Опубликовано в журнале Новая Русская Книга, номер 2, 2002
И.Сурат, С. Бочаров
Пушкин: Краткий очерк жизни и творчества
М.: Языки славянской культуры, 2002 (Studia philologica. Series monor). 227 с. Тираж не указан.
Книга выросла из статьи, заказанной авторам для биографического словаря “Русские писатели. 1800–1917”. Писать такую статью/книгу – предприятие отчаянно смелое в силу того (это авторы понимают и прямо говорят об этом), что адекватно исполнить его едва ли удастся. Вообще в справочно-энциклопедических пособиях писать о персонах типа Пушкина практически невозможно. (Нужно ли? – другой вопрос: широкий читатель в руки книжку не возьмет, а специалист и без того знает, куда обратиться за справками о Пушкине). И потому, что это практически невозможно, к работам такого рода следовало бы быть предельно снисходительным.
Однако один из авторов И. З. Сурат защитила не так давно докторскую диссертацию “Личный опыт в лирике Пушкина и проблема построения биографии поэта” (МПГУ, январь 2002), в которой прямо пишет о необходимости решения этой задачи. Но написание биографии значительно более проблематично, нежели написание хорошей постановочной статьи, поскольку выдать концепцию – это одно, а воплотить ее в материале – совсем другое. Поэтому в данном случае мы имеем возможность приглядеться к тому, как реализуется один из важнейших проектов современной науки. Наш интерес особенно подогрет тем, что И. З. Сурат является давним оппонентом Ю. М. Лотмана как автора пушкинской биографии (“небольшое по объему пособие для учащихся, не претендующее на фундаментальность и полноту”) и видит в книге Ю. М. Лотмана только реализацию более поздней его декларации: “Я хотел рассмотреть биографию как объект семиотической культурологии” (Сурат И. Пушкин: биография и лирика: Проблемы. Разборы. Заметки. Отклики. М., 1999. С. 43). Но, во-первых, в книге этой можно увидеть и нечто иное, в частности, противостояние человека напору жизненных обстоятельств и глубокое решение проблем соотношения биографии и творчества, а во-вторых, подобные обвинения можно отнести будет и к книге И. З. Сурат и С. Г. Бочарова, ибо любая концептуальная работа наделена, и это ее положительное свойство, известной заданностью.
Вообще книга хороша: краткая, точная, ясная и проч. (при желании каждый читатель может уточнить и откорректировать список эпитетов). В книге я нашел несколько свежих и ярких трактовок, ряд точных формулировок, под которыми готов подписаться и сам. И поэтому, как “опыт сжатой творческой биографии Пушкина” (издательская аннотация), ее можно было бы рекомендовать студентам: это то же самое “небольшое по объему пособие для учащихся, не претендующее на фундаментальность и полноту”, как и книга Ю. М. Лотмана. Но я, как старый вузовский преподаватель, рекомендовав ее студентам, почти на каждой странице дал бы свои поправки и уточнения. Думаю, что многие мои коллеги поступили бы сходным образом.
Насколько полно в книге изложены факты, можно судить по следующему. В ней нет, например, упоминания о смерти Василия Львовича, дяди поэта. А ведь этот дядя, сам поэт, член Арзамаса (я не говорю о значении всех этих коннотаций в восприятии образа В. Л. Пушкина), умер как раз летом 1830 г., что значительно изменило материальное положение семьи, важное для Пушкина накануне свадьбы. И практически ничего не сказано в книге об отношениях Пушкина с родителями – а они сложны и противоречивы, определяя при этом его лирику и сказки. В книге более чем общо говорится о характере отношений Пушкина с А. П. Керн: в 1829 г. в Петербурге Пушкин “встречается с Анной Керн” (с. 91). Между тем между ними была не только любовная интрига, но Керн на свадьбе О. С. Пушкиной и Н. И. Павлищева была посаженной матерью, а Пушкин – посаженным отцом.
Есть в книге прямые ошибки: “с 22 октября по 4 или 5 декабря 1828 г. Пушкин проводит в Тверской губернии, в имении Вульфов Малинники, выезжая оттуда в окрестные имения Павловское и Берново и город Старицу” (с. 91). Но Пушкин в этот период не посещал Старицу, а провел в ней Крещенье 1829 г. Еще: “В Болдине Пушкин <…> разыскал в своей старой тетради запись сказочного сюжета, сделанного в Михайловском со слов Арины Родионовны, <…> и написал на ее основе стихотворную “Сказку о попе…”” (с. 124). Но Пушкин, как известно, в Болдино не возил свои рабочие тетради.
