Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 8, 2015
«Афиша-Воздух», «Взгляд», «Восток Свыше»,
«Глагол», «Дружба народов», «Завтра», «Звезда», «Известия», «Иностранная
литература», «Культпросвет», «Культура в городе», «Литературная газета», «Лиterraтура», «Московский комсомолец», «Наше наследие»,
«Нева», «Независимая газета», «Новая газета», «Перемены», «Радио Свобода»,
«Российская газета», «Русская Idea», «Свободная пресса», «СИГМА», «Урал», «Фома»,
«Фонд └Новый мир”», «Частный корреспондент», «Colta.ru», «Deutsche
Welle», «Lenta.Ru»
Елена Айзенштейн.
Хьюмби-поэт, или Цветные ангелы Елены Шварц. —
«Нева», Санкт-Петербург, 2015, № 5 <http://magazines.russ.ru/neva>.
«Когда Е. Шварц
спросили, какие из собственных произведений ей особенно дороги, в первую
очередь она назвала └Лавинию” и некоторые маленькие
поэмы: └Мне кажется, их никто не понимает и сейчас, и поэтому я их больше
люблю”. └Кинфия”, └Желания”, └Сочинения Арно Царта”, └Маленькие поэмы” и
└Труды и дни Лавинии, монахини из ордена обрезания
сердца” — из всего этого разнообразного творчества выделяются для меня четыре
вещи: └Кинфия”, └Сочинения Арно Царта”,
└Хьюмби” и └Лавиния” —
лучшие поэмы Е. Шварц, образующие, если говорить образно, └Черный квадрат”, над
которым читатель может долго размышлять, пытаясь разгадать образную символику,
четыре поэмы — поэмы-роли, написанные от лица воображаемых персонажей, уводящие
читателя в метафизический мир автора, на пятую сторону света, как написала она
в одной из своей элегий. <…> Кинфия, Арно Царт, Цинь,
Лиса, Хьюмби, Лавиния —
придуманные Еленой Шварц заместители ее самой, маски-роли. Начнем в
хронологическом порядке, с Кинфии».
Кирилл Анкудинов. Потайные
пространства. О московских литературных салонах 90-х. — «Лиterraтура», 2015, № 52, 25 мая <http://literratura.org>.
«В конце 1993-го года └столичной
литературной жизни” не было вообще — это действительно так. В следующем году
натура взяла свое, пепелище стало зарастать травой, возникли литературные
салоны и клубы».
«Москва была как гигантский гриб
— пышный, рыхлоногий, боровиковый,
багряный с испода и серо-белый сверху. Есть такого обличья горный гриб —
└сатанинский гриб”; он └сатанинский”, потому что впечатляет, а не потому что ядовит. Сатанинский гриб именовался микологами
└ядовитым”; но его ел мой сосед — и долго жил после того; этот гриб и черви
едят — в нем бывает много потайных пространств, проеденных червями. Я видел
себя грибным червем, прогрызающим багряный, багровый, бордовый, пунцовый гриб
Москвы; я сатанел от сатанинского гриба Москвы — надо мной нависало небо Москвы
— красно-оливковое, имперско-византийское, порфировое, пантерное, мухоморное, одуряющее».
Варвара Бабицкая.
«Стихотворения и переводы» Григория Дашевского:
первое полное собрание поэта. — «Афиша-Воздух», 2015, 7 мая <http://vozduh.afisha.ru>/
«Масштаб того литературного
события, которое представляет собой эта книжка, прямо пропорционален зияющему
отсутствию Дашевского-поэта в сознании широкого
читателя. Может быть, дело в сложности поэзии Дашевского,
а может — в его совсем особенном положении в глазах
литературного цеха, но есть ощущение, что читатели его ПСС делятся на тех, кому
не нужно ничего объяснять, и на тех, от которых это событие вроде как ревниво
утаено. Для огромного числа читающих и пишущих людей, даже не знавших автора
близко, его стихи стали личным делом, его смерть — личным горем, а горе
эгоцентрично. Тираж └Стихотворений и переводов” — всего 1500 экземпляров, книжка
производит герметичное впечатление, в ней нет, скажем, справочного аппарата или
вступительной статьи, которые могли бы облегчить задачу новому читателю, но
безутешным старым ощущались бы как вторжение».
