Опубликовано в журнале Новая Русская Книга, номер 2, 2002
А. С. Пушкин
Тень Баркова:
Тексты . Комментарии . Экскурсы.
Изд. подгот. И. А. Пильщиков и М. И. Шапир.
М.: Языки славянской культуры, 2002. (Серия: Philologica russica et speculativa; Т. II).
497 с. Тираж 1000 экз.
Пошутив как-то раз, что “первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будут полное собрание стихотворений Баркова”, Пушкин оказался неплохим пророком. Сочинения г-на Баркова и иже с ним (а по замечанию Пушкина, под именем Баркова ходили все похабные рукописи) за последние годы издавались неоднократно, но вряд ли Пушкин мог предвидеть, что в ряду авторов пробившейся к печатному станку порнографической литературы рядом с именем Баркова прочно займет место его собственное имя. Речь идет о традиционно приписываемой Пушкину непристойной балладе “Тень Баркова”. Текст этой баллады, не вошедшей ни в одно собрание сочинений поэта, как справедливо указывают издатели рецензируемой книги на первой же странице, “массовые коммерческие издания растиражировали под именем Пушкина в десятках тысяч экземпляров”. Новое издание “Тени Баркова” не такое, оно “преследует сугубо академические цели, не только историко-литературные, но и теоретико-методологические”. “Оно задумано как первый опыт осуществления текстологической программы, призванной обеспечить максимально возможную аутентичность литературных памятников” (с. 7–8). Скажем сразу, что эти заявления — не громкие слова. Перед нами, действительно, тщательно подготовленное научное издание, качество которого само по себе отметает всякие сомнения в компетенции, широкой эрудиции и филологическом опыте издателей. Все-таки, кому много дано, с тех много и спрашивается.
Первый вопрос, встающий в связи с “Тенью Баркова”, — вопрос об авторстве — И. А. Пильщиковым и М. И. Шапиром практически не рассматривается. Издатели целиком доверяются здесь мнению М. А. Цявловского, который посвятил “Тени Баркова” специальное исследование (1930—1931; полностью впервые опубликовано И. А. Пильщиковым, М. И. Шапиром и Е. С. Шальманом в 1996 г. в журнале “Philologica”; с дополнительными примечаниями Пильщикова и Шапира перепечатано в разделе “Комментарии” рецензируемой книги). Цявловский уверенно атрибутировал балладу Пушкину. “Доводы Цявловского, — замечают издатели, — однако, убедили не всех; скорее всего, не убедят и наши: если сердце не хочет верить, разум бессилен его заставить” (с. 14). В определении авторства текста голос сердца — вещь, разумеется, важная, но явно недостаточная. Доводы же Цявловского следует сегодня взвешенно пересмотреть.
Вопросами псевдопушкинианы никто из ближайших коллег Цявловского вплотную не занимался, непопулярна была эта сфера и у последующих поколений пушкинистов. Так укрепилось мнение, что вопрос о “Тени Баркова” изучен и “закрыт”1 .
