Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2000
ПОБЕДА БЕССИЛЬНОЙ СИЛЫ
Негатив фотографии Бориса Ельцина. С него был отпечатан позитив портрета Путина. Физически немощный Первый Президент России в последние месяцы своего правления все очевидней становился символом ослабления власти, расшатывания государственных структур, кардинальных болезней экономики. Портрет его преемника нарисовался в коллективном бессознательном россиян задолго до того, как физиономию Путина начали опознавать в масс-медиальных видео- и фотоматериалах.
Чем более непопулярен делался массивный, малоподвижный, подавляющий окружающих какой-то медвежьей хитростью и непредсказуемостью Ельцин (летом 1999 г. более 90% населения России было настроено антиельцински), тем отчетливей проступали ожидаемые черты того, кто должен его сменить на посту президента РФ. На место медведя выдвигался иной геральдический зверь — помесь лисы и аксолотля. Зверь, способный быть неуловимым и невидимым. Лидер, который бы не выделялся в городской толпе. Политический Das Mann. Юркий, динамичный, неброский и вневозрастной, никак ранее не проявивший себя в публичной политике, не связанный корнями с московской властью и не замеченный в близости к олигархам, ни в коем случае не бывший партаппаратчик, не правозащитник и не генерал. Вышколенный, без самодурства, чиновник, человек строгой дисциплины и — одновременно — современного образа мышления. А главное — сильный, самостоятельный и дееспособный.
Владимир Путин идеально вписывался в такой силуэт. В роли шефа российской тайной полиции он просто-таки обязан был быть подвижным, энергичным и незаметным, ибо умение оставаться в тени — показатель профессионализма разведчика. Его не сразу стали узнавать в лицо даже после того, как он был назначен премьер-министром. Как публичная фигура он остается загадочным и «невидимым» до сих пор. Его биография полна тайн, лакун и зловещих знаков. Скажем, смерть реального отца в тот самый день и час, когда В.В. Путин был назначен премьер-министром, — это несомненный знак политического сиротства как возможности для Путина быть усыновленным Большим Отцом — Ельциным.
Семья и личная жизнь нового лидера столь очевидно приносятся в жертву проекту Большой Семьи, что даже его хобби оказываются подчинены смене политических конъюнктур. Ельцин-политик, как известно, выражал себя через отношения с идеальным медиатором — мячом, будь то теннис в зрелые годы, когда он начал свою собственную игру, или волейбол в юности, когда он идентифицировал свою победу с действиями определенной команды (партии). «Мяч» — это другие. Другие люди, другие обстоятельства и ситуации. Умение «обработать» мяч и придать ему нужное направление — стратегия Ельцина. Закат его карьеры начался с того, что он перестал появляться на корте и «мячом-медиатором» стало его собственное физико-политическое тело, оно само превратилось в орудие игры людей из ближайшего окружения.
У Путина не одно, а сразу три хобби, демонстрирующие полярные формы его общественной активности. Рыбалка — вполне достойное занятие для отставника-разведчика — предполагает умение выжидать, концентрировать внимание на объекте, самому оставаясь неподвижным. Здесь все решается одним точным движением, остальное — подготовка, подводка, «подсечка». Совершенно иная психология у горнолыжника. Главное — держать скорость и ловить перемену ситуации. И третье — борьба дзюдо — немыслимо без личной физической силы. Дзюдоистами, как правило, становятся люди, которые в детстве ощущали себя слабее сверстников. Механизмы психологической компенсации у человека, разрываемого между этими хобби, работают в режиме предельного напряжения и раздрая. Тут уже не до тихих семейных радостей.
Бесцветная, «должностная» супруга, которую пока нельзя и близко подпускать к протокольным встречам у камелька в «тесном кругу», бездомный семейный быт (всю жизнь на казенных, служебных квартирах). Оговорки, проливающие свет на стиль семейных отношений: «Она за мной увязалась…» (сказано о супруге и.о. в его первоянварском интервью). Отсутствие каких-либо сведений о матери, позволившее чеченским противникам Путина утверждать, что его мать, забытая сыном, якобы живет в крайней нищете где-то в Грузии, неподалеку от Тбилиси, — для горцев, с их почтительным отношением к родителям и старикам, колоритный штрих к образу врага.
Как политик Путин — порождение скрытых страхов и обид, которые накопились в обществе за десятилетие неудавшихся реформ. И в этом качестве он неотделим ни от неудач, ни от реформ. Он — персонификация «комплекса бессильной силы», «нестрашного страха». Комплекса, который тем ощутимее дает о себе знать, чем стремительнее Россия утрачивает статус великой державы.
