Опубликовано в журнале Новая Русская Книга, номер 1, 2001
Появление подобной книжки в нынешней ситуации едва ли требует развернутого комментария. Интерес к фашистской продукции здесь и сейчас легко объясняется идеологическим одиночеством бывшего советского человека, оставшегося без такого немаловажного утешения, как Ленин и Сталин, как Булгаков и Бердяев, с одной стороны, и раздражением коррупцией, циничной политтехнологией и узколобой медио(а)кратией, превращенными в некий символ демократического устройства, с другой. Раздражение, которое, являясь обыкновенной неотрефлексированной реакцией на ситуацию, легко превращается в идеологию, в идею глобального «кризиса демократии» (особую пикантность данной ситуации придает то, что о «кризисе демократии» часто говорят люди, еще позавчера даже не подозревавшие о существовании такого слова). В этом смысле публикация (ультра)правых сочинений оказывается ответом на определенный социальный заказ, заказ на идеологические альтернативы источнику беспокойства и раздражения.
Именно как актуальный политический документ представляет «Фашистский социализм» помещенная на обложке книги издательская аннотация, гласящая, что позиция Дриё предвосхищает «поиски разрешения того кризиса демократии, что наступил по истечении периода послевоенной эйфории». Таким вот образом Министерство иностранных дел Франции и Посольство Французской Республики в России, оплатившие перевод и издание книжки, помогают преодолеть российскому обществу весьма несвоевременно разразившийся кризис его молодой демократии. Merci.
Будем тем не менее справедливы и признаем, что русское издание сборника известного французского писателя Пьера Дриё ла Рошеля не является, конечно, элементарной фашистской агиткой, а перевод наиболее важных текстов европейских правых можно только приветствовать, хотя бы по скучноватым академическим резонам. Однако с академической точки зрения новое издание «Владимира Даля» трудно назвать удовлетворительным.
Собственно говоря, сомнения возникают начиная с выбора текста, поскольку саму идею перевести книжку Дриё на русский едва ли можно счесть удачной. Вместо систематического изложения некоей политической доктрины (на что вроде бы указывает данное автором название) читатель «Фашистского социализма» получает сборник весьма разнородных текстов, в значительной степени замешанных на неизвестной ему французской политике, на реалиях политической жизни предвоенной Франции (исключением здесь служит лишь первый раздел, посвященный полемике с Марксом). Все статьи, вошедшие в книжку, датированы частью 1933-м а в основном 1934 годом, исключительно важным для истории французского фашизма. Иначе говоря, собранные в «Фашистском социализме» статьи, написанные с вполне определенной идеологической колокольни, создавались тем не менее в определенной политической ситуации, незнание которой вызовет не у одного русского читателя, пожелавшего продраться сквозь публицистику будущего члена Parti Populaire Franзais и соратника Жака Дорио, «скрежет зубовный». Постоянные отсылки к текущей политике, довольно жесткая интегрированность политических текстов Дриё в ситуацию семидесятилетней давности делает «Фашистский социализм» практически лишенным какого бы то ни было неакадемического интереса сейчас. Степень актуальности представленной работы такова, что издавать ее, на мой взгляд, следовало не в серии «Праксис» (избави, Боже, от такого «праксиса»), а в коллекции «Who cares?».
Скажем кратко: ценность политической прозы Дриё — это в значительной степени ценность исторического документа, составленного до того, как разразились события, ставшие, быть может, нашим самым важным опытом прошедшего столетия. Для того чтобы адекватно представить иностранному, в данном случае российскому читателю такую книжку, требовался по меньшей мере справочный аппарат или вступительная статья, в которой следовало бы сохранить баланс между идеологией и политикой, то есть очертив общие контуры построений Дриё, вписать их в исторический контекст.
Нельзя сказать, что книжка совсем лишена необходимых пояснений. Однако робкие и несистематические попытки прокомментировать «имена и названья» явно оставляют желать лучшего. Так, давая сноску о деле А. Ставиского (известного в России разве что по фильму Алена Рене с Жаном-Полем Бельмондо в главной роли), автор примечаний указывает на разразившийся в связи с ним скандал как на причину фашистского мятежа во Франции 6 февраля 1934 года (с. 100), почему-то забывая о другой немаловажной (и общепризнанной) причине февральских беспорядков в Париже, а именно об отставке ультраправого префекта полиции Жана Шиаппа, чье имя, естественно упомянутое1 в книжке Дриё (с. 197) и весьма актуальное для французской журналистики 1934 года, остается тем не менее непоясненным.