Между тем, все лексические, фразеологические и ритмико-синтаксические параллели “Тени Баркова” с лицейскими стихами Пушкина, к которым прибегает Цявловский, имеют статус лишь косвенных аргументов. Единственным, правда очень серьезным, доводом в пользу возможного авторства Пушкина было и остается свидетельство Гаевского в статье 1863 г. Гаевский, по-видимому, должен был черпать информацию от товарищей и соучеников Пушкина по Лицею. Однако в отличие от других случаев информация, сообщаемая Гаевским о “Тени Баркова”, “повисает в воздухе”, не получив никакого другого подтверждающего свидетельства, которое бы шло от пушкинского окружения2 . Следует отметить также, что Гаевский вроде бы по прошествии нескольких лет отказался от своей атрибуции. П. А. Ефремов, рассказывая о найденной им тетради со списками эротических произведений, в числе которых была и “Тень Баркова”, пишет: “Эту тетрадь я отдал В. П. Гаевскому, а он и сам уж встретил меня отказом от своего прежнего предположения” (Пушкин А. С. Соч. / Под ред. П. А. Ефремова. СПб.: Изд. А. С. Суворина, 1905. Т. 8. С. 18; Пушкин А. С. Тень Баркова… С. 171). Из приведенной фразы, кажется, следует, что, вопреки утверждению Цявловского, Гаевский изменил свое мнение самостоятельно, независимо от позиции Ефремова. “…Голословного утверждения Ефремова, что “баллада Пушкину не принадлежит”, оказалось достаточным, чтобы никто из редакторов не только не включал ее в собрания сочинений, но даже не упоминал о ней”, — пишет кроме того Цявловский (Пушкин А. С. Тень Баркова… С. 169). Заметим только, что в число помянутых здесь редакторов попадает, например, блестящий знаток лицейского творчества Пушкина, редактор
1-го тома старого академического собрания сочинений Пушкина (1899, 1900) Л. Н. Майков, внимательнейшим образом учитывавший в своей работе весь накопленный материал, анализировавший доводы предшественников и не следовавший ничьим “голословным утверждениям”. Тем не менее одного свидетельства Гаевского вполне достаточно, чтобы ввести “Тень Баркова” в число дубиальных пушкинских текстов, т. е. текстов, относительно которых авторство Пушкина не может быть ни фактологически доказано, ни категорически отведено3 .
Приведенный Цявловским в доказательство своей атрибуции длинный перечень обсценных выражений из пушкинских произведений и писем показывает лишь, что Пушкин свободно владел этим лексическим пластом. Не менее длинный перечень языковых соответствий между “Тенью Баркова” и лицейскими произведениями Пушкина (в настоящем издании еще и многократно умноженный И. А. Пильщиковым и М. И. Шапиром) типа:
“Хвала тебе, расстрига поп” (“Тень Баркова”) / “Хвала тебе, богиня!” (“Мечтатель”) / “Хвала, о юноша герой!” (“Принцу Оранскому”) / “И прилечу расстригой” (“К сестре”) / “Попов я городских” (“Городок”) / “И слышал я, что будто старый поп” (“Монах”) / “С нахмуренным попом” (“К П<ущину>. (4 мая)”);
или:
“Пришлец благочестивый” (“Тень Баркова”) / “Пришлец, дорогой утомленный” (“Кольна”) / “Пришлец главой поник” (“Осгар”);
или:
“Корпит над хладной одой” (“Тень Баркова”) / “Холодных од творец ретивый” (“К Г<алич>у”) / “В холодных песенках любовью не пылай” (“К другу стихотворцу”), и т. д.
(Пушкин А. С. Тень Баркова… С. 242, 243, 248)
— вообще ничего не показывает, да и все совпадающие слова относятся к основному лексическому фонду русского языка4 .
Списки баллады как таковые, т. е. их историю, генезис, сферу распространения, соотношение с известными рукописными собраниями пушкинских произведений, Цявловский не анализировал. В 1930–31 гг. он только начинал изучение рукописных сборников и разработку методики работы с этим материалом: описание важнейших сборников, содержащих пушкинские произведения, было составлено Цявловским позднее (в 1936–1940 гг.), для первого и второго томов академического издания. Из обследованных Цявловским полутора сотен таких сборников “Тень Баркова” не встречается ни в одном, что само по себе уже показательно. Текст баллады сохранился в рукописных собраниях эротико-порнографической стихотворной продукции. Цявловский учел пять полных списков. В первом под балладой первоначально стояла подпись: “Барков”, позднее исправленная карандашом на: “Пушкин”; во втором — подпись: “А. Пушкин и Языков”, где имя Пушкина было зачеркнуто; в третьем — подпись: “А. Пушкин”; в двух последних списках подписи нет, как нет ее и в принадлежавшем П. Е. Щеголеву и Б. Л. Модзалевскому сборнике с отрывком “Тени…”. Заметим при этом, что все учтенные Цявловским списки поздние и имя Пушкина под текстом “Тени Баркова” в трех из них вполне могло появиться уже под влиянием статьи Гаевского. В двух ранних списках 1820-х гг., дополнительно введенных И. А. Пильщиковым и М. И. Шапиром, автор не указан.
