Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 12, 2016
Ремез Анна Александровна родилась в 1980 году в
Ленинграде. Окончила факультет журналистики Санкт-Петербургского
государственного университета и магистратуру Российского государственного
педагогического университета им. А. И. Герцена. «Три первых года своей жизни я
провела в Москве, в Зоологическом переулке. По утрам меня будили своими
трубными голосами слоны — я считаю, повезло. Я совсем чуть-чуть пожила в СССР,
была одной из последних пионерок, а мое школьное детство пришлось на 90-е годы,
о чем я потом написала в повести „Пятнадцать”» (из «Автобиографии»).
Прозаик, переводчик, редактор. Автор
книг «Маяк в клеточку» (СПб., 2011), «Приключения Пелёныша»
(СПб., 2013), «Волны ходят по четыре» и «Пятнадцать» (обе — СПб, 2015). Две
книги — «Стражи белых ночей» (СПб., 2011) и «На коньках по Неве, или Мышь в
рукаве» (М., 2014) написала в соавторстве с мамой, педагогом актерского
мастерства и режиссером — Натальей Колотовой. Публиковалась и публикуется в
«детской» и «взрослой» периодике. Работала редактором журнала о путешествиях
«Всемирный следопыт». В 2005 году за повесть «Пятнадцать» была удостоена приза
Федерального агентства по культуре и кинематографии «Голос поколения». В 2010
стала финалистом премии по детской литературе им. Владислава Крапивина. Дважды
выходила в финал премии «Книгуру» (2012, 2014). В
сентябре текущего года стала победителем конкурса, проводимого издательством
«РОСМЭН» «Новая детская книга» (в номинации «Внеклассные истории», с циклом
«Шоколадный хирург и другие истории»).
С 2012 года и по настоящее время Анна
Ремез работает библиотекарем и учителем английского языка в Частной школе семьи
Шостаковичей. Член редколлегии журнала о детской литературе «Переплёт» и
координатор фестиваля «Молодые писатели вокруг ДЕТГИЗа».
Живет в Санкт-Петербурге, растит дочь.
В прошлом году мы с Вадиком много гуляли. Он даже водил меня кататься на машинках. То есть, конечно, мы ходили не вдвоём, а вместе с его дедушкой, но предложил это Вадик. Он сидел за рулём, а я нажимала на гудок, один раз мы врезались в столбик на дороге и так хохотали, что у меня живот заболел. Ещё мы лазали по трубам, которые тянутся вдоль всего двора, как серебристые змеи. Когда мне было трудно перелезать с одной змеи на другую, Вадик подавал мне руку. Он качал меня на качелях и угощал жвачками.
Вот прошёл год, и мы снова в этом городе на море, во дворе ничего не изменилось, и я уже два дня хожу, тайком оглядываясь по сторонам.
— Смотри, это не тот мальчик, с которым ты гуляла прошлым летом? — услышала я мамин голос.
Трое мальчишек швыряли друг другу пластиковый бумеранг. Один, в белой кепке, кричал:
— Мне кидай! Вовка! Мне!
Я кивнула маме. Мы стояли посреди двора, навьюченные пляжными вещами, и солнце пекло наши головы. А Вовка почему-то бросал бумеранг не Вадику, а другому мальчику.
— Хочешь подойти? — спросила мама.
Я не ответила. Мама прекрасно знает, что я ни к кому не могу подойти первой. И всё равно спрашивает, на всякий случай. Она надеется, что в один прекрасный момент я стану храброй, как те дети, которые очень легко могут сказать любому: «Привет, тебя как зовут? Давай играть». Наверное, я научусь это делать когда-нибудь.
Но не сегодня.
— Давай сядем, может, он сам тебя заметит, — предложила мама.
Мы сели на скамейку и стали наблюдать за мальчишками. Бумеранг свистел в жарком воздухе, Вадик вопил: «Мне кидай!», а мы с мамой вертели головами туда-сюда. Но Вадик нас не замечал. Он ни разу даже не посмотрел в нашу сторону.
В прошлом году он каждый вечер звонил в домофон и спрашивал: «А Катя выйдет?» Папа говорил: «Опять пришёл твой кавалер, иди гуляй».
Я могу общаться с людьми, если только они заговорят со мной первыми. Я надеюсь, что мне всегда будут встречаться такие люди. Хотя бы до тех пор, пока я не вырасту.
Вдруг бумеранг, пущенный Вовкой, исчез в листве дерева.
— Застрял! — закричал Вадик.
Мальчишки стали швырять камни, чтобы сбить бумеранг на землю. Один камень шлёпнулся прямо у моих ног. Я бы очень легко могла забраться на это дерево, я хорошо лазаю. Если бы Вадик сказал: «О, Катя! Привет! Не достанешь бумеранг?» И тогда я смогла бы играть вместе с ними, а потом, может быть, Вадик бы снова позвал меня кататься на машинках.
Я смотрела, как он подпрыгивает, пытаясь достать до ветки. Теперь он был так близко к нам, что я могла разглядеть царапину у него на коленке.
— Не кусай губы, — сказала мама. — Лучше подойди, скажи: «Привет, ты меня помнишь?»
— А он скажет: «Не помню», — ответила я.
