Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 4, 2016
Драгунская Ксения Викторовна родилась в Москве,
окончила сценарное отделение ВГИКа. Драматург, прозаик, автор
сборников рассказов «Целоваться запрещено», «Честные истории для взрослых и детей»,
романа «Заблуждение велосипеда», пьес «Ощущение бороды», «Секрет русского камамбера», «Яблочный вор», «Пробка» и других, идущих в
театрах России и стран СНГ. Живет в Москве.
…Детским
писателем может считать себя тот, кто систематически пишет для детей, выдает,
так сказать, продукцию на-гора, изучает ремесло, детей, висит на подростковых
сайтах, чтобы знать тонкости, их нынешние интересы, словечки там всякие,
говорить их нынешним языком, чтобы вот как бы обмануть читателей, чтобы им казалось,
что книжку написала девочка четырнадцати лет, а не тетя под пятьдесят… То есть детский
писатель — это как раз человек серьезный, труженик пера, у него договоры, дисциплинка, он работает, хочет, чтобы его книжки
нравились, продавались, «находили отзвук в сердцах подрастающего поколения» и
все такое. Книжки, которые учат жить, — знаешь?
У меня же нет
задачи кому-то понравиться, моя главная задача — рассказать ту историю,
которая пришла ко мне в голову, и самой получить удовольствие. Все свои истории
и пьесы я пишу исключительно для личного творческого счастья. Это для меня
самое главное. Мне не кажется, что эти рассказы — детские. Их может читать
любой. Любой, кто понимает именно такие шутки, кто любит игру слов и
чудаковатых персонажей. Пожалуй, эти истории и пьесы — моя антропологическая
особенность, как черты характера или цвет волос. Так что я не уверена, что я
такой вот профессиональный детский писатель. Ну а есть и рассказы у меня
совершенно недетские, просто категорически. Но и «взрослым» писателем мне бы не
хотелось себя называть. Да какой я писатель, смешно просто. Писателей и без
меня кругом навалом. Ну, сочинитель, да…
Литературный работник, как написано в
моем красном дипломе Института кинематографии.
Из (полу)частного письма Ксении
Драгунской — редактору
SEMINARIUM’а (приставал с вопросами)
Милые люди
Нелли Вадимовна и Марина Александровна познакомились в грязелечебнице. И подружились. У Нелли Вадимовны сын Антон. У Марины Александровны — дочка Настя. Ровесники. И живут-то рядом, через улицу.
— Нелли Вадимовна и ее муж — такие милые люди, — сказала Марина Александровна Насте. — И мальчик тоже очень хороший. Серьезный, вежливый. Надо вас познакомить.
В субботу вечером Марина Александровна с Настей купили торт и пришли в гости к Нелли Вадимовне.
Настя увидела Антона и испугалась — мама совсем с головой не дружит. Если мама решила, что Насте может понравиться такой очкастый шмендрик, значит у мамы явно плохо с головой, ее могут уволить с работы, и с деньгами будет вообще полная засада…
— Вы тут пока поговорите, пообщайтесь,
а потом мы позовем вас пить чай, — улыбнулась Нелли Вадимовна, и они с Мариной
Александровной ушли.
— Привет, — сказала Настя, с ненавистью глядя на плакат с хоббитами.
— Здравствуй, девочка! — улыбнулся Антон, показав скобки на зубах. — Хочешь посмотреть мою коллекцию?
— А что ты собираешь? — вежливо спросила Настя, взглянув на часы. Это мученье часика на два точно, как минимум.
— Какашки! —
сказал Антон. — Я фотографирую какашки разных
животных.
И он посмотрел на Настю внимательно.
Насте захотелось стукнуть его чем-нибудь тяжелым. Она даже быстро поискала глазами, но ничего подходящего под рукой не оказалось. К тому же мама обидится, огорчится — ничего себе дочка, позорит ее, пришла в гости и сразу побила хозяина…
Стало еще скучней и противней.
Настя посмотрела на Антона и вдруг догадалась, в чем дело.
— Послушай, — сказала она. — Я тоже совершенно не хочу с тобой знакомиться. Нужен ты больно. Мы с Алиской договорились на мастер класс по художественной росписи ногтей.