Изучение баллады в связи с проблемой дубиальных текстов могло бы оказать важную услугу современному пушкиноведению, в котором на сегодняшний день вопрос dubia остается одним из наиболее острых (неучтенность источников, невыработанность критериев оценки, немотивированность отборов текстов этого раздела в собраниях сочинений, подвижность грани между dubia и псевдопушкинианой и т. д.). Логичным, кажется, было бы ждать от научного издания если не решения, то грамотной постановки хотя бы части этих вопросов. Вынести же на титул книги имя Пушкина издатели явно поторопились.
Научно подготовленный текст баллады, предложенный в свое время Цявловским и до сегодняшнего дня считавшийся самым авторитетным, подвергся в издании Пильщикова – Шапира существенной ревизии. Внесенные ими изменения в значительной части, вероятно, могли бы выглядеть справедливыми, а текстологические примечания к соответствующим стихам стать хорошим образцом современной критики текста, если бы вся новая “реконструкция” издателей и сами их текстологические методы не вызывали бы сомнения. И. А. Пильщиков и М. И. Шапир упрекают Цявловского в контаминации текста — “соединении в одном тексте разных редакций, отражающих несовместимые стадии в истории литературного произведения” (с. 25). Оставив в стороне текстологические частности — терминологическую неопределенность понятия “редакции” в употреблении издателей (и как следствие, невнятность в вопросе о выделяемых ими двух редакциях “Тени”), некоторую путаницу в разграничении “авторского варианта” и разночтений списков — остановимся на основной методологической проблеме. Контаминированный текст вовсе не всегда представляет собой соединение разных редакций, но всегда является следствием произвольного соединения разных источников. В распоряжении Цявловского было шесть списков баллады в поздних рукописных сборниках и ряд стихов, известных по публикации В. П. Гаевского в “Современнике” 1863 г. В полном соответствии с общераспространенными текстологическими принципами Цявловский положил один из списков в основу своего текста, исправив его искажения и явные ошибки по другим источникам. Так до Цявловского, взяв за основу список П. А. Ефремова, печатал текст пушкинской “Гавриилиады” Б. В. Томашевский, так после напечатаны многие тексты большого академического собрания сочинений Пушкина, так печатается, например, “Записка о древней и новой России” Карамзина и целый ряд текстов в современных собраниях классиков. В результате такой работы текстолог стремится получить что-то вроде “исправленного оригинала” своего основного источника, приблизиться к реальному протографу, бывшему в распоряжении переписчика (не отождествляя его при этом с остающимся, по-видимому, недостижимым для нас утраченным авторским текстом). С разумностью этого принципа, если не ошибаемся, согласны и издатели “Тени Баркова” (во всяком случае один из них): “…в авторитетном источнике, избираемом за основу, исправлять (да и то с оговорками) можно явные или весьма вероятные описки и опечатки, а все прочие спорные и сомнительные места должны оставаться предметом обстоятельного текстологического комментария. Не гарантируя текст от искажений, этот принцип сведет их к минимуму” (Шапир М. 1) Какого “Онегина” мы читаем? // Новый мир. 2002. № 6. С. 165; 2) “Евгений Онегин”: Проблема аутентичного текста // Известия АН. Сер. лит. и языка. 2002. Т. 61, № 3. С. 16). Цявловского можно упрекнуть во многом: например, в выборе опорным источником самого позднего из известных ему списков баллады, в определенной непоследовательности, сказавшейся в немотивированном исправлении по публикации Гаевского ряда стихов, не содержащих прямых ошибок и искажений. Однако критикующие его издатели пошли по пути гораздо более некорректной и субъективной “реконструкции”, составив свой текст в буквальном смысле слова по отдельным стихам, на равных правах используя все источники, зачастую принимая единичные чтения того или иного из них, не поддерживаемые больше никакими списками. В исследовании И. А. Пильщикова и М. И. Шапира число источников еще увеличено за счет двух неизвестных Цявловскому списков, причем наиболее ранних, в то же время, справедливости ради следует отметить, что пять из шести списков, учтенных Цявловским, остались или неразысканы издателями, или им недоступны и их разночтения приводятся по работе Цявловского. Возможно, получившийся текст и оптимален с эстетической точки зрения (особенно на фоне двух списков баллады, воспроизведенных рядом с ним с максимальным сохранением особенностей и неправильностей рукописи), но надо отдавать себе отчет, что такого текста “Тени Баркова” в реальности уж точно никогда не существовало и даже теоретическая вероятность его бытования исчезающе мала.
