Заметки интуриста
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2006
Михаил Дряшин
Михаил Дряшин — родился в 1967 году в Москве. Окончил МВТУ им. Баумана. Работал системным администратором, компьютерщиком, рекламистом, дизайнером, копирайтером, причем, как правило, одновременно. С лета 2005 года пребывает в Израиле (пока не знает, надолго ли). По национальности — русский.
Милый дедушка, Христом богом тебя молю, забери меня отседа…
Ванька Жуков
Извинения автора
Иностранцев не любит никто. Иммигрантов тем более. Оно и понятно. По Москве знаю. Вернее, по себе. Относительная широта кругозора не ограждала, да и до сих пор не ограждает меня от всем известных предрассудков коренного москвича: так называемые “цивильные” интуристы трансформируются в бессмысленно хлопающих глазами восторженных идиотов, провинциалы — в неотесанных деревенщин, жители южных республик — сами понимаете, в кого.
Посмотреть на себя их глазами не хватает не столько смелости, сколько воображения. Да и потребности такой нет. Взгляд на себя со стороны сродни самоубийству, это ведь довести себя надо, придумать, напрячься, преодолеть физиологический ужас… Да и зачем, собственно?
Ну, знают столичные жители по народным рассказам и дразнилкам, что акают; знают, что не любят их вовне. Тем и гордятся, стараясь за кольцевую дорогу носа не казать. Сидят себе в мегаполисе, поджав хвостики, и не жужжат. Вернее, жужжат, списывая недовольство собой исключительно на зависть, что во многих случаях недалеко от истины.
А недовольных ими и не видно. Те, которые за кольцевой, они за кольцевой и сидят, а тех, кто решил осесть в белокаменной, можно сразить одним-единственным вопросом: а чо, дружок, ты тогда приехал-то? Чо дома-то не сиделось? И обмякнет оппонент, поперхнется и промолчит.
Планируя переезд в Израиль, я прекрасно понимал, что окажусь в положении того самого поперхнувшегося оппонента, и был к этому совершенно готов: мосты за собой не взрывал, оставив все пути для отступления. А потому мог ответить на тот самый каверзный вопрос: “Да ничо. А просто так. Приехал вот…”
А по приезде решил записать первые — не столько впечатления, сколько ощущения. Ощущения исключительно субъективные и поверхностные. Ощущения первых двух недель — человека, не владеющего ивритом, без понимания происходящего. Посему заранее прошу прощения у недовольных. Я никого не хочу обидеть. Это моя личная глупость, в которой с удовольствием и расписываюсь.
Кфар-Саба, сентябрь 2005 г.
Иностранцев не любит никто
1. “Я не знаю”
Это ответ на любой ваш вопрос. Это не отговорка и не вежливая форма посыла далеко и надолго. Не принимайте близко к сердцу, они действительно не знают.
Особенно тяжелой формой этого заболевания страдают чиновники всех без исключения учреждений.
А начинается еще в Москве. В “Сохнуте” вас отправляют за ответом в посольство, из посольства — в “Сохнут”, и все вместе — в Израиль. “Это вы сможете выяснить только по приезде в страну” — еще одна любимая фраза внедренных в Россию агитаторов за переезд в Израиль.
— Каков будет мой статус?
— Это вы сможете выяснить только по приезде в страну.
— Могу ли я там рассчитывать на денежную помощь? Какова сумма выплат?
— Это вы можете выяснить только по приезде в страну.
— Что полагается нашему ребенку?
— Это вы можете выяснить только по приезде в страну.
— Есть ли льготы для вновь прибывших?
— Это вы можете выяснить только по приезде в страну.
— Стоит ли мне вообще лететь в Израиль или лучше остаться?
— Это вы можете выяснить только по приезде в страну.
— Простите, а с кем я разговариваю?
— Это вы можете выяснить только по приезде в страну.
И т.д.
Ну вот, мы и тут. По приезде в страну. Читатель, небось, думает, что отныне все изменилось. Ты не прав, читатель.
Впрочем, кое-какие изменения произошли.
Вместо ответа “Это вы можете выяснить только по приезде в страну” появились два новых:
1. “Это вам должны были сказать еще в Москве”;
2. “Зайдите через две недели”.
И, конечно же, остался традиционный: “Я не знаю”.
Заходим через две недели. Не думайте, что повторным визитом вы приперли сотрудника министерства или муниципалитета к стенке. На этот случай еще два варианта у них предусмотрено.
1. “Вам надо обратиться в ___________ (любая другая организация, работающая два дня в неделю с 8.00 до 8.15 утра), чтобы они выслали нам по почте ваш/у _________(документ, о возможности существования которого вы и не подозревали). Мы вам позвоним, когда документы придут”.
Ваше предложение самому быстренько сбегать за необходимой бумажкой отвергается с порога.
2. Неожиданное выяснение новых подробностей вашего существования, которые в корне меняют дело, после чего все приходится начинать заново.
Но вот прошли еще две недели или два месяца. И вы, как ни странно, опять появились на пороге (сами, поскольку никто вам, конечно же, не позвонил). С такой наглостью бороться уже труднее, но все-таки можно. Например, заболеть. Ну нет начальника на месте, а только он может решить ваш вопрос. Выигрыш стандартный — две недели.
Проходит полмесяца, а вы еще живы. И опять мозолите государево око. Что еще предпринять?
Можно действовать по программе “Безрезультатный поиск русскоговорящего среди русскоговорящих”. Реализация этой программы требует определенных актерских способностей, так как во многих учреждениях, например в министерстве абсорбции, сотрудников из бывших союзных республик подавляющее большинство. Немногочисленные израэлиты затравленно жмутся, прикидываются ветошью и стараются не высвечиваться.
Сама по себе программа поиска русскоговорящих, в случае ее успешной реализации, дает выигрыш всего лишь в день-два. И то хорошо.
Но вот свершилось — последний день ваших мучений. Все прошли, все документы при вас, бывший российский соплеменник по другую сторону стола.
Учтите, соплеменник просто так не сдается. Счет теперь идет на часы и минуты. Держите его на прицеле или привяжите к стулу, если есть такая возможность. Он может бесследно исчезнуть часа на два вместе с вашими документами.
Попытайтесь незаметно обрезать телефонный шнур в его кабинете. Если нет возможности на два часа исчезнуть, он может два часа говорить по телефону. О болезненном пристрастии местных жителей к телефонной связи я скажу ниже.
Заперли дверь в кабинет с внутренней стороны?
Перерезали телефонный кабель?
Получили необходимые документы?
Уф-ф! Поздравляю!
Но будем объективны, есть и исключения. В божественном городе Хайфа, одно лицезрение которого привело меня в восторженно-шоковое состояние. Там мы с женой сели в автобус, лелея слабую надежду найти бывшего соотечественника — на предмет получения информации о местонахождении нужной нам остановки. Отбор производился физиономический. Наконец отобрали и обратились.
Автобус ожил весь. За исключением флегматичной парочки ярко-южного вида да водителя, все оказались “нашими”. Сами того не ведая, мы запустили программу “Я знаю, и я знаю, а я знаю лучше”.
Мы уже вылезли, автобус тронулся, но пассажиры и не думали успокаиваться. Еще долго, пока общественный фургон не скрылся за поворотом, звучала, перекрывая рокот мотора, возбужденная речь. Бывшие одесситы, москвичи, ленинградцы, кишиневцы, киевляне спорили друг с другом об истинном местоположении остановки в пространстве и ее окончательной идентификации.
2. “У нас так не делают”
Представьте себе супермаркет. Хороший, большой и, главное, — дешевый. Зашел я туда перед началом шабатажа продуктов прикупить на недельку. Не успеешь — зубы на полку и сиди два дня голодным. Ходишь с огромной колясочкой, выбираешь. О ценах, конечно, догадываешься интуитивно. Не принято тут ценники вешать. Вернее, принято, но не успевают. Только последний ценник нацепят, ассортимент в корне изменится. Год-то уже прошел. И по новой.
Набрал, значит, продуктов, какие были, да к кассе и покатил. Ну и что ж, что из десяти кассовых аппаратов работают только два — пристраиваешься в конец очереди, ждешь. Обожаемую тещу ставишь столбить место во вторую очередь, может, там побыстрее. Проходит полчаса. Изменений не наблюдается.
Становится интересно, подходишь поближе — проинспектировать работу тетеньки на аппарате. Тетенька, как ни странно, работает. Проходит еще полчаса. Изменений не наблюдается.
Становится окончательно непонятно. Начинаешь присматриваться. Работает. Но по странной схеме. Сначала смотрит на товар. Задумывается. Смотрит на экран монитора. Думает. Нажимает на клавиши. Думает. Кого-то зовет. Ждет. Приходит этот кто-то. Тоже смотрит на экран. Смотрят вместе. Думают вместе. О чем-то. Пришедший нажимает на клавиши. Разговаривает с кассиршей. Оба куда-то уходят. Кассирша возвращается уже одна. Задумчиво смотрит на покупательницу. Разговаривает с ней. Та протягивает ей какие-то бумажки. Кассирша уходит с бумажками. Приносит их обратно. Расписывается на бумажках. Протягивает их покупательнице. Та тоже расписывается. Берет в руки следующую покупку, и все повторяется снова.
