новая, а напротив, весьма почтенного возраста историческая общность. Принадлежат к ней не только граждане Индии, но и равно с ними пакистанцы, за исключением пуштунов, непальцы, бангладешцы и часть жителей Цейлона. Вместе все эти страны составляют южноазиатские регион и цивилизацию (в смысле Тойнби), почти целиком охватывавшиеся до 1947 г. Британской Индией; нынешняя Республика Индия объединяет бoльшую часть как территории, так и населения Южной Азии, и, пожалуй, по своей значимости для данного региона превосходит даже роль Китая на Дальнем Востоке: если Пакистан и выдержит сравнение с Японией или Кореей, то разве что в качестве военной державы.
Общенациональное единство индийцев реально поддерживается и историей культуры, и факторами современности. Как правило, дети в школах получают представление о классической санскритской литературе, а нередко знакомятся и с начатками санскрита, старого всеиндийского литературного языка, и это наследие воспринимается как общее достояние. Для контраста укажем, что приложение к одному толковому итальянскому словарю озаглавлено «латинские и иностранные (курсив мой. — А.П.) пословицы и крылатые слова», но вряд ли такое понимание латыни как своего прошлого возможно даже для французов или испанцев, не говоря уж о германских народах.
Образованная часть населения в большинстве своем владеет индийским английским языком, который давно перестал быть иноземным. Нередко это второй родной язык; он обрел черты общеиндийской нормы, унаследованной от британского литературного языка начала века, и воспринял индийский строй образности. В массовой культуре повсеместно популярна хиндиязычная песня, тиражируемая фильмами Бомбея, этого «индийского Голивуда», — даже на дравидском юге, с традиционной неприязнью относящемся к хинди. По роли она сравнима с современной англоязычной поп-музыкой Европы.
За исключением юга, повсеместно распространен также примитивный вариант хиндустани, так называемый «базарный хинди». По своему убожеству он подобен «английскому», на котором теперешний немец станет объясняться с итальянцем, но редуцированность его более единообразна — это не ломаная речь, а скорее упрощенный язык.III
При втором — пусть не идеологическом, но наивно-эмпирическом толковании нашего вопроса на него можно дать такой ответ. В Индии, опять-таки подобно Советскому Союзу, жило и живет около двухсот весьма разнородных этнических групп, — начиная от многомиллионных «народов» (расплывчатое слово русского языка пришлось как нельзя кстати) и кончая десятками совсем малочисленных горных или лесных племен. Проведенное после завоевания независимости национально-языковое размежевание, в результате чего появились штаты Республики Индии, отчасти опиралось на советский прецедент. Ряд распространенных и развитых языков — пенджабский, бенгальский, маратхи, гуджарати, ория, ассамский, телугу, тамильский, каннара, малаялам, кашмирский — стали каждый официальными для одного из штатов. Язык хинди получил этот статус сразу в нескольких штатах, население которых, по-видимому, превысило к настоящему уже триста миллионов. С тех же пор, что и у нас (раздел Закавказской СФСР и отделение от Узбекистана Таджикской ССР), в индийской истории несколько раз случались разделы штатов, иногда с поднятием статуса не имеющих государственного признания языков до уровня официальных. Административное деление не слишком криво отражает этническую реальность: по-видимому, остальные индийские автохтонные народы-как-носители-языков менее развиты или значимы, как общности людей.IV
В европейском понятии «нации» предполагается ряд разнородных отличительных признаков — языковой, исторический, географический, государственный, религиозный — причем сравнительная значимость их, очевидно, в конкретных случаях существенно различна. Так, вероятно, что для становления венгерской нации определяющим фактором являлась уникальность языка, для исландской — географическая изоляция и иноземный гнет в течение нескольких веков, для голландской — государственность (голландский язык есть не более чем литературно обработанный вариант нижненемецкого), для шотландской — история и иная, сравнительно с Англией, христианская конфессия, и др. Кроме того, идея нации нуждается также в дополнительной идее — т.е. одновременно и реальности, и понятии — автономной личности, как представителя нации, иными словами, в осуществившемся ослаблении или распаде человеческих связей иной природы (скажем, местных или сословных). Индийская цивилизация разительно отлична от европейской как раз по названным параметрам, а потому полного соответствия привычным нациям здесь ожидать не приходится. Уже с древности распространение ее очага, расположенного в центре современной северной Индии, на сопредельные территории, т.е. индианизация, означало прежде всего распространение индуизма, его социального носителя — брахманского жречества, санскрита, как языка образованных брахманов, — и принятие сословно-кастового строя. Автономная личность оставалась до последнего времени чуждым для Индии явлением. Индиец есть прежде всего представитель своей варны (эндогамного сословия) и касты. Едва вообразимая насильственная отмена каст была бы чревата для общества катастрофическими последствиями, — гораздо в большей степени, чем болезненное изъятие из жизни российского общества трудовых коллективов как базиса социализма, — она привела бы фактически к гибели Индии. Индийское государство официально не считается с кастами, но это лишь смягчает изъяны кастового строя, не посягая на его основы. И поныне тамильский брахман с юга Индии и его кашмирский, с крайнего индийского севера, собрат по варне, говорящие на неродственных языках, живущие в тысячах километрах друг от друга, в очень несходных географических условиях, в областях (можно смело сказать — странах) с разной историей, имеют между собою не меньше общего, чем каждый из них, соответственно, с низкокастовым тамилом или кашмирцем. Индийские касты в норме строго эндогамны, принадлежность к любой из них определяет многие черты менталитета, образа жизни и бытовых привычек, питания и др., одним словом, того, что в Европе нередко связано с национальной принадлежностью. Этим не отменяется значимость региональных и языковых общностей, но последние находятся как бы в ином измерении. Иными словами, индиец встроен по меньшей мере в двухмерную систему соотнесенностей, а если учесть еще толки, секты и направления протееобразного индуизма, то система окажется даже трехмерной, и каждое измерение равно важно и несводимо к другим.