Особый интерес, с нашей точки зрения, представляет раздел орфографических и пунктуационных примечаний, призванных дать достаточно полное представление о системе правописания Пушкина-лицеиста. Необходимость наблюдений над пушкинским правописанием, основанных на фронтальном изучении рукописей поэта, давно ощущается в пушкиноведении. И. А. Пильщиков и М. И. Шапир, в соответствии с интересующим их хронологическим периодом, ограничились лицейскими автографами. Более поздний материал привлекается в ряде случаев, но не систематически. Заведомая неточность выводов, к которым может прийти исследователь, изучающий пушкинское правописание по лицейским автографам, определена уже хотя бы ограниченностью и однотипностью материала. И. А. Пильщиковым и М. И. Шапиром учтены почти все автографы (51 рукопись — по какой-то случайности пропущенными оказались автограф стихотворения “Роза” в Лицейской тетради и три эпиграммы из “Лицейской антологии”), но их явно недостаточно. Кроме того, это преимущественно беловые стихотворные тексты. Тем не менее, наблюдения интересны и, несомненно, будут широко востребованы. Надеемся, что издатели продолжат работу в этой области.
В подавляющем большинстве случаев исследователи вынуждены констатировать принципиальный разнобой пушкинской орфографии и пунктуации: “Воинские звания и обозначения родов войск в пушкинское время нередко писались с прописной буквы <…>. Правописание самого Пушкина в этом пункте колеблется” (с. 67); “Одни и те же прилагательные с основой на -к- могут иметь оба окончания (-ой/-iй)” (там же); “После адъективов с основой на -в- окончания -ый/-ой приблизительно равновероятны” (с. 81); “в написании корня раст-/ращ- Пушкин был непоследователен” (с. 86); “Прямая речь и диалог в лицейских рукописях Пушкина оформляются по-разному” (с. 107) и т. д. Даже там, где намечается какая-то тенденция (“У прилагательных муж. р. с основой на -л- в им. и вин. п. ед. ч. безударное окончание -ой встречается втрое чаще, чем -ый”; “в причастиях на -н- вдвое чаще встречается окончание -ый, а в прилагательных на -н- вдвое чаще встречается окончание -ой” и т. д.), статистические результаты слишком скромны, чтобы хоть с какой-то долей уверенности можно было предполагать, как бы Пушкин написал то или иное слово в том или ином случае. Изучать индивидуальную пушкинскую орфорграфическую и пунктуационную системы совершенно необходимо, но издатели, очевидно, упустили из виду два важных тезиса своих оппонентов: 1) “Совершенно очевидно, что индивидуальная орфография и пунктуация может быть выделена и описана лишь на фоне общей нормы и что смешение той и другой лишает исследование всякого научного значения” (глухие ссылки на грамматики пушкинского и более раннего времени никакого представления о норме читателю не дают); 2) “Реконструкция требует особой осторожности <…>: мы рискуем создать произвольную эклектическую систему правописания, соединяющую общее и индивидуальное, случайное и закономерное, ошибку и сознательный прием, — наконец, пушкинское и непушкинское” (обе приведенных цитаты взяты из статьи В. Э. Вацуро “Еще раз об академическом издании Пушкина: (Разбор критических замечаний проф. Вернера Лефельдта)” — НЛО. 1999. № 37. С. 254, 260). Орфографическая и пунктуационная система, выстроенная И. А. Пильщиковым и М. И. Шапиром на недостаточном материале, не дающем никаких однозначных показателей, и в отрыве от языковой нормы эпохи, поневоле должна быть признана произвольной и к реальным пушкинским навыкам правописания имеющей лишь очень опосредованное отношение. Отметим, кстати, и некорректность привлечения к доказательству того или иного пушкинского написания списков и печатных изданий.
