стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 1, 2017
Барскова Полина Юрьевна родилась в 1976 году в Ленинграде. Поэт, прозаик,
эссеист. Автор одиннадцати поэтических, в том числе переводных книг. Лауреат
ряда литературных премий, в том числе Премии Андрея Белого (2015, за первую
книгу прозы «Живые картины»). Окончила филологический факультет
Санкт-Петербургского университета по кафедре классической филологии. С 1998
года живет в США. Преподает русскую литературу в Хэмпшир-колледже в Амхерсте. В
«Новом мире» публикуется впервые.
Кладбище Маунт Хеброн, Квинс,
могила Довлатова
О. К.
Покойся милый прах:
Участок 9, Линия 14,
Среди жарою разоренных птах
И белок самовитых.
Среди фамилий знаменитых
Банкиров, адвокатов с одышкою,
Их жен с базедою,
Их жарких дочерей.
Как пусто, как светло,
Как раскаленною зарей
Подсвечено отсутствие тебя.
Далекой битвы пересмешник,
Судья безжалостный в бессовестной
игре.
Поди ж любой из нас «меж датами
тире»,
Но ты не то. Ты точка, окончатель
текста,
Что дикий город из себя истек.
Проживший все его неловкие
причуды:
Пастушью сумку в мертвом доме,
Горький хлеб ненужных языков,
Тщеславия тиранящий искус.
Ты здесь? Так сказано на камне.
Огромный мертвый Карабас,
Брезгливыми и ловкими руками
Нас превративший в нас.
Велевший ничему не верить, кроме
слова,
Ничтожеству играться своему,
Издать себя желавший, как «Муму»
—
Герасим, — жадно. Толку не
создавший
На топях Ленинграда,
Здесь зато
Изрядно преуспевший, опоздавший
Лишь под скальпель кардиолога.
ЛИТО
Небесное ему должно быть радо.
Там наверху он нравы их чернит,
Их этим самым смерти изымая,
Блондинок смотрит, мальборо
чадит,
Зачеркивает буквы и чертит,
Рука его болит, в предплечии
немея.
Ведь
мы
The story, all names,
characters
and incidents portrayed
in
this production are
fictitious.
No identification with actual
persons, places,
buildings
and products is intended
or should be inferred.
Анна и Мария
Саша и Линор
Змеи жестяные
Выглянуть из нор
Суровые хозяйки
Всякого стекла
В чем же Ваши руки
Не отмыть добела
В пятнах лисьей слизи
А рыльца в пуху
Что как пуповина
Качает жизнь стиху
Пух ночных уродцев
Кишащих во тьме
Пух ночных уродцев
Спешащих зиме
Из этого дела
Страницы валять
Из этого пола
Половицы болят
Черные седые голоса велят:
Кончится начнется битва а мы тут
Перетираем в пепел лал изумруд
Перебираем в ветер
Жабий август чад
Змеи выпасают жирных паучат
Паучихи зреют качается нить
Кончается лето пора приходить.
Сан-Франциско
Илье Каминскому
На развале в библиотеке
Роюсь в старых картах
Мест не вызывающих
Никаких воспоминаний
Никаких предчувствий
Все здесь можно купить за медные
деньги
Любую местность
Пригорки дюны болота вереск
поворот направо.
Вдруг замечаю компетицию
оживленье:
Рядом с моей рукой
Появляется другая точная и хищная
рука.
Длинные грязные ногти бордово смуглая
кожа синячки на венах.
Пальцы как будто читая азбуку Брейля
Оглаживают на карте
Железнодорожные насыпи
Сыпь населенных пунктов
И вдруг я слышу подземный голос:
Потрогай это
Я говорю: извиняюсь?
Потрогай эту бумагу
Думаю врут никакого она не 1864 года
а позже:
Слишком ровная слишком молодая.
Берет мою руку в свою руку
Подносит мой палец к обрезу
страницы
«Совершенно очевидно что это новье:
Резали толсто грубо торопились».
