Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 12, 2016
СОЛЯРИС. ВИД СВЕРХУ
В рамках 23-го Форума издателей 13 — 18 сентября
во Львове впервые состоялся фестиваль «Город Лема» [1] , приуроченный к его
95-летию, — Лем, как известно, родился во Львове, отношения с которым в силу
исторических причин у него были напряженные и болезненные; тем не менее именно
этому городу посвящены его «реалистические» романы — трилогия «Неутраченное время»
и автобиографический роман «Высокий замок».
Фестиваль оказался необычайно насыщенным — гости
из самых разных городов Украины, из Польши, Сербии, Канады, России и
Белоруссии, круглые столы, доклады, виртуальное путешествие «по местам Лема»;
Лем как свидетель и летописец самых страшных, самых трагических моментов
истории Восточной Европы; Лем как фантаст; Лем — как философ и т. д.,
фантастике в этом списке отведено не больше места, чем остальному. Фигура Лема,
похоже, со временем не теряет, а лишь приобретает масштаб и значимость.
Фантастическим текстам Лема, собственно Лему как
фантасту (в том числе его сложным и напряженным взаимоотношениям с сообществом
писателей-фантастов) была, как я уже сказала, отведена лишь часть конференции,
тем не менее часть значимая и насыщенная [2] . Несколько докладов в этой
части конференции, совершенно естественно, оказались посвящены, пожалуй, самому
загадочному произведению Лема — роману «Солярис» (1959 — 1960), о котором сам
Лем говорил, что он, мол, написал вещь, которую сам не совсем понимает…
Пересказывать «Солярис» — дело неблагодарное,
интерпретировать его — тем более; роман настолько многозначен, что в него
удается вчитать даже феминистский дискурс (был один такой доклад), но на одном,
совсем небольшом моменте, который мне пришел в голову во время конференции, я
все-таки хочу остановиться, а для этого очень вкратце обрисую, что называется,
бэкграунд.
Сначала
немного истории. История переводов «Соляриса» в России довольно бурная, и,
возможно, непосвященный читатель не подозревает, что роман ему известен, скорее
всего, в сокращении – фрагменты, которые могли быть восприняты как аллюзия на
«божественное» (в частности, финальный монолог Кельвина о Боге-неудачнике) были
выкинуты в свое время по цензурным соображениям. Но не только, некоторые
текстовые части (страницами), возможно, были урезаны еще и потому, что
показались редакторам излишне затянутыми – философией пожертвовали в пользу
динамики.
Вот
соответствующая справка Фантлаба [3] :
Отрывок из романа в переводе на русский В. Ковалевского
публиковался в журнале «Знание — сила» № 12, 1961 г., стр. 48 — 50.
Первая публикация на русском языке: Станислав Лем.
Соларис: Роман / Сокр. пер. М. Афремовича // Наука и техника (Рига), 1962, № 4,
— с. 38 — 42; № 5 — с. 41 — 45; № 6 — с. 42 — 45; № 7 — с. 43 — 45; № 8 — с. 42
— 45 (сильно сокращенный вариант).
Несколько позже появился перевод Дмитрия Брускина
в журнале «Звезда», 1962, № 8-10. Именно этот перевод в советские времена
являлся классическим, но в нем были сделаны цензурные сокращения. Более полный,
однако все еще сокращенный текст Брускин опубликовал в 1988 г. Этот вариант
перепечатывается до сих пор.
Единственный полный перевод «Соляриса» на русский
язык был сделан Г. Гудимовой и В. Перельман в 1976 году.
Самые значительные фрагменты, пропущенные в
переводе Д. Брускина, даны в переводе Р. Нудельмана в составе статьи: З.
Бар-Селла. Status quo vadis (Введение в теологию космических полетов // сб.
Вчерашнее завтра (Книга о русской и нерусской фантастике), М., изд. РГГУ, 2004,
стр. 158-177 (статья впервые опубликована в 1987 г.).
Перевод Г. Гудимовой и В. Перельман в статье
раскритикован за «плохой язык».
«Плохой язык» — понятие субъективное. Хотя мне
перевод Брускина тоже нравится больше; возможно, тут сыграл роль импринтинг;
первая версия, с которой познакомился читатель, всегда кажется лучше всех
последующих, мы же все-таки воспользуемся полным переводом, вошедшим в
десятитомник лемовских текстов [4] .
Теперь о тех аспектах романа, которые важны для
нас (и тут мы оставим всю фрейдистскую подоплеку — и вообще всю философскую
составляющую — другим исследователям, поговорим о космогонии).
