Триумф политического морализма
Письма из Германии
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 1999
Письма из Германии. Триумф политического морализма.
Николай Плотников.
Бывшая гэдээровская «Нойес Дойчланд» сравнила общественное настроение Германии в эти дни с настроением лета 1914 г., по поводу которого кайзер Вильгельм с удовлетворением заметил: «Я больше не вижу перед собой партий, я вижу только немцев». Можно, конечно, счесть это сравнение обычным демагогическим преувеличением вечно оппозиционных коммунистов, рупором которых выступает газета, но, по крайней мере, в отношении политического истэблишмента оно не лишено метафорической силы. Сплоченность в оправдании военного вмешательства в Югославию демонстрируют представители всех оттенков политического спектра, за исключением почти коммунистической ПДС и группы «зеленых» фундаменталистов, упорствующих в своем врожденном пацифизме. Столь прочной солидарности правительства и оппозиции не было даже во времена объединения Германии, то и дело сопровождавшегося скептическими комментариями социал-демократов. Теперь все колебания отметены и политики выступают единым фронтом, поддерживаемые прессой и телевидением, не оставляющими в своих репортажах сомнений в том, кто друг, а кто враг. Особую пикантность ситуации придает то обстоятельство, что решение о посылке солдат бундесвера приняла коалиция политиков, всю свою сознательную жизнь боровшихся с решениями властей времен «холодной войны» о «довооружении» и вообще с любым применением военной силы, в том числе и против террористов. Правда смутное ощущение того, что окончательно прорвана какая-то плотина и теперь Германия снова участвует в военных действиях, все же всплывает на поверхности сознания. Иначе бы не стал канцлер Шредер в обращении к немецкому народу отрицать, что операция НАТО носит характер войны, а гуманитарный министр обороны Шарпинг и бывший пацифист, а ныне министр иностранных дел, Фишер не мялись бы, отвечая на вопрос, поставленный въедливыми журналистами: «А каково Вам в роли первых в истории Германии социал-демократов и «зеленых», санкционирующих применение военной силы?». Но нет, после некоторой паузы смутное ощущение исчезает, эмоции мобилизуются и снова повторяются, словно заученные, слова о безальтернативности, о югославском диктаторе, о гуманитарной катастрофе и все остальные формулы, призванные продемонстрировать единство рядов.
А может быть дело как раз в том и состоит, что пришедшее к власти поколение выросло при полном отсутствии у них опыта «реальной политики» общегосударственного и международного масштаба. Активность их на локальном и земельном уровне, проявлявшаяся в решениях типа, строить ли новый аэропорт, открывать ли новый университет, увеличивать ли бюджет местного театра, проходила совсем в другой плоскости. В то время как Гельмут Коль объединял Германию, создавал Европейский Союз и укреплял дружбу сначала с Горбачевым, а потом и с Ельциным, нынешние политики сидели в «глухой» оппозиции, наблюдая со стороны движение истории и сопровождая его своими морализирующими комментариями. И вдруг волею судеб они сами оказались в роли тех, критиковать которых считалось высшей добродетелью оппозиции. Но с чем пришли «красно-зеленые» во власть? Да только вот с этим моральным пафосом. И еще с тезисами партийных программ, сразу обнаружившими свою иллюзорность при столкновении с констелляцией реальных интересов. Эта комбинация морализма и полного отсутствия государственной точки зрения многое объясняет в стиле сегодняшней немецкой политики, который она реализовала в ситуации первого серьезного европейского кризиса со времен «холодной» войны. Отвлекаясь от оценок, кто прав, а кто виноват, и от того, что в самом деле является человеческой трагедией, а что можно списать на «информационную поддержку» военных действий, нужно увидеть основное свойство системы принятия решений, которое отличает новое поколение германских политиков.
Принято считать, и это убеждение как заклинание повторяет всякий политик, выступающий на свет публичности, что политика должна строиться на моральных основах. «Макиавеллизм» в политике считается, по крайней мере в сфере публичного дискурса, чем-то неприемлемым и достойным осуждения. В этой общей форме такой тезис не встречает возражений и, более того, вызывает всеобщее сочувствие. Но лишь до тех пор, пока не прояснены основные понятия, фигурирующие в рассуждении и «моральных принципах» политики. Конечно, поскольку идет речь об индивидуальных поступках политика, постольку требуется их соответствие моральным нормам. В этом деятельность политика ничем не отличается от деятельности банкира, ученого или ремесленника. Сложности начинаются там, где ставится вопрос о целях политики и целях морали. Мораль по определению имеет универсальный и нормативный характер, предписывающий известные действия всем субъектам, которых охватывает область применения морального суждения. Правда существуют виды групповой морали, подобно «морали пролетариев», «морали арийцев», «женской» или «мужской» морали, но и в них всякое предписание распространяется на всех членов группы. В тенденции же область действия моральных норм включает, по выражению Канта, «все разумные существа». Политика, напротив, даже политика в мировом масштабе, имеет всегда партикулярный характер, поскольку занимается взвешиванием наличных интересов и формулирует решения на основе фактической расстановки сил. Цель морали, таким образом, — усовершенствование человека, цель политики — самосохранение национального и государственного целого.
