Опубликовано в журнале Новая Русская Книга, номер 1, 2002
Рецензируемый справочник принадлежит к редко встречающемуся в отечественной издательской практике типу биографического словаря окружения писателя, составленного автором1, в течение нескольких десятилетий занимающегося проблемами жизни и творчества Достоевского. Его отношение к центральному персонажу двухтомника выражено в начале предисловия: «В истории мировой литературы редко встречаются примеры, когда влияние умершего писателя не только не ослабевает, а, наоборот, все больше усиливается. И в этом смысле Достоевский — единственный, пожалуй, писатель, творчество которого с каждым днем становится все более всеобъемлющим и всепроникающим. Словно птица Феникс раз за разом возрождается русский гений, чтобы будить в новых поколениях нравственные идеалы правды, добра и справедливости». (с. 5).
По словам составителя «у нас нет ни одной научной биографии Достоевского и не будет до тех пор, пока мы не выявим весь круг современников, с которыми встречался и творчески взаимодействовал писатель. Именно этой цели и служит предлагаемый вниманию читателей энциклопедический словарь «Ф. М. Достоевский и его окружение» (Т. 1, с. 5) И далее: «Автор надеется, что энциклопедический словарь «Ф.М.Достоевский и его окружение» внесет свой вклад в изучение биографии великого русского писателя…» (Т. 1, с. 8). Иными словами, книга рассчитана на биографов Достоевского: литературоведов и историков. Хочу надеяться, что расчет составителя оправдается: книга основана на опубликованных эпистолярных, мемуарных и иных источниках, материалах литературной полемики Достоевского с современниками, документами, хранящимися в Пушкинском доме, отделах рукописей Российских Национальной (Публичной) и Государственной библиотек, РГАЛИ, Военно-исторического архива (где хранятся документы о каторжниках Омского острога 1852-1853 годов). В особенности же интересны впервые введенные в научный оборот сведения о чиновниках из семипалатинского и тобольского окружения Достоевского. заимствованные из коллекции формулярных списков РГИА и сообщенные составителю сотрудником архива Б. М. Витенбергом.
Вместе с тем, с учетом огромного интереса к творчеству Достоевского, оправдан расчет и на другого адресата, упомянутого в издательской аннотации: «Издание <…> рассчитано на широкий круг читателей, интересующихся жизнью и творчеством Ф. М. Достоевского, историей великой русской культуры» (т. 1, с. 4). По всей вероятности, расчетом на широкие круги читателей объясняются особенности авторской речи в словарных статьях, необычные для лаконизма этого жанра и сходные с языком и стилистикой книги С. В. Белова «»Меня спасла каторга». Повесть о Достоевском и петрашевцах» (СПб., 2000). За вычетом отдельных неудачных выражений я считаю это допустимым.
Отличие рецензируемого словаря от аналога, составленного Л. А. Черейским Белов видит в том, что словарь «Пушкин и его окружение» претендует на адекватное отражение источников об окружении писателя, в то время как «автор же настоящего издания <…> поставил перед собой гораздо более трудную задачу: дать именно подлинную картину окружения Достоевского» (т. 1, с. 6), для чего значительно увеличил средний объем словарных статей не только за счет библиографических, иконографических и археографических сведений (что можно только приветствовать), но и за счет необычных для словарных статей пространных выдержек из биографических источников и авторских оценок. С поставленной задачей эти новшества справиться не помогли.
С одной стороны, составитель искусственно ограничил окружение писателя лицами, с которыми он встречался или мог встречаться, и за пределами словника остались участники литературной полемики и корреспонденты, с которыми Достоевский поддерживал отношения только в письменной форме. Думаю, что неоправданное исключение из литературного окружения Достоевского Л. Н. Толстого, оказавшего общеизвестное влияние на его творчество, А. Г. Ковнера, с которым Достоевский делился рассуждениями по еврейскому вопросу2, не совпадающими с процитированными в статьях о Я. А. Брафмане (т. 1, с. 115), И. Ф. Бумштеле (т. 1, с.121-122) и Г. А. де Воллане (т. 1, с. 230) и других его корреспондентов вряд ли пойдут на пользу биографии великого писателя.