— Я тоже на лекцию одну подписался, редкую очень, а тут ты, — Антон улыбнулся, но совсем по-другому, не противно и не дебильно, и сказал: — Тогда давай вести непринужденную беседу.
Они замолчали. За стеной звенели чашками и осторожно смеялись.
— Торт принесли? — спросил Антон.
— «Лесную сказку».
— Косяк, — сказал Антон. — Жирный. Бабушке только йогуртовые можно.
— А у вас разве бабушка?
— В маленькой комнате. Ее на кухне кормят, когда гости уйдут. Она ходит плохо, сидит в коляске, мамон это реально бесит. Я бы ей сейчас кусок торта отнес.
— Ну вот… В другой раз правильный принесем.
— Думаешь, еще раз придете? — Антон усмехнулся.
— Мама, может, и придет… Или твои — к нам.
— Ну это если они сегодня не разоср… Не поругаются.
— С чего им ругаться-то?
— Из-за политики или так, от зависти. У кого евроремонт лучше. Хочешь, поди послушай, о чем говорят. Или про политику, или хвастаются, кто что купил. Спорнем?
— Тоска зеленая, — сказала Настя.
— Зашибись «креативчик»…
Опять помолчали. За стеной говорили про скидки в каком-то мебельном центре.
— У меня тоже бабушка есть, — сказала Настя. — В Таганроге.
— Небось, каждое лето на море зависаешь?
Настя не любила рассказывать про таганрогскую бабушку. Потому что если те, кому она рассказывала, знали, что в Таганроге есть море, то они начинали завидовать. А про то, что она никогда не была в Таганроге, было трудно и долго объяснять. Она сейчас сказала об этом Антону и сама не поняла, почему. И уже совсем удивилась, что спокойно говорит дальше:
— Это папина мама. Мы не общаемся.
Мама с папой разошлись, когда мне три года было. Так и не общаемся. Бабушка
иногда звонит, плачет даже. Говорит, бери билет до Ростова, сосед встретит, а
там всего-то час — и Таганрог. У нее дом свой. Сад. Море.
— Дела, — серьезно покачал головой Антон. — Ну ничего, может, вырулится у них как-то, помирятся… Да ты скоро сама вырастешь, забьешь на их разборки и приедешь.
— Ну да, — сказала Настя. Она не верила, что когда-нибудь мама с отцом помирятся, но было приятно, что Антон сказал про все это с надеждой на хорошее. Даже не с надеждой, а как будто знал точно.
Опять помолчали.
— А кто такой Борис Евгеньевич? — спросила Настя.
— А что?
— Твоя мама обещала познакомить мою маму с Борисом Евгеньевичем.
— Примите наши соболезнования. — Антон опять усмехнулся.
— Мама даже прическу сделала.
— Вау! Это дядюшка мой, двоюродный брат мамон. Она его женить мечтает. Боря, говорит, я за тобой в старости горшки носить не буду, учти, давай не тяни, женись. У него борода толком не растет и восемь хомячков дома. Хочешь такого папу?
— Я никакого папу не хочу.
Вдруг ужасно захотелось уйти и гулять одной, пока не надоест. Сказать, что ли, маме — я пойду погуляю? Начнут расспрашивать, как и что… Куда деваться от всех?
— Извини, — сказал вдруг Антон. — Правда, извини, пожалуйста.
Настя молчала, чтобы не заплакать. Перед ней раньше никто ни за что не извинялся.
— У тебя паспорт уже есть? — спросил Антон.
— Дома. Я в гости с паспортом хожу, что ли?
— Мамон говорила, вы близко живете?
— Пять минут дворами.
— Хочешь в Таганрог, на море бабушкино?
— Больше всего на свете.
— Так поехали!
— Совсем, что ли? Это поездом почти сутки.
— Ну и что? Возьмем билеты и поедем.
— Молодец! «Возьмем» билеты! Их просто так дают, что ли?
— У отца три карточки, а у мамон четыре. Одну вполне позаимствовать можно, ту, что сейчас у нее в сумке в прихожей.
— А ты что, все пин-коды знаешь?
— Я много чего знаю. — Он опять усмехнулся. — Позаимствую. Потом верну, когда прославлюсь.