Еще через полчаса возникает иллюзия, что касса, в очереди к которой застолбила место теща, работает быстрее. Перемещаюсь с тележкой к матери своей возлюбленной. Возмущенная покупательница, стоявшая за тещей, выпалив что-то в высшей степени нелицеприятное и сверкнув глазами, вместе со своими покупками укатывает в ту очередь, из которой мы убежали. Мне перевели суть гневной тирады: у нас в Израиле, мол, так не делают. Чего не делают? Непонятно. Но в одном права — чего-то они не делают явно.
Все описанное выше с завидным постоянством повторялось при последующих посещениях супермаркета, занимать же очередь в кассу загодя мы с тех пор не рискуем.
Одно из последующих посещений, кстати, состоялось утром, часов в девять. Мы думали, что уже потеряли способность удивляться, но не тут-то было. Посетителей в сию раннюю пору не наблюдалось. И… все кассы работали… Все десять. Выбивальщицы чеков сидели на своих местах и откровенно скучали.
3. Норковая шуба за 13000 шек.
Да-да. Именно норковая и именно за тринадцать тысяч. Продается. В Кфар-Сабе.
Мерзнут. Лето закончилось, на улице уже чуть меньше тридцати градусов, по ночам заморозки — до двадцати еле доходит. Мороз. Шуба как нельзя кстати.
В школе, где учится моя дочь, дети на уроках кутаются, достают свитера. Эту картину я сам, обливаясь потом, не веря своим глазам, наблюдал сквозь полуприкрытую дверь класса.
Работающим в Москве по религиозно-образовательной линии (просто образовательной в Израиле не существует) израильтянам платят совсем немалую северную надбавку. Еще бы, ежедневно рисковать жизнью! Чуть зазевался — промерз целиком.
4. Дети лесотундры
Внимательный и деликатный сын хозяина нашей квартиры специально зашел к нам, чтобы научить мою жену пользоваться микроволновкой. Моя половина с трудом убедила молодого человека в том, что умеет ею пользоваться, ведь СВЧ-печки есть в Москве чуть ли не у каждой хозяйки. Абориген остался в тягостном и подозрительном недоумении.
Сам хозяин по несколько раз (для закрепления педагогического эффекта) показывал детям лесотундры, как включать и выключать свет, а также спускать воду в сливном бачке. Повторение — мать учения. Может, и усвоят.
Дикари-репатрианты, конечно же, ничего слаще морковки не ели, сидели себе в избах, топили по-черному, пили водку, курили махорку (это слово хозяин знает) да изъяснялись на своем варварском языке. Иногда, впрочем, выходили на медведя с рогатиной и водили хороводы.
А тут попали в цивилизованную страну. Конечно, всему их учить надо.
Есть подозрение, что мир коренного израильтянина ограничивается пределами собственного государства, арабскими супостатами, лучшим другом Америкой да мутными воспоминаниями родителей о тех местах, из которых они когда-то прибыли в Палестину. Рассказам выживших из ума пращуров, впрочем, никто уже не верит. Но рассматривать их фантастические истории как сказки, как народный фольклор можно. Почему бы и нет?
Сужение кругозора, кстати, является одной из основных задач израильской системы образования. Но об этом ниже.
5. Палочное образование
На третий день пребывания в стране, когда дела наши наконец-то пошли на ладан, мы отдали ребенка во второй класс школы. Учителя были против, настаивая на непременном прохождении класса первого. Иврит у ребенка на нулевом уровне, да и с математикой обязательно будут проблемы. Но мы были тверды в стремлении не терять год, и училки сдались. Будь что будет, сами потом пожалеете.
Наша Соня, семи лет от роду, закончила в Москве первый класс самой стандартной районной школы и уже решала, как и все ее сверстники, уравнения с одним неизвестным. В Израиле, разбирая выданные ей учебные пособия, она обнаружила странный предмет. При ближайшем рассмотрении это оказалась коробка со счетными палочками. Мы удивились, поскольку не видели их со времен детского сада.
Точно так же мы удивились наличию в классе кубиков — дети играли в них на уроке. Жена вышла из здания, протерла глаза и еще раз прочитала табличку на входе. Нет, все правильно, это была школа.
Через несколько дней жена, как единственный ивритоговорящий член семьи, присутствовала на родительском собрании. Известие о том, что к концу года дети должны пройти таблицу умножения до шести, вызвало у местных родителей крайнее возмущение:
— Как до шести?! Это же непосильная нагрузка! Как вы себе это представляете?
Осознавшая свою вину учительница, совсем не желающая прослыть извергом, только краснела и разводила руками.
За три дня, прошедших с момента прихода дочери в школу, догадливая математичка смекнула, что проблем с ее предметом у девочки из далекой северной страны все-таки, как это ни удивительно, не будет. А смекнув, стала требовать покупки других, нестандартных, учебников, специально для русской девочки.
Соня решила все задачи, содержащиеся в учебнике, рассчитанном на полугодие, дня за четыре. Благо сталкивалась с подобными еще в подготовительной группе детского сада.
И нам вновь приходилось выбрасывать немалые деньги на очередной комплект пособий под кодовым наименованием “Не бей лежачего”.
Тем временем Соня не теряла времени даром, и ее одноклассники начали щебетать по-русски, даже двое “наших”, мальчик и девочка, вывезенные из России уже несколько лет назад. Обычный в Израиле, ничем не объяснимый, дикий предрассудок — говорить по-русски стыдно — стал потихоньку рассасываться.
Прошло недели две, и мы увидели объявление, что расположенная в том же здании русская вечерняя школа объявляет набор. В учебном плане — физика, русский и английский языки, математика.
Придя забирать ребенка после первого учебного вечера, я получил второй после посещения Хайфы позитивный шок: увидел читающих в свое удовольствие людей.
Дело в том, что невозможно увидеть израэлита, читающего книгу не по казенной надобности, не перед экзаменом, а просто так, для себя.
А здесь были русские родители, тихо поглощающие книги, купленные в русском же магазинчике, или тихо, именно тихо, беседующие в ожидании своих отпрысков.
Преподавали же в школе интеллигентные учителя, переместившиеся когда-то из Москвы, Ленинграда и Новосибирска. В новом классе Соня оказалась, слава богу, не в чем-то даже отстающей. Все наконец стало на свои места.
И еще, забыл сказать о самом удивительном. Среди прочих на лужайке у дверей вечерней школы дожидалась своих детей молодая марокканка.
6. Кто девушку обедает…
Америка — лучший друг, самый надежный и верный партнер Израиля. Равнение на Америку!
На пляже в Тель-Авиве развеваются только два флага, один из них израильский. Догадайтесь, чей второй.
На центральных улицах, помимо традиционной питы с салатами, слопать можно только хот-дог или гамбургер. Да и питу-то, кроме кока-колы, запить нечем. Французских и немецких сигарет днем с огнем не сыщешь.
Новости, доносимые до широкой общественности программами русской службы “Голоса Израиля” (другие информационные передачи мне пока не доступны), составляют вести из Израиля и вести из Соединенных Штатов.
Открываю русско-ивритский разговорник, и глаза лезут на лоб. В ряду устойчивых, самых распространенных, жизненно необходимых выражений и идиом читаю: “Клинтон этого не допустит, потому что…”.
Пытаюсь примерить предлагаемую фразу к реальной действительности.
— Сара, как вы думаете, говядина подорожает?
— Клинтон этого не допустит, потому что…
— А что, магазин на углу уже закрылся?
— Клинтон этого не допустит, потому что…
— Скажите, могу я пройти на улицу Ротшильда?
— Клинтон этого не допустит, потому что…
Издание не новое. Теперь уже, наверное, Буш не допустит.
А причины американизации, думаю, понятны: кто девушку обедает, тот ее и танцует.
7. Пищевая изоляция
Сало мы таки обнаружили. Сначала в Хайфе, потом уже в собственной деревеньке. На этом все местные гастрономические прелести и закончились. Начались сплошные разочарования.
Самое интересное, что живущие здесь русскоязычные до сих пор пребывают в блаженной иллюзии насчет пищевого изобилия, с гордостью показывая нам прилавки, ломящиеся от разнообразных, с их точки зрения, яств.
Продавец, бывший соотечественник, обиделся на наш вопрос о том, где можно купить нормальное молоко.
— Чем вас это не устраивает? — переспросил он с вызовом. — В России, думаете, лучше?
Лучше, дорогой, еще как лучше.
Но проблема даже не в отсутствии тех или иных продуктов. Проблема в их качестве.
Начнем с самого простого.
Попробуйте пожарить туземную картошку. После жарки от вашего картофеля останется маленький слипшийся блин.
