(Иван Бунин. Чистый понедельник. М. А. Дзюбенко, О. А. Лекманов. Опыт пристального чтения)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 3, 2017
Иван Бунин. Чистый понедельник.
М. А. Дзюбенко, О. А. Лекманов. Опыт пристального чтения. Пояснения для
читателя. М., «Б.С.Г.-Пресс», 2016, 208 стр.
Вы — барин, вы не
можете понимать так, как я, всю эту Москву.
И. А. Бунин,
«Чистый понедельник»
Когда Иван Бунин завершил свой «Чистый понедельник»[1], он уже
давно был нобелевским лауреатом. Как думал сам писатель, премию ему присудили
прежде всего за «Жизнь Арсеньева». Но не роман, в котором, по признанию Г. В. Адамовича, «каждое слово полно
прелести», а этот небольшой рассказ Бунин считал своим лучшим произведением. С
8 на 9 мая 1944 года, в одну из бессонных ночей, он заносит в дневник: «Час
ночи. Встал из-за стола — осталось дописать несколько страниц „Чистого
понедельника”. Погасил свет, открыл окно проветрить комнату — ни малейшего
движения воздуха; полнолуние, вся долина в тончайшем тумане, далеко на
горизонте нежный розовый блеск моря, тишина, мягкая свежесть молодой древесной
зелени, кое-где щелканье первых соловьев… Господи, продли мои силы для моей
одинокой, бедной жизни в этой красоте и работе!» Закончив работу, Бунин оставил
запись на обрывке бумаги: «Благодарю бога, что он дал мне возможность написать
„Чистый понедельник”»[2]. Не будет
анахронизмом, если формулировку Нобелевского комитета («за строгий
артистический талант», с которым Бунин «воссоздал в литературной прозе типично
русский характер») мы отнесем и к этому маленькому шедевру. Неслучайно Максим
Горький, конкурировавший с Буниным за премию в 1933 году, называл писателя
«лучшим стилистом современности».
Вынужденное бегство из страны в буйные революционные
годы, шаткое душевное равновесие и обстоятельства жизни в изгнании не сломали
Бунина, литературный успех которого пришелся на эпоху Серебряного века — время,
когда разворачиваются события «Чистого понедельника». В пересказе может
показаться, что произведение не содержит в себе ничего особенного. От лица
главного героя мы узнаем историю о том, как он, вполне состоятельный мужчина,
попав на лекцию Андрея Белого, случайно познакомился с молодой, небедной
девушкой. Они приятно проводят время, бывая в ресторанах, театрах, на
концертах. Кажется, что чувства героев взаимны, но героиня (чье сердце трепещет
от пения церковного хора и посещения кремлевских соборов) сразу же исключает
возможность брака, держит своего поклонника в мучительном ожидании близости, а
после первой любовной ночи (ночи Чистого понедельника) навсегда покидает его и
уходит в монастырь.
Сюжет понятен, и, кажется, в рассказе нет ничего, что
требовало бы дополнительных комментариев. Впоследствии Бунин добавил его в
сборник «Темные аллеи», тексты которого, по словам самого писателя, — только о
любви, о ее «темных» и чаще всего очень мрачных и жестоких аллеях. И все-таки
по отношению ко всему циклу «Чистый понедельник» стоит особняком. В нем Бунину
удалось не только запечатлеть сильное чувство, создать тонкое, бархатное,
музыкальное произведение о любви, но и приблизить к читателю исчезнувшую эпоху
своей юности, сохранить реалии предреволюционного времени и города, воссоздать
напряженную атмосферу Москвы на грани исторического срыва.
Но, при всей простоте конструкции, содержательно
рассказ очень сложен; текст раскладывается на несколько уровней восприятия. Это
и описание изменившегося урбанистического пространства (Москвы начала ХХ века),
и трагедия несостоявшейся любви, и загадочность главной героини (ее глубокой
духовно-религиозной жизни), и литературные отсылки, исторические, религиозные
детали, которые помогают раскрыться персонажам и когда-то не нуждались в
дополнительном пояснении.
Что может открыться читателю через описание отношений
между героями «Чистого понедельника»?
