Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2000
Лев Лурье
ХУЛИГАНЫ СТАРОГО ПЕТЕРБУРГА
Бич Петербурга начала века — хулиганы. До этого уличных безобразников в Питере именовали башибузуками, по названию турецких иррегулярных частей, знаменитых своими зверствами на Балканах. Позже появляется французское словцо «апаш». Не один из номеров «Петербургского листка» не обходился без рубрики «Проделки апашей» — так называли иногда столичных буянов по аналогии с парижскими. Термин «апаш», однако, не прижился. В обиход вошел англо-саксонский аналог — хулиган. Хулиганство — преступление, не имеющее цели: оскорбление, избиение или убийство чаще всего совершенно незнакомого человека. Сам термин к тому времени еще нов и моден. Он импортирован из викторианской Англии, где печальную славу приобрели злодейства не-ких братьев Hooligan.
Опасный город
Статистика преступности в Петербурге была пугающей — в 1900 году в Петербургском окружном суде в убийстве обвинялось 227 подсудимых, в разбое — 427, нанесении те-лесных повреждений — 1171, изнасиловании — 182, краже — 2197 подсудимых. В 1913 году перед судом предстали 794 убийцы, 1328 разбойников, 929 опасных драчунов, 338 насильников и 6073 вора. Но и на этом фоне рост хулиганства — беспричинных престу-плений — поражал: за тринадцать лет число хулиганов выросло почти в четыре раза: с 2512 до 9512. В 1910 году в Петербурге (население около 2 миллионов человек) про-изошло 510 убийств, 989 случаев разбойного нападения, 4245 краж, 46 690 случаев мелкого хулиганства — больше, чем в какой-либо другой европейской столице. И дина-мика была, что называется, положительной. Число убийств, например, за первые де-сять лет века увеличилось в три раза, и большая часть из них была безмотивна.
К тому же из всех столиц Европы Петербург был самым пьяным городом. Недаром Дос-тоевский хотел назвать свой ненаписанный роман из жизни Петербурга «Пьяненькие». Ежегодно в полицию попадал за пьянство каждый из 23 жителей. В Берлине — один из 315, в Париже за десять лет вытрезвлялось в полиции 1415 человек. В то же время в одной Спасской части Петербурга с 1905 по 1910 год принудительному вытрезвлению подверглось 47 785 человек. В среднем петербуржец выпивал полтора ведра водки в год. Больше всего пили на рабочих окраинах и вокруг рынков.
В Петербурге водку продавали в сотнях казенных ренсковых погребов (распивочно и на вынос) и в не меньшем количестве трактиров с продажей крепких напитков. Самыми пьяными улицами города считались Щербаков, Апраксин и Спасский переулки, на каж-дом из которых выпить можно было в десятках разнообразных заведений, которые бы-ли заполнены клиентами с утра и до поздней ночи.
Еще один бич столицы — беспризорность. Множество детей использовались преступ-ными синдикатами как сборщики милостыни, проститутки, воры. Как и сейчас, сущест-вовали целые нищенские бригады, использовавшие детей для вымогательства денег у сердобольных горожан. В Себежском уезде Витебской губернии существовал специ-альный нищенский промысел — целые села отправлялись в столицу вместе с детьми, чтобы зарабатывать попрошайничеством. Десятки тысяч детей на окраинах оставались на весь день без присмотра родителей. У многих не было отцов, матери работали по тогдашним правилам по 10-12 часов на фабриках, в прачечных или в услужении.
В начале века на заводах начинают появляться поточные линии, при которых квалифи-кация рабочего не играет той роли, что раньше. Поэтому все больше женщин находят места в промышленности. В результате семьи на Выборгской стороне, за Невской и Нарвской заставами, где работают оба родителя, уже не редкость.