Что это за ряженка такая, перемешанная с домашним творожком? Это местная сметана.
Рассольничка захотелось? Тогда вот правила приготовления рассольника по-еврейски.
Если варишь на куриной ножке, внимательно ее осмотри. Просто промыть недостаточно. А ощипывать за тебя кто будет? Местная полуобщипанная курица — шустрая — варится 15 минут.
Перловки, если ты, конечно, не привез ее из России, не жалей — половина полностью растворится в бульоне.
Соленых огурцов, даже приобретенных в русском магазине, клади как можно меньше. Они кислые. Непонятно зачем в рассол вбухивают не то уксус, не то лимонный сок, и огурцы получаются полумаринованными.
По этой же причине сыпани в варево пару ложек сахара — кислятину немного отобьет.
Картошку, даже очень мелко нарезанную, клади минут за 20—25 до окончания варки. Может, и успеет свариться за это время.
Попробуй свыкнуться с местной сметаной, хоть это и не просто.
Приятного аппетита не желаю.
Тут и борщ не красный — свекла такая, и рис пятиминутный — зазевался, и уже каша, а свежие огурцы хоть и мелкие, но на вкус трава, как наши длинные зимние. Да и помидоры тоже не подарок.
Забудьте про душистый черный хлеб.
Не хочу портить и без того уже убитый аппетит, потому и не говорю о здешних сосисках, сардельках, колбасах и ветчине. Лучше вам этого не знать.
А в качестве продолжительного моциона можно побегать по городу и поискать простое молоко, без всяких привкусов, с жирностью выше 3%. Удачи!
8. Щеколда как достижение мировой цивилизации
Понравится ли вам, дорогой читатель, быть застигнутым врасплох за процессом дефекации? Когда вы мирно сидите на унитазе и выполняете свой большой физиологический долг?
Первое, что поразило меня в Израиле, — отсутствие щеколд в местах общего пользования. Разумеется, речь идет о частных домах и квартирах.
Ночью — легче. Судить о происходящем в сортире можно по свету, пробивающемуся из окошечка либо из-под двери. Если, конечно, не забыли погасить. Но это редко. Электричество дорого.
Но вот как быть днем?
Я, например, научился получать нужную информацию на слух. Редко кто делает интимное дело беззвучно.
Есть еще способ. Перед походом в сортир пересчитать по головам всех присутствующих. Если все на месте, значит, туалет пуст.
Конечно, никакой тебе газетки или журнальчика почитать, все делаешь по-спартански быстро. Месяц тренировок, и уже действуешь согласно классическому изречению российской политической жизни: кончил не кончил — две минуты.
Напоследок предлагаю самый, наверное, неудачный выход из положения. Понимаю, что иду против вековых устоев. Да и кто я тут, чтобы указывать. Как у меня только язык поворачивается…
Но все же…
Может, щеколду врезать?
А?
9. Телефон. Великий и могучий
Разговаривать они могут долго. Однажды мы спросили у хозяина нашей съемной квартиры о назначении загадочного шланга, торчащего из стиральной машины. Шланг торчал просто так. Вода по нему не поступала и не выливалась.
Хозяин объяснял долго, минут десять, обстоятельно и очень быстро, со скоростью пулемета.
По истечении десятиминутки я попросил жену в общих чертах обрисовать ситуацию.
— Он сказал, что не знает, — перевела жена.
Разговор тут — стихийное бедствие. Как правило, он застает местного жителя врасплох. Идет себе абориген, ни о чем таком не думает и неожиданно встречает соседа или знакомого. Оба останавливаются как вкопанные на том месте, где застала стихия. Их не сдвинуть никому до самой ночи, а может, и до утра.
Но самое страшное орудие пыток для окружающих — телефон.
Когда мы возвращались на автобусе из Хайфы в Кфар-Сабу, девушка, сидящая перед нами, разговаривала с кем-то по мобильнику. Разговаривала быстро и громко. Тут так принято. Разговаривала в течение всей поездки — ровно один час пятнадцать минут.
А разговор по личной надобности на работе вообще не считается проступком. Скорее наоборот. Не оторвешь. Во всяком случае, для обслуживающего персонала большинства магазинов телефон явно предпочтительнее вашей персоны.
Может, это читается в наших затравленных глазах? Ну какой из вас покупатель?
10. А если серьезно?
А если серьезно, то достоинства Израиля не менее поразительны для нашего соотечественника, нежели его недостатки. А точнее — поражают несравнимо сильнее.
Вот лишь некоторые из них, бытовые, повседневные, замеченные даже мной, праздным пока еще интуристом, а для аборигенов привычные, сами собой разумеющиеся.
В доме, где мы снимаем квартиру, живет изувеченная чем-то вроде полиомиелита женщина. Ответь мне, соотечественник, что было бы с этим существом, как жила бы она в любом населенном пункте России?
Тут же все, что она просит от окружающих, — помочь открыть дверь подъезда, чтобы въехать в него на специально для нее сделанном, очень красивом, напоминающем чем-то ультрасовременный гоночный мотоцикл самодвижущемся устройстве, назвать которое коляской язык не поворачивается. Это она из магазина с покупками возвращается.
А у инвалидов полегче — и устройства попроще. Все они свободно перемещаются по городу. Удивляешься сначала, откуда здесь столько инвалидов. Потом понимаешь — у нас их нет на улицах потому, что в лучшем случае дома сидят.
Второй вопрос тебе, соотечественник. Ты ночью по родному городу гулять не боишься? А детей отпустить на ночную дискотеку? Или в другой город? Тут этого страха нет.
Третий вопрос: оставишь ли ты без присмотра сумку с приобретенными ранее продуктами или ширпотребом у дверей магазина, если в самом магазине камеры хранения нет?
Здесь ее не сопрут.
А в городе твоем дороги перекрывают, чтобы дети без опаски ходили в школу и обратно домой?
Так-то вот.
Городок в табакерке
1. Городок наш ничего…
В каждом израильском городе есть улица Герцля и улица Иерушалаим, впрочем, как и улица Вейцмана, Ротшильда, Бен-Гуриона. Так как само понятие “город” в этой стране сугубо условное (между завтраком и обедом можно успеть прогуляться по нескольким городам), то заблудившемуся водителю, уточняющему местонахождение той или иной улицы, приходится называть и населенный пункт. Иначе можно уехать незнамо куда.
Лучше всего тут чувствует себя уроженец голодного и крошечного провинциального городка, где работы нет и не предвидится; где сельпо открывается раз в неделю, когда завозят хлеб, макароны и карамель; где одна немощеная улица перед горсоветом, да и та с огромной лужей.
У нас тоже все маленькое, вышел за автомобильную тропинку, переступил через кучку мусора, и ты уже в другом городке. А иногда упираешься в картонную декорацию — дальше пути нет, совсем как в фильме “Шоу Трумена”.
Начинаешь понимать вьетнамцев. Чем больше нашего брата на одном квадратном метре жилплощади, тем легче выжить.
А еще раздражают мелочи, и в первую очередь наличие предметов, которыми лучше не пользоваться. Первый на очереди — ванна. Ее, в принципе, набрать можно. Наверное. Хотя никто тут таких экспериментов не проводил. Вода на вес золота. А чтобы соблазна не возникало, пробки к резервуару не выдается. Ванна — исключительно сувенирная продукция.
Духовка есть на каждой кухне, она электрическая и потому тоже чисто декоративная или служит напоминанием о другой жизни. Ну разве что по большим праздникам, раза два в году, можно раскошелиться на выпечку пятиминутного пирожка по секундомеру.
Кондиционер нужен местным только зимой в десятиградусный, выше нуля, мороз, чтобы греться. Иногда. Летом обходятся вентилятором. Охлаждаться же лучше всего в магазинах или госучреждениях, где ждешь долго, а холод казенный.
Выйдешь на улицу, а там одни и те же мордочки, которые уже успел полюбить, потом возненавидеть и наконец привыкнуть к ним.
В остальном нормально. Городок ничего себе, симпатичный, ухоженный, травка местами, туземцы в шлепанцах бродят, кричат чего-то, руками машут, кошек уйма и попугайчики зеленые, что у нас воробьи.
2. Ночью лучше не просыпаться
Технический прогресс не стоит на месте, инженерная мысль бьет ключом даже тут, в Израиле. Хозяин квартиры посещает нас постоянно. Доделывает то, что должен был завершить еще до вселения квартирантов.
Обычно он появляется на пороге неожиданно, широко улыбается, спрашивает, что слышно, и начинает раскладывать свои инструменты. Обустройство квартиры в нашем присутствии продолжается целый день.
Сначала мы думали отпугнуть его салом. Не тут-то было. Сожрал и не поморщился. На удивленный взгляд жены ответил, что ничего страшного — ближайший визит в синагогу поможет уладить все дела со всевышним.
Мы пробовали уходить из дома на целый день, но мастер — золотые руки обладал экстрасенсорными способностями, он точно знал время даже краткого нахождения в квартире хоть кого-нибудь из постояльцев.