Считая нужным прокомментировать «Action Franзaise», вероятно самую известную из правых французских группировок, составитель справок почему то обходит молчанием «Молодых Патриотов» и «Огненных Крестов», наивно полагая, по всей видимости, что организация полковника Франсуа де ла Рока хорошо известна в России (как говорил Аристотель, «известное известно немногим», что равным образом может быть отнесено не только к поэтике, но и к политике).
Здесь, впрочем, еще может помочь контекст, подсказывающий по крайней мере, что речь идет о неких ультраправых партиях и группах. Существуют, однако, и более сложные случаи. Так, анализируя ситуацию во Франции, Дриё клеймит почем зря социализм и «радикализм», чье название несомненно введет неискушенного читателя в заблуждение, поскольку речь идет о вполне парламентской Радикальной партии, отстаивавшей позиции политического либерализма и в действительности отнюдь не являвшейся радикальной.
Другой пример вообще выводит нас за пределы французской политической жизни. Все в той же главе, посвященной ситуации во Франции, автор пишет об особом значении происшествий 12 февраля, важность которых, с его точки зрения, как бы подтверждается сходными событиями в Австрии (с. 111). Что же случилось 12 февраля 1934 года? Почему «допустив события 12 февраля, Москва <…> разрушила то, что оставалось в мире от коммунистического фасада» (с. 111)? Читателю весны 1934 года (время создания статьи Дриё) можно было не объяснять, что 12 февраля в ответ на выступление ультраправых, состоявшееся шестью днями ранее, Генеральная Конфедерация Труда (Conf╗d╗ration G╗n╗rale du Travail) призвала ко всеобщей стачке, в которой участвовало более четырех миллионов французских рабочих. Как отмечает современный исследователь, «в Париже впервые за многие годы рабочие социалистической и коммунистической ориентаций шагали вместе в массовой процессии к Cour de Vincennes» (R. Soucy. French Fascism. The Second Wave: 1933-1939. New Haven; London, 1995. P. 33). В тот же день в Австрии началось восстание объединившихся социалистов и коммунистов, жестоко подавленное армией и полицией. Именно союз непримиримых доселе врагов, заключенный одновременно во Франции и Австрии, и является предметом политических медитаций Дриё, именно это и интересует его как симптом неких тектонических сдвигов в европейской политике. Ускользающее от понимания современного читателя «ведомое всем» в 1934 году требует хотя бы краткой справки в 2001-м.
Впрочем, может быть, все это досадные мелочи, может быть, оригинальность мысли Дриё вполне искупает усилия, потраченные на чтение? В чем же в конце концов заключается то, ради чего стоило издавать «Фашистский социализм» на русском? Насколько уникальны идеи, отстаиваемые автором? На первый взгляд, культ вождя и жертвенности, как «целебного средства от либерально-декадентской заразы» (если воспользоваться выражением С. Жижека), прокламируемая маскулинность и непременная духовность, представление о том, что миром правят элиты, симпатии к Муссолини, Сталину, Гитлеру звучат как-то не слишком свежо и нервно, напоминая другие (весьма многочисленные) трактаты, написанные со сходных позиций. Какое место занимает «Фашистский социализм» в творчестве достаточно плодовитого Дриё? Вступительная статья, сочиненная Б. В. Марковым, ответа на эти животрепещущие вопросы, увы, не дает, оставляя читателя в блаженном неведении не только относительно политического контекста, но и в том, что касается истории идеологий. Вместо того чтобы решить весьма конкретную задачу, сочинение Маркова лишь умножает «вопросы к тексту».
Прежде всего изумления читателя не может не вызвать достаточно парадоксальный отказ Маркова квалифицировать книгу Дриё как фашистскую. Трудно отказать себе в удовольствии процитировать рассуждения автора вступительной статьи: «Можно вспомнить и известную работу Н. А. Бердяева «Философия неравенства», которая примыкает к труду Дриё ла Рошеля и поэтому тоже может рассматриваться как «фашистская». Однако пока этого никто не делал, так как Бердяев был противником фашизма. Это еще раз свидетельствует о том, что нельзя квалифицировать рецензируемую работу, несмотря на ее название, как фашистскую» (с. 8). Если Бердяева нельзя назвать фашистом, то Дриё и подавно! С легким паром, г. Марков, железная логика. Если автор «Фашистского социализма» не фашист, то зачем, спрашивается, было огород городить, зачем на первой же странице писать о том, что «сегодня, когда фашистское движение вновь консолидируется, знакомство с нею (книгой Дриё. — А. Б.) является полезным» (с. 5)? Однако Бог с ней, с логикой.