Наконец, особый отряд беспризорников составляли ремесленные ученики, «мальчики» из трактиров, портняжных мастерских, парикмахерских. Не выдержав издевательства подмастерьев и рукоприкладства хозяев, они бежали на улицу, а в деревню, откуда они были родом, вернуться не могли или не желали.
Городские власти создавали для беспризорников приюты и детские дома, но население Петербурга увеличивалось слишком быстро (за первые пятнадцать лет ХХ века — с полутора миллионов до двух), чтобы проблема беспризорности, детской преступности и нищенства могла быть эффективно решена.
Насилие в молодежной среде, особенно на окраинах, было нормой. Вся повседневная жизнь промышленного рабочего с детства проходила в драках. Охтинские плотники дрались с крючниками Калашниковской пристали, солдатами, фабричными стеклянного и фарфорового заводов; на Невской заставе село Александрово билось с Фарфоров-ским; на Выборгской стороне рабочие меднопрокатного и патронного заводов регуляр-но молотили друг друга и ближайших деревенских сверстников; за Нарвской заставой «балтийская» сторона враждовала с «петербургской». Любимым зрелищем обитателей Семенцов и Рот были драки извозчиков со столярами на Измайловском проспекте. Большим событием в Ротах стали похороны знаменитейшего бойца — Мишки-Пузыря. На другом берегу Обводного канала были популярны бои на «трех бревнышках». Основ-ное занятие тогдашних путиловцев, по словам мемуариста, «заливка несладкой жизни» и драки. Кулачные бои здесь шли улица на улицу в районе Горячего поля и на даче Лау-теровой.
Обычное сообщение «Петербургского листка» за 1903 год: «Между молодежью Большой Охты и Песков уже давно существует вражда, постоянно происходят драки. Охтинская молодежь отправляется в город не иначе как группами. 12 января в воскресенье на Большой Охте раздался крик: «Братцы, песковские пришли на Охту, наших бьют!» Толпа охтинцев бросилась на выручку нескольким парням, которые подверглись нападению сорока песковских».
Уличное насилие переносилось и на производство. Избиение заводского мастера счи-талось своеобразным лихачеством, необходимым элементом досуга рабочей молоде-жи: «Несколько человек внезапно хватали виновника недовольства, на голову его наде-вали мешок с суриком или с сажей… и с шумом и гамом вывозили за ворота завода». Рабочий Ижорского завода с гордостью вспоминал в 1920-е годы: «Мы, молодежь, били старших. Рабочие били мастеров, купали их в одежде в речке Ижора. При неполадке в заводской лавке разбивали стекла, били уполномоченных, устраивали обструкцию, бросали в ораторов стулья. Вмешивался полицейский — били и его». Да и вообще, «из-бить или даже убить полицейского считалось подвигом». После демонстраций, разо-гнанных полицией, естественно было заявление рабочих городовым, которые жили с ними в одном доме: «Если вы не уедете отсюда, то мы вас убьем».
Основной контингент хулиганов выходил из молодых людей, не обремененных еже-дневной работой, как бы сказали сейчас, «до армии» — учеников в ремесленной мас-терской, фабричных, не слишком дороживших местом у станка, гимназистов, выгнанных за пороки из гимназии. Заводилами были ребята городские, родившиеся в Петербурге. Участие в банде — способ самореализации молодежи в обществе, которому нет до нее дела и в которой нет для нее места. Банда дает подростку защиту, чувство принадлеж-ности к некоей общности, возможность заявить о себе брутальным образом. В Петер-бурге Серебряного века бесприютных и фактически беспризорных юношей были десят-ки тысяч.
Заломанные фуражки-московки, красные фуфайки, брюки, вправленные в высокие са-поги с перебором, папироски, свисающие с нижней губы, наглый вид. Внимательнейшее отношение к внешности — челочка в виде свиного хвостика спадает на лоб, при себе всегда расческа и зеркальце. В кармане — финский нож и гиря, заменяющая кастет. Цвет кашне указывает на принадлежность к той или иной банде. Все давало понять многоопытным петербуржцам — перед ними сборище хулиганов, лучше держаться по-дальше.