Ответу на этот вопрос и посвящена новая книга О. А. Лекманова, подготовленная в
соавторстве с М. А. Дзюбенко. Это уже не первое обращение профессора НИУВШЭ к
жанру комментария. Если ограничиться прозой (а за ее пристальное чтение берутся
гораздо реже, чем за поэзию), то на его счету (правда, в другом соавторстве)
книга комментариев к роману В. П. Катаева «Алмазный мой венец» (2004), а также
к «Египетской марке» Осипа Мандельштама (2012)[3]. Не секрет, что прогулки с
читателем по лабиринтам художественных текстов требуют от литературоведа самой
широкой эрудиции. Но список публикаций О. А. Лекманова (включая недавние «Поэты и газеты», «Русская
поэзия в 1913 году», «Футбол в русской и
советской поэзии 1910 — 1950 годов» и другие, в том числе вышедшая в этом же,
2016 году биография Мандельштама «Осип Мандельштам. Ворованный воздух») не
оставляет сомнений в широте его кругозора. И хотя М. А. Дзюбенко — исследователь
менее титулованный, опыт его работы экскурсоводом проекта Департамента культуры
Москвы «Выход в город» (наряду с филологическим образованием и многолетней
преподавательской деятельностью) тоже, как мы вскоре убедимся, оказался весьма
востребованным при прочтении бунинского «Чистого понедельника».
Соавторы признаются (см. «Вместо предисловия»), что
составляли комментарий с элементами интерпретации. Здесь не лишним будет
напомнить, что в современном литературоведении сформировались две точки зрения
на задачи комментаторской деятельности. При этом сторонники обеих признают, что
проблемы комментирования текста не сводятся лишь к эдиционной практике, а носят
самостоятельный исследовательский характер. Традиционалисты настаивают на том,
что комментатору нужно ограничиться толкованием неясных мест и не привносить в
текст чуждых элементов (В. Э. Вацуро, А. В. Лавров и др.). Более маргинальный
взгляд (хоть его и придерживался академик М. Л. Гаспаров) предполагает
включение в комментарий и оптимальной интерпретации. Но дело все в том, что
«оптимальность» каждый склонен понимать по-своему. Вот и получается, что, с
одной стороны, мы имеем такое уникальное издание, как «Улица Данте» И. Э.
Бабеля (2015) со статьями Е. И. Погорельской и А. К. Жолковского тиражом 175
экз., из которых 50 — нумерованные, а с другой — неформатную во всех отношениях
книгу А. Д. Вентцеля «И. Ильф, Е. Петров. „Двенадцать стульев”, „Золотой
теленок”. Комментарии к комментариям, комментарии, примечания к комментариям, примечания к комментариям к
комментариям и комментарии к примечаниям» (2005). Недаром работа Лекманова и
Дзюбенко имеет подзаголовок «Опыт…», который в полной мере оправдывает их
интерпретационные выходы за рамки произведения, обусловленные здоровым желанием
удержать пытливого читателя: «<…> если читать этот текст вам будет так же
интересно, как нам было его составлять, мы сочтем свою задачу выполненной».
Структура книги обусловлена тем, что соавторы выбирают
не пословный, а пофрагментный тип комментирования. Но поскольку значительная часть
фрагментов (всего их 44) связана с топографией и топонимикой Москвы, то и вся
книга выстроена как путеводитель по городу, с типичными для этого популярного
«жанра» пронумерованными фрагментами карты и подробным описанием
достопримечательностей. «Пристальное чтение» (англ. Close reading), таким
образом, превращается в медленное путешествие под предводительством «новых
Гиляровских». И хотя Москву никто не переименовывал (в отличие от Петербурга из
памятного эссе И. А. Бродского), образ города — главной декорации в
произведении Бунина — изменился с 1913 года, к которому отнесено основное
действие рассказа, до неузнаваемости.
Маршрут пролегает по местам, некоторые из которых ко
времени написания текста (1944 год) были уничтожены советской властью (Красные ворота,
храм Христа Спасителя): «То есть в ЧПн
(«Чистом понедельнике» — Д. С.) с первой же страницы исподволь вводится
тема утраты Москвой и Россией своего прежнего облика». Авторы и дальше вслед за
Буниным обращают пристальное внимание на те объекты, которые были стерты с
московской карты. Нас ведут на Малую Царицынскую улицу (ныне Малая Пироговская,
д. 1, стр. 1), где были расположены Высшие женские курсы В. И. Герье, на
которых училась главная героиня, переносят в дом, где она снимала квартиру:
предположительно, дом З. А. Перцовой в Нижнем Лесном переулке (ныне
Соймоновский проезд, д. 1/35). Но не меньший интерес, чем сам этот дом,
представляет весь район, в котором Бунин поселил свою героиню. Вместе с
авторами комментариев мы посещаем Зачатьевский женский монастырь, столовую
Московского вегетарианского общества, Рогожское кладбище, Грибоедовский
переулок (не имеющий, как предупредительно сказано в книге, никакого отношения
к автору «Горя от ума»: «<…> назван в 1813 г. не в честь поэта и
драматурга, а в честь домовладельца, коллежского советника Алексея Грибоедова.