— А когда ты прославишься?
— В молодости. Так что все им скоро верну, ничего страшного.
— А бабушка твоя с кем останется? Кто ее тортом угостит?
— А мы ее тоже возьмем.
Настя думала, что Антон шутит, и сказала:
— Тогда и Агафона надо. Это мой кот.
— И Агафона тоже. Возьмем купе на четверых, поместимся.
Молча смотрели друг на друга.
— Ну что? Тут быстро надо, пока они там без нас. Пойду бабушку предупрежу. Она всегда тепло одета, ей и собираться-то — только документы и лекарства в сумку покидать.
— А вдруг она не захочет?
— Со мной она куда угодно захочет. Что ей тут делать-то, месяцами из квартиры не выходит, а тут и поезд, и море. Сядем в поезд, твоей бабушке наберем.
— Так, ну привет, а школа? — спохватилась Настя.
— В Таганроге что, школ нет? И вообще, сейчас не об этом. Нам сейчас главное уехать. Жизнь дается один раз, и ее надо прожить, а не протерпеть.
Через полчаса Марина Александровна, Нелли Вадимовна с супругом и похожий на лысоватого хомяка Борис Евгеньевич все еще разговаривали про холодильники, распродажи, скидки и санкции.
А на улице прохожие оборачивались вслед странной компании. Девочка катила инвалидную коляску. В коляске, укутав ноги пледом, сидела пожилая женщина. На коленях у нее был кот в переноске. Женщина с интересом смотрела по сторонам и рассказывала коту, что видит. Рядом парнишка нес два рюкзачка.
Февраль кончался. Далеко за домами, за бело-синими высотками, на хмуром вечернем небе появилась оранжевая полоса, и казалось, что там, вдалеке, хорошая жизнь и какие-то совсем другие дела. Главное, увидеть этот ясный оранжевый свет и пойти к нему навстречу.
Фрагменты повести
«Через девять месяцев с
доставкой на дом»
1
В деревне Новая Дордонь есть речка по имени Логовежь.
Хотя никакой вежливый логопед в ней никогда не тонул и даже не купался.
Нет, не так. Надо с самого начала.
У Оли такой папа… Он все покупает. Магазин, таксопарк, будочку чистильщика обуви, часть океана, кусочек земной коры, пустыри и заводы. Ведь пустырь можно заасфальтировать и сделать из него парковку или, в крайнем случае, продать другим и купить что-нибудь еще. В общем, Оля, мама и бабушка уже привыкли и терпят, но когда папа купил фабрику бородатых параллелепипедов, они забеспокоились. Правда, он говорил, что ему просто очень понравилась старая, темно-красного кирпича, фабричная труба. Но трубу отдельно не продавали. Пришлось покупать фабрику. На фабрике дела шли не очень, потому что бородатые параллелепипеды уже давно делают на станках с числовым программным управлением, а тут — ручной труд, вековая отсталость. Но папа сказал, что бородатые параллелепипеды ручной сборки — наша традиция, национальная гордость, и всякий уважающий себя предприниматель должен поддержать хранителей самобытности.
И папа уехал на фабрику.
Оля с мамой остались одни, дальше терпеть.
— Ну что? — спросила Оля. — Не могла себе найти поклевей парня?
Это она нарочно так спросила, мама и папа обожают всякие старинные слова вроде «клево», «облом» или «по кайфу». И Оля иногда говорит так, чтобы сделать им приятное, чтобы они чувствовали связь поколений.
