стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 12, 2016
Перунова Ирина
Юрьевна родилась в 1966 году в Воркуте. Окончила Литературный институт им А.М. Горького. Преподает сценарное мастерство и режиссуру в Центре анимационного творчества «Перспектива». Автор двух книг
стихов. Живет в Ярославле.
*
*
*
Теряя ключи,
забывая пароли,
вперяя вопрос
в облака перьевые,
с ремарками
вызубрив первые роли,
хотя не
предложат и роли вторые,
ни брассом,
ни кролем житейское море
смирить не
пытаясь. От качки до качки
—
назад отмотав,
разгляжу при повторе
себя в бултыханиях
смелой собачки.
Она за
буйки… Интересное дело,
как будто
за брошенной Господом палкой!
Ей тоже
в тумане, похоже, белело…
Ни глупой
она не казалась,
ни жалкой.
Так вот
и меня — никогда не пороли,
ни в детстве,
ни в смысле обид — переносном.
И не было мне ни
покоя, ни воли,
лишь детская
вера на свете
на взрослом.
Неофитка
Верблюжье, то,
почти шинель —
твоё пальто,
а больше не в чем.
Зато чужую
ношу не
внове принимать
на плечи.
Ты так
легко спешишь на зов
звезды, не
видимой отсюда,
как будто
к шествию волхвов
примкнула — на
правах верблюда.
И вот несёшь в свой Вифлеем
надежду, ладан,
мирро, смирну.
Немного личного
совсем,
по нитке
собранного с миру:
пелёнки, смеси,
ползунки,
две соски,
смену распашонок.
Не отвечали
на звонки,
но дар
твой примут, верблюжонок.
Там на
любую мелочь спрос,
где чью-то
жизнь вмещают сутки.
— Ты подожди меня, Христос,
не плачь.
Ну, вот и Дом малютки.
Кошке Мяте
В
каком напёрстке жизнь твоя?
Денис Новиков
Я знаю, ты кошка по
имени Мята.
Пойми меня,
Мята, нервозный подросток,
не ты,
неваляшка, была виновата,
что шарик
не в тот закатился напёрсток.
Не в тот,
не в другой и, конечно, не в третий.
Мы честно
пытались потерю нашарить
в каких-то
щелях меж теней и столетий —
любовь испарилась…
да был ли
он, шарик?
Ни слёз,
ни азарта: какие там ставки?!
Мелькнула горошина
белого смысла
и канула
в ночь коридорами Кафки
от нас,
огорошенных, начерно смылась.
У кошек лопатки похожи на птичьи,
ты их
без оглядки подставила боли
мужчины и женщины,
до неприличья
несчастных, друг
другом контуженных, что ли.
Нам время
настало вне времени она.
И мы в нём немало намаялись,
Мята.
Потом ты
пропала. Сказали, с балкона
упала… нашли
на помойке ребята.
Теперь я скажу
тебе, Мята, такое,
что можно
в моём усомниться рассудке:
пускай внутривенно
мне «Оле-лукойе»
введут в междустрочном
онлайн-промежутке.
В том городе стольном, скажу тебе, Мята,
где сила
на силу и тяжесть на тренье,
за наши
грехи ты была сораспята
Христу, бессловесное
Божье творенье.
Пускай говорят,
не наследуют рая
пушистые наши
святые собратья —
приходишь ты,
шариком белым играя,
в надёже,
что шарик смогу подобрать я.
*
*
*
Совсем не
нужно быть морковью,
чтоб видеть
тёрку изнутри
и расписаться
рыжей кровью
в полнеба
почерком зари
«Здесь был Борис».
Для справки:
Рыжий.
Проездом в город
Уфалей.
А ты борись: морковку выжал,
на треть
стакана сливок влей.
Иначе — мигом
витамины
из сердца
высосут слова.
Он в небе
был, там те же мины
по типу
«Чёрная вдова».
За каждым
облаком «гостинец»,
за каждой
терцией минор.
Там выживает
пехотинец,
где подрывается
минёр.
В порядке
бреда обезвредит,
с небесных
вынесет полей
одну, другую…
и уедет
на третьей
— в город Уфалей.
*
*
*
У меня с огнём не всё
в порядке.
Не в порядке
у меня с огнём,
вырастает сам
в пустой лампадке,
чуть помедлишь
— полыхает дом.
В нём цветок, мечтавший о побеге…
Ты беги,
бегония, беги!
Говорю как
другу и коллеге,
провалила Ира
роль слуги.
Но взирает
беженка из кадки:
— Прежде,
Ир, чем в лоб себе палить,
до моей
на клумбу пересадки
не забудь
вселенную полить!
*
*
*
Наши тени
легли валетом,
им не
важно, куда уснуть.
Я запомню
тебя поэтом,
остальное уже
не суть!
Расскажи за
чертой последней
слога бедного,
за — чертой,
Бога Слова
слуга, наследник,
расскажи мне
сюжет простой,
как мне
жить и тужить покорно
или жить
не тужить — равно,
горе луковое
с попкорном
перегноем вобрать
в зерно.
Научи меня
быть наивней,
всё, что
кроме «люблю», прости.
Буду ждать
проливного ливня!
Стоит крови
зерно в горсти.