Их этих общих определений вытекает необходимость разграничения логики политического решения, принимаемого «применительно к подлости», и логики морального поступка, руководящегося универсальной нормой. Там, где стираются границы морали и политики, возникает установка, которую можно назвать «политическим морализмом». Ее смысл заключается в подчинении политических целей, относящихся к национальному и государственному целому, господству принципов, значимых для отношений между индивидами. Как правило, такой морализм воодушевляется возвышенной идеей моральной политики. Но на деле он производит лишь эффект морализации политики. Когда путем инъекции морализма в политику разрушаются пределы, в которых логика политических решений является осмысленной, тогда политика вынужденно приобретает тотальный характер, поскольку подчиняется универсальным целям. Вместо скромных задач сохранения и поддержания политического и социального равновесия, политике навязываются задача усовершенствования человека, для выполнения которой требуются уже самые радикальные неполитические средства. Растворение политики в морали приводит к тому, что политика становится средством реализации абсолютных целей — защиты универсальных ценностей, повсеместного утверждения моральных принципов и т.д., для актуального осуществления которой нет никаких других путей, кроме насильственного. Политический морализм уже не обращает внимания на соотношение затрат и результатов, основополагающее для всякой политической оценки ситуации. Ведь речь для него идет о самом главном! В выполнении универсальной моральной цели нужно идти до конца, не соглашаясь ни на какие компромиссы. Этого требует нормативная логика морали, которая не может и не должна допускать компромисса со злом. Кант, помнится, запрещал лгать даже из человеколюбия. В политике же эта логика подминает под себя искусство взвешивания интересов, только и могущего привести к сносному политическому результату.
Но смешение морали и политики имеет и обратный эффект — политизирования морали, т.е. превращения ее универсальной логики в способ оправдания конкретных частных интересов. Некоторое фактическое положение дел, некоторая сумма господствующих интересов объявляются, тем самым, обязательной универсальной нормой, неисполнение которой влечет за собой отнюдь не моральные санкции. Моральный субъект оказывается тотальным политиком, возводящим различие интересов в метафизическую противоположность добра и зла, и рекомендующим последовать за ним в целях окончательного усовершенствования человека. Мораль здесь деградирует до пустой оболочки, заполняемой политически полезным содержанием.
Если взглянуть теперь на образ поступков нынешних немецких политиков в ситуации югославского кризиса, то все аспекты политического морализма окажутся налицо. Конечно, нужно сделать скидку на обязанности перед союзниками по НАТО и на ограниченный спектр выбора. Но речь здесь идет прежде всего о способе легитимации своих поступков, который американские партнеры разумеется не навязывали. Дебаты в Бундестаге по поводу натовских бомбежек показали, что традиционные аргументы власти и оппозиции как бы поменялись местами. Противники военных действий (ПДС и группа «зеленых») пускают в ход исключительно правовые и «реально-политические» аргументы, обвиняя власть в нарушении международного права и разрушении равновесия сил и интересов в Европе, последствия которого страшно себе представить. Правящие политики, наоборот, взывают к совести нации и парламента, твердят о моральных обязанностях, апеллируют к ценностям свободы, человеческого достоинства и справедливости, и в оправдание налетов ставят судьбу демократической цивилизации в зависимость от успешности военных действий. Соответственно установке политического морализма отвергаются и все попытки найти хоть какой-нибудь компромисс, пока зло не будет побеждено. Подобно русской радикальной интеллигенции, в начале века восторженно повторявшей слова ибсеновского Бранда «Все или ничего!», правители Германии встают в позу моральной бескомпромиссности, требуя полной реализации универсальных целей. С этим связаны и постоянные заверения в безальтернативности совершаемых поступков. Но таковая отличает ведь именно моральную логику, в которой альтернативой добру всегда выступает зло, неприемлемое ни по каким критериям. В политике безальтернативности не бывает, поскольку в ней речь идет о вычислении интересов.
Поэтому вопреки сложившемуся критическому мнению о недостатке «доброй воли» в поведении политиков, нужно скорее констатировать ее переизбыток, приводящий в политике к разрушительным последствиям.