стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 8, 2017
Вольтская Татьяна
Анатольевна — поэт,
прозаик, эссеист, автор девяти поэтических книг. Родилась и живет в
Санкт-Петербурге. Работает корреспондентом радио «Свобода / Свободная Европа».
Лауреат Пушкинской стипендии (Германия), премии журналов «Интерпоэзия»
и «Звезда».
* *
*
Перед тем как отправиться в
дальний путь,
Положи-ка голову мне на грудь,
Подожди минуты две или три,
А о том, что услышишь, не
говори —
Ни о том, как сердце мое стучит,
Ни о том, как об пол звенят
ключи,
Ни о снеге, летящем быстрей
стрижа,
Ни о том, как губы мои дрожат,
Не смотри на замерзшие катера,
Не шепчи беззвучно: пора, пора
—
Ведь за это время и жизнь
пройдет
С легким шорохом, будто бы
невский лед,
Проплывающий медленно
под мостом
Из реки в залив, из сейчас в потом.
* *
*
Женщина умирает дважды.
Сначала зеркало покрывается
порами, и по капельке, словно пот,
Красота испаряется, и от жажды
Вернуть ее блестят глаза,
пересыхает рот.
И мужские взгляды, несущие женщину,
будто птицу,
Редеют, гаснут, разбиваются,
как стекло.
Она останавливается у
кондитерской, вдыхает запах корицы
И вдруг понимает, как тяжело
Ее тело. Она еще борется, но
уже на полку,
Вздохнув, ссылает любимое
платье. «Какого тебе рожна?» —
Негодует подруга обрюзгшая.
Агония длится долго.
Это первая смерть. А вторая не
так уже и важна.
* *
*
Брат мой Катулл, воробушек твой
замерз,
Клен почернел — как потухший
очаг,
Стал жидковат закат —
разведенный морс,
И ледяная тревога взошла в очах
Ноября — то ли твое «давай,
Лесбия, жить и
любить» шелестит у ног,
То ли шумит высыхающая листва.
Ясень погас. Воробушек занемог.
Лесбия улыбается,
торопясь,
Другому. В воздухе чувствуется
металл,
И вот-вот закружатся хлопья,
слетая в грязь, —
Как поцелуи, которых ты не
считал.
* *
*
Как путник, утоливший жажду,
Уже не смотрит на поток,
Ты остываешь рядом — каждый
Глубокий, яростный глоток
Считавший только что. Ни летом
Горячим, ни морозным днем
Я никогда не стану хлебом
И даже праведным вином.
Я буду горестным напитком,
Как бы не нужным
до поры,
Настоянным на вечной
пытке, —
Пить
из горла, из-под полы.
* *
*
Как хорошо, когда мы далеко,
Не важно, что меж нами —
Киев, Канны.
Качается пространства молоко,
Налитое в
прозрачные стаканы.
И в нем плывет, размешана, как мед, —
Чтоб не болеть, — то Вологда,
то Луга,
Пустоты заполняя, не дает
Удариться при встрече друг о
друга,
Смягчает
воспаленное люблю,
Саднящее в
миндалинах ангиной.
Как мятная пастилка по рублю —
У станции дежурная калина.
И пауза стеклянная полна
Не ледяным, как водка,
Петроградом —
Где я тебе не так уж и нужна,
Не так уж и нежна,
когда мы рядом.
* *
*
Так закончится жизнь однажды —
как эта осень.
Глянешь утром из тела — а
воздух уже морозен
И хмелен, глотнешь — и кружится
голова.
И дома, и люди как будто
немного сонны,
Между ними неслышно порхают
сонмы
Мелких ангелов белых, садятся
на рукава,
На заборы, на легкие ребра
оконной рамы,
На дорогу, автомобили, строку
рекламы,
Обводя зубною пастою все подряд —
Провода, прохожих расплывчатые
фигуры,
И забытых кленов ненужные
абажуры
Выключая: еще желтеют, но не
горят,
Выключая сердце — не сразу, но
постепенно —
Все ровней дыханье, все меньше
курчавой пены
На волне, приглушеннее
хриплый бас.
И последним на берегу залива —
Видишь лес, потемневший, как
Спас под густой олифой, —
Нет, не видишь — но губы
шевелятся — чтобы спас.
* *
*
Я вымыла окна — и город на шаг
отступил,
И робкое небо, неловкое, как деревенский
Нечаянный родственник, пряча
под мышкою шпиль
Соседней церквушки, присело на
краешек венский.
Молчало, как будто не зная, о
чем говорить,
По комнате взглядом блуждало,
на книжную полку
С почтеньем косилось. — Пора
уже чай заварить —
Нелепая мысль промелькнула, но
небо недолго
Сидело на стуле — а вдруг
поднялось и ушло,
Всем видом прощенья прося за
неумную шалость.
И пестрые книжки померкли, и
только стекло
Внезапно метнулось за ним,
обняло и прижалось.