ВЯЧЕСЛАВ КУРИЦЫН
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 1998
ВЯЧЕСЛАВ КУРИЦЫН
КАЛЕЙДОСКОП
Вещей и слов, собранных в последних числах мая
1. Компакт-диск Вадима Дубичева «Реальная музыка»
На розовой обложке си-дишки — большой, чуть сутулящийся человек в свободной полосатой рубахе, уместной в летний зной. Короткая стрижка, очки, бородка, жизнерадостная улыбка. Тут же — контурное изображение диктофона, на который Вадим Дубичев в течение недели записывал на болгарском курорте Поморие звуки текущей жизни.
– Тебе водку или коньяк? Ой, в смысле кофе или чай?
– И ты выпей.
– А чем вам тут не Анталия, я не понимаю…
– Зайчик, иди к нам.
– Ты начинаешь жить наполненной духовной жизнью…
– Прекрасный город на берегу Черного моря, где у тебя кухня есть, койка есть, ребенок с тобой. Чего тебе еще надо?
– Ой-ля-ля-ля…
– У нас марки дороже… У нас примерно три пятых марки от доллара… Да… А здесь вон оно как…
– Итальянская девяносто четыре…
– Ну чо, они счас договоряться, вместе тогда с ними поедем…
– Тридцать пять долларов. А вам что сказали?
– Нам еще ничего не сказали, мы пошли советоваться…
– О, слушай, тут «Мельник» есть вино. В советской Болгарии в 70-е написали серию про агента два ноля, подобную Джеймс Бонду… Он постоянно побеждал два ноля семь… И у него было любимое вино «Мельник», которое так вошло в историю…
— А что такое гювеч?
— Баклажаны там…
— О, ты посмотри, какой заяц стоит…
— А ты раcсказала маме, как надо делать салат? Про лук-то рассказала?
— Спина у меня не-жир-на-я.
— Никто не может увидеть своей спины в ее настоящем виде…
Две семьи, всего четверо взрослых и один ребенок, отдыхают на море. Загорают на пляже, выбирают покупки в магазине и блюда в ресторане, ловят такси, гуляют по набережным, меняют валюту, ссорятся, играют, купаются и даже немножко читают вслух роман «Дар» (фрагмент, где Васильев чешет одним пальцем большую бородатую щеку). Чуткая техника прилежно фиксирует эти брызги «дискурса отдыха» (как я сам выразился бы несколько лет назад), а также — плеск волн, шорох дождя и автомобильных шин, гул ресторана, музыку из далеких магнитофонов, стук какого-то случайного ремонта, вилок о тарелки, рюмок друг от друга, ладоней о мяч, плач детей, бормотание болгар, пение птиц.
В общем, это можно рассматривать как аудиоаналог семейного фотоальбома или домашней же видеосъемки. Только сохраняется на добрую-долгую память не картинка, а звук. Память становиться переносной — гуляя по городу или катаясь в метро, ты не будешь держать перед глазами фотографию, но вполне можешь зарядить в плеер звуки игры в преферанс на поморском побережье. Память становится фоновой — если ты смотришь видео, это является главным твоим делом, прошлое заслоняет настоящее, а аудиозапись журчания воды в туалете ресторана «Кошарите» может мурлыкать в углу, пока ты стираешь пыль или чистишь картошку, и две твои жизни — вчерашняя и сегодняшняя — присутствуют у тебя в сознании одновременно…
Конечно, это не искусство. Это гораздо более серьезная вещь — культура. Способ организации сувениров, смыслов и свободного времени. «Качество жизни». Компакт издан тиражом в 200 экземпляров, будет роздан приятелям и не претендует на особую эстетическую значимость вне приятельского круга.
Впрочем, как сказать… Я включил пластинку, чтобы переписать несколько реплик для этой заметки, но уже на четвертой или пятой дорожке (всего их 22, продолжительностью от 53 секунд до шести с лишним минут) вдруг облился слезами. Ладно бы над высоким вымыслом — над идиотской беседой в обменном пункте. А скорее — над фантомом собственных вымыслов, которые посещают меня всякий раз, когда я собираюсь с женой и детьми в путешествие, предвкушая неторопливые беседы за обеденным столом, ровное гудение чужой речи вокруг и солнечного зайчика, прыгающего по скатерти… И звон бокалов, и клаксон спешащей мимо почтовой кареты. И этот волшебный момент никогда не удается зафиксировать, пока он длится. Всегда что-то сбивает: дорожные размолвки, каприз ребенка, туристическая суета, физиологические желания, боль головная, бог знает что. Этот волшебный момент спокойствия и взаимной любви всегда существует до (как предвкушение) или после (как воспоминание), но никогда не проживается наяву. Слеза стекает по щеке и падает на киборд: прямо на букву Ю.