— Мальчики, вы чего камнями кидаетесь? — крикнула женщина с соседней скамейки.
— А ты скажешь: «Мы с тобой играли в прошлом году», — продолжала мама.
— У нас бумеранг застрял! — оправдывался Вадик.
— Или скажи: «Мы с тобой лазали по трубам, помнишь?»
— Ну… Нет, мама, давай ты.
— А вот это будет глупо выглядеть. Всё-таки тебе уже восемь лет, пора как-то самой решать эти вопросы.
Мама говорила то же самое, когда мне было пять, шесть, семь лет… Но мне по-прежнему страшно, и я вцепляюсь в скамейку изо всех сил. Когда-нибудь я смогу, правда. Когда-нибудь…
Бумеранг никак не сбивался.
Я вдруг вспомнила, что Вадик в прошлом году хотел на прощание взять мой адрес, чтобы написать мне письмо. Но мы тогда заигрались в привидений, не до того было. А на следующее утро, очень рано, когда весь город ещё спал, мы уехали.
Мама потеряла терпение и встала со скамейки. Она у меня высокая, может легко достать то, что другим не под силу. Она поднялась на цыпочки, дотянулась до ветки и дёрнула её изо всех сил. Бумеранг покорно слетел на землю, и Вадик радостно схватил его. Он посмотрел на маму, потом на меня, и сказал:
— Спасибо.
Я глядела ему прямо в глаза. Вот сейчас он скажет: «Привет!»
— Пошли! — крикнул Вовка. — На ту сторону, там нет деревьев. Там лучше пускать.
— Ты, случайно, никого не узнаёшь? — вздохнув, спросила мама.
Теперь я не могла смотреть на него. Я знаю, что за год у меня отросли волосы, но даже панама на мне была та же самая, в розовый цветочек. Эту панаму он в прошлом году забросил на забор, а я потом доставала и очень гордилась тем, как я отлично лазаю.
Наступила тишина. Только кузнечики стрекотали. Только машина проехала за домом. Только скрипели качели.
— Нет, — сказал Вадик удивлённо и пожал плечами. Глаза у него стали прямо огромные.
— Короткая же у тебя память, — тихо произнесла мама.
Но он не слышал, потому что уже бежал вслед за мальчишками.
МОЯ МАМА
(фрагмент
эссе)
…Я не была театральным ребёнком, из тех, что постоянно торчат за кулисами и знают наизусть все спектакли, нет, мама брала меня на работу только в безвыходных случаях. Я понимаю, почему Театр и дитя — несовместимое сочетание: одно исключало другое.
Боже мой, как я пыжилась от собственной важности, открывая в антракте дверь с надписью «Посторонним вход воспрещён». Иногда я специально ходила туда-сюда, чтобы простые зрители поняли, что перед ними — избранный! Приходя в мамин кабинет, я принималась с азартом шарить в ящиках её стола, особенно в нижнем, где лежали карандаши и ручки, часто иностранные! А в верхнем ящике всегда можно было найти шоколадку и тайком отломить себе кусочек. Я доставала оттуда свою личную папку и начинала, как мама, составлять расписание работы своего собственного театра. В репертуаре значился, например, спектакль «Бакенбарды короля». Всюду писалось слово «явка». И каждый раз оказывалось, что кто-то эту самую явку провалил. Мама, однажды посмотрев, чем я занимаюсь, заметила, что если бы актёр три раза не явился на репетицию, его бы сразу уволили. Вот как серьёзно всё было в театре! Мне нравилось отвечать на звонки: «Наталья Анатольевна вышла. Что ей передать?» Но я очень не любила, когда кто-нибудь заходил и заставал меня за маминым столом. А мама выходила часто, она всё время бегала по театру, а когда возвращалась в кабинет, кто-то тут же приходил или звонил. Домой тоже звонили, а я жутко злилась — ну как можно звонить, когда мама со мной!
Мама любит рассказывать, как однажды я сказала: «Чтоб твой театр сгорел!» Я счастлива, что детское проклятие не сработало, ибо мама без театра не была бы такой замечательной. В старших классах подруги говорили мне с завистью: «Какая у тебя классная мама!» Действительно, ей можно было рассказать всё, я советовалась с ней и за подруг, которые и представить не могли себе, что можно ТАКОЕ обсуждать с собственной мамой. Я думаю, что наша близость была странным результатом ежедневной отдалённости. Мы не успевали намозолить друг другу глаза.
Кто бы мог подумать, что в будущем мы с мамой станем соавторами! Это, наверное, компенсация за то, как мне её не хватало в детстве. Мы написали вместе уже две книги, и работается мне с ней лучше, чем с кем-либо ещё. Мы много спорим, но очень уважаем мнение друг друга. Часто говорят, что родители должны быть друзьями своих детей. Не думаю, что это возможно. Потому что дружба — это отношения на равных, а ребёнок, как ни крути, всегда зависим от взрослых. Но вот что мне кажется мне самым важным в отношениях с детьми: родители должны быть такой норкой, куда можно забиться в трудные моменты жизни. И пусть в этой норке тебя не всегда поглядят по шерсти, пусть там даже выскажут тебе в лицо всю правду, от которой будет щипать в носу. Но потом… потом тебя обнимут и пожалеют. Что бы ты ни совершил.