стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 12, 2016
Рецептер Владимир
Эмануилович родился в 1935 году в Одессе. Поэт, прозаик,
пушкинист. С 1992 года художественный руководитель Государственного Пушкинского театрального центра в Санкт-Петербурге. Народный артист России. Автор многих книг
стихов и прозы. Живет в Санкт-Петербурге.
* *
*
Зарастанье вещами,
как тиной,
может стать
натюрмортом, картиной,
паутиной заросшей
в тепле.
Где ж спокойная
радость даренья,
раздаванье другим
накопленья,
что стыдит,
как печать на челе?..
Бесконечны благие
примеры,
век за
веком берёт эти меры:
всё раздать,
не бахвалясь, тишком,
и уйти,
чтобы пешие силы
сохранить, добредя
до могилы,
яко нищий,
с одним посошком.
Но реши
— и обступят родные,
дай им
Боже, надолго живые,
и ко
всем подступает нужда.
Им бы
тоже оставить хоть что-то —
вот какая
прихлынет забота,
а решать
— самому, как всегда…
И стоит
у окна половина,
что с тобою
и плотью едина,
и, наверное,
духом, молчит.
А её
молчаливая тайна,
словно близкая
роду Украйна, —
то ли
меч для тебя,
то ли щит…
* *
*
Омут воспоминаний
не обещает
дна.
Список непониманий
пишется допоздна.
Ну, почему
же? Как же?
Из-за чего?
Зачем?
Кто из
своих подскажет?..
Каждый далёк
и нем.
А неизбежный
омут
тянет, влечёт,
пестрит,
словно житейский
опыт —
лучших пород
магнит.
И объясняет
лживо
то, чему
нет причин.
Музычка без
мотива.
Пляска кривых
личин.
Не уклоняйся.
Кайся —
вызовешь слёзный
ток.
Жаркой молитве
сдайся.
Нам покаянье
впрок.
* *
*
Окликни меня
из днепровской воды,
ворвись среди
ночи в любые труды,
верни к середине
житухи,
прикрой половину
разрухи…
Обрызганный этой
крещенской водой,
узнаю, что
я наконец молодой,
что здесь
мы — на первом
свиданье,
нам Питер
готовит венчанье…
Тот самый
июнь, а по следу — июль,
и знать
не желают взрывчатки и пуль,
одесских и киевских
бедствий
и их
отдалённых последствий…
Ступлю на
прибрежный днепровский песок,
где мяч
на свободе сбивается с ног…
Где пляж
присмирел, а не вымер…
Где княжество
крестит Владимир…
* *
*
Хожу, набитый
прозой,
скрываюсь, как
медведь,
рычу перед
угрозой,
стараюсь вновь
успеть…
Кто, зализав
болячки,
продлит рабочий
срок
и тайные
заначки
зачтёт, как
мой зарок?..
Писал бы
по совету
в сердечной
простоте,
да только
время нету
и времена
не те…
* *
*
Трагический сон:
опозданье актёра на сцену —
кошмар удушающий,
— и просыпанье в поту…
Да не
было этого в жизни!.. Такую измену
и сравнивать
не с чем…
Корабль,
затонувший в порту…
Играйте, друзья…
И пускай круговая порука
искупит вину
и запомнит при смене времён
меня, затонувшего
в поисках смысла и звука,
кто верил
в спасенье, надеясь, что будет прощён…
Божий человек
Алексий, убегая
от славы,
в Рим
вернулся и в дом свой пришёл,
и, неузнанный,
невеличавый,
в уголке
прозябать предпочёл.
Мать, отец
и невеста, старея,
жили рядом
и ждали, когда
будет весточка
от Алексия,
и когда
он вернётся сюда.
Домочадцы его
унижали,
не считали
никем и ничем,
и куском,
и глотком попрекали,
он же
был благодарен и нем.
Так и умер,
держа, как признанье,
грешный свиток
в прижатой руке,
открывая свой
путь на прощанье
в объясняющей
душу строке,
где просил
он прощенья у близких
за жестокий
и скрытный уклон,
не ища
для себя обелисков,
почитанья и славы
икон.
И тогда
к незавидному дому,
словно он
и воспет, и храним,
притекли поклониться
святому
царь и Папа,
и люди, и Рим…
* *
*
Не борись
со временем, сестрица,
не растянешь
и не укротишь,
не в твоих
руках ещё синица,
с неба
журавель не видит крыш…
Мы живём
по-разному и в разных,
к свету
обращённых временах;
ты своё
то дёргаешь, то дразнишь,
забывая безупречный
страх.
Прикасаюсь к потаённой
теме,
за которой
— страсти и страда.
Дай мне
время, подержи мне стремя
перед временами
навсегда…
* *
*
Я видел
Войно-Ясенецкого
в военном
госпитале… Что ж?..
Не вспомню
вдруг ни страха детского,
ни на
кого хирург похож.
Одни лишь
запахи иодные,
густые запахи
беды…
Солдаты бритые
и взводные …
Не вспомню
чьей-то бороды…
Кто встал
в дверях с высокой свитою?..
Халаты били
белизной…
Мы пели
тем, кто был защитою,
а в окна
рвался жёлтый зной,
азийский, адский…
Гнойный, может быть…
И в госпитале
шла война:
она на
смерти смерти множила,
но жизнь
была уже видна.
К чему
ж ведёт стиходвижение
сквозь толщу
невозможных лет?
…Ни
слова, ни прикосновения,
а только
белизна и свет.
Июнь, 2016