См. также рецензию Ольги Балла
«Чтобы плыть над бездной» в настоящем номере «Нового мира».
Бабочки ночи. В книге
русских стихов эстонского поэта, переводчика, эссеиста Яана
Каплинского встречается старинная орфография. Беседу
вела Елена Фанайлова. — «Радио Свобода», 2015, 12 мая
<http://www.svoboda.org>.
Говорит лауреат «Русской премии» Яан Каплинский: «Я
по образованию лингвист, и меня кроме всего прочего интересует, скажем,
финно-угорский субстрат, финно-угорские заимствования в русском языке, не
слова, а именно конструкции. Такие парочки слов, как └гуси-лебеди”,
└злато-серебро”. Кажется, тут есть что-то из финно-угорских, ныне уже вымерших
языков. Вся эта любовь русского языка к такому бесконечному нюансированию,
скажем, есть └прыгать”, └прыгнуть”, └подпрыгивать”, и все это и в финском
языке, где сохранились многие такие архаические черты. В финском языке тоже
есть возможности такого нюансирования. Русский язык,
несмотря на все политические события, революции и контрреволюции, сохранил
какую-то удивительную живучесть. Заимствование слов — это не так важно. В
эстонском языке, думаю, большинство повседневных слов — заимствования.
Конструкции самое важное, характер языка, который
выражается именно в конструкциях, в этом дух языка.
— Эстонская поэзия
позаимствовала кое-что у русского авангарда?
— Не только эстонская поэзия. Столько эстонцев учились в Петербурге, в Москве, работали.
Ведь это было для нас открытое пространство царская Россия. У меня почти что ностальгия по старой царской империи.
— Не по Советскому Союзу, а по
царской империи?
— Именно. Специально употребляю
старую орфографию, выучил слова с └ять”. <…>
— Вы устали от эстонской
поэзии?
— В каком-то смысле устал. К
старости лет хочется делать что-то новое, стать из классика (как обо мне у нас
говорят) снова каким-то учеником, начинающим поэтом, который дрожит: ну, как
получается, как? И я удивлен, я рад, меня тревожит, как меня принимают, что
пишут о моем сборнике на русском языке. Это как вторая молодость».
Иосиф Бродский. «Попытка
дневника». Вена, 4 — 8 июня 1972 года. COLTA.RU рассказывает о записях
поэта, сделанных в первые дни эмиграции. Текст: Антон Желнов.
— «Colta.ru», 2015, 24 мая <http://www.colta.ru>.
«С любезного разрешения Фонда по
управлению наследственным имуществом Иосифа Бродского Антон Желнов
рассказывает об этом документе».
«Из описания событий 6 июня
становятся известны детали ключевого для Бродского визита — к Уистену Хью Одену. └Утром решаем
ехать к Одену. К[арл] добывает в АВИСе
Фольксваген, 2 часа петляем по автобанам, ищем Кирштеттен.
В этой стране их три. Находим и застаем; только что с поезда — из Вены. Оказывается
симпатичен, монологичен, (видимо, не встречает сопротивления
или — самозащита, как думает К[арл]).
Более морщинист, чем на фото, в красной рубахе, в
помочах и шлепанцах. Осанкой и манерой обрывать разговор удивительно напоминает
А. А. [Ахматову]. Ничего не понимает (но и не должен) насчет Р[оссии]. Приглашает на ланч в субботу”».
См. также: Яков Клоц, «Как издавали первую книгу Иосифа Бродского» — «Colta.ru»,
2015, 24 мая.
Томас Венцлова.