В заключение подведем некоторые итоги. “Без риска ошибиться можно утверждать, — пишут издатели “Тени Баркова” во введении, —что текста, публикуемого ниже, среди рукописей Пушкина не было никогда — но каждая его строка могла быть написана Пушкиным так, а не иначе” (с. 32). Безапелляционности суждения можно только позавидовать. Текста “Тени Баркова”, предлагаемого читателю И. А. Пильщиковым и М. И. Шапиром, среди рукописей Пушкина, действительно, никогда не существовало, во-первых, потому что его автором Пушкин, возможно, никогда и не был; во-вторых, потому что печатаемый текст в значительной мере является плодом индивидуальных творческих усилий И. А. Пильщикова и М. И. Шапира; в-третьих, потому что он записан в орфографической и пунктуационной системе тоже никогда не существовавшей в реальности и, не побоимся этого слова, изобретенной теми же Пильщиковым и Шапиром. Но мог ли такой текст существовать? Теория вероятности учит нас, что все возможно, только вряд ли это уже имеет отношение к “обеспечению максимально возможной аутентичности литературных памятников”. К сожалению, есть все опасения полагать, что неординарное по количеству вложенного труда и внутреннему научному потенциалу первое научное издание порнографической баллады “Тень Баркова” войдет в историю отечественной науки в первую очередь как совершенный образец филологического нарциссизма.
___________
1 Инерция этого восприятия дошла до наших дней даже в узком профессиональном пушкиноведческом кругу. В момент издания “пробного” тома нового полного собрания сочинений Пушкина редакция издания, например, еще готова была следовать решению, предложенному в свое время Цявловским: печатать “Тень Баркова” как произведение Пушкина в приложении к собранию сочинений ограниченным тиражом (см.: Пушкин А. С. Стихотворения лицейских лет. 1813—1817. СПб., 1994. С. 504, 511). В вышедшем спустя 5 лет первом томе собрания “Тень Баркова” уже отнесена к дубиальным текстам (см.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 20 т. СПб., 1999. Т. 1. С. 564).
2 Даже лицейская поэма Пушкина “Монах”, о которой долгое время было известно только со слов Гаевского, в конечном счете обнаружилась в архиве Горчакова. Кстати, именно под впечатлением от находки автографа “Монаха” многие пушкинисты (Н. О. Лернер, П. Е. Щеголев, Л. Б. Модзалевский) склонились в пользу свидетельства Гаевского о “Тени Баркова”. История с “Монахом”, сильно повышающая авторитетность и других утверждений Гаевского, сама по себе, однако, еще не является достаточным поводом для безоговорочной их верификации.
3 Строго говоря, “Тень Баркова” должна печататься в разделе “Dubia” тома лицейских произведений Пушкина. Ее отсутствие там в новом полном собрании объясняется не научными, а вполне понятными этическими соображениями, и редакция издания заслуживает справедливый упрек в боязни открыто это заявить и в нарочитой невнятности формулировок по этому вопросу (см.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 20 т. Т. 1. С. 564).
4 Сама возможность бесконечного умножения таких “соответствий” свидетельствует об их произвольности. Думается, можно вполне уверенно утверждать, что среди них нет ни одного, хотя бы отдаленно напоминающего те автореминисценции, которые встречаются в зрелом творчестве Пушкина.
Екатерина Ларионова
——————
В амбициозном издании “Тени Баркова” мне, как эвристу и текстологу, представляются заслуживающими внимания два раздела.