С другой стороны, знакомство целого ряда персонажей с Достоевским не документировано и включены они в словарь на основании предположений не всегда мотивированных. Мне, в частности, неясно, почему в словарь включены справки о крепостных крестьянах сел Даровое и Черемошна, принадлежавших отцу писателя, якобы входивших в окружение Достоевского в 1832-1835 годах: Алексеевых (т. 1, с. 34-35), Андреевых (т. 1, с. 45, 47), Архиповых (т. 1, с. 63), Матрене Афанасьевой (т.1, с. 65), Григорьевых (т. 1, с. 218), Надежде Ефимовой, Ефремовых (т.1, с. 299-300), Матвеевых (т.1, с. 534), Сергеевых (т. 2, с. 202-202), Сидоровых (т. 2, с. 205-206), Федоровых (т. 2, с. 340-341)3. Единственный крепостной крестьянин с. Даровое 1830-х годов, с полным основанием включенный в «Энциклопедический словарь» — это Марко Ефремов (р. 1787), «послуживший прототипом мужика Марея в рассказе Достоевского «Мужик Марей». «Это был наш мужик Марей, — пишет Достоевский. — не знаю, есть ли такое имя, но его все звали Мареем, — мужик лет пятидесяти, плотный, довольно рослый, с сильной проседью в темно-русой окладистой бороде. Я знал его, но до того никогда почти не случалось мне заговорить с ним» (т. 1, с. 299).
Столь же проблематичной представляется целесообразность включения в словарь целого ряда каторжников Омского острога начала 1850-х годов, чьи отношения с Достоевским не документированы, а влияние на творчество вызывает сомнения. Я имею в виду, в частности, восемь уроженцев Восточного Кавказа, осужденных за вооруженный грабеж и разбой, и, судя по антропонимике и месту рождения. принадлежавших к тюркам огузской ветви (скорее всего — азербайджанцам). Все они сгруппированы составителем, повторившим ошибки острожных чиновников, под псевдофамилией Оглы (т. 2, с. 42-46), которая на самом деле является не фамилией, а производным от слова «огул (сын)», в сложных антропонимах указывающим на отчество лиц мужского пола. Поскольку на восточном Кавказе языком межнационального общения на бытовом уровне был азербайджанский, а в сфере книжной культуры — арабский и персидский, мне непонятно, на каком языке эти острожники общались с Достоевским: судя по его свидетельствам в «Записках из мертвого дома», царская каторга была не лучшей школой русского языка. Одно из свидетельств процитировано в статье об Али делек Таги оглы, уроженце Шемахинской4 губернии, изображенного Достоевским под именем дагестанского татарина Алея: «Мало-помалу я начал с ним разговаривать; в несколько месяцев он выучился прекрасно говорить по-русски, чего братья его не добились во все время каторги <…> Алей <…> в каких-нибудь два месяца выучился превосходно писать. Это даже поразило его братьев» (т. 2, с. 43-44). Из контекста очевидно, что успехи Алея в русском языке связаны с его интересом к христианскому вероучению, что для кавказских мусульман XIX века было чрезвычайно редким явлением. Более типична речевая ситуация, в которой оказался Нури Шахнурли оглы, описанный Достоевским под именем Нурра: «В первые полчаса, как я пришел в каторгу, он, проходя мимо меня, потрепал по плечу, добродушно смеясь мне в глаза. Говорил же он по-русски очень плохо» (т. 2, с. 46).