Первопроходцы с Петроградской
Питерские тинейджеры сбивались в молодежные преступные группировки, контролиро-вавшие целые районы. Самыми старыми и известными из них были «Роща» и «Гайда». Чуть позже появились «Колтовские». Все эти банды возникли на Петербургской стороне — районе, где в 1900-е годы шло непрерывное строительство и деревянная застройка соседствовала с фешенебельными шестиэтажными доходными домами, заселявшими-ся тогдашним средним классом. Население Петербургской стороны быстро менялось — в деревянных домиках с мезонинами доживали свое семейства мелких чиновников, тор-говцев с Ситного рынка. Ближе к Невкам селились рабочие с местных фабрик и заво-дов — Дюфлона, Семенова, Тюдора. Жилые массивы переходили в рощи, капустные поля, заброшенные сады бывших роскошных дач. Наконец необычайные возможности для потайной жизни давали Петровский и Александровский парки. В этом последнем располагался Народный дом с его дешевой антрепризой, аттракционами и танцулька-ми.
Рощинские и гайдовские чувствовали себя хозяевами на Большом проспекте Петер-бургской стороны и прилегающих к нему улочках. Они жестоко расправлялись со свер-стниками-чужаками, случайно забредшими в чужую часть города. Заметив идущих де-вушек, хулиган бросался с разбега между ними и хрюкал по-свинячьи или мяукал по-кошачьи. Зимой они буквально сбивали прохожих снежками. Взрослые буяны и подрост-ки приставали к проходящим, особенно к дамам, вырывали ленточки из кос гимназисток, чтобы дарить их потом своим возлюбленным. Ночью по Большому ходить не решался никто — хулиганы могли безнаказанно избить, ограбить, надругаться. А стоило городо-вому сделать хотя бы шаг по направлению к рощинцу или гайдовцу, они мгновенно уле-тучивались через проходные дворы.
Вскоре хулиганские банды появились и в других районах города. Рощинцы и гайдовцы роптали: новички, говоря нынешним языком, совершенно «отмороженные», живут не «по понятиям». По словам родоначальников питерского хулиганства, ножи и гири они приме-няли только в стычках с соперничающими группировками, не промышляли сутенерством, а вот те, кто пришел им на смену, были горазды на любое беспричинное преступление и использовали своих возлюбленных как товар.
Действительно, после 1905 года хулиганство охватило весь Петербург. Главными мес-тами для прогулок хулиганов считались Вознесенский проспект, Садовая за Сенным рынком, Фонтанка, Шлиссельбургский проспект, район Нарвских ворот, Пески, Лиговка и особенно Холмуши — район нынешнего клуба «Грибоедов».
В любом мегаполисе мира есть так называемая красная или фронтовая зона. Она при-мыкает к крупным транспортным узлам, расположена невдалеке от центра. Здесь кон-чается район банков и офисов, дорогих магазинов и ресторанов. Зажиточные горожане предпочитают селиться от нее подальше. Но и рабочий класс здесь редок — фабрич-ные окраины в стороне от красной зоны. В этом квартале селятся люди без корней — случайный, наплывной, рисковый народ. Тут сомнительные бары, дешевые гостиницы, воровские малины, притоны наркоманов. Путеводители советуют обходить это место стороной. Такой была нью-йоркская Гринич-вилледж, берлинский Кройцбург, одесская Молдаванка, московская Марьина Роща. В Питере фронтовой зоной с середины про-шлого века считалась Лиговка at large от Коломенской и Боровской до рельсового пути Николаевской железной дороги, от Невского проспекта до Волкова кладбища, перифе-рия Петроградской стороны и Васильевского острова, Выборгская сторона.
