Опубликовано в журнале Новая Русская Книга, номер 2, 2002
Пучшее эссе о Саше Кондратове – Сэнди Конраде – написал Лёша Лосев: “Homo ludens умер”. Эссе было опубликовано в конце 90-х в журнале “Звезда” и в книге: Лев Лосев. Собранное. Екатеринбург, 2000.
Постараюсь, не повторяя Лосева, рассказать о Сэнди то, что вспомню.
Воспоминание начала 60-х: соседка по коммунальной квартире в доме Оливье, где когда-то жил Пушкин, на наше шумное поведение угрожает вызвать милицию. Из нашей комнаты появляется Саша Кондратов в милицейской шинели с погонами и спрашивает: “У кого проверить документы?” Он тогда ради ленинградской прописки числился, по его определению, в “школе младшего сыщика”.
Воспоминание моей жены Аллы Коврижных конца 50-х: лекция в одной из аудиторий филологического факультета ЛГУ. Дверь в коридор приоткрыта. В щели виднеется ухо. Это Саша Кондратов слушает лекцию. В отличие от полноправных студентов он не пропускает ни слова.
Саша был младшим братом Эдуарда Кондратова – студента филфака, вместе с Мишей Красильниковым и Юрой Михайловым участвовавшего в описанном “Комсомольской правдой” хеппенинге “Трое с гусиными перьями”, состоявшемся в день смерти (памяти) Кирова в разгар антисемитской кампании в аудитории филфака. Трое пришли на лекцию в рубахах, подпоясанных ремнями, и в сапогах, достали чернильницы и гусиные перья и стали записывать. В перерыве вынули деревянные миски, накрошили в них хлеба и луку, залили квасом и стали хлебать тюрю деревянными ложками, распевая “Лучинушку”. Участников этой ехидной суперрусофильской акции исключили из комсомола и университета и восстановили только после смерти Сталина.
Начав в 60-е писать стихи, Саша погружался в литературу постепенно всё глубже, не оставляя, впрочем, почти ни одного человеческого занятия без внимания и совершенствования.
После школы милиции он поступил в институт физкультуры имени Лесгафта. Он пробегал 100 метров почти за 11 секунд. В те годы это время было близко к мировому рекорду.
Летом 65-го или 66-го Миша Красильников после отсидки в Мордовии за очередной хеппенинг (7 ноября 1956 года на Дворцовой площади, где он кричал: “Да здравствует кровавая клика Тито-Ранковича!”, а все кругом кричали: “Ура!”) пригласил меня обмыть его летнюю стипендию в ресторан “Чайка”, известный также под названием “У евреев”. Миша твёрдо делал очередной заказ: “Две бутылки водки и одну порцию килек, пожалуйста!” Официант переспрашивал: “Может быть одну бутылку водки и две порции килек?” “Нет, — отвечал Миша, — одну порцию и две бутылки”. Саша Кондратов появился “У евреев” в середине обмывания. Он сказал, что не будет обмывать, потому что завтра собирается пробежать стометровку быстрее чем за 11 секунд. В результате мы с трудом доставили его, пьяного в дым, домой, экономя деньги, чтобы не потратить последние на такси. Назавтра Саша пробежал стометровку быстрее чем за 11 секунд. Больше никогда в жизни ему это не удавалось.
Я встречал Сашу один-два раза в год и знал о том, что он пишет и чем занимается, по рассказам общих знакомых. В 1973 я заехал в Ригу к жившему уже там Мише Красильникову. Он спросил, не хочу ли я на ночь почитать Кондратова, и поставил возле моей кровати стопку отпечатанных на машинке книжечек высотой едва ли не выше кровати. Я бы не смог эту стопку прочесть за 365 ночей. Саша сам перепечатывал свои стихи и прозу в маленькие, полстраницы формата, книжечки в нескольких экземплярах.