— Во-первых, нет такого слова — «поклевей», — поправила мама. — Надо сказать — «клевее». Приучайся говорить грамотно. А во-вторых, раньше было очень трудно выйти замуж. Даже труднее, чем теперь. Прямо целая история. То есть парней и дядек было кругом навалом, хоть отбавляй, даже больше, чем сейчас, но толковых было еще меньше, почти совсем не было. Да тогда вообще ничего не было! Только очереди в магазинах. И вот пошел слух, что в магазин гвоздей привезут гвозди. И за гвоздями придут толковые, хозяйственные, рукастые парни. Мы с моей мамой, твоей бабушкой, пошли в магазин гвоздей. Одну она меня отпускать не хотела, боялась, что я кого-нибудь не того выберу. А сама очень долго собиралась. Когда мы вышли из парадного, пошел дождь, мама вернулась взять зонтик, но забыла ключи и захлопнула дверь. Дверь взломали, мама забрала уже ненужные ключи, но зачем-то включила утюг, про который вспомнила уже в троллейбусе. Честно говоря, я боялась, что совсем постарею, пока доберусь до магазина гвоздей, и выходить замуж будет поздно. Когда мы пришли в магазин, нормальных парней уже разобрали. Остались, правда, дядьки постарше. Некоторые были даже ничего, симпатичные. Но моя мама сказала, что дядьки быстро станут дедушками и надо будет за ними горшки выносить. Поэтому бери вот этого парня, который щурится на саморезы номер двенадцать, и пошли отсюда. Я взяла твоего папу под руку, и мы пошли к нам домой, пить чай и знакомиться. Это уж потом выяснилось, что в магазин гвоздей он зашел по ошибке, потому что потерял в тот день очки, а шел вообще-то в колбасный по соседству. Но не прогонять же, правда?
— Правда, — согласилась Оля. — И ничего, что он все покупает. Ну подумаешь, бородатые параллелепипеды… Не крокодилы же.
Но вечером папа пришел и сказал, что совершенно случайно, на улице, просто вот на углу, купил шесть полей далеко-далеко в деревне Новая Дордонь, под городом Великий Сапожок. А заодно и недостроенный деревенский дом. «Прямо завтра с утра собираемся и едем, июнь на дворе!» — сказал папа. А с папой в семье спорить не принято. А то разволнуется и на нервной почве еще что-нибудь купит…
Далековато, конечно…
Пять часов ехали! За пять часов и до Африки добраться можно. Если на самолете. Оля, мама и бабушка два раза выходили пописать, ели, спали, разгадывали кроссворды, слушали аудиокнижки и музыку, а дорога все не кончалась.
С трассы свернули на
узкую дорогу с потрескавшимся асфальтом, с нее — на дорогу, выложенную плитами,
с плит на песчаную, по которой плыли, как на акваскутере
по морю, а когда песок кончился, осталось две узких колеи с травой и
подорожником посередине.
Травинки щекотали живот машины, и она еле-еле терпела, чтобы не захихикать, она
никогда еще не была в такой глуши. И Оля решила, что подорожник и внедорожник —
рифма и друзья!
В деревне кругом были маленькие старые домики с цветами под окнами, а на столбах висели новые красные телефоны.
Когда деревня кончилась, показался большой дом светлого дерева, за высоким забором. Дом был новый, но уже зарос травой по самые окна, и перед воротами тоже росла трава и ромашки.
— Здравствуй, домик, — вежливо и осторожно сказала мама.
Но дом стоял, нахохлившись, смотрел темными окнами и молчал.
— Ладно, постепенно подружимся, — решил папа. — Пойду открывать ворота и дом, а вы тут гуляйте, вытаптывайте траву.
Комары очень обрадовались, что приехало целых четыре человека, и начали кусаться. Оля с мамой и бабушкой истратили уже целый баллончик жидкости от комаров, когда папа, приминая створками траву, с трудом распахнул ворота.
— Поздравляю, — сказал папа. — В нашем доме уже живут.
— Кто? — жадно спросила бабушка. Она обожала все страшное и ужасное, но только чтобы оно происходило где-нибудь подальше — в газете или по телевизору. — Беженцы? Гастарбайтеры? Бомжи?
— Бомжи, Инесса Вадимовна, — радостно кивнул папа. — Пять штук. Страшные! С ушами, с хвостами, усатые такие…
В пустой деревянной комнате на полу сидели котята.
Оля увидела котят, и в животе у нее стало щекотно от радости, захотелось подпрыгивать и визжать. Оля взвизгнула и подпрыгнула. Котята бросились врассыпную, заметались и забились в угол. Оттуда они шипели и страшно урчали. Просто удивительно, откуда в таких маленьких организмах помещалось столько урчания и страшных звуков?
— Не знаю, не знаю, — сказала бабушка. — Это что же? В доме будет постоянно находиться свора диких котов? Это, между прочим, опасно. У них глисты, блохи, чумка…
— Ветрянка, ОРВИ, лихорадка Зика, — подсказал папа.