Трудно, конечно, утверждать, что записи этой глупой болтовни и случайных шумов повседневности способны тронуть еще кого-то. Дубичев мой старый друг, и я могу представить, как они с женой Ксенией включают в темноте перед сном диск памяти и вздыхают, обнявшись; но ведь нам же было хорошо, слышишь, как хорошо, слышишь, как звенела вилка о тарелку; почему же мы тогда ссорились всю поездку, почему же мы вообще ссоримся? Но, так или иначе, я вижу в этом диске великий урок культуры быта: качественные красивые вещи следует создавать для себя и близких, а не для истории и не для Мировой Души. Культур-мультуры слишком много: нельзя, как говориться, объять баобаба. Решающее значение приобретает интимность выбора и контакта. Чтобы культура на пути к потребителю не остыла, не утонула в ста разноцветных застежках-одежках, не вильнула налево, почувствовав запах паленых баксов, ее следует передавать из клюва в клюв, как одна птица передает другой — червяка.
Дубичев работает имиджмейкером и консультантом при разных политических движениях, все время напевает под нос тра-ля-ля, сочиняет сказки про зайца Пуса и вообще крайне ценит культуру ближайшего круга, ту, что находится на расстоянии вытянутой руки: чтобы, скажем, кот не драл мебель и был при этом удовлетворен устройством универсума, Дубичев построил ему огромный релаксатор из обитой мягким доски. Живет он в Екатеринбурге. Получив там от него в подарок 27 мая описываемый диск, я вернулся в Москву и 29 мая попал на празднование тридцатитрехлетия к другому уральцу, проживающему ныне в столице киноведу Сергею Анашкину.
И опять наткнулся на сильный образец хоум-арта: искусства не на продажу, а для себя и для своих. У Анашкина на стене висит русский текст дрампоэмы «Медея» некоего знаменитого немецкоязычного автора. Уже несколько месяцев Анашкин учит эту «Медею» наизусть. К тридцатитрехлетию выучил примерно треть текста. Залез на стул, как детсадовец, и минут пятнадцать декламировал выученное нам, шестерым гостям, выпучивая глаза, вращая руками-ногами, корча рожи, меняя интонацию и тембр, в общем — впечаление произвел нешуточное.
Может быть, именно так и выглядит высокое искусство в эпоху тотальности рынка и средств коммуникации: как принципиально локальная практика, подразумевающая помимо смыслов, содержащихся в сообщении, еще и теплоту способов его передачи.
2. Журнал «Корея» (№2, чучхе 87) и большая створчатая ширма со стихами
Но мир, увы, по-прежнему полон тотальных претензий. В очередном номере главного журнала КНДР самое занятное — дата. В Северной Корее введено новое летоисчисление. Мир возник вместе с товарищем Ким Ир Сеном, 15 апреля 1911 года. Поэтому сегодня у наших восточных друзей не 1998, а 87 год эпохи чучхе.
Внутри журнала все обычно. Упомянута и даже сфотографирована одна роскошная ВЕЩЬ СО СЛОВАМИ: «В связи с выдвижением великого руководителя Ким Чен Ира на пост Генерального секретаря ТПК ЦК «Ханминчжона» преподнес ему знамя и БОЛЬШУЮ СТВОРЧАТУЮ ШИРМУ СО СТИХАМИ в дар.
3. Библиографическая редкость: выпуск «НГ-Exlibris» от 27 мая
Именно 15 апреля, когда начался 87 год эпохи чучхе, вступил в России в действие новый закон об обороте наркотиков, грозящий тюрьмой пяти миллионам россиян (именно столько народу, по мнению властей, хоть раз держало в руке папиросу с марихуаной, а этого почти достаточно, чтобы швырнуть вас в ГУЛАГ, если, конечно, вас не прибьют раньше в КПЗ) и запрещающий писать что бы то ни было о функционировании в природе этих веществ и их прекурсоров (так прямо и написано: прекурсоров), а также объяснять, чем один наркотик отличается от другого, т.е. сообщать обществу правдивую информацию.