«Васинские»
Население Петербурга в 10-е годы растет с необычайной скоростью. Темпы жилищного строительства не поспевают за количеством потенциальных новоселов. В то же время Питер не Рио-де-Жанейро, никакие бидонвилли в нем появиться не могли, на террито-рии столицы любые здания возводились с разрешения строительного отдела городской управы.
В результате городские бродяги и деклассированные элементы жили на двух огромных городских свалках — Горячем поле напротив Новодевичьего монастыря и поле Гаван-ском, находившемся на месте нынешнего Дворца культуры Кирова. Полиция исправно пыталась выкорчевать бродяг, как говорили тогда, персонажей, достойных пера Макси-ма Горького, из их шалашей и нор, для этого нередко использовались любимцы публики полицейские собаки Атлет и Ахилл, специально для этого натренированные. На Гаван-ском поле городовые однажды обнаружили пожилого оборванца, бывшего чиновника, который ежедневно проводил там ночи, ловко закапывая себя в мусор. В канаве с му-сором около Крестовского моста собаки разыскали убежище двух странных субъектов, которые сказали, что они внуки дедушки с Луны, и отказались от малейших объясне-ний.
Все эти оригинальные горожане доставлялись в сыскное отделение для удостоверения личностей через антропометрическое бюро.
Типичная история с Васильевского острова. В конце июня 1913 года в районе Гаван-ского поля двое хулиганов — Иван Веселов, 21 год, и Николай Щербаков, 22 года, — встретили рабочего Карла Рыймуса, находившегося в состоянии глубокого алкогольно-го опьянения. Рыймус был прилично одет — на нем были две сорочки, пиджак и сапоги. Он возвращался мимо злосчастного Гаванского поля домой. Веселов и Щербаков, при-метив его, уговорили продать одну сорочку, а вырученные деньги пропить. Рыймус лег-ко согласился. Сорочку продали за 50 копеек, выпили вместе, после чего пролетарий заснул.
Бродягам стало жалко, что пропадают остальные части костюма Рыймуса, и они про-ломили ему голову булыжником. Выяснилось, что сапоги продать нельзя — они были дырявые, сорочку забрызгали кровью, а вот за пиджак выручили 1 рубль 50 копеек, ко-торые пропили с местными чудовищными проститутками.
Дело было раскрыто главой петербургской сыскной полиции Владимиром Филипповым за один день. Но оно представляло собой лишь эпизод в той вакханалии насилия, кото-рое происходило ежедневно на Васильевском острове, где издавна противостояли друг другу молодые люди с Голодая — «железноводские» и собственно «васинские». Смолен-ка считалась границей зон влияния, и переходить ее не рекомендовалось. «Железно-водские», возглавляемые Васькой Черным, резали «васинских», как только те оказыва-лись на их территории — севернее Малого проспекта Васильевского острова. Самим же «железноводским» было смертельно опасно заходить в Соловьевский садик, где со-бирались «васинские» во главе с Колькой Ногой.
У Народного дома
3 октября 1910 года на Собачьей аллейке Петровского парка собралось несколько де-сятков подростков и молодых людей, при появлении которых гуляющих с собаками словно сдуло ветром. Сходбище хулиганов на Петровском острове было необычным. Здесь присутствовали участники и главари обеих василеостровских банд, обычно на-ходившихся в смертельном соперничестве. Сейчас обе банды пересекли Тучков мост и перешли на Петербургскую сторону — в вотчину «ждановских», «рощинских» и «дворян-ских». В другой раз они бы за это жестоко поплатились. За полгода до встречи «ждано-вец» застрелил «васинского» у Медного всадника. Но сегодня «Роща» и «ждановские» принимали посланцев василеостровских банд для важного разговора.
