ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ИСКУССТВА К ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 1999
ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ИСКУССТВА К ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
Тодд Гитлин
Под флагом Микки Мауса и Брюса Уиллиса
Если идея объединения всего мира под флагом Микки Мауса и Брюса Уиллиса покажется вам дурной шуткой, посмею напомнить вам, что мы живем на странной планете. Попадая на завод шампанских вин фирмы “Пипер-Хайдсиэк” в Реймсе, вы узнаете из висящей у входа таблички, что его погреба носят имя Марии-Антуанетты. Затем в самом конце экскурсии вас ведут в маленький музей, чью экспозицию составляют одни фотографии — фотографии людей, припавших к бокалам с шампанским. Среди этих достойных образцов рода человеческого вы не найдете ни представителей современных царствующих домов, ни президентов, ни премьер-министров, ни титанов индустрии. Нет, это исключительно звезды кино, причем в огромном большинстве своем американские — от Мерилин Монро до Клинта Иствуда. Возможно, к этой компании вскоре присоединится и Леонардо — не да Винчи, а ди Каприо. Подтекст кристально ясен: звезды Голливуда — короли и королевы нашего века. Куда уж бедной Марии-Антуанетте до их популярности!
Голливуд — столица всемирной культуры и ее основной капитал. Тех, кто не склонился перед его властью, можно пересчитать по пальцам. “Позвольте, — скажете вы, — французы, например, просто ненавидят Мауса, Уиллиса и прочие плоды американской цивилизации, которыми США насильно потчуют весь остальной свет”. Но пока французские интеллектуалы протестовали против Евродиснейленда (открытого в окрестностях Парижа в 1992 году), пока длилась великая битва вокруг квот на импорт, зрители рвались на “Терминатора-2” (только в первый месяц его проката во Франции было продано 5 миллионов билетов). Французский министр (теперь уже экс-министр) культуры Жак Ланг, вкусивший краткий миг скандальной славы в Америке, заявив, что сериал “Даллас” — это синоним культурного империализма, тот же самый Жак Ланг вручил величайшую награду Франции в области искусства Элизабет Тейлор и такому выдающемуся деятелю высокой культуры, как Сильвестр Сталлоне. Мне видится в этом не просто банальное ханжество, а нечто более серьезное и глубоко запрятанное: зависимость. Люди обычно предпочитают свою национальную культуру, но второе место в их системе приоритетов неизменно занимает американская продукция. Американская масс-культура — богиня судьбы, которую любят ненавидя и ненавидят любя миллиарды людей. Неприязнь и зависимость — неразлучная пара.
Культурным двуязычием уже никого не удивишь. Вездесущая американская массовая культура— к несчастью, а может быть, и к счастью, — стала универсальным языком международного общения, подобно тому, как английский сделался самым популярным иностранным языком (в чем, кстати, частично повинна та же американская культура). Америка председательствует во Всемирном Банке стилей и символов, в Международном Культурном Фонде имиджей и знаменитостей. И уже неважно, кто тиражирует американский культурный стиль — сами ли американские, европейские или японские транснациональные корпорации. Главное, что данный стиль принял эстафету у целой череды претендентов, пытавшихся объединить мир вокруг одной идеи: у Древнего Рима, католической церкви, марксизма-ленинизма…
Масштаб зависимости мирового рынка от Голливуда легко оценить по данным статистики. В начале 90-х годов 45% прибыли Голливуда от кинопроката и 55% доходов от спонсируемых рекламодателями телепоказов поступили извне, из-за границы. В том, что касается десятки самых кассовых фильмов 1997 года, зарубежная прибыль также превзошла “отечественную” — и это без учета большой части доходов от “Титаника”. Но не забывайте, что США захватили ключевые позиции в кинотеатрах Европы еще во втором десятилетии ХХ века. Такова была ситуация в эру немого кино, такой она осталась и с пришествием звука. Рут Вэйзи пишет в своей недавней работе: “В период между двумя мировыми войнами заграничный прокат приносил основным кинопроизводителям в среднем 35% от их общего валового дохода”.