А «НГ-Exlibris», книжное приложение к «Независимой газете», выходит двумя выпусками: маленьким тиражом в среду (этот выпуск рассылается подписчикам) и большим в четверг (в качестве второй тетрадки «НГ»). 27 мая, в среду, полоса «Масскульт» очередного номера содержала два текста. Сверху стояла большой и довольно путаный очерк о Хантере Томпсоне, чьи «наркотические» сочинения готовятся к выходу по-русски. Внизу стояло очень, напротив, внятное интервью с Алексом Керви, переводчиком Томпсона. Керви с первых строчек конкретно нападал на новый закон («мы вступили в новый период конфронтации, культурного насилия и беспредела»), а потом долго перечислял имена писателей, сочиняющих «фармакологическую литературу» и названия их книг. Книг, которые по чучхейскому закону должны быть запрещены в России (наряду, впрочем, с Пелевиным и с теми страницами «Анны Карениной», которые посвящены опийной зависимости героини). Из интервью кое-что вычеркнули (призыв к легализации марихуаны и т.д.), но напечатали.
Потом, однако, кто-то объяснил главному редактору, что газета с гордым титулом «Независимая» не имеет право критиковать закон, принятый родной Думой: тем более, что критикуя закон, она автоматитчески его же и нарушает. Разгорелся скандал. Большую статью о Томпсоне в виду ее тягомотности никто не прочел, но интервью из четвергового номера выкинули. Было сообщено также, что сотрудник Фальковский, готовивший полосу к печати, должен быть уволен.
Пока Главный не подписал приказ, товарищи по редакции стали спасать Фальковского, отряжая его на интервью с К. Азадовским, выпустившим только что в издательстве «НЛО» переписку М. Азадовского с Ю. Оксманом. Дескать, сделает Фальковский безобидный материал по тихому филологическому сюжету, его и простят. Фальковский с большой неохотой пошел к Азадовскому, два часа беседовал с ним о скучных филологических материях, а уже перед уходом интервьюируемый вдруг сообщил, что сидел в лагерях. «За что?» — спросил журналист Фальковский, радуясь, что герой не только филолог, но и, очевидно, диссидент: хоть какая-та приманка для читателя. Азадовский же ответил бурной тирадой, в центре которой фигурировали подкинутые злодеями-комитетчиками «два несчастных грамма анаши»…
— И что мне делать? — жаловался Фальковский, когда я встретился с ним в последний день мая на Тверском бульваре, дабы взять крамольный номер «Экслибриса», — Я напишу про анашу, а они скажут, что я издеваюсь и точно уволят. Но они ведь сами меня послали, я отказывался…
Вопросы на засыпку. Как поступил журналист Фальковский? Вставил ли он в интервью с филологом Азадовским синтагму «два грамма анаши»? Появилась ли эта синтагма в газете? Уволили ли после этого Фальковского из редакции «НГ»?
Когда я сдаю свои заметки в печать, ответы на эти вопросы еще неизвестны.
ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ “НЛО”
Издательство “Новое литературное обозрение” выросло из недр журнала “Новое литературное обозрение” (теория и история литературы, критика и библиография) и логически продолжает культурную политику, проводимую журналом: объективное освещение современного состояния русской литературы и культуры, осмысление актуальных проблем русской культуры в мировом контексте, пересмотр устарелых категорий отечественного культурного сознания, сочетание высокого профессионализма с пафосом просветительства.
В согласии с поставленными задачами в издательстве развиваются следующие направления:
ТЕОРИЯ – труды современных ученых по литературоведению, философии, культурологии, искусствознанию, сборники научных статей, работы отечественных и зарубежных классиков литературоведения.
ИСТОРИЯ – монографии отечественных и зарубежных историков, посвященные осмыслению важнейших событий и личностей в истории, мемуары деятелей литературы и культуры.
ПРАКТИКА – художественные, публицистические, учебно-образовательные издания. В художественной серии особое внимание уделяется переводам малоизвестной западной классики и современной словесности.
В серии «Научная библиотека» — первой серии издательства — вышли труды известных филологов и культурологов М. Гаспарова, И. Смирнова, А. Эткинда, М. Ямпольского, И. Паперно, Н. Богомолова, уникальная по своей культурной значимости книга «Неизданный Федор Сологуб» и ряд других работ, интересных не только ценителям изящной словесности, но и педагогам, историкам, студентам и всем, интересующимся историей и теорией культуры.