Планета Солярис, которая
была открыта примерно за 130 лет до событий, описанных в романе, вращается
вокруг двойной звезды, и по расчетам ученых, вследствие нестабильной орбиты,
должна была давно уже упасть на одно из своих солнц, однако этого не происходит
из-за необъяснимых флуктуаций. Дальнейшие исследования, положившие начало целой
науке – соляристике – показали, что орбита планеты каким-то образом
корректируется, и, вероятно, это происходит благодаря воздействию странной, и
как поначалу казалось исследователям, примитивной студенистой субстанции,
покрывающей всю площадь планеты и являющейся единственным ее обитателем – неким
сверхорганизмом, мега-существом. Выяснилось, что корректировка осуществляется
путем непосредственного влияния на метрику простанства-времени, а это значит,
что субстанция, покрывающая планету, отнюдь не примитивна, напротив, чуть ли не
всесильна (вспомним тот же финальный монолог о Боге-калеке, Боге-ребенке,
изъятый в сокращенной версии), остается только выяснить, насколько осознаны эти
действия – иными словами, разумен ли Океан в человеческом понимании, однако
именно это и есть самое сложное – действия Океана можно интерпретировать как
угодно, именно потому что им нет аналогов в человеческом опыте; они с равным
успехом могут быть как осознанными актами и физиологическим выражением сложных
мыслительных процессов, так и простейшими рефлексами. Одновременно выяснилось
также, что Океан способен стоить на своей поверхности сложные структуры –
возможно, математические модели уравнений, при помощи которых он корректирует
орбиту; в этих структурах меняются даже характеристики пространства-времени, а
также более простые структуры (мимоиды), чье предназначение – моделировать
внешние раздражители. Все эти структуры наш герой и наблюдает в иллюминатор
исследовательской станции «Солярис», созданной для изучения Океана (и, как
следствие, для попыток контакта) и парящей над поверхностью планеты благодаря
антигравитационным устройствам. Есть еще и орбитальный спутник, но для нас
важна именно станция, произвольно способная менять высоту и направление
передвижения.
Теперь обратимся к тексту.
«За стеклом блестели огромные гребни волн,
поднимавшихся и опускавшихся так медленно, словно Океан застывал. <…>
Хлопья слизистой кроваво-красной пены скапливались между волнами. Меня
затошнило» [5] .
«…На северо-западе показалась симметриада
<…>. Она еле виднелась в рыжеватом тумане и лишь зеркально
поблескивала, словно гигантский стеклянный цветок <…>. Станция не
изменила курса и четверть часа спустя мерцавший рубиновым светом колосс опять
скрылся за горизонтом» [6] (курсив
здесь и далее мой — М. Г.).
«На юге показались отлично просматривавшиеся с
нашей высоты <…> Аррениды, цепь из шести скалистых вершин. Пики Арренид
казались обледеневшими, но на самом деле их покрывал налет органического
происхождения <…>. Мы изменили курс <…> и некоторое время следовали
вдоль горного барьера, сливавшегося с тучами, типичными для красного дня; потом
все исчезло» [7] .
«Еще несколько месяцев мне предстояло смотреть на
него из иллюминатора, с высоты наблюдать за непринужденностью белого золота
и усталого багрянца, время от времени переливающихся в каком-то жидком
извержении, в серебристом волдыре симметриады, следить за передвижением
наклоненных против ветра тонких мелькальцев, встречаться с полуразвалившимися,
осыпающимися мимоидами» [8] .
«…я заметил, что <…> безжизненная
поверхность его постепенно мутнеет. Она уже не была черной, побелела, словно ее
окутала легкая дымка; <…> Черную поверхность закрыли пленки, светло-розовые
на гребнях волн и жемчужно-коричневые во впадинах» [9] .
«Мы оба вглядывались в горизонт, затянутый рыжей
дымкой.<…> Мимоид остался сзади, его неправильные очертания широким
светлым пятном выделялись в Океане. Он уже не был розовым, он желтел, как
высохшая кость.<…> Закругленные вершины причудливых башен проплыли далеко
внизу» [10] .
«…удивительно красивый закат освещал иллюминаторы
верхнего коридора. <…> сейчас он переливался всеми оттенками розового
цвета, приглушенными дымкой, осыпанной серебряной пылью.
Тяжелая, лениво движущаяся чернота бесконечной равнины Океана, казалось,
отвечала на нежное сияние буро-фиолетовым, мягким отблеском» [11] .
Ничего не напоминает? Вид с высоты сквозь круглый
(у Лема, кажется, все-таки полукруглый) иллюминатор, странные, неземные
ландшафты, окрашенные преимущественно в коричневые, пурпурные и
черно-фиолетовые тона, серебряная дымка, способность произвольно изменять курс
следования над объектом, приближаться к нему и отдаляться от него? Человек, не
имевший дела с микроскопом и гистологическими препаратами, не скажет ничего;
человек, глядящий в окуляр микроскопа на предметное стекло, произвольно летит
над странным, подсвеченным серебристым светом внеземным ландшафтом, видимым
словно сверху, в иллюминатор.
