Лев Усыскин
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 1999
Лев Усыскин ДВЕ ИЛИ ТРИ ВЕЩИ, КОТОРЫЕ МЫ ЗНАЕМ ОБ АРМИИ
Дабы в дальнейшем не повторяться, начнем с очевидного: фактическая бесплодность ведущейся уже более десяти лет дискуссии о военной реформе обусловлена главным образом несформулированностью более общей национальной задачи, “национального проекта”, в который военное строительство вошло бы составной частью, согласованной со всеми прочими частями и, что гораздо важнее, рассматривающей армию как одно из средств приближения к заявленным национальным целям, а не как самодостаточную сущность, эдакую природную вотчину тысячи-другой генералов, которой-де следует явочным порядком придать какую ни на есть осмысленность. Тогда как в сегодняшней ситуации реформа военного строительства, по сути, является функцией лишь двух “выставляемых” обществом параметров: скудности финансирования и необходимости спасти доставшееся в наследство имущество и вооружение от неконтролируемого разграбления.
Тем не менее дискуссия не прекращается, демонстрируя, наряду с высоким градусом неудовлетворенности всех слоев общества текущим состоянием армии, чрезмерную степень эмоциональности обсуждения. Как результат в предлагаемых проектах реформ появляются “очевидные вещи” — мифологизированные суждения, подвергать сомнению истинность которых считается дурным тоном. Примером может служить общее место о предпочтительности для России профессионального принципа комплектования личного состава вооруженных сил. Оборотной стороной такого, мифологизированного, подхода становится то, что целый ряд значимых факторов, даже лежащих на поверхности, выпадает из фокуса общественного зрения. Попробуем подобрать хотя бы некоторые из них из пыли повседневности.
Итак, начнем с начала. С назначения вооруженных сил в целом. Вслед за советскими учебниками большинство высказавшихся так или иначе подразумевают лишь две функции армии — внешнюю и внутреннюю, оборону и поддержание внутреннего порядка во всем многообразии связанных с этим проблем, от мятежей до стихийных бедствий и массовых зрелищ. Чуть более продвинутые имеют в виду также армию как инструмент оказания внешнеполитического давления — вот, пожалуй, и все, что произносится вслух. Можно ли здесь что-либо добавить? Конечно же. Так, в нынешней своей форме армия является своего рода отстойником, в который изолируется заметная часть мужчин из наименее благополучных слоев общества в тот период, когда у них тело — “уже”, а голова — “еще”. Понятно, что это как-то сдерживает общий фон преступности, особенно в проблемных регионах, с высоким уровнем социальной напряженности, безработицы и т.д. Вообще, говоря о влиянии армии на рынок труда, обычно имеют в виду исключительно увольняемых в запас офицеров, призыв как социальный демпфер, похоже, вообще не рассматривается, а напрасно: вроде бы сам собой напрашивается дифференцированный подход по регионам, не так ли?
Пойдем дальше. Рискнем заявить, что армия — единственное в глазах населения сколько-нибудь демократической страны оправдание инвестиций государства в перспективные технологические разработки, не дающие скорый и однозначный экономический эффект. Так, все мало-мальски значительные технологические достижения человечества за последние шестьдесят лет растут из военных проектов. Иной путь невозможен — достаточно вспомнить процедуру прохождения бюджета даже у нас, в нашей, насквозь коррумпированной Государственной думе.
Теперь о вещах несколько более тонких. Всякий, кому в советские времена доводилось путешествовать по национальным окраинам страны, неминуемо убеждался, что мужская часть местного населения, в отличие от женской, вполне сносно говорит по-русски. Причина банальна: государственным языком овладевали почти исключительно на срочной службе. Что мы хотим этим сказать? То, что армия, комплектуемая на основании всеобщей воинской обязанности — идеальное место для проведения общенациональных PR- , а также образовательных программ. Особенно актуально это для неоднородного государства, перед которым стоит проблема сохранения территориальной и национальной целостности1. Вообще, во многих случаях армия — по сути, единственное место, где гражданин всерьез встречается с государством и, так или иначе, готов это государство “выслушать”. Понятно, что от того, какое впечатление оставит о себе государство в ходе этой встречи, зависит в конечном счете, последующая лояльность к нему гражданина.
Из сказанного выше следует, что оптимальность для нашей страны провозглашенного президентом отказа от комплектования ВС на основе призыва отнюдь не очевидна. Очевидна же неприемлемость нынешней формы призыва, точнее говоря — нынешней схемы прохождения воинской службы гражданами, причем на любых должностях, включая офицерские. Население голосует против такой армии “ногами”, причем сами же военные признают, что “уклонисты” — едва ли не лучшая в плане качества часть призывного контингента.