В серии «Россия в мемуарах» вышли книги «История жизни благородной женщины», «Воспоминания пропащего человека», «Секретные записки о Росии» и другие мемуары, позволяющие с разных точек зрения взглянуть на реалии дореволюционной жизни. Книги этой серии наверняка заинтересуют и педагогов, и школьников, и студентов.
В «Художественной серии» публикуются авторы, кого традиционно причисляли к «другой литературе», к андерграунду — Д.А.Пригов, А.Сергеев, Г.Сапгир… И хотя сегодня они получили заслуженное признание, их «нестандартные» тексты продолжают волновать и вдохновлять благодарного читателя.
В «Исторической серии» вышли книги шведского историка П.Энглунда «Полтава» и финского литератора В. Мери «Карл Густав Маннергейм — маршал Финляндии», позволяющие взглянуть на отечественную историю с «другого берега» и существенно дополняющие вроде бы знакомый исторический ландшафт.
В этом году НЛО подготовило несколько новых серий: «Летописи жизни и творчества писателей» (вышла первая книга о Е. Боратынском), «Критика и эссеистика» (кроме изданной работы Букеровского лаурета Гольштейна в нее войдут критические заметки А. Немзера, эссеистический сборник М. Харитонова и многие другие книги), «Филологическое наследие» (в начале мая появилась первая книга этой серии — том переписки двух крупнейших отечественных филологов М.Азадовского и Ю.Оксмана).
«Новое литературное обозрение» представляет недавно изданные книги
:Летопись жизни и творчества Е. А. Боратынского. 1800-1844. Составитель А. М. Песков. 488 с.
Эта книга является опытом хронологической систематизации всех известных к сегодняшнему дню фактов жизни и творчества великого русского поэта Е. А. Боратынского. Более половины из 1400 дат Летописи — это даты либо уточненные, либо впервые введенные в научный оборот. Зафиксированы все документально подтверждаемые случаи общения Боратынского с А. С. Пушкиным, А. А. Дельвигом, П. А. Вяземским, В. А. Жуковским, И. В. Киреевским и другими писателями первой половины XIX века. В Летопись включены полные тексты всех известных к настоящему времени писем поэта.
Ямпольский М. Беспамятство как исток (Читая Хармса) («Научная серия)
388 с.
Именно ясность текстов Хармса и в то же время их загадочность побудила автора — известного культуролога и литературоведа — посвятить свое исследование поэтике, философским истокам и культурному контексту творчества писателя. Все то, что в раннем авангарде служит магическому преображению действительности, у Хармса используется для деконструкции самого понятия « действительность» или для критики миметических свойств литературы. Автор читает Хармса, но это творческое чтение , или, иначе, « свободное движение мысли внутри текста» , позволяет ему сделать важные наблюдения и выводы, касающиеся не только творчества Хармса, но и искусства ХХ в. в целом.
« Существованья ткань сквозная…» Борис Пастернак. Переписка с Евгенией Пастернак (дополненная письмами к Е. Б. Пастернаку и его воспоминаниями). 592 с.
Переписка Бориса Пастернака с первой женой составлена его старшим сыном и сопровождается его воспоминаниями об обстановке, в которой протекала семейная жизнь родителей. Лирическая высота любовной трагедии не снижена переданными в письмах тяжестью нищенского быта коммунальной квартиры 1920-х гг. и трудностями свободной творческой работы писателя и художницы, которые стали в конце концов причиной их расставания в 1931 г. Мучительные годы бездомности и взаимных обид, пережитые обоими, позволили им вскоре построить свои отношения по -новому, на основах глубокого доверия и дружбы, которые они пронесли через всю жизнь. В их переписку естественным образом включается взрослеющий сын, восстанавливающий в памяти свои разговоры с отцом, совместные занятия и прогулки, и волею судеб ставший в наше время биографом и издателем отца.
Вл. Пяст. Встречи («Россия в мемуарах»). 416 стр.