Цель очередного посещения объявил загодя: из соображений экономии электроэнергии, в качестве альтернативы неиспользуемому кондиционеру, будет произведен монтаж потолочных люстр-вентиляторов.
Народный умелец возился целый день. Под вечер, сам светясь от удовольствия, демонстрировал нам достижение цивилизации.
Значит, так. Вы нажимаете традиционную кнопку на стене, загорается свет, начинает крутиться вентилятор. Для полного их отключения опять нажимаете на кнопку. Если вам надо выключить только вентилятор, дергаете за пимпочку, свисающую с люстры; если только свет — нажимаете на кнопку маленького выключателя, также торчащего из осветительного прибора. Для выполнения этих двух операций необходима стремянка, иначе до пимпочек не дотянуться.
И еще. Если выключили свет при помощи свисающего выключателя, то зажечь его сможете только с его же помощью.
С тех пор мы стали ложиться раньше и спать крепче. Исключительно из соображений безопасности. А как же иначе? Вот проснемся ночью и потребуется зажечь свет. В кромешной тьме, сбивая все на своем пути, придется пробираться в кладовку, ощупью находить стремянку и волоком тащить ее в спальню, довершая разрушение квартиры.
Раскладываете и ставите лестницу, взбираетесь под потолок (все это в кромешной темноте) и, если подъем удался, включаете-таки освещение. В противном случае ползете в направлении телефона, чтобы, дождавшись рассвета, набрать номер дежурного травматолога.
Сначала мы думали, что вентиляторы системы “стремянка” — исключительно наше полуеврейское счастье, но, опросив окружающих, убедились в обратном.
Но самое страшное — это лифт. Поднимаясь, допустим, на третий этаж, нельзя нажимать кнопку “3”. Третий этаж в нашем понимании — это второй еврейский, второй — первый, а первый — совсем не первый, первый — это “карка”, и все тут. Но на этом приключения не заканчиваются. У большинства домов есть подземные этажи. Минус первый — это какой, по-вашему? Думаете, на один этаж вниз? Ответ неправильный, минус первый — это самый нижний, выше — минус второй, еще выше — минус третий, и так далее, пока в эту самую карку не упретесь.
Как-то по безнадежной глупости мы воспользовались лифтом в супермаркете. Надо было спуститься на этаж ниже. Спускались минут двадцать. Поездка сопровождалась периодическим вскрикиванием: “Замуровали, демоны!” Последним аргументом в споре с бесовским устройством стало, в соответствии с первоисточником, крестное знамение.
Животворящий крест подействовал, и мы наконец-то попали куда нужно. Выбравшись, осознали, что нам еще повезло — в магазине было всего пять этажей, включая подвалы. Систему лифтового устройства потом объяснил наблюдавший за нашими мучениями охранник-грузин: “Иврит знаете? Там ведь все с ног на голову перевернуто. Вот и тут так же”.
3. Товарищу Эйдельману, сионисту и человеку
Тысячу раз был прав профессор Преображенский. Не читайте газет перед едой. Добавлю только, что радио за завтраком тоже лучше не слушать.
Как вы уже догадались, виновником застрявшего в горле куска стал все тот же “Голос Израиля”.
Литературную страницу еврейские радиолюбители полностью посвятили Эйдельману, а почти половину из отведенного на Натана Яковлевича эфирного времени — Борису Пастернаку. Причем анонсировалась передача именно в качестве программы об Эйдельмане как таковом, то есть о жизнетворчестве, исканиях и всем том, что обычно освещается в подобного рода опусах. Но более чем за полчаса о литературоведческих исследованиях и стихосложении не было сказано ни слова. Темой дамского монолога стали героически вывезенные из Совдепии и посмертно опубликованные “Диалоги” Эйдельмана, эпистолярная полемика автора с Виктором Астафьевым по поводу виновников отсутствия в кране воды, а также с Борисом Пастернаком, гнусным сторонником ассимиляции евреев. И больше ни о чем.
Кусок в моем горле полностью застрял на последней фразе монолога: “Завершаем рассказ о Натане Яковлевиче Эйдельмане, замечательном человеке и сионисте…”
Радио тем временем бодро продолжало вещание. Историко-археологическая передача “Пыль веков”, по-моему, или что-то в этом роде.
Я уже приготовился к тому, что пыль будет исключительно иудейской. Ничего страшного, наоборот, интересно. Особенно для меня, только что прибывшего в страну профана.
На этот раз уже мужской голос рассказывал об археологических раскопках. Где бы вы думали? В секторе Газа, конечно, где же еще. Рассказ свелся к тому, что проклятые палестинцы разрушают еврейские памятники культуры, чтобы доказать всему миру: сектор всегда принадлежал им. Вот и вся археология.
На этом просветительская миссия “Голоса” завершилась, и, как всегда, начались американо-израильские новости.
В следующий раз я включил радио уже дня через три и напоролся на вполне доброжелательную, с явной ноткой восхищения передачу, посвященную… Троцкому. О его жизненном пути под рубрикой “Старый альбом” рассказывалось все три дня моего отсутствия у приемника. Выдающийся, оказывается, был деятель — дисциплинированный, эрудированный, волевой.
4. Без языка
Моя жена искала себе брюки. Надо ей было для работы. У них правило: красный верх, черный низ. Верх выдают — рубашка такая на продавцах, для всех одинаковая. А вот низ ищи сам.
Нет, я не хочу сказать, что брюк нет. Есть. Но, как бы это поделикатнее, если снизу вверх идти, то самое интересное прикрывать-то они прикрывают, но выше не идут.
Понимаю, мода такая, “низкое бедро” называется. Но “высокое” нигде не найдешь. Не думайте, что мы только подешевле искали. Подороже тоже нету.
А у кого нет возможности “низкое бедро” себе купить, те изыскивают другие пути. Я солдат имею в виду. Штаны у них уставные, только ремень именно там, где вы и подумали. Удивительно, как все это при ходьбе держится. А у одного на наших глазах таки слезли. Прямо на улице. Стоял и подтягивал.
И опять же интересно, как такой солдат в атаку ходит. Может, приклеивают их чем-то? Но, чтобы спросить, иврит нужно сначала выучить, а я все никак не соберусь. Вот и хожу, как идиот, таращусь, а понять ничего не могу.
5. Высшая математика
Раскрыв Сонькину школьную тетрадку, я ткнул пальцем в перевернутую букву Т:
— Это что?
— Плюс, — ответил ребенок.
— А почему не крестик? — осторожно поинтересовался я и осекся. Вспомнилось многое, в том числе машины скорой помощи без красного креста и интерьер больницы, куда я однажды случайно попал. Там этого символа тоже не наблюдалось.
Сопоставив факты и сделав кое-какие умозаключения, я вдруг подивился тому, что в безбожном Советском Союзе красный крест все же не был заменен пятиконечной звездой или серпом с молотом, да и суммировать народу разрешали по старинке.
С тех пор стал искать крестики-плюсики по всему городку. Искал просто так, ради праздного любопытства. Тщетно.
6. Победа над силиконом
Саманту Фокс помните? А просто Сабрину, без фамилии?
Так вот, тут такое на каждом углу. Начиная с пятого номера. Студентки, продавщицы, домохозяйки и даже старшеклассницы. Опять же загар во всех местах.
Прямо хоть из дома не выходи. Рискуешь шею свернуть или под машину попасть.
Потом, правда, надоедает, недели через две пребывания, ищешь чего поскромнее. Ищешь и не находишь.
7. Где выход из тупика
Рядом с домом, где мы живем, строят железную дорогу. Тотальная автомобилизация Израиля превратилась в тотальную дорожную пробку, пробить которую способна только скоростная электричка. Сеть таких электричек появилась совсем недавно и постоянно расширяется.
Возведение насыпи и укладка рельсов стали причиной теперь уже локальной пробки под нашими окнами. Локальной, но постоянной.
Улицу, на которой стоит наше временное обиталище, завершает тупик, шлагбаум елочкой и предупредительные знаки. Дальше стройка. Наш дом метрах в десяти от шлагбаума, перед ним поворот, куда, не доезжая стройки, с улицы еще можно съехать. Воздух прозрачный, елочка и “кирпичи” яркие, их видно издалека. Под окнами у нас пробка, которая рассасывается только ночью. Понятно?
Что “почему”? Почему пробка? Начнем сначала.
Рядом с домом, где мы живем, строят железную дорогу… Вы это уже слышали? А-а, вы же не жили в Израиле! Тогда объясню по-другому.
Местный житель едет по улице. Едет-едет и вдруг упирается в какой-то шлагбаум. Неожиданно. Думает-думает (от трех до пяти минут, я засекал) и поворачивает назад. Аналогично складывается ситуация со следующей за ним машиной.
Вы спрашиваете, что мешало увидеть предупреждающие знаки раньше вынужденной остановки? Не знаю. Даже метра за три до тупика не получается. Автомобиль должен доехать до шлагбаума, это принцип.