Есть в книге и повторение общих мест. Наиболее близкими друзьями Пушкина в Лицее названы Дельвиг, Пущин и Кюхельбекер (с. 13), что едва ли справедливо по отношению к последнему и есть дань школьной традиции. И опять штамп про “царивший в Лицее культ творчества” (с. 14), ибо культа этого было в Лицее ничуть не больше, чем в любом другом заведении того времени: образование вообще было гуманитарным. Сюда же – утверждения, что “важнейшим биографическим событием эпохи его человеческого созревания стала ода “Вольность”” (с. 19), а “поэма <“Руслан и Людмила”>, не став этапом внутреннего, душевного развития Пушкина…” (с. 22). Это все восходит еще к Белинскому и крепко затвержено на школьной скамье. Каждый, конечно, может судить по-своему, но если с современной точки зрения “Руслан” не входит в круг выигрышных пушкинских произведений, это вовсе не значит, что сам поэт ничего не выиграл в процессе ее создания. К сожалению, в рамках рецензии не могу перечислить то многое, что именно он выиграл и обрел, но одно – манеру свободного повествования, без которой не было бы “дали свободного романа” (а это проблема не собственно формальная) – не назвать за совершенной очевидностью нельзя.
Свобода интерпретации отдельных произведений в работе подчас слишком произвольна, так что кажется чисто вкусовой. “Сказка о попе” и “Сказка о медведихе” названы “опытами прямой имитации произведений народного искусства” (с. 125). Это звучит несколько уничижительно на фоне оценки “Сказки о царе Салтане” – “авторская лирическая сказка” (с. 146). А ведь сатира на “русский авось” и отражение мира людей в мире животных является не имитацией сказочных мотивов, а принадлежностью авторской (пусть не вполне лирической) сказки. Так же не повезло и циклу “Песни западных славян”, которые объявлены “не собственно лирикой, а циклом авторизованных переводов и подражаний” (с. 183). Как странно слышать это про такие стихи, как “Похоронная песня Иакинфа Маглановича”, “Влах в Венеции”, “Соловей”, “Конь”! Если авторы не подобрали к ним ключа, это не значит, что Пушкин как автор “Песен” отличался от Пушкина – автора “Странника”.
Авторы пристрастны не только к пушкинским произведениям, но и к своим коллегам. Им, положим, не нравится Ю. М. Лотман (см. выше) и нравится В. С. Непомнящий, поэтому описание “Осени” будет построено следующим образом: “По видимости это “прозаическая картина” (ссылка на Лотмана. – М.С.) <…> но за видимой простотой текста проступает вмещенное в отрывок “целостное знание о мире” (ссылка на Непомнящего. – М.С.)” (с. 150), – хотя все отлично понимают, что Ю. М. Лотман в своем анализе “Осени” вовсе не сводил стихотворение к такой оценке. По той же самой причине, справедливо говоря о проблематике “Капитанской дочки” и ссылаясь при этом на многие достойные работы, авторы ни разу не упомянули принципиальную работу Ю. М. Лотмана. Примерно то же явление мы видим и при описании “последнего художественного произведения Пушкина” (с. 217) “Последний из свойственников Иоанны д’Арк”: при ссылках на Д. Д. Благого и А. Г. Битова нет ссылки на статью С. А. Фомичева, которая так и названа “Последнее произведение Пушкина” (Русская литература. 1987. № 3). Однако энциклопедическая статья/книга, претендующая на обобщение материала, не должна быть пристрастна. Можно понять фактические ошибки: их не так много и кто без греха. Их как раз очень легко исправить, указав студентам на полях. Но гораздо труднее объяснить студенту, почему уважаемые коллеги небрегут самим принципом коллегиальности, которому ты сам его учишь методом ссылок и сносок.
Мне трудно сказать, насколько концептуальна новая биография Пушкина, т.е. насколько удалась сверхзадача авторов. С моей точки зрения, книга Ю. М. Лотмана отвечала этой сверхзадаче в гораздо большей степени.
М. Строганов
Тверь