СЕРГЕЙ САФОНОВ
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 1999
СЕРГЕЙ САФОНОВ “Список Гельмана” и другие поползновения Прочитал с подачи Андрея Немзера в “Знамени” № 6 за этот год статью Дмитрия Хмельницкого “Концептуализм глазами реалиста. Опыт контрискусствоведения”. Вот оно! Наконец вслух, внятно и убедительно, произнесено то, о чем давно говорилось на искусствоведческих и художняцких — в старорежимном понимании слова художник — кухнях. “Думаю, что самый заурядный, шишкинского толка ландшафтик девятнадцатого века будет иметь ценность всегда. И не только антикварную. Человеческая природа не меняется. Добросовестность, искренность, удовольствие от работы с красками и просто от красивой вещи или пейзажа — вечно ценные художнические добродетели. Если еще и способности сверх нормы — тогда мы имеем дело не с Шишкиным, а с Ван Гогом. Уровень разный, но суть та же. Приговская банка с подписями или кабаковские тапочки на веревочках ни одним из этих достоинств не обладают. С точки зрения истории искусств. Этим она концептуалистам и опасна”. И еще: “Вот уж, право, стоило столько лет бороться против продажного официального искусства, чтобы теперь на свободе использовать рыночные аргументы вместо художественного анализа. А Ван Гога покупали? Ни секунды не сомневаюсь, что мировые цены на Эрика Булатова выше, чем на Фалька. Это ничего не говорит о Фальке, только о рынке”.
Публикация замечательна уже тем, что идет не в ногу со временем. В последние годы всякий внятный разговор об изобразительном искусстве затруднен, помимо всеобщего угасания интереса к этой области человеческой жизнедеятельности — подобно тому, как давние любители фигурного катания нынче переключились на теннис, — остался лишь интерес к его коммерческой, так сказать, “рыночной” составляющей. Обсуждения новых работ и прочие дискуссии внутри творческого союза никогда не бывали принципиальными до конца, но все же внутрицеховой разговор лет двадцать назад все-таки был возможен. Пусть не на Кузнецком мосту, а в отдаленном зале на улице Вавилова, не перед всеми (это вовсе и не нужно), а в небольшом кругу единомышленников, однако способ установления профессиональной иерархии, принимаемый собратьями по цеху, обычно все-таки обнаруживался — именно внутри, а не снаружи профессии. Обстоятельства последних лет неожиданно привели к тому, что арт-рынок, в самых первобытных своих проявлениях (что, в общем, соответствует нынешнему историческому этапу), профессиональные критерии начал энергично изживать. Присутствие мифического “эталона рынка” в виде искаженных проекций европейской и даже, страшно сказать, американской художественной жизни сегодня оказывает заметное влияние на создание в российском искусстве новых иерархических систем.
Любопытно рассмотреть вблизи эти судорожные попытки реформ. На страницах “Русской коллекции”, одного из немногих более-менее регулярных московских изданий по изобразительному искусству, не так давно опубликован родившийся где-то в недрах галереи Марата Гельмана список российских художников. Напомню: предлагается раз и навсегда утвердить реестр Настоящих Художников, только ими заниматься, продвигать на рынок внутренний и встраивать в контекст мировой. Остальных — отменить. При всей эклектичности списка стоит отметить эту симптоматичную попытку быстрого силового самоутверждения (опекаемые Александром Глезером советские нонконформисты шестидесятых, сколотившие впоследствии значительный политический капитал на разгроме Хрущевым знаменитой выставки в Манеже, шли к своему сегодняшнему “триумфу” на западном рынке значительно более робкими шагами). Правда, на деле “список Гельмана” вряд ли предполагает реальное воплощение в жизнь: нет ни механизма смены позиций, ни механизма введения новых (хотя бы нескольких!) имен — с годами это, увы, может понадобиться. Особенно если речь идет не об искусстве, а о современном искусстве. (Из чего следует, что задача начинания — в том, чтобы поддерживать на плаву имя его автора.) Даже из бытовых столкновений с легкой промышленностью, не обязательно — отечественной, известно, что все самое “актуальное” устаревает быстрее всего. Не прошло и двадцати пяти лет с момента “Бульдозерной выставки”, некогда разогнанной властями на отдаленном пустыре в Беляеве, а уже очевидно, что лучшим художником в числе пострадавших в тот сентябрьский день был Алексей Тяпушкин: не участник, а любопытствующий зритель, он был арестован там первым. А кое-кого из списка тогдашних героев-экспонентов нынче и не вспомнишь. (Много раз подтверждалось: биографии — отдельно, профессиональные достоинства — тоже отдельно. Сколько бы советские солдаты-освободители ни спасали сокровища Дрезденской галереи, их — сокровищ — уникальность вовсе не в этом историческом факте, а в сугубо профессиональных достижениях авторов спасенных творений: пластических и ритмических находках, композиции и колорите.)