Москва 60-х. Беседу вела Эллен Хинси. Перевод с
английского Тамары Казавчинской. — «Иностранная
литература», 2015, № 3 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
«Кстати, Крученых был еще жив —
старый, без средств к существованию, он кормился
продажей книг и рукописей; к счастью, начальство им мало интересовалось. Айги устраивал ему вечера. Помню одно такое чтение дома у
Андрея Волконского. Это было нечто из ряда вон выходящее, потому что Крученых был не только поэтом, нарушавшим все правила
грамматики и законы здравого смысла, но обладал к тому же незаурядным актерским
дарованием. <…> Среди прочего, Айги ухитрился
устроить в каком-то захудалом Доме культуры выставку └Художники — иллюстраторы
Маяковского”. Среди этих иллюстраторов были классики русского авангарда Казимир
Малевич и Павел Филонов, строго запрещенные в Советском Союзе, но уже гремевшие
на Западе (и весьма дорого там продававшиеся). Помогая Марине вешать одно из
полотен Малевича, я испытывал невероятную гордость: за последние тридцать с
лишним лет то было первое публичное явление Малевича в Москве».
Дмитрий Воденников.
В России есть большая прослойка упырей. Беседовала Ксения Сафронова. — «Deutsche Welle»,
2015, 18 мая <http://www.dw.de>.
«Вот как будто в невидимом мире
есть идеальное стихотворение и, когда ты начинаешь его писать, твоя задача —
списать его как можно точнее. Но ты ничего не видишь, твои глаза слепы, они
приучены к смотрению телевизора и чтению Facebook.
В этот момент, как у Пророка └открылись вещие зеницы, как у испуганной орлицы”.
Это стихотворение о том, как шел человек по пустыне, и его жестко изнасиловали.
А что в конце? Восстань пророк и иди. Жги глаголом, расскажи, что с тобой
сделали, что с тобой натворили. Это гениальное стихотворение. Ты видишь не
библейскую, а ужасную криминальную историю с унижением. Цель есть одна — жечь.
Рассказывать о том, что сделало с тобой стихотворение».
Александр Волженцев.
Записки сапера. Отрывки из военных дневников. Подготовил к публикации
Николай Александрович Волженцев. — «Урал»,
Екатеринбург, 2015, № 5 <http://magazines.russ.ru/ural>.
«1941 год. Октябрь
10 октября. Отступление. Накануне
с нами провели тренировочные занятия. Учились прятаться от самолетов. Вышли
рано утром. Морозно. Земля покрыта инеем. Куда идем — не знаем. Иду — не
нагреваюсь. Переход очень тяжелый. Авиация противника контролирует все дороги.
Часто приходилось маскироваться. Дожди, буран, морозно, грязно. Я так застываю,
что не могу на себе застегивать одежду.
Дорогой покупали скотину, резали
коз, овец. Хлеба дают мало, и то мукой, выпеченного недостаточно.
Держусь ребят из зерносовхоза.
Компаньоны необходимы — угощаю их махорочкой.
Отделяться нельзя, иначе еще больше натерпишься холода и голода. Дороги
заледенелые, скользкие. Идем ночью. Прошли г. Торжок. Он горел от бомбежки.
Прошли еще один городок. Видел
канал Москва — Волга. Замечательно отстроен.
До сих пор мы шли по Калининской
области. Потом по Московской. Повсюду на открытой местности расставлены столбы,
чтобы не могли сделать посадку вражеские самолеты. В Московской
области народ более гостеприимный, чем в Калининской».
Андрей Воронцов. Бремя
«Тихого Дона». Шолохов и Солженицын: опыт взаимной идентификации. —
«Литературная газета», 2015, № 19-20, 20 мая <http://lgz.ru>.