Между хулиганами существовало соглашение, согласно которому Александровский парк вокруг Народного дома императора Николая II был своего рода нейтральной тер-риторией. Здесь можно было бить и резать гуляющих, приставать к девицам, привле-ченным в Народный дом танцами, кинематографом и дешевыми представлениями, но друг с другом сражаться было не принято. Украденное продавали скупщикам, а деньги пропивали с девицами в гостинице для приходящих «Россия» на углу Большого и Шам-шевой. «Дворянские» нарушили эту идиллию, порезав Ваньку Котла — «васинского» ху-лигана. Решено было двинуться в Народный дом, а оттуда на Троицкую аллею и раз и навсегда научить «дворянских» хорошим манерам.
У Народного дома было, как всегда, много народа. Двери вот-вот должны были от-крыться, и у входа стояла огромная толпа девиц и молодых людей. Среди них были и два рядовых команды военной электротехнической школы Волков и Блоцкий. Четверо «железноводских» оказались рядом с ними. 19-летний Казаков — вожак банды по кличке Васька Черный — в толкучке залез Волкову в карман. Это заметил второй солдат, Блоцкий, и, сказав товарищу «Внимание налево», схватил Ваську Черного за руку. Тогда другие хулиганы начали кричать: «Товарищи, Ваську Черного солдат схватил. Надо вы-ручать». Семнадцатилетний Аксенов достал кинжал и ударил Волкова в шею, перерезав ему сонную артерию. Со словами «Дышать нечем» солдат умер на месте. «Железновод-ские» бросились врассыпную.
Хотя жертвами хулиганов и прежде становились невинные люди, но, как правило, они убивали себе подобных. Убийство солдата всколыхнуло Петербург. Началась облава на хулиганов по всей столице. В полицейских обходах пригородов и трущоб принимали участие собаки из полицейского питомника. Собак спускали в нежилые помещения, на дачи, стога сена и другие места, где имели обыкновение скрываться столичные апаши. Удалось арестовать несколько чрезвычайно опасных хулиганов и воров. Задержаны были и вожаки «железноводских».
26 ноября убийц судили. По делу шло четверо подсудимых: старшему — 19, младшему — 17. Выяснилось, что, узнав о гибели Волкова из газет, Аксенов сказал приятелям: «Убил, ну и ладно». Аксенова приговорили к повешению, остальные получили разные сроки каторги. Васька Черный отбыл свои полтора года каторги, вернулся в Петербург, чтобы быть зарезанным «васинскими» 5 августа 1912 года.
Гангстеры с Выборгской стороны
На Выборгской стороне «фризовские» жестоко соперничали с «сампсоньевскими». Чуть что — дело доходило до ножей. Но и здесь общее дело подчас объединяло хулиганов воедино.
Весной 1907 года столица была взбудоражена серией грабежей, как писали тогда в газетах, «произведенных в чикагском стиле». 3 апреля группа из 13 человек по сигналу вожака (он свистнул в свисток) ворвалась в кассу Петербургского университета. Они вытащили пистолеты, предводитель крикнул посетителям и служащим кассы: «Руки вверх, смирно!» После того как руки были подняты, грабители забрали всю наличность и потребовали провести их в комнату-сейф. Однако сторож Воробьев, услышав шум, за-перся в сейфе и отказался его открыть. Тогда вожак произнес: «Как сказано». Грабители выбежали и исчезли с места ограбления. Всего унесено было 1730 рублей.
23 мая 1907 года та же шайка напала на 34-е почтовое отделение на Тучковом переул-ке. В отделение внезапно ворвались десять человек с револьверами и приказали: «Руки вверх!» Пытавшегося поднять тревогу чиновника пристрелили на месте. Было украдено 1500 рублей.