В предисловии Маркова забавно другое. Заявляя об опасности фашизма, автор время от времени как будто подхватывает риторику, которую вроде бы должен описать: «Что же, мы эту жертвенную роль, кажется, выполнили: освободили Европу от фашизма, просветили свой Восток, а теперь от нас отвернулись даже наши бывшие республики. Осознание этого несомненно подогревает »фашистские» настроения в нашем обществе. И причина тому не злобная месть, тайно тлеющая в сердцах христианских народов, а инстинкт самосохранения нации» (с. 14-15). Поистине горько колонизатору, которому дали понять, что его любовь к своим бывшим колониям почему-то безответна. Тут-то и пробуждается «инстинкт самосохранения нации», гибнущей на глазах без столь необходимого ей Lebensraum.
Ламентации по поводу возрождения фашизма оказываются своего рода украшениями, которые легко изымаются из конструкции текста, оставляя нетронутой его «изнанку». Пытаясь проанализировать «истоки и смысл» фашизма, автор ненавязчиво переходит к «внутренней правде движения» (Хайдеггер), и чревовещания о фашистской угрозе легко снимаются как верхний слой в нехитром палимпсесте, не повреждая подлинную кожу текста, на которой начинает проступать заветный message: «Когда утверждают общность коммунистической России и фашистской Германии, в основном ссылаются на организацию концентрационных лагерей. Однако они существуют и сегодня. Вопрос в том, кто и за что в них сидит. Он много важнее вопроса о том, в каких условиях там содержатся люди. Эти условия не всегда определяются субъективной жестокостью. Если брать фашистский и коммунистический режимы как формы власти, то обычно фашизм характеризуют как самую широкую реализацию желания власти буквально на всех уровнях: от фюрера до надзирателя. Цель фашизма вообще состояла в том, чтобы сделать немца господином во всем мире <…>. России это никогда не было свойственно. У нас, скорее, чужие угнетали своих. Но именно это и стало одной из причин рождения русского фашизма» (с. 15). Теперь становится понятно, почему зашел разговор об «инстинкте сохранения нации»: между текстом Дриё и сочинением Маркова исчезает аналитический зазор, и отделить интенции одной работы от интенций другой становится практически невозможно. Аналитика отваливается, как фальга, приоткрывая четкие контуры идеологии. Hotchpotch из левой французской мысли, из Бодрийара, Фуко и т. п. понадобился автору вступительной статьи лишь для того, чтобы проговорить старое как мир (и благоразумно лаконичное) об угнетении «своих» «чужими». Попавшему в такой контекст покойному автору предисловия к «Анти-Эдипу» можно только посочувствовать. Вернусь к тому, с чего начал, и выскажу осторожное сомнение относительно того, что Министерство иностранных дел Франции имело в виду в рамках культурной программы «Пушкин» поддерживать деньгами налогоплательщика Пятой Республики подобные «предисловия».
Два слова о работе переводчика. По техническим причинам сверка перевода с оригиналом была невозможна, однако некоторые мелочи все же бросаются в глаза. Не могу найти объяснений, почему название главки «Йcrit dans la rue» («Уличные заметки», «Написанное на улице») превращается в русском переводе в «Между строк». Трудно найти логику и в принципах аббревиации. Так, «Action Franзaise» переводится А. Шестаковым как «Французское Действие» и далее везде сокращается как ФД. Однако когда дело доходит до социалистов, переводчик почему-то просто передает французскую аббревиатуру SFIO (то есть, Section Franзaise de L’Internationale Ouvri╗re) кириллицей (СФИО). Кое-где встречаются стилистические неловкости («история наводит непозволительные, скандальные связки», с. 206), а главное — не покидает ощущение языковой тяжеловесности. На мой взгляд, текст перевода явно оставлял пространство для творчества редактора. Однако все это кажется не столь уж существенным по сравнению с отсутствием пояснений (что временами превращает сборник Дриё в письмена на незнакомом языке) и чудовищной вступительной статьей.
Аркадий БЛЮМБАУМ
1 В одной связке с Коти, известным французским миллионером, сделавшим состояние на знаменитой парфюмерии и прессе («Фигаро»). Коти субсидировал целый ряд фашистских организаций, в частности уже упоминавшихся «Молодых Патриотов», «Огненных Крестов» и т. п.