Как-то под вечер нас вывел из полудремы особенно громкий рев моторов. Это одновременно пытались развернуться два огромных автобуса. Улочка узкая, пришлось осуществлять маневр задним ходом, сметая на своем пути всех тех, кто шлагбаума еще не достиг.
Следующий случай, уже из практики товарно-денежных отношений, произошел в универмаге соседнего городка, где работала продавщицей наша родственница.
Покупатели приходят сюда самые разные, от белокурых среднерусских соплеменников до жгучих уроженцев гибралтарского колена сынов Давидовых.
О последних и пойдет речь. Как-то один из представителей древних марокканских династий решил приобрести для отпрыска игру, в простонародье именуемую “конструктор”. В результате сборки должен явиться красивый замок с откидными лестницами и золоченым шпилем. Мавр сделал свое дело — купил и ушел.
Следующее утро было озвучено все тем же африканцем. Он стоял посреди торгового зала и истошно вопил.
Стоит разъяснить, что утренний крик покупателя — прерогатива не только марокканской общины. Просто такова методика защиты прав потребителя. Потребитель приходит и начинает орать. Те же, кому сей крик адресован, сохраняют железное спокойствие и стараются на шум вообще никак не реагировать. Если это удается, то в восьмидесяти процентах случаев победа в войне нервов и голосовых связок достается обладателю крепких нервов, а покупатель, поорав всласть, неожиданно убегает, так ничего и не объяснив. Объяснять, как правило, ничего и не надо. Если вошедший в магазин голосит, а в руках у него некий предмет, отдаленно напоминающий что-нибудь из выставленного на витрине, то вошедший — покупатель, а предмет — товар, который тот хочет вернуть. Причем товар либо куплен года два назад, либо в результате “грамотного” с ним обращения безнадежно испорчен. Продавец все это понимает, потому и не реагирует. Покупатель также осознает призрачность своих надежд на возврат денег, потому и кричит что есть мочи. Крик не действует? Что делать. Гость исчезает так же неожиданно, как и появляется.
Но вернемся к нашему марокканцу. Вопль в данном случае раскладывался на смысловые составляющие. Вот они в порядке воспроизведения (привожу в сокращении):
1. Что вы тут сидите?
2. Что вы мне продали?
3. Это конструктор для детей от четырех лет?
4. Пять взрослых человек не могли собрать это всю ночь!
5. Я всех вас выведу на чистую воду!
6. Верните деньги!
Стойко перенеся децибелы, свалившиеся на ее хрупкие женские уши, продавщица осторожно осмотрела коробку. Игра вырывалась с мясом. То есть коробка не распаковывалась. В центре зияла дыра, из которой и изымалось содержимое.
Продавщица и рада была бы избавиться от разъяренного громкоговорителя, но нарушенная целостность упаковки делала мечту неосуществимой.
После безрезультатных попыток что-либо втолковать буйному строителю замка был вызван хозяин торговой точки, араб.
Смысловые составляющие тем временем изменились. Теперь это звучало следующим образом:
1. Я тебя, арави, кормлю, я позволяю тебе жить на моей земле!
2. А ты, руссия, сиди и не вякай, все равно ничего не понимаешь! Ложи деньги взад!
На это хозяин отвечал:
— Все это легко собирается, и я тебе это докажу. Приходи завтра — увидишь.
Клиент, который всегда прав, швырнул растерзанную коробку в оппонентов и испарился.
— Совершенно нет времени, — грустно молвил хозяин после пятиминутной паузы, — а собрать надо, я ведь обещал.
Принеся злосчастную коробку домой, измочаленная радостью десятичасового труда руссия протянула ее мужу. Пока готовился ужин, был собран замок с золоченым шпилем и откидными лестницами. Заняло это один час двадцать минут.
Не думайте, что скандалист не пришел на следующее утро. Пришел. Буркнул “спасибо” и исчез уже навсегда.
Есть еще множество историй, уместившихся в три, теперь уже три, недели проживания в Израиле. Можно рассказать, как мы покупали телевизор, как получали деньги в банке, как теща сдавала на анализ кровь, как жена обслуживала и обслуживает покупателей в магазине, куда устроилась на работу, и даже об оторвавшейся пуговице, которая чуть было не стала причиной возврата в магазин давно приобретенной рубашки и которую несчастная кассирша быстро пришила на глазах у изумленной публики. Но не буду более утомлять читателя и постараюсь закончить на оптимистической ноте.
Я тут, третьего дня, анкету заполнял на изменение статуса. Хороший такой документ, страниц тридцать, министерством внутренних дел выпущен. В анкете две нумерации страниц, сверху и снизу, причем разные. Нижняя на единичку верхнюю опережает. Я сначала не понял. Понял потом. Не все, значит, еще потеряно.
Верхняя цифра — номер страницы, а нижней пронумерована стрелочка, указывающая на следующую страницу. Мол, это страница, допустим, вторая (цифра вверху), а следующая третьей будет (цифра внизу). Это чтобы понятно было. А то кто знает, что там впереди.
Будущее ведь, слава богу, непредсказуемо.
8. Завтрак туриста
Простые вроде бы предметы: скалка и оселок. Необходимые если не ежедневно, то еженедельно, во всяком случае. А ведь нет. Нет ни в одном из магазинов — от огромных супермаркетов до микроскопических лавчонок.
Пельмени, вареники, манты, лапша — все остается в прошлом, если только не раскатывать тесто пивной бутылкой, как в самые голодные годы советской власти, а ножи не точить о бордюрный камень.
Недостижим также заварочный чайник. Это мечта. Обойдите городок вдоль и поперек — не найдете.
Нет, я все понимаю. Осознаю свою дикарскую сущность. Конечно, ножи должны быть самозатачивающимися, с зазубринками, как тут везде. Но я не люблю есть пластиковые опилки. Такой я человек. Не люблю. Может, потом придет, а сейчас еще не готов. Опилки эти от несовместимости пластиковой разделочной доски и самозатачивающегося ножа.
Понимаю также особый изыск бумажного привкуса чая. Но все же есть в пакетиках ощущение турпохода по местам боевой и трудовой славы, гостиничного кипятильника в Доме колхозника и рабочего полдня…
Кстати, в Хайфе, в которую влюбился с первого взгляда, заварочные чайники есть, хоть завались, значит, народ тамошний — оседлый и с турпоходами завязал.
9. Инструкция по обольщению
Составлена моей женой, продавщицей отдела косметики и парфюмерии в супермаркете
Местного покупателя надо брать лаской, чесать ему за ухом, и он будет идти на свист и есть с рук, радостно повиливая хвостиком. Он же всему верит, местный покупатель, рекламу посмотрит — верит, продавец скажет: “Именно это вам к лицу (груди, руке, ноге, бедрам)” — верит. Он даже специально спрашивает у продавца: “Ну как?” Заметьте, спрашивает не у приятеля, с которым пришел.
Удивительно и постоянно везет тут покупателям — все им идет, все впору. Как ни пойдет в магазин, так все по фигуре, все к лицу. Во как!
Так что народ тут счастливый.
Еще народ запахи любит сладкие, и не просто сладкие, а приторные. Даже мужчины. Духи помните, “Красная Москва” назывались? Вот что-то в этом роде.
И у продавцов никакой головной боли. На прилавках ничего не залеживается. Потому что если купит один, то другой посмотрит и тоже купит. Чтобы и у него было.
Украшения повышенным спросом пользуются, блестящие. Чем больше на себя наденешь, тем лучше. И косметика самая яркая, чтобы красиво было.
10. Над всем Израилем безоблачное небо
Доктор наук, 37174, житель Хайфы, без проблем и других привычек…
Из брачного объявления в газете “Эпоха”
Очередной, не знаю уже какой по счету, позитивный шок вызвали местные осы. Я таких никогда еще не видывал. Но обо всем по порядку.
Раннее-раннее утро после Рош-а-Шана. То самое утро, которое добрым не бывает: Новый год хоть и еврейский, но отмечен был с сугубо русским размахом.
Примерно часов в семь друзья вывозят нас с женой на шашлыки. Такие же, как и мы, похмельные дети русской равнины могут занять место. Их надо опередить.
Пейзаж завораживает — настоящий реликтовый лес. Камни, скалы, чахлые сосенки, хвощевые. Травы нет. Хоть динозавров запускай. Короче говоря, искусственные насаждения.
И есть все для того, чтобы прийти в себя: грубо срубленные деревянные столы, мусорные баки, лавочки, места для мангалов.
Не жарко. Мы первые.
Раскладываемся, разжигаем угли. Летает одна оса, никак ее не прогнать — разведчик.
Два вида шашлыка: свиные стейки и куроноги. Ос уже с десяток. Терпеливо ждут, сглатывая слюнки. Подоспела свинина, осам по традиции откладываются косточки на тарелку вдалеке. Насекомые дисциплинированны, в хозяйские тарелки практически не лезут, довольствуясь гостевой. Каждая срезает свой кусок мяса и куда-то уносит. Потом возвращается за следующим.