Непонятно, впрочем, знал ли об этом сам Б<унин>»), Марфо-Мариинскую
обитель (идейно-центральное место во всем рассказе). Наконец, немного
оторвавшись от карты бунинского текста, попадаем на Рождественский бульвар,
чтобы только взглянуть на дом, в котором был установлен самый первый лифт в
Москве (1901 год). В завершение маршрута даже у любопытного читателя, как и у
главного героя, «по-видимому, сил <…> тоже осталось не слишком много: от
храма Христа Спасителя по улицам Волхонке и Моховой до Иверской часовни можно
дойти пешком за двадцать минут».
Следует признать, что по формату комментариев и
фактологической оснащенности путеводитель по городу получился весьма подробный
(в конце книги приведен список источников) и на самом деле познавательный.
Возможно, не стоило перегружать пояснения обилием адресов (например,
многочисленной семьи купцов Морозовых), которые прямо не связаны с
произведением И. А. Бунина, и на этом фоне оставлять без точных указаний
упомянутые писателем рестораны «Прага», «Эрмитаж», «Метрополь», «Яр» и
«Стрельна». Однако легкая усталость от пройденного маршрута компенсируется
обширным иллюстративным рядом. Многочисленные фотографии, репродукции рисунков
и картин не хуже, чем словесные описания, выполняют функцию реального
комментария к тексту Бунина, хотя и здесь могут возникнуть вопросы по отбору
материала. Если старые и редкие фотографии, на которых изображены навсегда
исчезнувшие архитектурные объекты, приковывают внимание читателя, погружают его
в забытое прошлое, то фотография орловского рысака или же репинский портрет
босого Л. Н. Толстого, известный каждому русскому школьнику (тем более
интересующемуся литературой), выглядят несколько избыточными. В свое время
замечательный текстолог А. Л. Гришунин предельно выразительно высказался на
этот счет: «<…> не должен комментатор превращаться в няньку»[4]. С другой
стороны, скажем, иностранцу, не знакомому с русской культурой, но увлеченному
ею, все эти сведения могут оказаться более чем полезными: перед нами прекрасный
и подробный путеводитель по «старой Москве» — во всяком случае, книгой можно
пользоваться и так. Приходится, однако, признать, что при общем удобстве
формата (pocket book) качество полиграфического исполнения книги (разумеется,
не по вине авторов) оставляет желать лучшего. Поэтому тем, кто хочет сделать
остановку в пути и насладиться «картинками», стоит ознакомиться с ними в
превосходном качестве на сайте www.ruthenia.ru, где в свободном доступе
выложена первоначальная версия рецензируемой книги[5].
Другие виды комментария (лингвистический,
историко-литературный, религиозно-философский), используемые авторами,
направлены преимущественно на то, чтобы помочь читателю увидеть образ главной
героини «Чистого понедельника» в его художественной полноте. И эта задача
решена ими с не меньшим успехом. К примеру, авторы обращают внимание читателя
на часто встречающиеся языковые конструкции «зачем-то», «почему-то»,
«непонятно, почему» и т. п., которые, по мнению комментаторов, усиливают
«таинственность героини и окутывающих ее образ мотивов». «Такие конструкции
(особенно наречие „зачем-то”), — читаем далее, — были у Б<унина>-прозаика
в большом ходу уже в 1900-е гг. Их назначение, как правило, состоит в
привлечении пристального читательского внимания к тому месту в тексте, где они
употреблены. Автор, в отличие от рассказчика и героев, часто выступает в роли
всезнающей инстанции — ему, как правило, известно, зачем в произведении что бы
то ни было делается или упоминается». Немалая доля комментариев отводится также
для наиболее весомого религиозно-философского пласта текста. Так, появление
иконы «Троеручица» связывается в пояснениях для читателя с именем св. Иоанна
Дамаскина (ок. 675 — ок. 753), одного из отцов Церкви, богослова, философа и
гимнографа, который объективно важен для героини, намеревающейся связать
дальнейший жизненный путь с Церковью. Небезосновательна и по-своему оригинальна
последующая интерпретация: «<…>
именно Иоанна Дамаскина апокрифическая традиция считала автором „Повести о
Варлааме и Иоасафе”, в основе которой лежит христианская переработка рассказов
о ранних годах жизни Будды (наука опровергла это мнение). Не исключено, что
таким образом Б<унин> указывает на тот круг чтения героини, который скрыт
от глаз героя». Выход в историко-литературный контекст и установление связей
героини с другими персонажами русской словесности осуществляется через
выявленные комментаторами реминисценции с «Евгением Онегиным» и лирикой А. А.
