Сергей САФОНОВ, Дмитрий СМОЛЕВ
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2000
Сергей САФОНОВ, Дмитрий СМОЛЕВ
“Хранение воспоминаний”-2
В последнее время мы как-то вдруг отдались журналистике — не вообще, а связанной именно с изобразительным искусством. Поначалу это было вызвано желанием публично произнести, наконец, что-то внятное о хороших художниках, чье творчество казалось нам незаслуженно обойденным вниманием публики. Впрочем, деятельность в этой области всегда представлялась нам самим несколько пародийной. И вот почему.
…Дело было в первой половине девяностых годов ХХ века. Картина художественной жизни выглядела тогда безрадостно: закончился всплеск интереса западных покупателей к российскому искусству (бум затронул далеко не всех, но посеял массовые иллюзии), эстетические пристрастия “новых русских” вызывали подобие шока , реальную арт-критику на страницах периодических изданий подменяли заказные “рецензии” и сумбурные эссе.
Эти же годы стали расцветом бульварной прессы, особенно той, что посвящена паранормальным и оккультно-мистическим темам. Людям, начинавшим разочаровываться в “перестройке и гласности”, отчего-то остро хотелось знать, как устроен вселенский разум, с помощью какого заклинания можно избавиться от остеохондроза и почему все-таки “снежный человек” сторонится охотников и альпинистов.
“Газета прогнозов и предсказаний “Оракул” стала одним из источников, откуда любознательный читатель мог почерпнуть нужную ему информацию. Выпускалась газета вовсе не колдунами или пришельцами, а силами обычных редакторов, фотокоров и верстальщиков. Кто-то цинично эксплуатировал народную тягу к сверхъестественному, кто-то искренне был “задвинут” на тематике, кто-то просто привык добросовестно заниматься порученным делом. В первом номере можно было прочитать рассказ Аверченко, узнать, что тогдашний главный военачальник Грачев по восточному гороскопу — крыса, полюбоваться салонно-респектабельными фотопортретами Валерия Плотникова…
Когда давний знакомый предложил создавать в “Оракуле” ежемесячную полосу об изобразительном искусстве, возникла совершенно иная, своеобразная и даже характеризующая кризисное время, мотивация. Как упустить возможность воспроизвести многотысячным тиражом работы хороших художников, закисающих от ощущения собственной ненужности? Но ведь есть же специфические требования и к текстам, и к репродукциям — аудитория ждет мистики или хотя бы мистического тумана! Решили так: даем наличествующие слайды, независимо от сюжетной привязки, а должный туман нагнетаем вербально.
Поразительно, но не возникло даже намека на подозрение “они над нами издеваются!”. Первым оказался сюжет об Игоре Ермолаеве — мы знакомы с юных лет, и “тренироваться” на нем казалось наиболее безопасным. Мы сообщали читателям, страждущим откровений, о том, как “черти, весьма популярные в христианской демонологии” не только время от времени возникали в живописных композициях подающего надежды молодого автора, но “даже пробовали ему всячески досаждать — гоготали, роняли предметы, толкали под руку — словом, вели себя чуть ли не разнузданно, не давая порой сосредоточиться на работе”. Завершалось все это, разумеется, призывом обратить внимание на произведения художника Ермолаева.
В рубрике “Изотерика” прошло несколько наших материалов, подписанных, сообразно общей логике происходящего, “Д. Смелов, С. Фасонов”, после чего удивительный симбиоз прекратился по причинам сугубо техническим. Это уберегло газету от последующих плодов нашей растущей от номера к номеру наглости: уже всерьез обсуждалось большое эссе “Иван Шишкин как мистический художник”, где бы корни творчества пейзажиста отыскивались в дриадических культах, а также описание жизненного пути вообще выдуманного персонажа…
Одним из героев, или, по-другому, жертвой, сомнительного контекста успел стать тогда Валерий Бабин.
“…Медленно едущая повозка, перевернутые лодки у края водной глади. Человеческие фигуры, спящие в этих лодках, или едва заметные в пейзаже — пожилые женщины, собирающие хворост, ведущие коз. Остановившиеся в раздумье. Первый снег. Железнодорожный полустанок с одиноким, словно обездоленным пассажиром…”
Лейтмотивом рассказа о художнике, родившемся на Урале в небольшом городке Березовский, что так часто поминается в сказах Бажова, было хранение воспоминаний.
“Герои одной из новелл Кортасара по-разному подходят к хранению воспоминаний: некоторые бальзамируют их и прислоняют с этикеткой к стене в гостиной, другие позволяют воспоминаниям носиться с криками по всему дому. У художника Валерия Бабина — свой способ”.
Читатели нынешнего номера “НЗ” имеют возможность убедиться в тогдашнем “оракульском” утверждении. Правда, фундаментальных работ здесь воспроизведено немного — по большей части это эскизы, подготовительные рисунки для живописи или книжных иллюстраций, сделанные художником в разные годы. Валерий закончил столичный Полиграфический институт и давным-давно обитает в Москве. Однако предпочитает изображать провинцию — даже аллегорические или житийные композиции часто включают деревенские избы, виды скупой уральской природы, фигуры сельских жителей. Российская “глубинка”, знакомая с детства, в его работах лишена умильности или страдальческого пафоса, так же как и бытовых подробностей, — скорее используемые Бабиным приемы обобщения и выразительности напоминают закономерности, работающие в сновидениях.
“Случайное оказывается монументальным; фрагмент по значению превосходит целое; незначительная вроде бы деталь становится рычагом в механизме восприятия”.
Повозка у Валерия Бабина одновременно и движется, и стоит. Снег то ли падает с потемневшего неба, то ли это небо собой украшает. Энергично идущих людей от следующего шага отделяет, кажется, бесконечность. Но именно благодаря такому соединению взаимоисключающих свойств предметы и персонажи у художника приобретают еще одно, не такое уж частое в искусстве, свойство. Все они: повозка, снег, старушка, коза, дерево, небо — все они существуют .
Сегодня художественная жизнь обрела новые, часто — даже вполне мотивированные формы. Изданий, склонных хотя бы ради собственной “светскости” упомянуть об изящном, становится все больше. Но и сегодня редко случается внятный разговор о сути проблем станкового искусства; о действительных, а не сочиненных для удобства употребления профессиональных достоинствах живописцев и графиков.