По сравнению с большинством носителей псевдофамилии Оглы, более оправданным представляется включение в словарь имен чиновников Семипалатинской области, так как из стаьи об областном прокуроре А. Е. Врангеле, так же, как и из других источников, следует, что «именно Врангель больше всего сделал для облегчения участи Достоевского в ссылке: ввел его во многие «начальственные» дома Семипалатинска…» (т. 1, с. 161).
Поскольку статьи о предполагаемых знакомых Достоевского интересны не столько для широкого круга читателей, сколько для биографов писателя, которым эти имена могут встретиться в еще не проработанных источниках, представляется целесообразным при подготовке переиздания исключить их из основного ряда и опубликовать в приложении. В приложения, возможно, стоило бы включить сведения о лицах, не поддерживавших знакомство с Достоевским, но сыгравших определенную роль в его судьбе и, прежде всего, об императоре Николае I. Здесь же, в том случае, если факт знакомства документально не подтвержден, стоило бы привести справки о декабристе Н. С. Бобрищеве-Пушкине, который, по свидетельству лекаря Г. М. Мейера, оказал помощь Достоевскому по приезде в Тобольск (1850): «Приехавшие были заключены в остроге, в очень низкое и тесное помещение со спертым воздухом, словом, весьма плохое; «их содержали слишком плохо». Но в них приняла участие публика, особенно декабристы, жившие в Тобольске: Анненков, Муравьев, Свистунов, два Пушкина5, посылали им белье и т. п. Особенный интерес возбуждал Достоевский, о котором тогда говорили уже как о знаменитом авторе повести «Бедные люди». (Т. 1, с. 536)
В числе необычных особенностей энциклопедического словаря бросается в глаза обильное цитирование биографических источников, значительно увеличивающее привычный размер словарных статей. Подобное сочетание справочного издания с хрестоматией, с моей точки зрения, представляется реакцией на сложность положения, в котором оказались широкие круги читателей, лишившиеся доступа к книге ввиду закрытия массовых библиотек, системы ограничений в крупнейших книгохранилищах и роста цен на книжном рынке. Если же говорить об оборотной стороне этого новшества, то она также очевидна: Белову приходится цитировать один и тот же документ, с разной степенью полноты, в разных статьях. Так, отрывок из текста Г. М. Мейера «Рассказ очевидца. К воспоминаниям о Ф.М.Достоевском», первоначально опубликованного в газете «Одесский вестник» 18 (30) марта 1881 г. и переизданного Беловым в сборнике «Достоевский в забытых и неизвестных воспоминаниях современников» (СПб., 1993), воспроизводится в статьях об И. А. Анненкове (т. 1, с. 50), Г. М. Мейере (т. 1. с. 536), А. М. Муравьеве (т. 1, с. 568), П. И. Свистунове (т. 2, с. 195). Известный текст воспоминаний Н. С. Лескова «О куфельном мужике и проч. Заметки по поводу некоторых отзывов о Л. Толстом», где зафиксирован совет Достоевского учиться у куфельного мужика, данный присутствующим на вечере у Ю. Д. Засецкой (ур. Давыдовой) повторен в статьях о Ю. Д. Засецкой (т. 1, с. 312-313), ее сестре Е. Д. Висконти (т. 1, с. 150), Н. С. Лескове (т. 1, с. 480-482). Подобных повторов, неизбежных при избранной составителем форме издания, довольно много, и они приводят к увеличению объема и цены издания до предела, непосильного для широких кругов читателей6.
