Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 1998
Андрей Зорин
Правда о зеленых Ло Тинах
Сегодня любому вменяемому и мало-мальски знакомому с современной исторической наукой человеку известно: подобно тому, как детей не находят в капусте, а мыши не самозарождаются в грязном белье, национальные мифы отнюдь не прорастают из мистических глубин народной души. Их, как и соответствующие исторические традиции, изобретают задним числом в той социальной группе, которая в подзаголовке «НЗ» деликатно названа «культурным сообществом».
Вопрос, однако, состоит в том, до какой степени носители этого немудрящего знания способны к практическому мифотворчеству, успех которого во многом зависит от генерируемой «энергии заблуждения». Чтобы миф обрел историческое бытие, в него, может быть, и не обязательно верить, но им, по крайней мере, необходимо жить.
Поэтому есть свои резоны у традиционных представлений о том, что продуктивно работать в области порождения идеологических смыслов могут в наше время лишь угрюмые пассионарии да циничные демагоги. Что же до критически мыслящего интеллектуала, то его дело брезгливо отстраняться от подобной деятельности, занимая позицию скептического наблюдателя или холодного аналитика, но ни в коем случае не участника.
…Сказано есть, “Нищие духом
пьют благодать”: узрят, внемли, царство небесно.
Что ж отдавать им на земли царство любезно?
То ли не стыд? Ан отдаем…—
написал еще тридцать лет назад Иосиф Бродский. Так до сих пор и отдаем. Действительно, стыд. Но что тут можно поделать?
* *
*
О нынешних, не внушающих оптимизма попытках предложить новую мифологию для постсоветской России мне случилось год назад рассказывать за северным полярным кругом на одном из островов у западного побережья Норвегии. Длинный одноэтажный ангар, где проходила конференция, имел, как нам рассказали, довольно любопытную связь с интересовавшей меня проблематикой. Его построили в конце прошлого века как тир для одного из военизированных отрядов приверженцев шведской короны. В ту пору в Норвегии набирало силу движение за отделение от Швеции, и лоялистское меньшинство начинало готовиться к грядущим схваткам с сепаратистами. Бог знает, куда потом подевались все эти несостоявшиеся воины империи. На референдуме 1905 года против независимости Норвегии проголосовал всего 161 человек.
После моего выступления ко мне подошел невысокий круглолицый человек восточной наружности. Его звали Оскар Хо — как он позже объяснил мне, сочетание европейского имени с китайской фамилией вообще характерно для уроженцев Гонконга. Впрочем, в программе конференции он уже представлял Китай — двумя месяцами ранее Британия лишилась своей последней заморской колонии.
— Меня заинтересовал ваш доклад, — сказал он. — Я как раз сейчас всем этим занимаюсь.
— Вы изучаете национальную идеологию? — попытался я уточнить.
— Нет, — улыбнулся он, — я ее создаю.
Когда в конце восьмидесятых — начале девяностых годов стало ясно, что Гонконг будет неминуемо передан коммунистическому Китаю, перед его жителями встал сакраментальный вопрос, ехать или не ехать. Выбор в пользу эмиграции дополнительно облегчался тем, что Гонконг, несмотря на неслыханное процветание последних десятилетий, всегда оставался цивилизацией беженцев. Те, кто спасся здесь от войн, репрессий и нищеты, жили в постоянной готовности снова тронуться с места при первых признаках надвигающейся угрозы. Тем не менее, большинству, как всегда, предстояло остаться и решать, то ли безропотно и радостно вернуться в лоно великой китайской цивилизации, то ли, быть может, впервые, ощутить себя гонконгцами и попытаться понять, что это означает.
Уникальность гонконгского национального пробуждения состояла в том, что оно ни в малой степени не было связано с тем, что у нас называется национально-освободительным движением и борьбой за самоопределение. Напротив, региону предстояло утратить даже ту долю независимости, которой он мог пользоваться в качестве британской территории. Новорожденный гонконгский национализм заведомо не мог носить политического характера, тем более значимой становилась его культурная составляющая.
В восемнадцатом веке, накануне разделов Польши, Ж. Ж. Руссо поучал ее граждан, которым вскоре суждено было пережить утрату своего государства: «Вы не можете помешать русским проглотить вас, но сделайте по крайней мере так, чтобы они были не в состоянии вас переварить.» По его замыслу, культура должна была стать основой выживания нации, лишенной политического бытия. Однако очевидно, что ко времени разделов поляки уже существовали. Между тем гонконгцев требовалось еще создать. Эту задачу и поставила перед собой группа местных интеллектуалов, объединившаяся вокруг моего собеседника.
Работа началась с исследования региональных мифов и исторических легенд. За основу будущей нации был принят крайне малочисленный этнос данка, до сих пор живущий в одном из районов Гонконга. Выбор данка в качестве носителей гонконгской традиции был обусловлен, в частности, и тем, что, в отличие от хань, составляющих подавляющее большинство населения Китая, они были островным народом, и тем самым давали возможность противопоставить морскую гонконгскую цивилизацию континентальной китайской. По смутным преданиям, данка занимались соляным промыслом, когда-то восставали против хань и были ими почти полностью истреблены в 1197 году. Поразительное совпадение 800-летия этого события с датой передачи Гонконга Китаю также обеспечивало родоначальников гонконгского самосознания первоклассными историческими параллелями.
Еще в каких-то малодостоверных источниках упоминались некие Ло Тины (Lo Ting в английской орфографии — привести иероглифическое начертание этого имени я, увы, не в состоянии). Это были мифические полулюди-полурыбы, которых древние данка якобы почитали своими прародителями. Все остальное предстояло изобрести.