«И вот здесь скажем об одном
удивительном явлении: взгляды антикоммуниста Солженицына на Шолохова как на
└плагиатора” и └продавшегося коммунистам средненького писателя” совершенно
не разделяло большинство русских писателей-антикоммунистов и общественных
деятелей первой и второй волн эмиграции. Возьмем одного из героев └Тихого Дона”
(далее — └ТД”), атамана Донского казачьего войска генерала Петра Николаевича
Краснова. Он описан Шолоховым большей частью иронично. Но реальный Краснов
(будучи к тому же писателем) никогда не сомневался, что именно Шолохов — автор
романа. В 1944-м или 1945 г. в Северной Италии писатель-эмигрант Борис Ширяев
записал свою беседу с Красновым о Шолохове, в которой генерал, служивший в то
время при гитлеровской армии, в частности сказал: └Это исключительно огромный
по размерам своего таланта писатель, и вы увидите, как он развернется
еще в дальнейшем… Я столь высоко ценю Михаила Шолохова потому, что он
написал правду”. На шутливый вопрос Ширяева: └…значит, и то, что написано им о
вас, ваше высокопревосходительство, тоже глубоко правдиво?” — Краснов
самокритично ответил: └Безусловно. Факты верны. Освещение этих фактов?.. Должно
быть, и оно соответствует истине… Ведь у меня тогда не было перед собой
зеркала!” — закончил такой шуткой писатель-генерал (Воля к правде // └Часовой”,
1966, № 476)».
Федор Гиренок.
Жить или рассказывать. Размышления после фильма Жан-Люка
Годара. — «Завтра», 2015, № 19, 14 мая <http://zavtra.ru>.
«А то, что зритель не умеет
смотреть, стало ясно уже в эпоху звукового кино, ибо смотреть — значит
визуализировать невидимое».
«Человек — это тело для грез».
Владимир Губайловский.
Две культуры: Нил Стивенсон и Лев Толстой. — «Фонд └Новый мир”», 2015, 17 мая
<http://novymirjournal.ru>.
«Попробую проиллюстрировать
└математическое” и └гуманитарное” мышление на двух примерах. Первый взят у Нила
Стивенсона из его романа └Криптономикон”, второй — у
Льва Толстого из его рассказа └Много ли человеку земли
нужно”. Представителем └математического” — абстрактного и
точного — типа мышления я выбрал стивенсоновского
Лоуренса Притчарда Уотерхауза
(что естественно, он и романе математик), а └гуманитарного” — конкретного и
неточного — героя толстовского рассказа мужика Пахома».
«Площадь, которую обежал Пахом,
составляет примерно 40 квадратных верст. Если бы вместо того, чтобы всю
предыдущую ночь с дьяволом беседовать и мечтать о будущем процветании, Пахом
взял карандаш и решил изопериметрическую задачу, у него хватило бы времени на
сон, и днем он смог бы спокойно обойти площадь по крайне мере в два раза больше
и спокойно вернуться. И дьявол был бы посрамлен. Жаль, Пахом не знал
математики. Вот источник печалей человечества. <…> Если бы Пахом шел по
квадрату со стороной 7 верст, он бы охватил 49 квадратных верст, и прошел бы на
6 верст меньше, и наверное остался бы жив. Если бы он
шел по кругу, площадь составила бы 90 квадратных верст (а не 40, как получилось
у Пахома)».
См. также: Владимир Губайловский, «Письма к ученому соседу. Письмо 8. Язык
и смысл» — «Урал», Екатеринбург, 2015, № 5 <http://magazines.russ.ru/ural>.
Данила Давыдов. «Можно
по-разному избавлять от страданий. Доктор Лиза детей спасает, я — не родил
ребенка». Беседу вел Антон Боровиков. — «СИГМА», 2015, 14 мая <http://syg.ma>.
«Страх реальности не
закрадывается, а существует. Иногда закрадывается подозрение, что мир есть
по-настоящему. Вот это — самое страшное».
«Думаю, каждому приходилось
встречать на эскалаторе старушку, которая выкрикивает разные слова — вокруг не
понимают, что с этим делать, отводят глаза. Это — проявление того дна, той
подлинности мира. Это — настоящий мир и есть. Все остальные люди изображают из
себя хороших, теплых. А эта старушка дошла до дна и понимает, как на самом деле
устроен мир».