Если цитирование документов в словарных статьях представляет интерес для широких кругов читателей, то этого не скажешь об авторских оценках: тривиальные читателям неинтересны, а спорные требуют системы доказательств, которую можно развернуть в научно-исследовательской работе, но не в словаре. К этому следует добавить, что оценки Белова сплошь и рядом совпадают с мнением Достоевского, на что автор, разумеется, имеет право. Вместе с тем и читатель имеет право оставаться при своем мнении, так как гениальность Достоевского отнюдь не была гарантией правильности суждения по всем вопросам, волновавшим современников, а характеристикой способности художественного обобщения. В этой связи хотелось бы процитировать приведенный в статье о Н. К. Костомарове отрывок письма, адресованного историком дочери президента Академии художеств Ф. П. Толстого Е. Ф. Юнге7: «Что Достоевский — талант, в этом едва ли можно сомневаться. Но, признаюсь, его идеал — в тумане, как вообще идеал всех славянофилов московских покрыт туманом, сквозь который он представляется наблюдающим глазам в различных образах, и чаще всего в таких, каких на самом деле он не имеет» (т. 1, с. 421)8. Мне кажется, что составитель поступил правильно воздержавшись от оценки мнения Костомарова, так как его основательность видна по многим статьям словаря с той поправкой, что здесь речь идет не о специфически славянофильской, а общей для Достоевского, русских славянофилов и ряда мыслителей Центральной Европы идее самобытности народного духа, определяющего путь в истории каждого народа, впервые высказанной в книге И. Г. Фихте «Речи к немецкой нации» (1807-1808) и получившей широкое распространение в XIX веке. Эта идея, будучи научно необоснованной, сыграла положительную роль как в национальном и культурном возрождении народов Центральной и Восточной Европы, так и в развитии этнографических и фольклорных исследований в России, однако в интерпретации Достоевского, неоднозначно воспринималась современниками. Благоприятное впечатление производят и статьи о П. А. Брюллове (т. 1, с. 119-120), Н.Я.Данилевском (т. 1, с. 226-228), Е. М. Достоевской (Манасеиной)9 (т. 1, с. 246-248), Ф. Ф. Достоевском (т. 1, с. 277-281), где составителю на основании источников, не вдаваясь в оценки, удалось показать существо разногласий между Достоевским и его современниками в амплитуде от политики и эстетики до семейных отношений.
Этого нельзя сказать о статьях словаря, в которых присутствует авторская оценка, ввиду ее неубедительности. Так, в статье о Лескове утверждается: «…Достоевский и Лесков, несмотря на внешние соприкосновения почвенничества и православия, оставались чуждыми друг другу. Здесь сказалась не только разная манера их творчества. Главное различие заключалось в некоторой неискренности православия (sic!) у Лескова» (т. 1, с. 479). «Из-за своей некоторой фальши и неискренности Лесков, ничего не поняв в «благочестиво настроенном уме» Л. Н. Толстого, ставшего ярым антицерковником, отрицавшим Христа как Бога…» (там же, с. 480). Эти выпады бездоказательны, и мне неясно, зачем возвеличивать одного писателя за счет других: ни Достоевский, ни его читатели в этом не нуждаются.
Не менее сомнительна оценка в статье об А. И. Герцене: «…в период создания «Бесов» <…> Достоевский справедливо считал Герцена виновником появления в России С. Г. Нечаева и ему подобных бесов» (т. 1, с. 183). Это высказывание явно противоречит мнению Достоевского, выраженному в письме А. Н. Майкову от 9 октября 1870 года (то есть в период создания «Бесов») и процитированному в статье Белова о Н. А. Серно-Соловьевиче: «Бесы вышли из русского человека и вошли в стадо свиней, то есть в нечаевых, серно-соловьевичей и проч». (т. 2, с. 202).