30 мая восемь грабителей ограбили 11-е отделение санкт-петербургского частного ломбарда. Все посетители подняли руки вверх, грабители перемахнули через стойку и выгребли наличность в размере 1700 рублей. У стойки стоял трамвайный кондуктор Александр, только что получивший за заложенное пальто 14 рублей 75 копеек, деньги он отдать бандитам отказался и немедленно был застрелен. Между тем управляющий ломбардом сумел вылезти на улицу через окно задней комнаты и закричал: «Нас грабят, помогите!» Налетчики стали уходить по Саратовской улице. Появилась полиция, и нача-лась погоня. Грабители разделились. Отстреливаясь, они убили четырех человек и восьмерых ранили; троих преступников застрелили полицейские, двоих арестовали, трем удалось скрыться. Следствие производило Санкт-Петербургское жандармское управление, и вначале оно буксовало, арестованные показаний не давали.
Наконец жандармам повезло, начал давать показания некий Александр Кузов. В дейст-виях шайки он непосредственного участия не принимал. Его арестовали в феврале 1907 года за убийство собственной невесты — Александры Пупковой. Будучи безра-ботным, Кузов не мог содержать Пупкову, и они решили покончить жизнь самоубийст-вом (страшная мода на двойные самоубийства была тогда в самом расцвете). 6 фев-раля 1907 года они заняли отдельный номер в гостинице Полозова на Нижегородской улице. Двумя выстрелами из револьвера Кузов убил наповал свою возлюбленную, а затем выстрелил себе в рот. Но рука дрогнула, и пуля, пробив щеку, нанесла ему лишь легкую рану. Следующий выстрел дал осечку. В исступлении Кузов стал щелкать кур-ком, но, кроме еще одной раны в ногу, никакого повреждения нанести ему себе не уда-лось. В марте 1909 года суд приговорил Кузова к заключению на восемь месяцев.
В 1907 году после двух лет революции владельцы заводов составили так называемые черные списки, куда вошли участники забастовок. Их уволили с предприятий и не брали на другие заводы. Положение их было безнадежным. Но за многими стоял опыт уличной жизни. Голодные безработные, бывшие хулиганы, решили добывать себе пропитание грабежом.
Группу возглавил рабочий Тимошечкин, водивший знакомство с революционными сту-дентами Политехнического института, то ли эсерами, то ли максималистами. Во всяком случае, свою банду Тимошечкин назвал «Группа максималистов с Выборгской стороны». Бандиты успокаивали свою совесть тем, что они грабят не из собственной корысти, а для дела революции. Но студентов вскоре арестовали, и никаких связей с подпольем у гангстеров с Выборгской стороны не осталось.
По показаниям Кузова были задержаны все оставшиеся в живых участники банды. Любвеобильный Кузов к тому времени уже позабыл убитую им Пупкову и женился на работнице с Выборгской стороны. Узнав, что он предает товарищей, жена объявила, что бросает его. На свидании, данном ему с супругой в присутствии жандармского ге-нерала Иванова, Кузов перерезал ей горло специально припасенной бритвой. Его суди-ли второй раз, за несколько дней до процесса над участниками шайки экспроприаторов, и приговорили к пожизненной каторге.
1 марта 1911 года петербургские газеты опубликовали материалы о «Деле 29-ти», про-цессе, на котором перед судом предстало 29 участников бандитской шайки Тимошечки-на. Перед Петербургским окружным судом предстали рабочие Латкин по кличке «Макс», Бузинов — «Васька Москвич», Дмитриев — «Колька Химик», Астанин — «Васька-железнодорожник» и их сообщники. Все они были приговорены к различным срокам ка-торги.
Питерские рабочие составляли только одну десятую часть населения Петербурга. Но именно они решили судьбу Российской империи и ее столицы. Сен-Жерменским пред-местьем города, местом, откуда на Петербург надвигались забастовки и бунты, была Выборгская сторона, где на относительно небольшой территории находились десятки машиностроительных заводов, а рядом на Большом Сампсониевском проспекте и пере-секавших его улочках жили почти исключительно рабочие по металлу и их семьи. Опыт насилия, приобретенный сызмальства, делал здешних рабочих авангардом любого мя-тежа. «Рабочая молодежь» наряду с матросами в октябре 1917 года привела большевиков к власти.