Чем Америка сильна Чтобы понять, почему Америка имеет такой вес в мировой культуре, следует принять во внимание достигнутое ею огромное преимущество в сфере спроса-предложения. Почти монопольное владение Америкой каналами распространения массовой продукции играет здесь решающую роль. Это было верно уже для 20-х годов, когда голливудские киностудии наладили масштабную деятельность по маркетингу и сбыту американских фильмов в разрушенной войной — а потому неконкурентоспособной — Европе. К тому времени Америка уже была торговой цивилизацией, мастерски овладевшей искусством массового производства и массовой рекламы. Во многих странах США без труда удалось монополизировать кинотеатры: американскую продукцию охотно предпочитали любой другой. Более того, снижение себестоимости кинопродукции всегда было легче осуществить в США, учитывая размеры американского рынка. То же самое верно и для телевидения, где американские компании без труда ловят покупателя на крючок дешевизны. В начале 80-х годов право на показ одного часа “Далласа” стоило в копенгагенском дистрибьютерном телеагентстве меньше 5 тысяч долларов — примерно ту же сумму требовалось затратить на производство одной минуты датского телефильма. Более того, созданные американской развлекательной индустрией жанровые клише (“формулы”) способствовали возникновению целой системы жанровых стандартов, на которую теперь ориентируются создатели развлекательной продукции во всем мире. И хотя доподлинно известно, что, выбирая между американской и отечественной телепрограммой, большинство аудитории любой европейской страны предпочтет передачу отечественную, молодые кинорежиссеры всех стран и народов мечтают сделаться новыми Спилбергами.
Однако “снабженческий” талант Америки— еще недостаточное объяснение феномена ее глобального культурного господства. Никто, даже Дж.Р. Ивинг (??), не гнал датчан под дулом автомата смотреть “Даллас”. Напротив. Недавно мне довелось беседовать с бывшим главой отдела развлекательных программ на датском ТВ, который рассказал, как, вступив в должность, он распорядился было снять “Даллас” с эфира. Тут же на его ведомство обрушились тысячи гневных писем, сотни датчан вышли на демонстрации — и, поникнув главой, мой знакомый ретировался. Другими словами, господство американской массовой культуры — это господство мягкое, чуть ли не сотрудничество с аудиторией.
Почему же американская культура так легко побеждает? Здесь, мне думается, все дело в традиции. Уже как минимум полтора столетия традиционно- главная задача искусства в США — развлекать и, как следствие, добиваться популярности. Американской культуре никогда не приходилось отвоевывать себе территорию у прочно укорененной высокой культуры. Еще задолго до войны Севера и Юга масс-культура благополучно возобладала над альтернативами религиозно-церковного толка. Попытки аристократов утвердить свое превосходство в области культуры также потерпели неудачу. В 30-х годах XIX века, когда Алексис де Токвиль приехал в Америку знакомиться с демократической культурой — то есть задолго до Голливуда, Джорджа Гершвина, Майкла Джексона и Интернета — американская культура уже отличалась эмоциональностью, любовью к сенсациям, мелодраматичностью и неформальностью. Мы уже выпускали то, что Токвиль назвал “сонмом несовершенных товаров”. Бог с ними, с массовым производством и налаженными механизмами сбыта. Вряд ли нужно объяснять, чем американская продукция победила своих конкурентов, в числе которых и рафинированный культурный продукт европейцев, и фундаменталистские товары ислама, и дидактический скарб коммунистов.
Кроме того, прежде чем переплыть океан, американская культура подверглась “предварительному тестированию” в гетерогенной аудитории: на широчайшем внутреннем рынке с невероятно пестрыми вкусами и с многолетней традицией произвольного комбинирования разнородных элементов. Пусть эти составляющие, развариваясь, дают в итоге “голливудский компот”, все равно их источник — многообразие Америки. Не забывайте, что американская культура — непокорное дитя Европы и Африки. За нашим основным вкладом в мировую поп-музыку стоят африканские рабы и их потомки. Нашим чувством юмора мы обязаны в основном европейским колонистам, восточноевропейским евреям и вновь афроамериканцам (впрочем, день ото дня нарастает значение испаноязычных вливаний). Истории, которые мы сочиняем, берут начало отовсюду сразу — так, “Невидимый человек” Ральфа Эллисона навеян одновременно Достоевским, народными афроамериканскими сказками и джазом.