В целом ряде статей встречаются оценки мнений не только знакомых Достоевского, но и коллег и предшественников составителя. Приведу пример из стаьи об И. П. Липранди: «Б. Ф. Егоров пишет о том, что Липранди — «умный, смелый, он в то же время отличался не слишком твердыми нравственными качествами» <…>, однако это надуманный вывод». В чем надуманность, — неясно, так как далее Белов упоминает о присвоении Липранди в силу служебного положения книг из королевской библиотеки Бурбонов и, по ходу следствия над петрашевцами. 650 рублей казенных денег. И далее: «именно Липранди заслал к Петрашевскому шпиона Антонелли, а также подослал к кружку еще двух своих агентов: купца В. М. Шапошникова и мещанина Н. Ф. Наумова». По ходу сыска, имевшего трагические последствия для петрашевцев, Липранди, безусловно, стало известно, что это — не террористическая организация, подобная карбонариям, а кружок интеллектуалов, обсуждавших социальные и политические вопросы. Впоследствии Липранди выразил сожаление о своем участии в деле петрашевцев, однако, отнюдь не по нравственным соображениям: «Для меня дело Петрашевского было пагубно, оно положило предел всей моей службы и было причиной совершенного разорения» (т. 1, с. 489).
Недостаточно убедительным представляется окончание статьи об А. М. Достоевском, основанное на оценке «целого ряда фрейдистских работ, ложно и тенденциозно обыгрывающих <…> факт мнимого сходства отца писателя и старика Карамазова; см., например, книгу И. Нейфельда «Достоевский: психологический очерк» (Л., 1925), вышедшую, кстати, под редакцией знаменитого психиатра, и, наконец, сенсационно-абсурдную статью «Dostojewski und die Vatertotung» в книге «Die Urgestalt der Bruder Karamazoff» (Munchen, 1928), самого Зигмунда Фрейда, доказывающего, что Достоевский сам желал смерти своего отца (!)» Далее следует подтверждение в виде обширной цитаты из книги В. В. Вейдле «Умирание искусства: размышления о судьбе литературного творчества» (Париж, 1937), заканчивающееся словами: «Психоанализ бессилен против «Братьев Карамазовых». И, далее, текст Белова: «К этому абсолютно верному замечанию В. В. Вейдле можно лишь добавить, что психоанализ бессилен вообще против христианского духа, христианского искусства, каким является все искусство Достоевского (т. 2, с. 269-270). Здесь хотелось бы уточнить, что мнение, выраженное в книге И.Нейфельда, опубликованной под редакцией Фрейда, отчасти основано на первом немецком издании воспоминаний Л. Ф. Достоевской «Dostojewski geschildert von seiner Tochter (Munchen, 1920), содержавшем целый ряд неточностей, объясняющих недостатки работы Нейфельда, замеченные в не использованной Беловым публикации президента Российского психоаналитического общества 1920-х годов И. Д. Ермакова «Ф. М. Достоевский. Он и его произведения»10: «В новейшей работе Нейфельда, имеющейся в очень неудачном переводе на русский язык, сделана попытка <…> психоаналитического подхода. К сожалению, в основу работы положен такой материал, который очень мало заслуживает доверия, и, кроме того, немецкий исследователь, не владея русским языком и пользуясь переводами произведений писателя, лишен возможности использовать в целях анализа как раз то, что наиболее ценно, что уже не может быть переведено на другой язык»11. Очевидно, что неудачная работа, написанная автором, не знающим языка текстов Достоевского и некритически относившегося к источникам, не обосновывает вывод Белова о неприменимости психоанализа как одного из способов исследования творчества Достоевского. Для этого необходимо доказать: а) что христианская литература не оказала влияние на Достоевкого; б) что в христианских текстах не описаны необычные психические состояния; в) что эти состояния могут объясняться только божественным промыслом либо бесовскими кознями, но не с научной точки зрения; г) что психоанализ бессилен в познания необычных психических состояний, так как является лженаукой. Сомневаюсь, что хотя бы один их этих тезисов может быть доказан (по крайней мере в рамках словарной статьи).