«Если мое внутреннее существо
живо отозвалось на чужую боль…» На вопросы «ВС» отвечает литературный
критик, редактор отдела поэзии журнала «Новый мир» Павел Крючков. — «Восток Свыше». Духовный, литературно исторический журнал. Ташкент,
выпуск XXXV (2014, № 4, октябрь-декабрь).
Говорит Павел Крючков: «Добавлю, что в некоторых стихотворениях, кажущихся мне
христианскими, никаких внешних и внутренних знаков христианства может и не быть
вовсе, это могут быть стихи о войне, природе или любви, — но я способен
воспринимать их как христианскую поэзию, даже если автор никакой религиозной
└задачи” перед собою не ставил. <…> Но в целом, это — очень
тонкий вопрос, в подобном тексте должно сойтись множество самых разных
гармонических лучей, а читателю еще и неплохо бы уметь обнаруживать в себе
└распознавательный” вкус. Ведь благочестивых, порою очень живо зарифмованных
└христианских стихотворений” — море, а поэзия в них почти не присутствует».
«Я стихов не пишу, так что вы
спрашиваете сейчас не стихотворца, но благодарного (надеюсь) читателя…
<…> Разумеется, у меня есть своя внутренняя └антология” такой
современной лирики, которая все время пополняется и обновляется. Кроме упомянутых
имен назову покойного ныне Семена Липкина, который всегда был религиозным
поэтом. Назову живущую в Саратове Светлану Кекову
(почти все ее стихи), Елену Игнатову и Сергея Стратановского,
Станислава Минакова и Елену Лапшину, назову и монаха Лазаря (Виктора
Афанасьева)… Возможно, мой выбор не вполне соответствует вашему вопросу, ведь
многие из этих авторов писали свою духовную лирику и до 1990-х. Скажем, не
публиковавшуюся при коммунистах Елену Шварц всегда волновала религиозная тема,
причем, в самых разных изводах, подчас рискованных».
Игорь Караулов. Бродский
наш. — «Известия», 2015, 25 мая <http://izvestia.ru>.
«Основное содержание этой
посмертной биографии довольно парадоксально. Это борьба за звание русского поэта.
Нобелевская премия, полученная за русские стихи, ему это звание не гарантировала».
«Иосиф Бродский, поэт-эмигрант,
который некогда считался поэтом для эмигрантов, будущих эмигрантов или
внутренних эмигрантов, к настоящему времени воспринят русским обществом как
свой, воспринят без оговорок. Идея назвать именем Бродского улицы в Москве и
Санкт-Петербурге кажется теперь естественной и не вызывает никакого протеста.
Бродский вошел в культурный код образованного русского человека; Максим Соколов
писал, что Бродский — последний поэт, которого может процитировать журналист,
не рискуя нарваться на непонимание читателя».
«Бродский не просто задал
высочайшую техническую планку русской версификации. Бродский подарил нам и
технологию, с помощью которой любой мало-мальски образованный человек может
написать кондиционное русское стихотворение. Если Ахматова, по ее словам,
└научила женщин говорить”, то Бродский научил говорить графоманов».
Качнется вправо, качнувшись
влево. Разговор с Соломоном Волковым о времени и о поэте — накануне юбилея
Иосифа Бродского. Текст: Игорь Вирабов. — «Российская
газета» (Федеральный выпуск), 2015, № 109, 22 мая; на сайте газеты — 21 мая
<http://www.rg.ru>
Говорит Соломон Волков:
«Все хотят контролировать свое жизнеописание. Я исключений не знаю… Хотя тут
есть парадокс: сам Бродский с величайшей охотой поглощал все биографические
материалы о людях, которые его интересовали, о тех же поэтах. Вполне мог
посплетничать: кто, с кем, как и почему. Значительную часть его разговоров с
друзьями составляла именно эта тема. Но о себе абсолютно нет. Он приходил в
ужас при мысли, что кто-то будет копаться в его личной биографии и привязывать
к определенным фигурам. Скажем, └Новые стансы к Августе”
— книга стихов, посвященная определенной названной женщине. Но включены стихи,
посвященные и другим женщинам тоже. В интересах цельности поэтической книги он
шел на такие вещи. Это ведь тоже от Ахматовой — полная тьма и запутывание всех
входящих и исходящих. Хотя многие его музы еще живы и с каждым годом все чаще
нарушают обет молчания…»
«└Диалоги с Бродским” — это
единственная моя книга, которую я время от времени перечитываю».