Костя Кузьминский тогда ещё не пустил в обиход название “Филологическая школа”. Да и знал ли он, что ни Саша Кондратов, ни я никогда не были студентами филфака? Мы встретились на заседаниях университетского ЛИТО на филфаке в 55 году и познакомились и с Красильниковым, и с Михайловым, и с Серёжей Кулле, и с Мишей Ерёминым, с которым, правда, я был одноклассником ещё в школе, и с Лёшей Лосевым и со многими другими замечательными и в будущем знаменитыми людьми.
Но Миша Красильников с радостью считал Сашу Кондратова едва ли не лучшим наследником любимого Мишей футуризма начала века. Саша, действительно, испробовал едва ли не все приёмы русского футуризма. Он писал целые поэмы палиндромическим способом, поэмы, где рифмовалось каждое слово и т.п. Этими приёмами написаны циклы “Борщский флот”, “Памятники русской литературы”, “Памятники мировой литературы”, исторические поэмы и многое другое, вошедшее в более чем двадцать стихотворных книг, составленных самим автором.
Кроме того, он переложил современным, часто авангардным стихом русский фольклор, индийские веды и исландскую Эдду. Перечисление всех его стихотворных произведений заняло бы очень много строк. Не меньше бы заняло перечисление его прозаических творений. Начать с того, что он первый сделал перевод “Тропика Рака” Генри Миллера, выгодно отличный от оригинала, и написал несколько вещей в прозе, невероятных для советской и русской прозы того времени.
Сотрудничество с академиком Колмогоровым, другими научными знаменитостями привело к тому, что он защитил диссертацию кандидата филологических наук по теме дешифровки старинных письменностей с применением электронных машин. Гидрометеоиздат одну за другой издавал его книги о поисках Атлантиды, о дешифровке письменности Майя, о других древних культурах и цивилизациях. В свои 50 лет он написал и издал больше 50 таких книг. Но стать членом Союза Советских писателей никогда не пытался.
Его научные интересы сочетали теорию и практику. Если он интересовался индийской культурой, то считал необходимым овладеть и практикой. Он мог делать все асаны йоги, что охотно демонстрировал.
В конце 70-х – начале 80-х некоторые стихи и проза Кондратова-Конрада появились в парижском журнале “Эхо” и в “Голубых лагунах” Кости Кузьминского. Как эти вещи попадали на Запад? Думаю, так же, как и другой советский самиздат: в багажах эмигрировавших поклонников или редких западных славистов, бывавших в Питере и Москве. Хотя я помню, что какие-то свои произведения Саша послал почтой Доктору Салазару, тогда диктатору Португалии. Но вряд ли Доктор мог читать на русском.
Только очень мощный журнал или издательство могут задаться проектом опубликовать всё написанное Кондратовым: Мы с Лёшей Лосевым издали на свои деньги четыре стихотворные книги, составленные самим Сашей. У меня хранится ещё десяток его книг, подаренных им за несколько лет до смерти. Главная трудность — набрать тексты, не меняя ни одной буквы и ни одного знака.
Незадолго до смерти Саши мы с ним посидели в Джазовой филармонии Голощёкина с бутылкой спирта Ройял. Саша никогда не пробовал заниматься музыкой, насколько я знаю, но слушать джаз любил страстно.
Его смерть — логичное завершение сашиной алогичной жизни. Соседи по коммуналке, заметив необычайную бледность, предложили вызвать для Саши скорую. Но он сказал, что для йога его уровня любая болезнь — пустяк. Он справится сам. К утру он умер от прободения язвы желудка.
На его похоронах был конвой казаков с лампасами: Саша гордился, что в его жилах течёт казацкая кровь. Присутствовал и священник коптской православной церкви. Саша, отчасти буддист, считал хорошими все религии, независимо оттого, что знал: бывают не очень хорошие церкви.
Я надеюсь, что творения Конрада-Кондратова рано или поздно будут опубликованы полностью и каждый читающий увидит, что соцарт, концепт и другие, не слишком давно возникшие массовые увлечения, были в творениях Конрада ещё до появления этих литературных терминов.
В отличие от американского Джозефа Конрада, который, кажется, успел всё написанное опубликовать до смерти, русский Сэнди Конрад ещё долго будет бежать по типографиям и издательствам, чтобы удивить читателей давно написанными новинками.