В качестве последнего примера неудачной оценочной формулировки приведу цитату из статьи о тверском губернаторе П. Т. Баранове: «Предположение о том, что Баранов явился прототипом губернатора фон Лембке в «Бесах» (см. Достоевский [Полн. собр. соч.] Т. 7, с. 227), является абсолютным вымыслом, так как не учитывает всей специфики образа фон Лембке» (т. 1, с. 73). Поскольку автор «вымысла» не назван, позволю себе напомнить, что это утверждение принадлежит известному исследователю русской литературной ономастики М. С. Альтману12. Будучи знакомым как с его публикациями, так и с материалами личного архива, хранящимися в ОР РНБ13, смею утверждать, что у Альтмана встречались ошибки, но между добросовестным заблуждением ученого и «абсолютным вымыслом» есть разница, которую следует учитывать при выборе выражений.
Переходя к системе указателей, выражу сожаление по поводу отсутствия в ней имен героев Достоевского: в «Указателе имен» их нет, в «Указателе произведений Ф. М. Достоевского» (т. 2, с. 495-497) целый ряд позиций содержит десятки ссылок на страницы двухтомника, без указания литературных имен. Не очень понятна причина отделения «Указателя имен» от указателя «Персоналии, вошедшие в настоящее издание» (т. 2, с. 472-488), представляющего детализированный вариант оглавления: многие имена повторяются и совмещение этих указателей позволило бы сократить издание без ущерба для читателей. В «Списке условных сокращений» (т. 2, с. 489-494) содержатся описания основных использованных источников. Он не является исчерпывающе полным: большинство источников описано в пристатейных списках, в которых преобладают ссылки на мемуары, переписку, исследования и критику, однако ведомственная печать в виде памятных книжек, списков чинов, списков воспитанников учебных заведений, расписаний войск, историй государственных и иных учреждений, представлена не с исчерпывающей полнотой, что и обусловило неполноту и фрагментарность сведений о многих реальных и предполагаемых знакомых Достоевского.
Недостатком внимания к подобным источникам, по-видимому, объясняется необычное для биографических словарей удвоение статьи об о. Николае Японском. В статье «Касаткин Иван Дмитриевич (Николай Японский) (1836-1912)» (т. 1, с. 369-370) речь идет о лице, чье знакомство с Достоевским документировано дневником о. Николая, перепиской Достоевского и архивными источниками. В статье «Николай, епископ Ревельский» (т. 2, с. 32) со ссылкой на газету «Неделя» (1880, 15 июня) высказывается предположение о возможном знакомстве Достоевского со священником, служившим литургию в Московском страстном монастыре во время Пушкинских торжеств. Вместе с тем, судя по официальным публикациям, это одно и то же лицо14.
Новшеством, позволяющим ориентироваться в содержании двухтомника, являются «Хронолого-географический указатель» (т. 2, с. 498-500) и «Предметный указатель» (т. 2, с. 501-505), включающий разделы «Биография», составленный по хронологическому принципу, «Воспоминания о Достоевском» (в алфавите имен мемуаристов), «Мировоззрение», «Достоевский и литература», «Достоевский и искусство». Структура указателей, в целом, соответствует интересам как широких кругов читателей, так и той их части, которая занимается изучением биографии Достоевского.
С точки зрения полиграфии, издание выполнено в духе уважения к гению Достоевского. В рамках рецензии невозможно и не нужно составлять полный перечень неточностей и опечаток. Отмечу наиболее заметные. На титульных листах и переплетах содержание первого тома обозначено А-К, а второго Л-Я. На самом же деле первый том заканчивается статьей о художнике Г. Г. Мясоедове, а второй открывается статьей о председателе следственной комиссии по делу петрашевцев И. А. Набокове. В качестве необъяснимой неточности в биографии друга Достоевского, археографа Н. П. Барсова (1839-1889), назову определение его должности до назначения кандидатом стипендиатом по кафедре русской истории Петербургского университета (1869): «учитель истории и географии в Виленском университете» (т. 1, с. 75). Общеизвестно, что подобных должностей в университетах Российской империи не было, а Виленского университета при жизни Барсова не существовало. Должность историка Барсова в Виленском учебном округе, в полном соответствии с адрес-календарными сведениями в памятных книжках Виленской, Гродненской и Минской губернии, определена О. А. Бабук в словаре «Сотрудники российской национальной библиотеки — деятели науки и культуры» (т. 1. СПб., 1995. С. 71): «Преподавал историю и географию в Молодечненской учительской семинарии, в Виленской классической [впоследствии — первой, находившейся в здании упраздненного университета. — Д. Л.], Новогрудской, Мозырской гимназиях и Виленской прогимназии».