Попытку конструирования действующего механизма возникновения новой художнической иерархии недавно предпринял Сергей Заграевский. Для тех, кто не слишком пристально следит за возникновением новых “арт-звезд”, — некоторые пояснения. Этот пышущий здоровьем молодой человек в костюме и при галстуке, в начищенных до блеска ботинках стал мелькать в стенах Центрального Дома художника после прошлогоднего 17 августа. Начав рисовать еще в раннем детстве, Заграевский по молодости все же не рискнул погрузиться в пучину искусства, получил техническое образование, стал кандидатом наук. В последние годы, сообразуясь с новым укладом российской жизни, возглавлял ряд коммерческих структур. Отсутствие необходимости работать “на продажу” позволяло сохранять в живописи тот незамутненный, лишенный сознательных подтекстов взгляд на мир, за который мы так любим искусство примитива. Благодаря отечественным финансовым коллизиям, Заграевский в одночасье освободился от роли, навязываемой ему всей предыдущей жизнью. Банковский крах освободил тридцатичетырехлетнего бизнесмена от большинства деловых обязательств и одновременно — позволил сосредоточиться на искусстве. Более близкое, чем в предыдущие десятилетия, знакомство с жизнью базирующихся в столице многочисленных творческих союзов убедило Заграевского в их абсолютной нереформируемости: убогая выставочная деятельность, склоки из-за недвижимости и нищета рядовых членов. Попытка создания Национальной палаты культурного достояния России ему не удалась, вернее, он быстро потерял к ней интерес. А вот Профессиональный союз художников (действительно первый — не творческий, а именно профессиональный), возглавляемый (да, да!) Сергеем Заграевским, зарегистрирован в Москве в апреле.
Одно из революционных начинаний — создание рейтинга членов Профсоюза и вообще российских художников. Отныне любой желающий (!) из числа посетителей ЦДХ и других выставочных площадок может оценить работы даже впервые увиденного автора по следующим категориям: художественный уровень, индивидуальность, продаваемость, выставочная деятельность. Каждого художника Рейтинговый Центр (у нового Профсоюза уже есть и такой) “относит к одной из категорий от первой до седьмой в порядке убывания уровня. В каждой категории выделяются следующие подкатегории: А — художники, стремящиеся к творческой индивидуальности независимо от рыночной конъюнктуры, и В — мастера, ориентирующиеся на запросы художественного рынка. По желанию выдаются соответствующие сертификаты”. Все это — всерьез, но, как ни странно, достаточно симпатично выглядят вовсе не “1А” и тем более “7” (“художники начинающие и имеющие слабую индивидуальность в сочетании с низким профессиональным уровнем”), а так называемые “4В”: “заслуженные мастера-профессионалы, в настоящее время мало востребованные галереями, рынком и публикой”. Так ли уж они хуже “художников-мастеров с выдающимися организаторскими способностями, широко известных и продаваемых в России и на Западе (“1В”)”?
Понятно, что рейтинг — только один из инструментов любого цивилизованного рынка, в том числе — и зарождающегося художественного. Но можно ли, зная “особенности национальной рыбалки”, рассчитывать на то, что художники, назначенные лучшими, никогда уже не оступятся, не совершат опрометчивых поворотов на своем пути, а коллеги-профессионалы и покупатели-дилетанты обратятся к спискам, вывешенным где-нибудь на задворках Интернета? Даже действительно научные исследования, осуществляемые в области художественных рейтингов по аналогии с другими сферами, где господствуют товарно-денежные отношения, вряд ли смогут учесть наличие работ в небольших провинциальных музеях и трудно формирующихся частных собраниях, былое членство в партии как средство издать каталог с цветной, а не с черно-белой обложкой, наличие выгодных заказов в художественном комбинате и т.п. и т.д. Значит, в ближайшее время вряд ли стоит уповать на возникновение объективного механизма ценообразования и признания — подобного “Определителю цен” на товары антикварного рынка (подставил в формулу слова и цифры, полистал страницы — и готово!)
А что же коллеги-потребители “НЗ”, то самое “культурное сообщество”, пресса, наконец? Именно они сообщают “широким читательским массам” обстановку на фронтах изобразительного искусства. Что можно узнать о “мире искусства”, читая газеты и журналы? В “Огоньке” (который “сто лет с Россией”) небольшой текст, посвященный VI Антикварному Салону, остроумно озаглавлен “Ярмарка старья”. Ну, это еще не предел (заметка о музыкальном фестивале с участием Спивакова называлась здесь “С жиру бесятся”). Просто у людей такое чувство юмора. Значит, не здесь.
А где?
В многомиллионном городе, культурной столице, где в любом почтовом отделении — подписной каталог в сотни страниц и наименований, об искусстве регулярно пишет человек десять. Значит, эти десять (ну, четырнадцать) человек в отсутствие объективных рейтингов и внутрицеховых критериев и определяют место искусства в жизни общества? Что предлагают они своим читателям? Ведь и здесь профессиональный разговор об искусстве и его стратегиях не происходит: “новости — наша профессия”. Для скорых публикаций лучше всего подходят музейные и международные “проекты”, а также выставки тех, о ком раньше уже не раз писали. Антиквариат, как примета новой, стремящейся казаться респектабельной жизни. Актуальное искусство, все еще воспринимаемое как средство борьбы с давно истаявшим призраком коммунизма. Критерии? Ново — не ново; забавно — не забавно; социально — асоциально и потому социально. Отдельный жанр — всерьез рассказать о том, чего, вопреки ожиданиям, на выставке не обнаружил: “шел в комнату, попал в другую”.
Понятно, если интерес к чему-то в обществе был и пропал — ну, хотя бы к тому же фигурному катанию, — ничего не попишешь, остается ждать нового витка и надеяться, надеяться, надеяться… Возможно, потребность в качественном рисовании все-таки вернется — хотя бы под предлогом любопытствования искусством прошлого — двадцатого — века. Возможно, тогда и будут востребованы квалифицированные оценки искусства, не скованные конъюнктурой сегодняшнего момента.