— Надо их срочно как-то… ликвидировать, — решила бабушка.
— Вы как это себе представляете, Инесса Вадимовна? — спросил папа. — Хорошенькое начало жизни в новом доме — ликвидация братьев меньших. Здесь, между прочим, ваша внучка жить будет, ку-ку!
Когда папа говорил «ку-ку», это значило, что он очень сильно не согласен с бабушкой или мамой.
— Мы их подкормим, приручим, они как-то похорошеют, попушистят, приобретут товарный вид, и мы их продадим, — хозяйственно решил папа.
— Котят? В деревне? Продадим? Ку-ку! — сказала мама.
— В любом случае, мы должны их со-ци-а-ли-зи—ро-вать, — решил папа. — Наверное, пока в доме никого не было, сюда пробралась кошка и принесла котят. Когда они чуть-чуть подросли, кошка ушла по своим кошачьим делам, с кошками это бывает. Пока эти кошкины дети не совсем привыкли быть дикими, мы должны их приручить и приучить жить в цивилизованном обществе, где никто ни на кого не шипит и не рычит. Надо сгонять на ближайший строительный рынок и прямо так и спросить — брезентовые рукавицы, большой рыболовный сачок и прочие приспособления для социализации котят. Потому что у них никого нет из родных и близких, кроме нас. И мы должны о них заботиться и вырастить их хорошими, воспитанными, сознательными котами.
Но котята и не думали социализироваться. Папа, мама и Оля в брезентовых рукавицах устраивали настоящую охоту. Когда удавалось изловить котят, они орали, шипели, царапались и выкручивались из рук. Но все равно они были очень смешные и милые. Назвали их Хыка, Рычалка, Фуська, Акакий и Алексей Вениаминович. Алексея Вениаминовича так назвал папа в честь своего школьного учителя по труду, потому что у котенка были точно такие же бедные-несчастные глаза, как у человеческого Алексея Вениаминовича по понедельникам.
Папа нашел в сарае отличный старый чемодан, и Оля устроила там для котят домик, а рядом — столовую с разноцветными мисочками. Котята понемножку приручались. Иногда после кормления их удавалось даже взвесить в большом бумажном пакете из какого-то модного магазина. Понемножку они забывали, что надо шипеть, убегать и бояться, и спокойно играли на полу, пока бабушка не кричала «кыш» диким голосом.
— Инесса Вадимовна, вы нам всю дрессуру портите, — огорчался папа. — Прикинулись бы лучше старым чемоданом. У вас получится, я знаю.
У папы и Оли уже было свое «ноу-хау». Если сидеть смирно, особенно в мягком свитере, то котята думают, что ты какое-то кресло или еще что-то мягкое и приятное, и не боятся по тебе ползать. Главное, притвориться чем-то неподвижным и мягким.
Когда папа, обвешенный котятами, сидел у камина и смотрел в огонь, лицо у него было такое спокойное и доброе, какого никогда не бывало в Москве, и Оля спросила:
— Ты что такой счастливый? У тебя сбылась заветная мечта?
— Только никому не говори, — серьезно попросил папа. — Потому что взрослому дяде положено мечтать попасть в журнал «Форбс» или жениться на фотомодели.
— Еще не хватало! — решила Оля. — Мы с тобой одну маму переспорить не можем, а тут фотомодель вдобавок! А вдруг она котят не любит?
— Подумать страшно, — согласился папа. — Так что моя заветная мечта всегда, с самого детства, была такая — сидеть в деревянном доме подальше от Москвы и смотреть, как горит камин. Чтобы рядом была ты, и чтобы по нам ползали пестрые котята.
— В детстве ты не знал, что у тебя буду я, — поправила Оля.
— Ку-ку! — сказал папа. — Может, и не знал наверняка, но мечтал очень сильно, ясно? Каждый нормальный мальчик мечтает, чтобы у него была своя собственная родная девочка, которая его понимает. Сестренка. Или, когда он вырастет, — дочка. Просто он никому об этом не говорит. Даже самому себе — не всегда.