Теперь, после мартовских выборов, положение Путина устойчиво. Он получил легитимное право проводить собственный курс. Он твердо, как церетелиевский Петр I, стоит у руля власти. Но он стоит твердо только потому, что его с разных сторон поддерживают, подпирают враждебные друг другу и противонаправленные политические движения. Он держится уверенно, потому что до сих пор не сделал ни одного самостоятельного шага. Любое его решение нарушит давление общенациональной поддержки, создаст перекос. И он вынужден раздавать направо и налево обещания, которые вряд ли в состоянии будет выполнить. По крайней мере, в ближайшее время.
Риторика Путина представляет собой довольно-таки причудливую и странную смесь понятий, заимствованных как из современного политико-либерального жаргона («рынок», «реформы», «новейшие технологии»), так и из лексикона времен сталинской империи («предатели», «диктатура закона»), как из политического словаря эпохи К. Победоносцева («враги России»), так и из уголовно-армейского языкового борща (например, знаменитое «мочить в сортире», открывшее путь к сердцам миллионов простых россиян).
Путин часто шутит, но шутки его зловещи и провокационны. Он из тех, кто натянуто, деланно улыбается, когда шутит. Невольно начинаешь подозревать его в том, что шутит он всерьез или почти всерьез. Вспомним встречу Путина с руководством ФСБ на Лубянке, где новоназначенный премьер России шутливо отрапортовал бывшим коллегам об успешном завершении операции по проникновению сотрудников спецслужб в высшие эшелоны власти. Доля шутки, да, но становится как-то не по себе.
Однако демократы-реформаторы, зажмурясь и затворив уши, упорно пытаются видеть в нем исключительно западника, убежденного «либерала-рыночника». Чем дальше, тем труднее им это делать, хотя в их лагерь Путин постоянно адресует довольно-таки туманные и расплывчатые намеки на продолжение реформаторского курса и сохранение основных гражданских свобод. Недавнее назначение экономическим советником президента Андрея Илларионова, реформатора более последовательного и радикального, чем Гайдар, — кость, брошенная лагерю «правых». Жест эффектный, но политически бесперспективный, никого ни к чему не обязывающий. Не что иное, как демонстративно-риторическая фигура.
С другой стороны, коммунисты, чутко улавливая имперские нотки в голосе президента, связывают с ними надежды на повсеместное усиление роли государства, ослабление частного сектора, реставрацию советской империи — и Путин щедро авансирует и эти ожидания. Он поддерживал на губернаторских выборах в Московской области коммуниста Геннадия Селезнева, а после его поражения «продавливает» кандидатуру Селезнева на пост спикера — ключевой в Государственной думе. Альянс пропутинской партии «Единство» с думскими левыми, воспринятый демократически настроенным меньшинством как предательство, казалось бы, обеспечил нынешнему президенту полный контроль над машиной голосования в парламенте. Уступка, чреватая союзом с коммунистами-почвенниками, обернулась всего-навсего очередным парламентским скандалом.
В результате скандала и.о. вынужден был снова уступить, на сей раз своим союзникам из правого лагеря, а Дума вышла из-под контроля в самой щекотливой области — в области внешней политики, поскольку в комитете по иностранным делам доминирующей силой оказались национал-патриоты. Следствие такого расклада — скандал вокруг российской делегации в ПАСЕ и перспектива исключения России из Совета Европы.
Коммунистам Путин обещает укрепить госзаказ, национал-патриотам — возвращение России главной роли в среднеазиатских и кавказских делах. Демократам и западникам — интеграцию России в Европу, теоретически не исключая даже вступления РФ в НАТО. Иная тональность — в общении с генералитетом. Армия и военная промышленность ждут его поддержки — и Путин всячески демонстрирует свой интерес к военной форме и армейской технике: он часто появляется в обществе генералов, летает в боевом истребителе, проводит ночь на ядерной подводной лодке, то и дело оказывается в частях, воюющих в Чечне. С азартом подростка он играет роль молодого Петра Великого, хотя сам далеко не молод и отнюдь не велик (по крайней мере, в смысле роста).
Путь к власти Путину открыла Чечня, возможность молниеносного реванша, волевого решения, которое восстановило бы доверие общества к армии. Грубоватая, брутальная агрессивность его античеченских шуток пришлась по сердцу многим — горькое чувство поражения требовало даже не самих действий, а скорее видимости решительных мер, готовности к ним. Именно это продемонстрировал Путин, начиная «антитеррористическую операцию» на Кавказе. Сигналом к ней послужило вторжение Басаева и Хаттаба в Дагестан и взрывы в Москве.
Парадокс, но сейчас, спустя полгода, 47% москвичей, согласно социологическим опросам, не исключают того, что к организации терактов было причастно ФСБ, директором которого Путин оставался до событий в Дагестане. И не исключено, что это именно те самые 47%, которые 26 марта голосовали за и.о. президента.