Роль языка или исторической судьбы в становлении возможной частной нации в пределах Индии сильно ограничена. Почти вся северная часть субконтинента, за вычетом дравидского юга, представляет собой сплошную зону лингвистической непрерывности: от пенджабских говоров на крайнем Северо-Западе до восточной Бенгалии нет ни одной выраженной границы говоров, притом что крайние точки представлены не только взаимно непонятными, но и неблизко родственными формами речи. Резких орографических преград здесь тоже нет; государства на протяжении истории часто меняли границы, да и не заботились об унификации начального образования. В Европе существовавшая прежде непрерывность говоров от Иль-де-Франса до Калабрии давно осталась в прошлом благодаря усилиям французской и итальянской начальной школы, в Индии же подобная работа еще не завершена, это дело последних пятидесяти лет.
Как известно, помимо содержательного единства нации для ее существования важен и дополнительный момент — противопоставление себя как целого другим, в особенности соседям. Эту функцию создания «общности от противного» в Индии до сих пор продолжает играть религиозная, а не национальная принадлежность (ср. в Европе боснийскую войну). Массовый разгул страстей, взрывы насилия связаны бывают с индуистским фундаментализмом, — можно назвать его и цивилизационным шовинизмом, выливающимся в погромы мусульман, или с сепаратизмом сикхов. Взятие индийской армией Золотого храма в Амритсаре еще не изгладилось из памяти. Заметим, что с лингвистической точки зрения сикхи — часть пенджабского «народа», среди которого немало также мусульман (в Пакистане и Индии) и индуистов.
Крупные индийские «народы», похоже, менее рельефно отличаются один от другого сравнительно с европейцами. Хотя традиционно будто бы известны эмоциональность бенгальцев, гордость раджастханцев и неистовость тамилов, эти чертам далеко до определенности обобщенных характеров крупных европейских наций.V
Современные тенденции индийского национального развития неоднозначны. Многолюдный даже по индийским масштабам центральный регион севера страны, обслуживаемый литературным языком хинди, как в лингвистическом, так и в культурном отношении менее однороден сравнительно со своим окружением (Бенгалией, Панджабом, Гуджаратом и др.). Население его называют «хиндустанцами», но этот термин довольно нов и с «национальностью» связан скорее косвенно (иными словами, это более «россияне», нежели «русские»). В этой области сосуществует как насаждение, усилиями центральных властей, т.н. стандартного хинди, так и встречные попытки расширить сферу употребления местных диалектов, например в штате Бихар, тем более успешные, что на некоторых из них имелась богатая литература. Ближе всего к европейским меркам нации подходят бенгальцы, тамилы, возможно также маратхи. Бенгальцы Индии осознают свое языковое единство с мусульманским населением соседней Бангладеш («страны бенгальцев»), гордятся развитым языком, а также крупнейшим и неповторимо индийским университетом (основал его Тагор). Бенгалия раньше центра подверглась индустриализации, а ее современная пресса старше и опытнее хиндустанской. Неприязнь к «гегемонам» центральной Индии здесь настолько характерна, что европейцу, отправляющемуся в Бенгалию, стоит специально подготовиться, чтобы избежать неосторожных высказываний. У тамилов национально-культурное самосознание опирается на древность литературной традиции, возводимой к началу н.э. В языке выражен пуризм, что по-индийски означает нежелание заимствововать санскритские слова. Свою роль сыграл и исторический опыт региональной государственности. К тому же, эмигрируют тамилы (в Юго-Восточную Азию, на острова Океании) легче других индийцев, а часть этого народа населяет ближнюю к материку северую часть Шри-Ланки. Поэтому понимание себя прежде всего как индийцев, а затем уж как представителей своего этноса у тамилов не разумеется само собою. Не так давно состоялся тамильский культурный конгресс. В некоторых кругах тамильского общества давно лелеят полумечту-полуидеологию отделения от Индии. Заметим, однако, что именно в штате Тамилнад кастовый строй отличается особой жесткостью; существует даже брахманский диалект тамильского языка.
Прочие крупные народы осознают себя по формуле «индийцы и…( телугу, гуджаратцы и т.д.».
Менее многолюдные этнические общности, не представленные в административном устройстве Республики Индии, могут стремиться к укреплению позиций своего языка, — начальному школьному образованию на нем и т.п. Особого успеха в этом добились малочисленные (менее 1 млн. человек) кхаси. Однако более распространена для таких народностей ситуация продолжающейся индианизации — освоение индуистских норм сословно-кастовой жизни, что, в частности, должно приводить к переменам в быту и сельском хозяйстве (отказу от разведения свиней или кур).
В целом, пожалуй, нынешняя Индия этнически развивается как бы навстречу Западной Европе. Ей скорее предстоит закрепить разнообразие в единстве, а не единство в разнообразии. Политические эксцессы при этом также не исключены.