Американоцентричные транснациональные корпорации, вечно жаждущие чего-нибудь новенького, постоянно импортируют стили и деятелей искусства из-за границы — с целью перелицовки и экспорта (“Битлз”, телесериал “Дела семейные”, макарена, Ридли Скотт, Поль Верхувен…). Голливуд — это глобальный экспортный полигон, это место, о котором мечтают таланты (и где они нередко гибнут). Даже географические точки, где проходит действие фильмов, часто находятся вне США или вообще неизвестно где — блокбастеры с поразительным упорством влекут зрителя в миры без привычных государственных границ: в космос (“Звездные войны”), в далекое прошлое (“Парк юрского периода”), в будущее (“Терминатор”) или в открытое море (“Титаник”).
И еще одна немаловажная деталь — коммерческое произведение покидает Нью-Йорк, Голливуд или Нэшвилл уже заранее “раскрученным”. Ибо оно создано на важнейшем языке мира, чаще всего изучаемом людьми в качестве иностранного. Кстати, еще вопрос, применимо ли слово “язык” к “Спасателям Малибу” или “Смертельному оружию-10”. Ведь роль устной речи в голливудской продукции крайне ничтожна. Камера то следует за героями, то хищно пикирует к земле, монтажные переходы отзываются треском, а слово довольствуется вспомогательной функцией.
КУЛЬТУРА ВЕСЕЛЬЯ. Вышеуказанные процессы порождают массовую культуру, соединившую в себе все прелести веселого времяпрепровождения. Наша тематика и стилистика сводятся к тому, что психологи Марта Вольфенстейн и Натан Лейтес в 40-х годах называли “культурой веселья”. Наша культура — культура масс, призванная быть удобной и комфортной. Если у нее и есть какая-то иная миссия, помимо развлекательной, то это миссия блюстительницы популистской морали: она воспевает торжество честного народа над безнравственной властью. Американские короли развлечений, властители целой вселенной матриц, предлагают легкоусваиваемые утешения. Это культура-болеутоляющее: прими одну универсальную таблетку и приляг. Слишком-уж-выносимая легкость американской продукции дает шанс передохнуть от сложностей и тяжких душевных переживаний. Телелабиринты типа фильмов “Берлин, Александрплатц” Райнера Марии Фасбиндера или “Поющий сыщик” Денниса Поттера, интровертность великих кинорежиссеров Европы, эпическая социальность латиноамериканцев и японцев — все это не для американской культуры.
Силу матриц никоим образом не следует недооценивать. Рассмотрим четыре таких матрицы: фильм-“боевик” (экшен”), “род муви” (“дорожный фильм”, “фильм-путешествие”), мультфильм и “комедию придурков” (комедию абсурда). Так называемые “боевики” — отросток видеоигр с их беспрестанными монтажными переходами, “чернухой” и афористическими ремарками — гарантируют зрителю кинетическую сублимацию: возможность победить земное притяжение обыденной жизни, воспарив в стратосферу чистого движения, напряжения и разрядки. Смертельный риск — и спасение. Зритель остается в живых. Показ жестокостей, совершаемых с целью искупления — Рэмбо и иже с ним — принадлежит к традиции, которую историк литературы Ричард Слоткин назвал “духовным возрождением через насилие”. А это, между прочим, основной жанр американской массовой литературы начиная с XVII века.
Подобно прохладительным напиткам, которые реклама научилась отождествлять с неуемной энергией молодости (как пишут на футболках гонконгского производства “У меня все СОСА-СО’кей”), фильмы жанра “род-муви” дарят зрителю символы свободы. В 1989 году одна студентка из ГДР сказала историку Полу Буле, что в ночь падения Берлинской стены ей приснилась “Дорога 66”. Разумеется, это была не та “Дорога 66”, какова она сейчас в реальности (ибо легендарная автомагистраль, соединяющая Восток и Запад США, во многом утратила свое значение после сооружения нового суперхайвэя). Нет, воображение девушки пленил одноименный американский телесериал, сделанный в начале 60-х.
Мультфильмы диснеевской традиции — это ничем не омраченное наслаждение прелестными образами. Гладкие лица диснеевских персонажей — знак вечной невинности. Жизнь не успела испещрить их шрамами. Как пишет Ариэль Дорфман, редко кто устоит перед обаянием детскости.