Лем был врачом и наверняка работал с
гистологическими стеклами, испытывая по мере наблюдения, подкручивая верньеры
микроскопа, приближая и удаляя лежащий в поле зрения объект, перемещаясь от
объекта к объекту, меняя в некоем нужном ему порядке направление перемещения,
корректируя эту странную иллюзию полета.
Явный, вызывающий биологизм организма-океана
(слизь, кровавый цвет, отслаивающиеся хлопья) еще не все. Вид на Солярис — вид
на тканевый препарат в микроскоп.
Предложу некий опыт, для которого выпишу самые
частотные слова, описывающие солярианский ландшафт: серебристый,
поблескивающий, полуразвалившийся, осыпающийся, легкая дымка, серебряная пыль,
бесконечная равнина, безжизненная поверхность, и сравним их с той картиной,
которую предлагает сам автор.
«Я видел, словно с большой высоты, безбрежную
пустыню, залитую серебристым блеском. На ней лежали окруженные легкой
дымкой, потрескавшиеся, выветрившиеся плоские булыжники. Это были
красные кровяные тельца. <…> Казалось, что объектив наезжает на
бесформенный, вдавленный посредине эритроцит, который выглядел уже как кратер
вулкана, с черными резкими тенями в углублении кольцеобразной кромки…» [12]
Это описание того, как Крис рассматривает в
микроскоп взятую у Хэри каплю крови.
Параллели очевидны.
Диковато и спекулятивно предполагать, как приходит
в чужую голову та или иная идея, но мне представляется, что первоначальная идея
сверхорганизма-океана пришла в голову Лему именно тогда, когда он рассматривал
препарат под микроскопом — необъятная сине-черная или розово-пурпурная (цвет
основных красителей) равнина с ни на что не похожими, не имеющими аналогов в
макромире структурами, масштаб которых в силу отсутствия возможности
сопоставления непредставим; притом равнина, освещенная белой, очень яркой
подсветкой, над которой словно парит, произвольно меняя направление, наблюдатель.
Не знаю, можно ли доказать это или обращал ли кто на это внимание, — если об
этом писал или говорил где-то сам Лем, я опять же об этом ничего не знаю, а
если так, мне остается только предполагать.
В каком-то смысле любой человек — Солярис, биологическая
машина, о внутреннем мире которой мы можем судить лишь по внешним проявлениям,
и наши интерпретации далеко не всегда верны и всегда субъективны (у Лема в
полной версии романа присутствует описание науки соляристики как каталога
бесплодной системы подходов к объекту в попытке этот объект понять); но
предположим, какой-то подход оказался верен — как мы об этом узнаем? Повторив
опыт и убедившись в повторяемости реакции объекта? Но самые тонкие и сложные
реакции — мыслительные процессы — не повторяются никогда (как не бывает двух
одинаковых симметриад). И только наивный
исследователь может положиться на веру тому, что его объект говорит о себе. В
этом смысле литература дает, пожалуй, одну из немногих возможностей познания
другого; поскольку предлагает нам опыт внутреннего проживания, который
можно сопоставить со своим.
[1] Идея проведения фестиваля Лема во Львове принадлежит известному польскому интеллектуалу, бывшему директору Института Книги Гжегожу Гаудену и культурному деятелю Иреку Грину. Организаторы: программа «Вроцлав — европейская столица культуры»; Львовский Форум издателей; Львовский национальный университет имени Ивана Франко (филологический факультет, кафедра теории литературы и сравнительного литературоведения); «Музей идей».
[2] Прогностике Лема и его взглядам на природу человека пожалуй, меньше, чем мне хотелось бы (хотя был очень интересный доклад по «Голему XIV»), но это, повторюсь, лишь первая конференция.
[3] <https://fantlab.ru/work3104>.
[4] Лем Ст. Солярис. Возвращение со звезд. М., «Текст», 1992, Т. 2 ( Лем Ст. Полное собрание сочинений в десяти томах, М., «Текст»).
[5] Лем Ст. Солярис. Перевод с польского Г. А. Гудимова, В. М. Перельман. – Лем. Ст. Т. 2 10-томного собрания сочинений, М., «Текст», 1992, стр. 12.
[6] Там же, стр. 158.
[7] Там же, стр. 158.
[8] Там же, стр. 174.
[9] Там же, стр. 161.
[10] Там же, стр. 177, 179.
[11] Там же, стр. 146.
[12] Там же, стр. 88.