Местные осы — совершенно миролюбивые, не наблюдалось даже поползновения на укус, и совершенно некошерные. Подоспевший за свиным куриный шашлык был полностью проигнорирован.
— Тут все по расписанию, — проинформировал нас приятель-гид, — осы до двенадцати, потом мухи.
И правда, к полудню осталась только пара самых голодных люмпенов, а уважающие себя членистоногие улетели как по команде, несмотря на постоянно увеличивающееся мясное изобилие.
К тому времени мы уже пили кофе из термоса и сквозь навалившуюся дрему вяло зубоскалили по поводу утреннего инцидента, о котором, собственно, я и хочу рассказать. Шашлыки с осами, дорогой читатель, были только прологом.
То, что случилось в восемь утра 5 октября 2005 года в “реликтовом” лесу близ Петах-Тиквы, навсегда примирило меня со страной моего теперешнего проживания. Поверь мне, читатель, это было очень и очень трогательно.
Итак, восемь утра. Лес, мангал, соблазнительный ароматный дымок, мы с осами, поглядывая на решетку, терпеливо ждем. Ледяное пиво медленно решает свою благородную задачу: я просыпаюсь и прихожу в себя.
Шум мотора. Из лесного небытия возникает армейский “хаммер”. Джип останавливается у детской карусели, непонятно каким образом функционирующей посреди шашлычного царства. Карусель простенькая — стальной блин с перилами, на подшипниках, оттолкнулся и крутись.
Из машины выходит служивый, не знаю, кто по званию, остальные терпеливо ждут, не вылезая. Эфиоп с винтовкой взбирается на карусель и, периодически отталкиваясь, крутится в свое удовольствие. Лицо при этом каменное. Сослуживцы-ашкенази столь же серьезны.
Проходит десять минут. Карусельщик забирается обратно в джип, к боевым товарищам. Дверца захлопывается, и братья по оружию с ревом исчезают.
Не знаю, что это было. Реализация детской мечты, ежегодный ритуал, проигранный или выигранный спор. Да, скорее всего, просто захотелось покататься. И никакой боязни посторонних глаз. Действительно, чего стесняться? Судя по всему, дело это ничуть не менее важное и актуальное, нежели выполнение требований устава караульной службы.
А может, и посерьезнее будет…
В свои ворота
1. Искусство художественной фотографии
Справедливость-таки надо восстанавливать. Я тут все над коренными подтрунивал. Пора, пора, товарищи, замахнуться и на родных, бывших серпасто-молоткастых либо двуглаво-пернатых, то есть на русскоязычных. Пора ударить, так сказать, по своим воротам.
А что? И ударим.
Для начала давняя картинка, коей был свидетелем.
Шереметьево, 1989 год. Провожаю друга в Израиль.
У таможенного терминала наблюдается оживление. Народ явно неславянской наружности начинает становиться в очередь и пропихивать вперед потертые чемоданы и модные сумки с надписью “Мальборо” или “Адидас” подпольно-кооперативного покроя. Это первый утренний рейс на Израиль. Наш — позже.
Тут же материализуется иностранец с дорогим репортерским фотоаппаратом. Провожаемый мною будущий израильтянин сообщает, что возникший тип в мятом плаще — приятель и коллега его французского родственника — фотокорреспондент чего-то там, приехал заснять отлет покидающих империю зла. Мол, родственник о чем-то таком по телефону предупреждал.
От нечего делать наблюдаем за работой профессионала.
Первым объектом съемки стала переполненная мусорная урна, до которой не добралась уборщица. Вторым — спящие на лавочке, ждущие своей задержанной участи пассажиры. Третьим — два мужичка затрапезного вида, со скорбными лицами пьющие нечто из пластиковых стаканчиков.
Между тем знакомые и родственники отъезжающих зорко следили за процедурой таможенного досмотра, после чего активно махали вслед очередному репатрианту, уже окончательно исчезающему из поля их зрения. Некоторые, особо нервные, смахивали слезу.
Окончание досмотра, в свою очередь, становилось сигналом для корреспондента. Тот щелкал платочки, утираемые слезинки и прощальное оживление той или иной группки провожающих. А в перерывах между всплесками чувств терял всякий интерес к происходящему.
В результате западный читатель увидел именно то, что и хотел увидеть, — фоторепортаж из серии “Страшная правда об отчаянном положении советских евреев”. Репортер точно знал, что от него требуется. Да и публика, думаю, была довольна: всегда приятно получить именно то, что хочется.
При общении с бывшими соотечественниками уже тут, в Израиле, невольно всплывает в памяти эта картинка пятнадцатилетней давности. Не столько картинка, сколько ощущение, что встретил ту самую публику, для которой так старался представитель западной прессы.
Нет, совершенно не радуются плохим вестям издалека, не злорадствуют. Напротив, очень даже переживают и, хватаясь за сердце, тянутся за валидолом. Но при этом получают удовлетворение оттого, что услышанное или увиденное соответствует их ожиданиям.
К позитивной же информации относятся с явным недоверием. В том случае, если информации этой вообще внемлют.
Понять их можно. Главное — спокойствие. Они нашли здесь пристанище. Не сказать, чтобы для многих уютное и сытое, не сказать, чтобы успешное и престижное. Да и на собственное эго пришлось наступить. Зато дети… Все ради них. Ради них мы тогда из этого ада… Там ведь… И не надо нам о том, что на дворе уже 2005-й, что все изменилось, вона какие страсти по телевизору показывают. Снегом завалило, электричество отрубили, ДТП опять же!
Казалось бы, чего попусту расстраиваться, мосты уже сожжены. Приехали, кое-как обосновались. Ну, так и живите в полную силу!
Не тут-то было.
Комплекс бедного родственника-приживалки у нашего брата неистребим. Мол, приютили, не дали пропасть, век это помнить будем. Мы тут как-нибудь уж разместимся, на коврике, не стесним. И вообще, спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство.
Наше дело какое? Быть ниже травы и тише воды, смотреть на хозяев и делать все, как они. Со временем, когда совсем похожи на них станем, может, и в горницу пустят. Ну, не нас, так детей наших. А мы пока двор мести будем да сортир чистить.
Граждане, вы чего? Вы в гости приехали или домой? Вас ведь не из Эфиопии вывезли. И потом, кто, собственно, в этой стране “хозяин”?
Я так понимаю, что хозяин — еврей. Любой еврей. Еще я понимаю, что почти все тут — приезжие, если не сами, то родители точно.
И еще, насколько я знаю, большая часть отцов-основателей страны этой и вообще всех тех, кем улицы названы, включая и незабвенного разработчика государственного языка, на территории либо Советского Союза либо Российской империи родились.
Да и, в конце концов, кто спас мир от фашизма?
Сообразительные израэлиты меж тем быстро смекнули, что потенциал у совершенно не ценящей себя русской алии несравнимо выше среднестатистического. Примером тому супермаркет, в котором жена работает.
Там коллектив исключительно советский, а управляющая из местных. Этнический состав работников — ее рук дело. Коренных она не берет принципиально. Не справляются. “Наши”, правда, ее совершенно развратили своей работоспособностью и умением решать нестандартные задачи. Непосильное становится нормой. Так, конечно, тоже нельзя.
Израиль — одна из немногих стран, которые могут гордиться своим этническим разнообразием. Это ведь дар божий, везение несказанное. Как говорится, много товаров хороших и разных.
А что хорошего в инородце, который сам стремится забыть, что он инородец, и будучи “пойманным с поличным”, густо краснеет и готов провалиться сквозь землю; который заискивает перед аборигенами и пытается во всем походить на них.
Может, кому-то такая плохая пародия и нравится, а мне так, напротив, интересны другие, на меня не похожие. Люблю экзотику, если, конечно, она не дикая. Чем больше разнообразия, тем интереснее жить.
Так что, граждане, к израэлитам-то никаких претензий нет и быть не может. Только одно большое спасибо. А вот у “своих” явно что-то с головой происходит.
2. Кодекс чести
Как сказал кто-то из классиков, хлеб эмигранта горек. Ты чужой. А как хочется быть своим! Хоть на йоту, хоть на чуть-чуть.
Это они, хозяева, могут смотреть на нашего брата равнодушно или даже совсем не замечать. Они могут. Для них что Россия, что Польша, что Армения. Да и не задумываются они об этом. Для того, чтобы задуматься, надо как минимум географию выучить. А зачем?
Ну, максимум, что подумает абориген, это традиционное: “Понаехали тут…”, ну, с работы выжить попытается, да и то не каждый, вот и все. Не более.
Зато мы-то друг друга издалека чувствуем. И, как правило, тем самым местом, спинным мозгом то есть.
Для нашего брата деньги, может, и не главное. Главное — честь не посрамить. В крови он у нас — кодекс чести. А что в том кодексе главное? Да чтобы не опозориться. Если позор, то хоть стреляйся.