Это переиздание вышедшей в прошлом году книги. В книгу Владимира Алексеевича Пяста (1886—1940) -— поэта, переводчика, мемуариста — вошли его воспоминания « Встречи» (1929) о петербургском литературном быте эпохи символизма и акмеизма (« Среды» Вяч. Иванова, редакция « Аполлона» , Цех поэтов, кабаре « Бродячая собака» и т. п. В книге даны яркие портреты как ключевых фигур литературы того времени (А. Блок, А. Белый, В. Брюсов, Н. Гумилев, М. Кузмин, В. Розанов, Ф. Сологуб и др.), так и многих литераторов второго и третьего ряда. В качестве приложения помещенв статьи Пяста о Блоке, Брюсове, Белом и Вяч. Иванове, а также его автобиографическая « Поэма в нонах» . Существенно дополняет книгу обширный комментарий, включающий цитаты из мемуарных и эпистолярных источников, многие из которых публикуются впервые.
Н. Букс. Эшафот в хрустальном дворце. О русских романах Владимира Набокова. (“Научная библиотека”). 208 стр.
Исследование французского литературоведа посвящено шести романам русского периода в творчестве В. Набокова (« Король, Дама, Валет» , « Камера обскура» , « Приглашение на казнь» , « Машенька» , « Подвиг» и « Дар» ). Рекомендуем преподавателям литературы.
М.К.Азадовский и Ю.Г.Оксман. Переписка (“Филологическое наследие”)
В книге представлен сохранившийся корпус переписки двух выдающихся ученых-филологов, историков русской литературы и общественной мысли — Марка Константиновича Азадовского (1888 — 1954) и Юлиана Григорьевича Оксмана (1895 — 1970). Письма охватывают 1944 — 1954 гг. (от возвращения Оксмана с Колымы до смерти Азадовского), драматическое десятилетие советской истории, когда диктат сталинского режима более всего был направлен на идеологию и культуру (ждановские постановления по литературе и искусству, борьба с «низкопоклонством и космополитизмом»). Научная и литературная тематика тесно сплетена в письмах с обсуждением общественных проблем, трагических поворотов в судьбе русской интеллигенции.
Письма снабжены обширным научным комментарием, являющимся уникальным путеводителем по истории отечественной науки послевоенных лет. В издании впервые воспроизводится большое число фотоматериалов из частных и государственных архивных собраний. Издание адресовано филологам, историкам, политологам, специалистам по истории науки и общественной мысли.
В июне 1998 года в издательстве «НЛО» вышли следующие книги:
М.А. Дмитриев. Главы из воспоминаний моей жизни («Россия в мемуарах»). 752 стр.
Впервые публикуемая книга не уступает по своим литературным и познавательным достоинствам лучшим образцам русской мемуарной прозы. Пытливый и цепкий взор автора запечатлевает усадьбу симбирского помещика и московский благородный пансион при университете, а затем и сам университет 1810-х гг., московский театр 1820-х гг., суд и уголовные процессы того времени, литературную жизнь 1820-1840-х гг. Несколько глав посвящены рассказу о смерти Александра I, восшествию на престол Николая I, коронации и коронационных торжествах, деятельности тайной полиции. Блестящие антиславянофильские и антинигилистические эскапады перемежаются у Дмитриева с живым изложением событий. Всевозможные подробности, анекдотические детали, литературно-бытовые коллизии привлекают внимание автора. Нередко мемуарист поднимается до высот литературно изысканного злословия. Тогда его характеристики делаются разяще-отточенными и приобретают свойства мастерски написанного памфлета. Мобилизуя все ресурсы своего злоязычия, автор рисует хрестоматийные и неизвестные лица. Среди персонажей книги: П.А. Вяземский, С.Т.Аксаков, П.Я. Чаадаев, С.Н. Глинка, М.П. Погодин и многие другие деятели отечественной культуры, о которых сказано много хороших и не очень хороших слов. Веселая, скандальная, богатая материалом книга, живо воссоздающая колорит исторической эпохи.
А. Строев. Те, кто поправляет фортуну. Авантюристы Просвещения. (« Научная библиотека» ) 400 стр.
Книга, подготовленная в Отделе классических литератур Европы и сравнительного литературоведения ИМЛИ РАН, посвящена знаменитым литераторам, побывавшим в XYIII в. в России: Казанове, Калиостро, д’ Эону, Бернардену де Сен Пьеру, Чуди, Фужеру де Монброну, братьям Занновичам и др. Поскольку искатели приключений сознательно превращают свою жизнь в произведение искусства, их биографии рассматриваются как единый текст и сопоставляются с повествовательными моделями эпохи. Путешествуя в социальном, литературном и географическом пространстве, авантюрист соблазняет общество и преобразует мир, предлагая планы утопических государств.