2
С котятами было весело, но человеческих
друзей все равно не хватало. Новый дом стоял на краю деревни, и вся деревенская
жизнь шла в стороне — там тренькали велосипедные звонки, иногда сигналили машины,
слышалась музыка и взвизги со стороны озера или колокольный звон из церкви. К
тому же папа и мама уехали в Москву на целых десять дней, а бабушка никуда не
отпускала Олю (кругом маньяки) и не разрешала брать в руки котят (глисты-лишаи-блохи).
А ведь смотреть на целых пятерых котят и не брать их в руки, не чесать за
ушками и не трогать своим носом их розовые или серые носики — настоящее
мученье, а не жизнь. Поэтому как только вернулись мама
и папа, Оля пристала к ним, что хочет с кем-нибудь подружиться.
— Да! — согласился папа. — Надо тебе завести здешних друзей. Сейчас займемся.
— Только через мой труп! — бабушка на всякий случай схватилась за сердце и побелела, словно собиралась прямо сейчас превратиться в труп. — Деревенские, они научат.
— Мам, ты что? — удивилась Олина мама. — У тебя у самой бабушка была деревенская. Прабабушка Фрося. И чему плохому она тебя научила? Пироги, что ли, печь?
— Друзья вообще должны быть разные, — решил папа. — Если они все как ты и
родители у них такие же, как твои, это неинтересно. Вот у моих одноклассников
родители были, это да! У кого артисты, у кого
ученые, у кого пьяницы, у кого продавцы в угловом. И
ничего, нормально все дружили. А мои
самые лучшие друзья были Варя Лобанова и Вовка Бузько! Вовкин папа был
академик. Кстати, сын деревенского учителя. — Папа строго посмотрел на бабушку.
— А у Вари вообще никакого папы не было, а была только мама-медсестра. Мы с
ними втроем в театральном кружке занимались. Однажды мы ехали в троллейбусе, в
разных концах, народу полно, скучно… И мы стали
строить друг другу рожи. И таких рож настроили, что
все вышли. Мы одни остались в троллейбусе и ехали дальше, как цари.
— Митя, вы бы рассказали ребенку что-нибудь положительное из своего детства, — посоветовала бабушка. — Дали бы хороший пример. Что вы про всякое хулиганье…
— Все ты выдумываешь, — решила мама. — Не бывает таких рож, которых все пассажиры испугаются. Или там одни слабонервные бабульки ехали? Небось, объявили, что троллейбус в парк идет, а вы прослушали и остались одни, драмкружок лопоухий…
— А где они сейчас? А у них дети есть? — заволновалась Оля.
— В канаве очутились, — подсказала бабушка.
— Не знаю, — сказал папа. — Варин маленький домик снесли, она переехала куда-то в новый район, телефон изменился, а мобов тогда не было. Вовка после восьмого пошел в математическую школу. Потерялись как-то. Надо на фейсбуке посмотреть.
Издалека послышался колокольный звон.
— Опять, — простонала бабушка.
В Москве тоже была церковь совсем рядом с домом, и это ужасно не нравилось бабушке.
— Спать не дают! — всегда возмущалась она в Москве. — Вчера еле уснула — сперва передачу смотрела интересную, про микробы в колбасе, потом фильм про маньяков, потом ток-шоу про то, что кругом враги, прямо разнервничалась вся… Еле уснула… А с утра пораньше эти звонить начинают…
— Вот! — обрадовался папа. — Идем в церковь! За друзьями! У священников всегда полно детей! Оля, надевай юбку, причешись и найди подходящие тряпочки для заворачивания котят.
— Мы что, идем с котятами? — не поверила Оля.
— Конечно! Можно даже без тряпочек, понесем их прямо в чемодане. Так с нами лучше подружатся. В любой церкви обожают людей с детьми и полными чемоданами котят, я про это читал на сайте «правмир.ру»
— Папа, давай все-таки сначала без котят, — попросила Оля. — Потому что с чемоданом и пешком через поле это долго и тяжело, и котята разбегутся и потеряются. Давай лучше на великах?
— Вместо котят возьмите конфеты, — решила мама. — Тоже помогает для начала дружбы.
И Оля с папой выкатили велосипеды на поросшую подорожником, пыльную и розоватую деревенскую дорогу.
(продолжение
следует, а то сейчас не помещается)