Блока.
В итоге образы Москвы и бунинской героини оказываются
сопоставимы и даже соизмеримы (не только в своей двойственной природе:
гибридность старого и нового, западного и восточного). Так постепенно
путеводитель по городу и его достопримечательностям превращается в проводник во
внутренний мир персонажа. На фоне Москвы психологический портрет героини
раскрывается во всей своей полноте: «Подобно тому как метонимией героини
предстает запах цветов, сама героиня превращается в метонимию Москвы (и через
нее — России)». В финале героиня выбирает путь спасения души и уходит в
монастырь. Но город оказывается беззащитным перед надвигающимися на него
бедствиями: Первая мировая война, Октябрьская революция, большевистский террор.
Рассказ Бунина, написанный уже в эмиграции, когда от старой Москвы осталось
одно название, сохранил в исторической памяти город, в котором побеждает
любовь.
Намеченный путь сравнения двух ключевых образов
открывает возможности для применения психоаналитического подхода к тексту, но,
к счастью, Лекманов и Дзюбенко в своих интерпретационных выводах не заходят
столь далеко, ведь задача по-настоящему полезного литературоведческого
комментария — сократить дистанцию между текстом и его читателем, а не навязать
ему собственные идеи. «Только само произведение может за себя говорить»[6]. И комментаторы
стараются не отступать от текста Бунина. Впрочем, иногда им это не удается, как
в случае с «лишними» адресами. В том же ряду — спорное, но допустимое
умозаключение о том, что «„вертящийся табуретик” у пианино, на котором
приходится сидеть в квартире героини герою, выразительно соотносится с общей
шаткостью, неустойчивостью его роли в их взаимоотношениях». Наконец, отсылая
читателя «Чистого понедельника» к ситуации из блоковской «Незнакомки» («И
странной близостью закованный / Смотрю за темную вуаль…»), Лекманов и
Дзюбенко делают вывод о загадочности образа героини, который прочитывается и
без этой литературной параллели.
Думается, что вольности, от которых не свободен
предпринятый «опыт пристального чтения», вызваны слишком широкими представлениями
авторов о целевой аудитории их работы. Нельзя написать одинаково интересный
комментарий (а именно к этому, по собственному признанию, стремились авторы),
когда ориентируешься сразу на «всех любителей русской классики» (фраза из
аннотации). Ведь даже с учащимися (если перед нами, с одной стороны, школьники,
а с другой — студенты филологического факультета Высшей школы экономики)
приходится говорить по-разному, переводя с языка одной исторической и
культурной эпохи на язык другой. Но вместе с тем можно уверенно заключить: если
Бунин восстановил «не только культурную, духовную, гастрономическую,
архитектурную, но и обонятельно-вкусовую среду дореволюционной Москвы», то
комментаторам удалось сохранить свежесть и аромат этого авторского букета.
[1] Рассказ впервые опубликован в «Новом
журнале», Нью-Йорк, 1945, № 10.
[2] См.: Письма В. Н. Буниной.
Публикация и комментарии Н. П. Смирнова. — «Новый мир», 1969, № 3, стр. 211.
[3] Почти одновременно с
комментированным изданием «Чистого понедельника» с комментариями О. Лекманова
(а также Р. Лейбова и И. Бернштейна) вышли «Три повести о Васе Куролесове» Ю.
Коваля (М., «Издательский проект „А и Б”», 2016) (см.: Детское чтение с Павлом
Крючковым. — «Новый мир», 2017, № 1); планируется продолжение проекта.
[4] Гришунин
А. Л. Исследовательские аспекты текстологии. М., «Наследие», 1998, стр. 355.
[5] См. также: Лекманов О. «Чистый
понедельник»: Три подступа к интерпретации. — «Новый мир», 2012, № 6.
[6] Скафтымов
А. П. Поэтика художественного произведения. М., «Высшая школа», 2007.