Говоря о перспективах издания словарей типа «Писатель и его окружение», хотелось бы выразить надежду, что состояние книжного рынка позволит в обозримом будущем иллюстрировать подобные книги портретами современников писателя: мастерство русских классиков (не исключая Достоевского) в области литературного портрета общеизвестна, а по чертам внешнего сходства в отдельных случаях допустима постановка вопроса о реальных источниках художественных образов русской литературы.
Несмотря на целый ряд критических замечаний, обусловленных равной степенью уважения к таланту Достоевского, мнению его современников (не исключая оппонентов), предшественников и коллег составителя и, наконец, к интересам читателей русского гения (в том числе исследователей его биографии), хотелось бы выразить искреннюю признательность составителю новаторского энциклопедического словаря «Ф. М. Достоевский и его окружение» за каторжную многолетнюю работу, увенчавшуюся результатом, полезным для читателей. Резюмируя вышеизложенное, полагаю, что беллетристический стиль изложения в подобных изданиях допустим, что обильное цитирование документов (в ряде случаев не соответствующее специфике жанра) продиктовано требованием времени, что по объему ссылок на литературные, архивные и иконографические источники рецензируемое издание превосходит аналоги, а структура справочного аппарата позволяет ориентироваться в содержании двухтомника. С другой стороны, необходимость авторских оценок в подобном издании, вступающая в противоречие с традицией русских издателей, среди которых были и соратник Достоевского по кружку петрашевцев Ф. Г. Толль, и его знакомый 1870-х годов С. А. Венгеров (см. т. 1, с. 138-140), для меня не очевидна, тем более что несогласие составителя энциклопедического словаря с мнениями оппонентов Достоевского не сопровождается системой доказательств, немыслимой в рамках справочного издания.
В заключение хотелось бы пожелать Институту русской литературы (Пушкинскому дому) и другим научным организациям, при составлении словарей, посвященных окружению Толстого, Некрасова, Лескова, Чехова, в чем заинтересована мировая культура, учесть как негативные, так и позитивные особенности словарей Л. А. Черейского, С. В. Белова и их предшественников. В нашей стране подобные работы не должны быть делом исключительно энтузиастов-одиночек: это составляющая исследования вопроса о мировом значении русской литературы, а потому — дело государственной важности.
1 По словам составителя «непосредственным предшественником настоящего издания нужно считать книгу Л. А. Черейского «Пушкин и его окружение» (2-е изд., доп. и перераб. Л., 1988) (Т. 1, с. 6), впервые опубликованную в 1975 году и переиздававшуюся в «Пушкинской энциклопедии. 1799-1999» (М.,1999. С. 147-654). Из других подобных изданий известны: Гастфрейнд Н. А. Товарищи Пушкина по Императорскому Царскосельскому лицею. Мат-лы для словаря лицеистов первого курса. 1811-1817. Т. 1-3. СПб., 1912-1913; Мат-лы для библиографического словаря одесских знакомых Пушкина (Пушкин. Статьи и материалы. Под ред. М. П. Алексеева. Вып. III. Одесса, 1926); Нижегородское окружение А. М. Горького (1899-1904). Горький, 1968. Биографические справки о знакомых русских писателей представлены также в изданиях: Лермонтовская энциклопедия. М., 1981; Умников С. Д. Краткая ахматовская энциклопедия. От А до Я. Тысяча слов — кратких справок. Л., 1991; Соколов Б. С. Энциклопедия булгаковская. М., 1996; с учетом двуязычия и круга знакомств украинского классика назову также: Шевченкiвский словник. У 2-х т. Т. 1-2. Киiв, 1976-1977; Большаков Л. Н. Оренбургская шевченковская энциклопедия: Тюрьма. Солдатчина. Ссылка. Энциклопедия одиннадцати лет. 1847-1858. Оренбург, 1997.