Первый — орфографический и пунктуационный комментарий (с. 64–108), содержащий ценные наблюдения, которые, не будь их большая часть привязана построчно к скабрезным виршам очень сомнительного происхождения, составили бы прекрасную филологическую работу, не только интересную богатым подбором свежих фактов, но и методологически новаторскую. Этот добротный материал заслуживает лучшего применения, нежели служить конструированию некоей воображаемой аутентичности виртуального текста, а проще говоря — изготовлению текстологического муляжа, которых немало было пущено в научный и читательский оборот в 1930– 1950-е и 1990-е годы (с тем существенным и в какой-то мере оправдывающим их создание отличием, что они делались на подлинно пушкинской словесно-стиховой основе).
Второй — две статьи А. А. Добрицына (с. 375 – 396), в которых указаны французские оригиналы нескольких стихотворений из “Девичьей игрушки”, обнаруженные в сборниках “Cabinet Satyrique” (первое изд. 1618, не менее 20 переизданий) и “Etrennes gaillardes dйdiйes а ma commиre” (1782), а также среди сочинений Ж.-Б. Руссо и Грекура. Соответствие русских текстов французским бесспорно, так что указанные оригиналы можно считать установленными окончательно. Вместе с тем полностью справедливо сомнение исследователя в том, что “рассмотренные стихотворения были заимствованы авторами “Девичьей игрушки” напрямую из “Cabinet Satyrique”” (с. 382). Нельзя, конечно, полностью исключить вероятность того, что в их руки какими-то путями попал этот старый, быстро зачитывавшийся и становившийся редким во всех многочисленных переизданиях сборник, но она мала, и непосредственные источники, которыми пользовался русский переводчик (переводчики?), были, по всей видимости, хронологически более близкими ко времени возникновения “Девичьей игрушки”.
Одним из них мог быть не попавший в поле зрения А. А. Добрицына сборник “Le joujou des demoiselles”, мне известный лишь в единственном издании (~ Avec de nouvelles gravures [Ch. Eisen, inv. N. le Mire Sculp.]. Nouv. йd., augm. S. l., s. d.), хранящемся в Отделе редких книг Библиотеки Академии наук, куда оно поступило из Института книги, документов и письма, где год выхода был определен библиографически 1752 (это указание нуждается в проверке). Дословное совпадение заглавия русского сборника с французским говорит о том, что последний был, кажется, известен и служил своего рода образцом литераторам, причастным к созданию “Девичьей игрушки”. Экземпляр БАН содержит семь стихотворений, послуживших оригиналами русских эпиграмм № 2, 6, 8, 9, 17, 18, 28 (по изд.: Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова / Изд. подгот. А. Зорин и Н. Сапов. М.: Ладомир, 1992), из них четыре отсутствуют в сборниках, обследованных А. А. Добрицыным. “Урожай” в семь оригиналов, конечно, невелик по отношению к общему составу “Девичьей игрушки”, но следует иметь в виду, что сборник “Le joujou des demoiselles”, составителем которого предполагается некий аббат Jouffreau de Lagerie (или Lazarie ?), не менее 10 раз переиздавался в XVIII в. (в мае 1815 г. он был запрещен) и включался в сборник “Le plus joli des recueils, ou Amusements des dames” (Londres, 1778), а его состав не был, вполне вероятно, стабильным. В частности, существовали, кажется, издания с предисловием на 8 страницах, и если это указание библиографов справедливо, то не здесь ли следует искать оригинал “Приношения Белинде”? (Первичные библиографические сведения см.: Gay J. Bibliographie des ouvrages relatifs а l’amour, aux femmes, et au mariage et des livres facйtieux, pantagruйliques, scatalogiques, satyriques etc. 4me йd., entiиrement refondue, augm. et mise au jour par J. Lemonnier. Lille, 1897. T. 2. P. 730; 1898. T. 3. P. 770; Cohen H. Guide de l’amateur de livres а figures et а vignettes du XVIII siиcle. 3me йd., entiиrement refondue et considйrablement augm. par Ch. Mehl. Paris, 1876. P. 211; The British Library General Catalogue of Printed Books to 1975. London a. o., 1983. Vol. 168. P. 437).