Вот, например, приходят две русскоязычные дамы в магазин за шмотками. И вот неудача: продавщица тоже русскоговорящая попадается. Даже две.
На каком языке надо с ними разговаривать, с продавщицами то есть? Правильно, на иврите. Даже если они тебе вопросы по-русски задают, мол, какой у вас размер или какой фасон предпочитаете, все равно на иврите отвечать надо. Потому как по-русски — сплошной срам. Прямо хоть сквозь землю от стыда, когда по-русски.
Или вот, допустим, израильтяне кругом, а ты соотечественников встретил. Ну не то чтоб родственников, а так, знакомых. Что надо делать? Совершенно верно — не узнать и в упор не замечать. Потому как стыдно.
Русский забыть надо непременно, и чем скорее, тем лучше. А если не забывается, то с акцентом говорить можно. Как, например, телефонные барышни из компаний, работающих с русскоязычными клиентами. Иногда, правда, проколы бывают. Когда с акцента срываешься и начинаешь чисто на родном чесать. Но такие вещи, конечно, пресекать надо на корню. Стыдно ведь.
Опять же бывает, что русский сам собой всплывает в какой-нибудь экстремальной ситуации. Очередь, например, а кто-то вперед тебя прется, сволочь. Русские слова как-то сами вырываются. Потом, правда, неудобно перед окружающими русскоязычными. Чтобы такой конфуз прикрыть, требуется перейти сначала на ломаный русский, а потом на иврит. Если это быстро сделать, никто и не заметит вашей промашки.
А то, что “гэ” малороссийское в ивритской речи звучит или что носик вздернутый и прическа химическая, ярким золотым ткацким пучком, то — неважно.
Что главное для нашего брата? Счастья не лишиться. А счастье в чем? В труде. И чем меньше получаешь и тяжелее работаешь, тем счастья больше. И нельзя к этому счастью “своих” оглоедов подпускать. Местных можно. Правда, не идут они почему-то.
За счастье надо бороться что есть мочи. Тут все средства хороши. Перво-наперво, конечно, начальству всю правду доносить. А то оно в блаженном неведении пребывает. Ну, а дальше — по мелочи. Иногда и кнопка на стуле не лишняя. Потому как понаехали тут на нашу гарну израильщину всякие. Если мы ее не отстоим, тогда кто ж?
3. Профилактика великодержавности у великороссов
Ничто, товарищи, так не способствует активации великодержавных эмоций, как проживание в Израиле.
И не надо, товарищи, никакого патриотического воспитания. Вывези западопоклонцев сюда на годик, вся дурь из них мигом и улетучится. Особливо, друзья мои, по поводу братьев наших самостийных или, допустим, аргентинского экономического чуда.
Малороссии с Белоруссией здесь хоть отбавляй. Особенно, конечно, “Мало-”. Даже реклама телевизионная на мове идет. С непривычки забавно смотрится. Евреев из них немного, все больше некошерные. Годик-два полы помыл и назад с гостинцами.
Ну и, конечно, китайцы с вьетнамцами. Куда без них? А филиппинцы полы не моют, они — няньки и сиделки. Специализация такая. Увидите старика на инвалидной коляске, а рядом с ним непременно филиппинца.
Но полы не только братья-славяне моют независимые. И аргентинцы тоже. А они-то приехали из-за океана да с другого полушария… Путь неблизкий. Приперло, однако, у себя на родине.
Значится, вывод сделать все-таки можно. Что в Аргентине-то похуже будет, нежели в России-матушке. А в Израиле, может, и не лучше. Да и независимость братьям нашим кириллическим тоже боком выходит.
Вот я и говорю: не надо в Израиль ехать, а то можно посмотреть-посмотреть да и великорусским шовинистом заделаться.
А зачем оно нам? Оно нам и не надо.
4. Киев-на-Иордане
Круглолицая телефонистка звонит круглолицей же абонентке в химических завитушках, одетой в халатик с крупными розами. Диалог примерно такой:
— Здравствуйте, меня зовут Майя. Я вам расскажу за (специальный тариф одной из компаний мобильной связи).
— А до России позвонить сколько будет?
— Так тож один шекель.
— Шо? Один шекель? А до Америки?
— Один шекель.
Далее обладательница мобильного телефона проговаривается, явно смущаясь:
— А до Украины?
Примерно так выглядит израильская реклама для русскоговорящих. Это не специально, это не прекрасная няня Анастасии Заворотнюк. Они всерьез считают, что по-русски разговаривают именно так.
Следующий рекламный ролик обещает нам, цитирую, “большой ассортимент товар”. Тут уже непонятно чье влияние, но, похоже, не украинское.
На радио “Голос Израиля” дела творятся еще более загадочные. Вот всего лишь несколько терминов из большого словаря лексических загадок, употребляемых постоянно. Слова-то вроде знакомые, а вот об их дополнительных смыслах вы наверняка и не догадывались.
“Санкция” — в значении “мероприятие”. Поэтому санкции можно проводить. Например: “Сеть госпиталей проводит сегодня забастовочные санкции” (то есть попросту бастуют. — Авт.).
Слово “усиление” применяется без ограничений: “усиливается экономика”, “усиливается доллар” и пр.
“Ответственный” — не тот, кто отвечает, на ком лежит ответственность, а тот, за кого отвечают. Например: “Ответственный ребенок” (социальная реклама на тему “Не задави ребенка, идиот!”).
“Каденция” — самое загадочное слово. К музыке никакого отношения не имеет. Употребляется всеми СМИ. Смысл неясен, но путем долгого дедуктивного анализа заключил, что, скорее всего, имеется в виду “деятельность”.
Хотя, может, оно и закономерно. Есть же американский английский и т.п.
5. Путешествие жены в поисках статуса
Ежели законы не прописаны или, еще хуже, с похмелья писались, то и получается то, что случилось, например, с моей женой.
В далеком 1993 году моя будущая жена (о сомнительной перспективе получения в мужья такого типа, как я, она еще не подозревала), еврейка, заметьте, галахическая, решила рвануть в Израиль по одной из сохнутовских программ репатриации для молодежи до 20 лет: поработать в колхозе полгода, поучить язык, а дальше как пойдет.
В качестве географического ориентира выбрала кибуц на севере страны, близ Хайфы, в которой жила близкая подруга ее матери, моей нынешней тещи. Более никто из “своих” в Израиле тогда еще не функционировал.
За два дня до отъезда в “Сохнуте” немного скорректировали маршрут, предупредив, что юный десант высадят чуть южнее. “Ну, южнее, так южнее, не все ли равно на какой автобус до Хайфы садиться”, — думала радикальная идеалистка 18 лет от роду.
В аэропорту имени тов. Бен-Гуриона было пусто. Точнее, народу-то, как всегда, невпроворот, но ни обещанной толпы первопоселенцев, ни встречающих не наблюдалось. Наличествовал только некий Костя из Смоленска, столь же юный, знакомство с которым случилось еще в самолете.
Бесплатное такси доставило юную пару в гостиницу для репатриантов, которым уже некуда больше спешить. Оплатив номер на сутки и добравшись наконец до кроватей, они мгновенно заснули.
Сон был разрушен острым чувством голода (последний мамин бутерброд съеден еще накануне утром) да и нежеланием оплачивать следующие сутки гостиничного проживания. Посему ранним тель-авивским утром груженные нехитрым скарбом юные сионисты пошли искать телефонный автомат на предмет звонка тете, в обязанности которой входили встреча и обустройство будущих еврейских колхозников.
Тети на месте таки оказалось. Было сказано, что в кибуце путешественников никто не ждет, ни о каких группах там ничего не слышали, но, тем не менее, предлагалось выйти на улицу и ждать такси, которое все же довезет страдальцев до сельхозугодий. Подача машины запланирована на 8.30 утра по тель-авивскому времени.
Материализация обещанного затянулась на три с половиной часа. Ровно в полдень из-за поворота наконец-то вывернул долгожданный экипаж.
Путь оказался неблизким. Кибуц Цеэлим, как и предупреждали, действительно располагался несколько южнее Хайфы — почти у границы с Египтом и сектором Газа.
Пустыня Негев ошеломила Костю из Смоленска. Сначала он пытался найти квадратным взором хотя бы одно дерево, но, осознав тщетность предприятия, перешел на поиски хоть каких-нибудь растений. Затем его интересовала уже просто возможность изменения ландшафта. Полностью капитулировав перед природой, смоленчанин заснул.
Равнодушный кибуц уныло взирал на прибывших всеми своими вагончиками. В администрации сидела женщина средних лет и откровенно скучала. Пробурчав что-то нелицеприятное по поводу “Сохнута” и вообще всех устроителей подобного рода акций, она выделила гостям койки и сказала, что ни учебы, ни работы не будет, потому что никто ничего подобного здесь еще не устраивал, но, если хотите, живите тут, никто не против. Может, что и изменится через месяц-другой.