2 «Когда и чем заявил я ненависть к еврею как народу? Так как в сердце моем этой ненависти не было никогда, и те из евреев, которые знакомы со мной и были в сношениях со мной, это знают, то я, с самого начала и прежде всякого слова, с себя это обвинение снимаю. раз навсегда…» (Дневник писателя за 1877 год. Январь — август // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 25. Л., 1983. С. 75)
3 Здесь хотелось бы выразить сожаление по поводу неполноты сведений в «Хронологическо-географическом указателе» (т. 2, с. 498-500), где сведения о с. Даровое приведены только по первому тому, а о с. Черемошна отсутствуют.
4 В ряде случаев неточно указано название губернии: Шемяхинская вместо Шемахинская.
5 Судя по статьям о Н. С. Бобрищеве-Пушкине в изд.: В. С. Арсеньев, Н. М. Картавцов. Декабристы-туляки. Тула, 1927. С. 14; С. В. Мироненко. Декабристы. Биогр. справочник. М., 1988. С. 25, в феврале 1840 года Бобрищев-Пушкин был помещен в дом умалишенных в Тобольске, о чем составитель умолчал (см. т. 1, с. 107-108), однако дата его выписки в этих источниках не указана. Более вероятно знакомство с Достоевским его брата, ссыльнопоселенца П. С. Бобрищева-Пушкина (т. 1, с. 108). Попутно отмечу отсутствие отсылки от формы фамилии братьев-декабристов, запомнившейся Г. М. Мейеру, к принятой в словаре: это затрудняет разыскания.
6 Минимальная цена двухтомника в Петербурге — 400 рублей.
7 Е. Ф. Юнге состояла в переписке и с Достоевским, однако составитель не считает письменное общение достаточным основанием для включения персоналии в рецензируемый словарь.
8 Досадно, что Белов не упомянул о репрессиях против Костомарова по делу о Кирилло-Мефодиевском обществе. В других статьях о знакомых Достоевского-участниках освободительного движения подобные пропуски не замечены.
9 Издаваемая ее гражданским мужем В. А. Манасеиным газета «Врач» ошибочно названа журналом (т. 1, с. 247).
10 Ермаков И. Д. Психоанализ литературы. Пушкин. Гоголь. Достоевский. М., 1999. С. 345-440.
11 Ермаков И. Д. Указ. соч., с. 348.
12 Альтман М. С.. Достоевский: по вехам имен. Саратов, 1975. С. 76-80. Другим прототипом Лембке Альтман считал героя Щедрина градоначальника Быстрицына. Попутно напомню, что комментарий
к «Бесам» опубликован не в 7-м, а в 12-м томе Полного собрания сочинений Достоевского (Л., 1975), где Н. Ф. Буданова на с. 227 сослалась на статью Альтмана «Этюды о романе Достоевского «Бесы»» (Прометей. М., 1968. Т. 5. С. 444-445).
13 По этим источникам написана публикация: Левин Д. Э. Работы филолога М. С. Альтмана в советской печати 1930-х годов: наука и схоластика в эпоху сталинизма // Поиски исторической психологии. Ч. 1. СПб., С. 101-104.
14 О тождестве см.: Списки архиереев иерархии всероссийской и архиерейских кафедр со времени учреждения святейшего правительствующего Синода (1721-1895). СПб., 1896. С. 68; Родосский А. Биографический словарь студентов первых XVIII-ми курсов С.-Петербургской духовной академии: 1814-1869. СПб., 1907. С. 307-308 и др.