В раздражении выходит
Уносит запах гниющей плоти
наркотика моего изумленья.
О том, как я съездила в Петербург
Миле
Назыровой
я хочу его на чашку на подушку на
горбушку
я хочу себе такую деревянную
игрушку
мой нижинский
твой нижинский, раскладной и нарезной.
подступает ступор воли, обступает
мезозной.
ты вот так его потянешь за
кокетливую ножку,
хитрый бакст
его потянет и слезливый бенуа.
знай заранее: все будет или
станет понарошку.
вроде тянется и гнется, а
любиться ну-ка с два.
он — резиновая кукла на рекламе с
Невский Штрассе,
будет делать, что прикажешь,
хочешь эдак, хочешь так.
хочешь: с Ромолой
в круизе, хочешь: с Дягилевым в трансе,
попка дэмон,
попка роза,
попка миленький дурак.
ходит попка по проспекту с
бритвой в лапке несуразной.
хочет он избыть свой кубик
заколдованного льда:
у него на месте сердца крестик
черный, крестик красный,
у него заместо сердца драгоценная
елда.
погружается в безумье: в шахту метрополитэна.
станции стройней и краше и новей
одна другой.
погружается в безумье в полумаске
либертэна.
на прощанье ножку ножкой мертвой мертвой бьет ногой.
Актрисы пишут
1
На исходе силы
Когда мышиные лапки поработали
возле глаз и губ
Как всесильные руки гримера
Ей досталась новая роль: желание
Она возжелала харбинского
выскочку
Бритого недотепу
Грациозного ласкового
безжалостного как кошка
Да так
как
никого
ни до ни после
И дневник ее превратился в игру
В крестики нолики
Крестик акт
Нолик отсутствие акта
Опоздание менструация отъезды к
жене
(лгал ей что жена безумна)
Все кого она отвергла измучила
погубила
(дочь любовницы продюсеры
кредиторы)
Теперь смеялись над ней
Часами сидящей у телефона
Срывающейся со сьемок
Срывающей сьемки
Начинающей каждую фразу
комическим «а он считает что»
Когда телефон наконец звонил
Ее знаменитый голос менялся
Взмывая на две октавы
Как будто уже не валькирия
А мышь визгливый ребенок
Ищущий утешенья.
Шептала в трубку
Когда? Но это совсем не скоро.
Прошу тебя: гораздо скорее.
Вот страница ее дневника:
Крестик крестик
крестик.
Солдатское кладбище.
Последняя и значит главная битва.
2
Во время прогулок с ней сплевывал
кровь в бумажный мешочек
В письмах называл ее собакой
толстым немцем веселой деткой
Ее же письма куда содержательней
Подробные описания московских
застолий
Сложноподчиненные сплетни
Но прежде всего: она приказывает
ему писать для нее пьесу
Такую какой еще не бывало раньше
Страшную просторную сияющую как
сад
Ты должен писать
Заклинает его
И он пишет
Этим лишь увеличивая пространствовремя между собой и ею
Этим лишь утверждая ее
принадлежность чужому миру
Здоровому бесконечному
Где ее ненасытная молодость будет
длиться 55 лет после того как
Где она будет выходить на сцену
стоять на сцене дышать на сцене
Легким дыханьем
Несмотря на корсет на грим на
тяжелую ткань ее знаменитого платья
Для него же каждое движенье —
одышка
Движенье глаз губ пальцев
Поэтому его героиня в пьесе так
малословна так статична
«Потерявшая жизнь как платок»
Для нее он пишет (из) себя, собой
Он пишет ей: хоть на несколько
дней, хотя бы к Пасхе!
Она пишет ему: здесь все хвалят
тебя, говорят, ты великий
Он пишет ей: пришли теплых
носков, туалетной бумаги, креозоту
Она пишет ему: столицы у ног
твоих!
У ног его старая мать стрижет его
желтые ногти,
Его бледные ноги укутывает в пледик Иван Алексеевич Бунин
И сидят они рядом ночью, слушают море.
Море стонет, сосет песок, как
младенец — мамку.