Чеченцы вторглись в Дагестан внезапно, но вот вопрос: где была российская разведка и почему она не предприняла контрмер, не информировала своевременно Ельцина о готовящемся вторжении? Такое впечатление, что чеченцев ждали, что их выманили из границ Чечни, сознательно дезинфоромировав и умело сыграв на психологии горцев. Но, если следовать логике, — это провал разведки, а в результате шеф ФСБ становится премьер-министром, в одночасье обретая всенародную любовь, подогреваемую средствами массовой информации и верноподданническими признаниями самых уважаемых представителей российской театрально-художественной элиты.
Взлет Путина начинается с поражения его ведомства. Армия берет дело в свои руки. Вступление российских войск поначалу преподносится как акция справедливого возмездия, а жители Чечни выглядят в осенних телерепортажах как заложники, наконец-то освобожденные от рук террористов. Видимо, по первоначальному плану, Владимир Путин скорее всего не намерен был форсировать Терек и штурмовать Грозный. До Терека войска практически не встречали сопротивления, жертвы среди мирного населения и в войсках если и были, то весьма незначительные. Ни о каком тотальном противостоянии чеченцев и русских поначалу речи не было.
Но когда в Генеральном штабе заговорили о втором этапе операции, стало ясно, что не Путин руководит своими генералами, а они диктуют ему сценарий дальнейших действий. С конца декабря и до момента выборов и.о. президента оказался настолько зависим от действий военных, что фактически не имел (и до сих пор, кстати, не имеет) сил даже сместить генералов вроде Шаманова, с неприкрытым расизмом призывавших уничтожить всех чеченских мужчин. Пресса в чеченском вопросе была взята под жесткий контроль, источники информации перекрыты, полилась официальная дезинформация и ложь — это единственное, что хорошо умеют делать выпускники школ КГБ. В остальном — безволие и слабость верховного главнокомандующего, проявившиеся в позорной истории с Бабицким.
Печальные итоги Чеченской операции явно идут вразрез с первоначальными намерениями Путина. Но иначе действовать он не мог. Видимость военной победы в Чечне означала для него реальный успех на выборах. Его рейтинг с января по март падает от 80% до 52%. Выборы он выигрывает, но давление генералитета не ослабевает, а чеченская проблема все более запутывается и осложняется, хотя и перестает быть главной во внутренней политике, оставаясь существенным фактором, осложняющим отношения с Западом.
Но главные проблемы России сейчас — конфликт центра и регионов, экономическая ситуация в стране. И здесь Путин тоже переживает поражение за поражением, как только пытается продемонстрировать свою силу и самостоятельность. Он не может предотвратить разгорающуюся схватку между олигархами, противостоять начавшемуся переделу собственности в нефтяной и алюминиевой промышленности. Обострившийся недавно конфликт двух крупнейших российских естественных монополий, Газпрома и РАО «ЕЭС» (личная вражда Рема Вяхирева и Анатолия Чубайса), грозит, несмотря на вмешательство президента, серьезным энергетическим кризисом и остается, по сути, неразрешенным.
Путин пока проигрывает и в конфликте между центром и регионами. Он вынужден публично демонстрировать поддержку губернаторам, которых на самом деле хотел бы сместить, как в случае с санкт-петербургским губернатором Владимиром Яковлевым. От того, как сложатся выборы в Санкт-Петербурге, зависит ситуация в других регионах. Это опасный прецедент развала страны на удельные княжества, прямая угроза вертикали федеральной власти.
Яковлев создал в северной столице жесткий информационный режим, подчинив администрации все значимые средства массовой информации, он разыгрывает карту местного патриотизма, противопоставляя интересы петербуржцев «руке Москвы». При этом ни для кого не секрет, что команда Яковлева тесно связана с организованной преступностью в городе. Поражение на выборах означало бы для действующего губернатора Петербурга немедленное открытие уголовного дела, которое вело против него ФСБ и лично Путин, не будучи в состоянии пустить в ход имеющиеся материалы, пока Яковлев, как член верхней палаты российского парламента, обладает парламентской неприкосновенностью.
Путин, возглавлявший на губернаторских выборах 1996 г. избирательный штаб Анатолия Собчака, четыре года назад проиграл Яковлеву. Теперь президент РФ вынужден заявлять о поддержке человека, косвенно причастного, по его собственным словам, к смерти Собчака. У главы государства нет ни реальных сил, ни решимости противостоять даже тому, кого он считает преступником и кого менее всего хотел бы видеть на посту губернатора родного города.
Народ России голосовал за сильного и активного политика. Пока все указывает на то, что выбор был совершен с точностью до наоборот. Можно надеяться только на удивительную способность нынешнего главы государства превращать очевидные поражения в сомнительные победы. Способность, симметричную хроническому неумению «среднего россиянина» отличить победу от поражения. Прямо по Пастернаку…