Придурь тоже по-своему мила. Фарсовость, гримасы “резиновых” лиц и прочие штучки-дрючки — от братьев Маркс до Джерри Льюиса и Джима Кэри — ассоциируются с беззаботным сумасбродством, этакой первобытной дикостью по-американски, позволяющей уйти в счастливый отрыв от социальных условностей. Тут мы имеем осмеяние авторитетов, за которое не нужно расплачиваться.
Поверхностная американская культура воспевает чувственные удовольствия, и это весьма импонирует тем из наших современников, кто не желает мириться со своей участью. Дурное поведение с счастливым концом — вот о чем повествует стандартная американская продукция. Наши фильмы и музыка полны символов свободы. Они прославляют общество, где культивируются неустанное стремление к успеху, неформальность, фамильярное равенство и ненасытная жажда жизни. Это великолепие весьма притягательно в эпоху, когда люди тянутся к “хорошей жизни по-американски”, даже если, будучи сознательными гражданами, осознают неблагоприятные последствия такого подхода для экологии, социальной сферы и равноправия. В последние дни коммунистического режима в Венгрии самыми популярными телепередачами там были два полицейских сериала 70-х годов — “Коджак” и “Улицы Сан-Франциско”. Я обратился за разъяснениями к венгерскому исследователю СМИ. Глубоко поразмыслив, тот предположил, что венграм пришлись по вкусу раскованные, непринужденно ведущие себя, контактные американские полицейские. В каком-то смысле то были утопические полицейские — приятная альтернатива местным слугам режима.
И все же, хотя во всех уголках Земли люди наслаждаются американскими зрелищами, они далеко не всегда готовы сознаться, что одобряют поведение их чудаковатых персонажей. И здесь американская культура вновь становится полезна. Она благоволит к безобидному вуайеризму, создавая все возможности для проекции “неудобных” переживаний куда-то вовне. Собственно, культура и нужна людям как проекционный экран, на котором они могли бы видеть пугающие и притягательные объекты своих желаний. Несколько лет назад я спросил у китайской студентки, посетившей Вайоминг, что думают китайцы, когда смотрят церемонию вручения “Оскаров”. “Мы думаем, что американцы — сумасброды и сумасшедшие”, — сказала она. Обозреватель “Нью-Йорк Таймс” Элизабет Розенталь в своей статье от июня прошлого года, посвященной невероятной популярности, которую снискали в Китае трансляции телерепортажей с чемпионата НБА, цитирует высказывание китайского подростка (одетого, кстати, в джинсы и майку) о Деннисе Родмане. “От китайского спортсмена я не потерпел бы такого поведения, — сказал этот мальчик, — но Родман — американец, чего ж от него еще ждать…”
Если американцы кажутся “сумасбродами и сумасшедшими”, следовательно для мира мы — не только законодатели ценностей, но и “Необходимый Иной”: всемирный изгой и шут в одном флаконе.
Наш гибрид непочтительности и брутальности, наша любовь к вольным странствиям на фоне деградации слова, наша “музыка души”, сплетенная с душераздирающим шумом — такова пестрая американская смесь. К счастью и к несчастью, она заполняет культурное пространство мира, стимулируя иммиграцию, подражание и отторжение, сокращая генофонд культуры, предлагая фантомное ощущение культурного гражданства. Можно допустить, что тут действует самый беспощадный из принципов свободного рынка — закон Грэшэма: дурная культура отбивает вкус к хорошей.
В этом плане вездесущие “Кока-кола”, Маус, Уиллис и компания дают повод к беспокойству, что под бетоном американских товаров вскоре будет погребено все изобилие мировых культур. Это беспокойство легко — слишком легко — счесть преувеличенным и отбросить. Очевидно, потребление американской масс-культуры еще не уничтожает все те национально-своеобразные формы, в согласии с которыми творят писатели и художники. Творческие люди продолжают работать — как по матрицам, так и наперекор им. Нарождающаяся глобальная полукультура не столько вытесняет местные культуры и ментальности, сколько сосуществует с ними. Но американская продукция — это оборотень на каждому пиру, очаровательное чудовище, ненавидимое и обожаемое всем остальным миром.
Перевод Светланы Силаковой