Говоря о проблемах армии, якобы однозначно обусловленных призывным принципом комплектования, обычно имеют в виду низкий уровень профессионализма и пресловутые “неуставные отношения”. Оставим первое для профессиональных дискуссий2 , отметив тем не менее, что помимо общего стажа “под ружьем” существуют и другие факторы, влияющие на профессионализм военного, — 135 лет назад Россия перешла от профессиональной (рекрутской) армии, проигравшей Крымскую кампанию, к формируемой на основе призыва и почти сорок лет не знала военных поражений.
Вместо этого поговорим о втором факторе, о “дедовщине”, то есть о внесубординационном произволе среди военнослужащих. Для начала отметим, что в большинстве опубликованных прессой описаний такого произвола доминирует “иррациональная” составляющая: произвол осуществляется не столько с целью получения какой-либо объективной выгоды, сколько с самодостаточной целью унизить жертву. Под огнем общественной критики военные объявляют причинами данного явления наличие уголовных и близких к уголовным элементов среди призывников, недостатки в работе младших офицеров и армейских органов юстиции. Все это имеет место, однако, на наш взгляд, определяющими являются совсем другие вещи. Так, один наш знакомый, попавший, учась на пятом курсе элитного московского вуза, на месячные (!) военные сборы, с удивлением обнаружил явственные признаки “дедовщины” в среде 22-летних “без пяти минут офицеров”. Более того, наш знакомый отметил даже и в себе самом некую потребность найти “козла отпущения” и выместить на нем… Что же конкретно выместить?
Ответ, видимо, стоит искать в общей картине психологического состояния человека, попавшего с “гражданки” в нынешнюю российскую казарму. Первое, с чем сталкивается такой человек, — это убогий казарменный быт. И дело не в том, что дома, конечно же, всегда уютнее, а в том, что в кране нет горячей воды, а баня — раз в неделю. Сегодняшняя степень бытовой обустроенности российской казармы воспринимается большинством призывников как унижающая их человеческое достоинство. Далее. С первого же дня в армии призывник обнаруживает, что у него начисто отсутствует то, что принято называть privacy: какой-либо кусок пространства, личного времени или личного имущества, недоступный чужим без специальных на то санкций. Понятно, когда сержант на поверке интересуется вычищенностью автомата или даже вычищенностью латунной бляхи, но какое ему дело до содержимого карманов брюк? Едва ли новобранец поверит, что этого требует специфика боевой учебы. И, наконец, третье, неразрывно связанное, впрочем, со сказанным только что. Человек, попавший в нашу армию, довольно быстро постигает простую истину: в принципе с каждым здесь могут сделать все что угодно; единственное, что тебя оберегает, это статистика (эксцессы все же на практике случаются лишь с меньшинством), а никак не уставы, не военная прокуратура и не зоркий начальственный глаз. Прежде всего армия, как система управления, функционирует по нормам обычного права, а никак не по письменным нормативным актам. Однако еще важнее то, что эта система замкнута в себе, сор никогда не выносится из избы, связи с внешним, гражданским миром обрублены по максимуму3 . Внутри же системы отстаивать свои права практически невозможно; случись, к примеру, суд — его исход предрешен; чтобы понять это, достаточно вообразить, кто выступит в этом суде свидетелем и сколь независимы такие свидетели в своих суждениях. В результате военнослужащий действует на основании исключительной воли начальства, фактически без оглядки на уставы и прочее законодательство, попадая, благодаря этому, в еще большую от этого начальства зависимость. И это есть органическое свойство российской армии, а не результат каких-то недоработок. При отсутствии возможности внешнего обжалования произвола обеспечивается принуждение к повиновению. Нынешняя российская армия — это система управления беззащитными людьми. Произвол — основной инструмент такого управления. Дальнейшее многократно описано в литературе, и в художественной, и в специальной научной. Человек, в течение длительного времени оказывающийся в положении жертвы неограниченного произвола и унижения, сам становится проводником этого произвола по отношению к кому-либо, кто еще более беззащитен, и требуется недюжинное волевое усилие, дабы подавить в себе подобный импульс. Понятно, что не все на это способны. Особенно в восемнадцать—двадцать лет.
И в заключение немножко помечтаем. Не претендуя на лавры тех, кто уже в ближайшее десятилетие (совсем небольшой срок для России, если вдуматься), вне всякого сомнения, приведет наши вооруженные силы в соответствие с требованиями общества, покажем, что противоречие “потребность в другой армии — отсутствие на нее средств” вполне может быть разрешено. Важно лишь разделить боевое дежурство, осуществляемое профессионалами, и подготовку резервистов в ходе срочной службы на базе закона о всеобщей воинской обязанности. Так, срочная служба вполне может состоять из достаточно кратковременных полевых сборов, прореженных периодами подготовки, так сказать, “амбулаторной”: солдат просыпается у себя дома, завтракает и едет в часть. Он может приехать пораньше и позавтракать там, может остаться в казарме на ночь, однако мы уверены, что большого числа охотников до казарменного гостеприимства и дармовых армейских харчей не обнаружится. Уже одно это способно дать экономию, о которой вводивший армейские подрядные тендеры Немцов не смел и мечтать.