23 июня 1997 года, за неделю до официальной передачи Гонконга под китайскую юрисдикцию, в Гонконгском художественном центре открылась выставка «Музей 97: История, общество, индивид». Ее куратором был Оскар Хо. Выставка рассказывала о длинной и трагической истории гордого и свободолюбивого народа данка, о таинственных рыбах Ло, напитавшихся духовной энергией вселенной и превратившихся в Ло Тинов, о проклятии морского бога, обрекшего их на существование без родной почвы, о духовном подвиге монаха Пей Тао, освободившего их в IV веке от этого проклятия, после чего они обрели человеческий облик и даже предприняли неудачный военный поход на континент. Ведомые полководцем Ло Дуном, Ло Тины добрались до Гуанчжоу, где потерпели поражение и возвратились на свои острова. Там от них много позднее и произошли данка, ставшие жертвами свирепого ханьского владычества. Для большей убедительности рассказа в экспозицию были включены многочисленные археологические находки, в подавляющем большинстве изготовленные самими устроителями. На основании этих находок местные дизайнеры воссоздали для выставки костюмы древних данка.
Конечно, легендарные Ло Тины тоже должны были обрести облик. Посетителям было предложено изображение крошечного существа, несколько напоминающего человеческий эмбрион, с маленькими ручками и ножками, непропорционально огромной головой, рыбьим хвостом и плавником. Из левого глаза Ло Тина выкатывалась большая слеза, по-видимому символизировавшая горькую участь его многострадального племени. В выражении лица этого странного существа мне, несмотря на его отчетливо монголоидные черты, почудилось что-то еврейское.
Центральное место на выставке должна была занимать картина, изображающая истребление Ло Тинов в 1197 году на острове Лантау. По словам Оскара Хо, большое полотно маслом в золотой раме обладает аурой подлинности. Первоначально планировалось найти китайскую картину, запечатлевшую какую-нибудь резню, и пригласить местного художника изготовить ее увеличенную копию с добавлением для couleur locale регионального реквизита. Оказалось, однако, что изобилующая массовыми убийствами история Китая не сохранила ни одного их изображения. Устроителям пришлось воспользоваться «Резней на Хиосе» Делакруа, куда были, естественно, внесены соответствующие изменения.
Историческую часть выставки дополнял современный отдел. К жителям Гонконга обратились с просьбой прислать предметы, которые, с их точки зрения, могли бы служить символами их города. Кроме того, молодые художники проиллюстрировали биографии трех пожилых гонконгцев. Человеческая судьба, превращенная в цикл рисунков, неизбежно приобретает мифическое измерение. Так, общая мифология, заявленная рассказом о Ло Тинах и данка, разворачивалась в серию индивидуальных мифов, а круг участников проекта получал необходимое пополнение.
Через три недели выставка закрылась, но проект было решено продолжать еще по крайней мере пять лет. За это время писатели и художники создадут новые книги и картины по истории Ло Тинов, а историки и этнографы представят новые археологические находки и научные разработки. «Нам отчаянно нужен миф, — сказал Оскар Хо в своем докладе, — и можно надеяться, что через пять лет у нас будет настоящий миф.»
Само собой разумеется, всевозможные фабрикации и подтасовки, сознательные и бессознательные, всегда были одним из основных инструментов в создании национальных мифов. Уникальность гонконгского проекта состоит в том, что его участники ни от кого ничего не скрывают. Собственно говоря, не обладая ни политической властью, ни контролем за средствами массовой информации, они не смогли бы этого сделать, даже если бы захотели. Они верят в силу художественной метафоры, в заразительность и достоверность хорошо сделанного сюжета и глубоко убеждены, что их соотечественникам нужна мифология, не импортированная из Лондона или Пекина, но изготовленная на месте. Как бы то ни было, история — это не старинные предметы, извлеченные из земли, но то повествование, которое мы из них складываем. Людям русской культуры подобный взгляд должен быть особенно близок. Не нам ли Адам Адамович Вральман и Митрофан Терентьевич Простаков завещали употреблять слово «история» во множественном числе?
После доклада Оскара Хо я спросил его, какое место в создаваемом ими гонгонгском самосознании отводится британскому элементу. Век под властью еще одной великой морской цивилизации должен был оставить свой отпечаток на ментальности потомков Ло Тинов.
— Мы работаем над этим, — серьезно ответил докладчик.
Трудно сказать, какая судьба ожидает этот поразительный замысел, сочетающий монументальность задачи — речь, в конечном счете, идет о создании новой нации — с техникой концептуалистской деконструкции политического и культурного мифотворчества. К сожалению, далеко не все здесь зависит от интуиции и изобретательности Оскара Хо и его друзей. В стране коммунистического рынка приходится считаться и с идеологическим давлением, и с финансовыми ограничениями. Устроители выставки, например, так и не нашли денег на полноценный каталог.
И все же, вне зависимости от его грядущего успеха, гонконгский проект вселяет надежду. Он предлагает модель социальной реабилитации интеллектуала в ситуации постмодерна. Он показывает, что художник, поэт, историк, думающий о национальном самосознании, не обречен на превращение в Караджича или Ардзинбу. Он свидетельствует, что ирония не исключает ответственности, а понимание фикционального характера собственных ценностей — готовности их отстаивать.
«В конце концов, — рассказывает Оскар Хо, — упоминания о Ло Тинах действительно можно найти в нескольких исторических трудах времен династий Минь и Чин. Говорят, что некоторые Ло Тины дожили и до сегодняшнего дня. Если вы когда-нибудь окажетесь в Гонконге, то поезжайте в его северо-восточную часть. Там в ясный солнечный день вы, если вам повезет, можете разглядеть на поверхности моря зеленые существа. Вполне вероятно, что это и есть Ло Тины, коренные обитатели места, которое называется Гонконг, который теперь называется Китаем.»