Бросив вещи под койки и взяв самое необходимое, скитальцы решили отправиться к своим: юноша — к брату в Иерусалим, девушка — в Хайфу. Администраторша просила лишь позвонить через недельку-другую на предмет маловероятных изменений. А вдруг?
Жена болталась по Израилю месяц, периодически позванивая в Цеэлим, чтобы убедиться в неизменности ситуации. И наконец решила, что пора и честь знать. Дома ждала мама, ждала учеба, в конце концов, дом есть дом.
Взяв на память паспорт репатрианта (теудат оле) и справку о том, что ничего никому не должна, письменно отказавшись от всех положенных ей банковских ссуд, она, махнув крылышком, улетела обратно, в казахский город Актюбинск.
Это, граждане, всего лишь начало. К самой истории я и не приступал еще.
Слушаем дальше.
Девчонка выросла, закончила хороший институт, выучила иврит, два раза вышла замуж, один — развелась, переехала жить в Москву, родила ребенка и опять захотела в Израиль. Попытка номер два — первая не считается.
Опять же мама уже согласна, да и муж, ваш покорный слуга, вроде как созрел наконец-то сломать карту. Кризис среднего возраста, 38 лет, если не сейчас, то уже никогда.
Таки приехали. Я пока как турист, там посмотрим, она уже в качестве гражданки. Дочь наша тоже, заметьте, гражданкой считается, а вот теща — репатриант, тот самый, коим жена была в 93-м.
Перво-наперво подумалось, что неплохо бы денежку какую-никакую получить от щедрот израильских. Ту, от которой жена в девичестве отказалась. Да и ребенка не мешало бы агорой побаловать. Не ради халявы мы старались, а токмо из соображений первоначального выживания.
И вроде все логично. Жена тогда ничего не взяла, не захотела обязательствами себя связывать. Стоп-кадр был, пауза. А теперь вот продолжила, так сказать, прерванный когда-то процесс. Ничего вроде не изменилось. Только пособие меньше стало, урезали с тех времен. Ну да ладно, мы люди не гордые. Сами виноваты.
А ребенку само собой положено. Он ведь ребенок, приехал в чужую страну и тоже на ноги становится. Уж он-то от этого государства вообще ничего никогда не получал. Он его, государство, в глаза ни разу не видел за семь лет своей бурной жизни.
Это мы так думали.
Для полноты понимания всего происходящего необходимо рассказать читателю об еврейской школе. Особенностью системы школьного образования в Израиле, помимо ее отсутствия, являются эксперименты по выработке условных рефлексов. Во всяком случае, мне так рассказали. Это в старших классах практикуется. И, судя по результатам, давно.
Вот, допустим, геометрия. У нас как было? Учим правила-законы. Решаем вместе с учителем пару-тройку задач. А потом сами. Вот задача, вот постулаты геометрические. Дальше думай, как сей постулат к конкретной задаче приложить.
А тут помимо теорем еще и шаблоны зазубриваются. То есть вот типичная задача, она решается так-то, а вот другая типичная — решается эдак, а вот еще одна. Все зазубрили?
Теперь, Изя, реши-ка сам задачу с тридцать пятой страницы. Не можешь? Изя, все просто, на какую задачу она похожа? Правильно, на пятый нумер шаблона, мы же их зубрили. А теперь подставь свои цифры в ту задачу. Ну вот, все и получилось.
То есть, если загорается красная лампочка слева — жми на пимпочку, если зеленая справа — дергай за шнурок.
А вот если красная и зеленая одновременно? Зависает Изя, что твой Пентиум. Перезагрузка требуется. Не проходил он этого, стандарта такого не знает, а думать самостоятельно не приучен.
Это я к тому, что жена моя оказалась теми самыми лампочками, причем красной и зеленой одновременно.
Если еврей приехал, он приехал. Логично. Это ситуация нумер раз. Если еврей уехал, то уехал — ситуация нумер два. Если еврей приехал, а потом уехал в гости ненадолго — ситуация нумер три. И т.д.
А вот ежели приехал на месяц, уехал на двенадцать лет, ребенком обзавелся, а потом, на тебе, явился как ни в чем не бывало. И, надо же, тогда и паспорта толком не получил, да и от денег отказался, а вроде как гражданин. Причем, уже 12 лет гражданин, а при этом еще и фактически вновь прибывший, которому пособия всякие и льготы положены. Или не положены? А почему не положены, ведь приехал? А почему положены, если уже 12 лет как местный житель? Или не местный?
Закон бы посмотреть, но какой? Тот или этот? По тому вроде как репатриант, по этому — давний абориген. Не было такого случая еще, не припоминается. Надо, наверное, письмо писать куда-то. Но куда? В Иерусалим, кажись, а куда еще? Там вроде барин, уж он-то разберется.
Это я, товарищи, не фантазирую, так оно и было. В министерстве абсорбции, заметьте. Не в частной лавочке, а в учреждении государственном. Это там, где на полках всякие законодательные книжки стоять обязаны, а содержимое этих книжек сотрудники знать должны.
Коли закон имеется, то чего писать-спрашивать, раскрой книжку да скажи. А ежели нету закона, то почему? Чем, позвольте спросить, законотворцы занимаются? За что им шекели народные платят?
Далее, чтобы не утомлять ни себя, ни читателя, привожу краткое изложение последовавших событий.
Перво-наперво, по приезде жена направилась в министерство внутренних дел — получить не выданное ей когда-то удостоверение личности, а также выяснить свой статус.
Вопрос вверг министерство в глубокую летаргическую задумчивость. Очнувшись через определенное время, чиновник молвил, что подобные вопросы с кондачка не решаются, что надобно отправить запрос в сердце пустыни Негев, в колхоз Цеэлим, а уж потом решать. Содержание запроса осталось загадкой. Условились с женой чиновники, что сами ей позвонят и скажут, когда ей прийти за ответом.
Ну, ждать, так ждать. Сидим ждем. А ожидаючи-то не много навоюешь. На работу не устроишься, пособия не получишь, в больницу не пойдешь и т.д. Положение Паниковского, человека без паспорта, ощущаешь на собственной шкуре с натуралистической достоверностью.
Спасибо местной мэрии — ребенка в школу все же устроили. А ведь могли бы и завернуть.
Ждем неделю — ни гугу, ждем вторую, подходит к концу третья. Звонить самим бесполезно.
Идем сдаваться живьем, я в качестве психологической поддержки. Отсиживаем очередь. Чиновник смотрит на жену и опять впадает в состояние ступора. Теперь уже от мучительной попытки что-то вспомнить. Понимает — лицо знакомое, но вот где видел? Может, по телевизору на мультканале, может, еще где. Моя половина опять рассказывает ему свою скорбную историю, упирая на самое удивительное, мол, уже тут была не далее как 20 дней тому назад и, о совпадение, разговаривала с тем же, с кем разговаривает сейчас.
В сознании чиновника начинает что-то брезжить, с трудом выговаривая непривычную фамилию, он осведомляется у коллеги, не знает ли тот чего-нибудь по поводу. Коллега, оказывается, знает и протягивает жене долгожданное удостоверение.
А так бы мы ждали у телефона до пенсии, которую бы не получили ввиду отсутствия документа, которого ждали.
На вопрос о статусе работники органов уверенно отвечают, что, мол, не тушуйся, девка, ты репатриантка новая, а никакая не старая гражданка, смело дуй в министерство абсорбции и абсорбируйся по полной программе.
Идем к абсорбирующим. Те также уверенно заявляют, что особисты им не указ, и раз уж приехала 12 лет назад, то и приехала 12 лет назад. Гражданка — она и есть гражданка, и нечего голову морочить.
Свести оппонентов на одну бойцовскую площадку нет никакой возможности: учреждения в разных концах городка, и, как я понимаю, враждующие стороны не подают друг другу руки даже на базаре.
Делать нечего, узнаем окольными путями телефон таинственного комитета по спорным вопросам в Иерусалиме.
Звоним. Первое, что мы узнаем о себе от комитетчика, так это то, что звонить в комитет не имеем никакого права, тут, можно сказать, судьбы мира решаются, а не всякие гнусные мелочи. Но уж если позвонили, то так и быть, точно отвечаем, что вопрос ваш должен решаться в министерстве внутренних дел и министерстве абсорбции.
Круг замкнулся.
То-то, граждане, все они здесь судиться любят. Обращаются в суд от беспомощности, порожденной либо противоречиями или разночтениями в законодательстве, либо отсутствием законодательства. Чем хуже законы, тем больше судебных разбирательств. А решать предстоит некоему дяде. Но какое у дяди настроение будет или самочувствие, мы не знаем, но от этого зависим. С какой, собственно, стати?
Потому предлагаю каждому чиновнику кости игральные выдавать. Для решения подобных вопросов. Или по монетке — орел или решка. Да, по-моему, предложение не новое — давно уже практикуется. А иначе как? По закону? Не смешите меня. Закон — пустыня.