Ниже приводятся тексты найденных четырех французских оригиналов:
К эпиграмме 6 (“Непроворный):
le mal adroit
Trop haut, tu le met innocent,
Disoit Alix а Nicademe
C’est un peu trop bas maintenant
Parbleu, dit il, met le toi meme.
(Le joujou des demoiselles. F. 46; сохраняю орфографию и пунктуацию издания).
К эпиграмме 8 (“Какб”):
le ca, ca
Lucas revenant au logis,
Avec plusiuers gens de sa sorte,
Dit а Pierrot dessus sa porte
Ou ta mere est elle? mon fils,
Elle est dans la chambre prochaine,
Dit il, avec un Capitaine;
Pour quoy n’y reste tu donc pas?
Ils vont faire ca, ca, mon pere,
Car j’ai vu qu’il troussoit ma mere
Et qu’il avoit ses chausses bas.
(Ibid. F. 18)
К эпиграмме 17 (“Торг”):
la vendeuse de citron
Une fille d’un doux maintien
Vendoit un jour des citrons doux;
Un jeune homme lui dit combien
Belle fille les vendez vous?
Je les vend dit elle cinq sous.
Cinq sous dit il; cinq coup de v.
Tenez Monsieur ils sont а vous
Mais je ne fait point credit.
(Ibid. F. 15)
К эпиграмме 18 (“Сафрон”):
le laid visage
Sincophron aussi laid qu’un Diable
Fait des Enfans aussi beaux que l’Amour
Sur quoi certaine Dame aimable
Lui demandoit un jour,
Comment cela se peut? c’est, dit le personnage
Que je n’en fais point avec mon visage.
(Ibid. F. [53])
Четверостишие, переведенное в “Девичьей игрушке” под заглавием “Выбор”, имеет в оригинале таковым жанровое определение “Epigramme”, а его текст отличается от цитируемого в статье А. А. Добрицына (с. 377) незначительно в первой строке (“Un Mary frais dit а sa Demoiselle”) и более существенно в последней (“— Le soupй n’est pas encore cuit”). Напечатанное с ошибкою “le soupй” вместо правильного “le souper” могло быть принято переводчиком, если он знал нетвердо род французских имен существительных, за слово “la soupe” (у которого в этом стихе должно было произноситься конечное “е”), и так родилось полустишие “Но суп еще кипит”. Это объяснение проще и правдоподобнее предложенного А. А. Добрицыным, который на основании стиха “Mais le souper n’est pas encore cuit”, заключил, что “суп в переводной эпиграмме мог появиться вследствие межъязыковой парономасии, под давлением французского souper, которое в XVII в. обозначало ужин, а в современном языке — еду после вечернего спектакля” (с. 378).
В тексте стихотворения “Le begue” (Добрицын. С. 378) мелкое отличие в шестом стихе (“Ne pouvant plus remuer la langue”).
Стихотворение, цитируемое под заглавием “L’armure de Vйnus” (Добрицын. С. 382), а в сборнике “Le joujou des demoiselles” названное “Les armes de Venus”, имеет незначительное разночтение в первом стихе (“Venus manioit prиs de Mars”) и существенно отличается в четвертом – шестом:
En voicy lui cria soudain
Le petulant Dieu de Lampsaque
De plus propre pour votre main.
(Le joujou…F. 26)
“Бог Лампсака” — это Приап, чей культ зародился в этом малоазийском городе, что отменяет остроумную догадку А. А. Добрицына, согласно которой переводчик ввел в эпиграмму от себя этот персонаж, чтобы оправдать резкое огрубление лексики по сравнению с французским оригиналом.
Не принадлежа к восторженным ценителям русской похабщины и не признавая ее, вопреки нынешней моде, живительным источником чуть ли не всех поэтических шедевров отечественной словесности, я, тем не менее, согласен с тем, что “Девичья игрушка” как литературный памятник (пусть и малодостойный) требует изучения, частью которого должно стать выявление источников. Льщу себя надеждою, что энтузиастам покажутся небесполезными высказанные в этой рецензии соображения.
Вадим Рак