А также: «Я с уважением отношусь
ко многим замечательным людям, хотя они хранили такую условную позицию честного
коммуниста до конца своих дней. Анатолий Наумович Рыбаков, автор └Кортика” и
└Детей Арбата”, жил наискосок от меня и мы очень часто
встречались. Он был и оставался убежденным троцкистом».
Круглый стол «Великая
Отечественная война в современной литературе». Часть I. Участники: Анна Берсенева, Игорь Вишневецкий,
Фаина Гримберг, Александр Гутов, Наталия Попова,
Владимир Сотников, Сергей Чередниченко, Наталия Черных. Ведущие: Борис Кутенков, Марина Яуре. — «Лиterraтура», 2015, № 49, 5 мая
<http://literratura.org>.
Говорит Наталия Попова:
«Линия Азольского в литературе, как мне видится, не
была продолжена в полной мере, и пока он остается абсолютно оригинальным
прозаиком. В то же время появился ряд книг, которые сейчас изучаются в
университетах и школах: ряд авторов пытается переосмыслить темы, широко
освещенные в военной прозе — тут можно назвать повесть Игоря Вишневецкого └Ленинград” (премия └НОС-2011”).
Игорь Вишневецкий:
Правда? А где изучаются? Я вслед за Андре Бретоном считаю, что пока нас не
изучают в университетах, мы живы».
Повесть Игоря Вишневецкого «Ленинград» см.: «Новый мир», 2010, № 8.
Вторую часть Круглого стола см.:
«Лиterraтура», 2015, № 50,
12 мая. Там среди прочего Игорь Вишневецкий
говорит: «Если мне будет позволено, я внесу ноту трезвости в разговор и скажу о
правде жизни и о правде искусства. Здесь прозвучала мысль, что Лев Толстой
воевал в Севастополе, и поэтому он мог понять войну 1812 года. Но был такой
великий человек — князь Петр Андреевич Вяземский, который стал прототипом Пьера
Безухова. История на Бородинском поле — это история с самим Вяземским; он был
на войне 1812 года, но когда читал └Войну и мир”, то говорил, что это рассказ
про 1860-е годы. По мнению Вяземского, для человека 1812 года у героев Толстого
нет некоторого целомудрия; например, Толстой описывал, как Александр I раздавал
бисквиты. А ведь Александр I, говорит Вяземский, умер бы от стыда, если бы он
раздавал бисквиты, поскольку он больше всего боялся
показаться смешным… Я думаю, что └Война и мир” велика как роман не тем,
что она основывается на опыте Толстого, а тем, что это великий роман. А князь
Петр Андреевич Вяземский, который хотел написать великий
русский роман и прошел через войну 1812 года и был реальным прототипом
Пьера Безухова — он не смог написать такого романа; он создал гениальные
записные книжки, гениальные стихи».
Павел Крючков. «Научить
свой народ…» Корней Чуковский — составитель сборника библейских преданий для
детей. — «Восток Свыше». Духовный, литературно
исторический журнал. Ташкент, выпуск XXXV (2014, № 4, октябрь-декабрь).
«В ходе работы с издательскими
редакторами и цензорами └Вавилонская башня” претерпела большие мытарства. От
составителя [Корнея Чуковского] требовали убрать слова └Бог”, └ангелы”, └евреи”
и даже └Иерусалим”. Но даже появление в рукописи └волшебника Ягве” издание не спасло. В 1967 году книгу отпечатали и тут
же весь тираж уничтожили. В новейшее время — на рубеже 1980-х и 1990-х —
сборник вышел, но составитель и некоторые авторы до этого события уже не
дожили. Это, конечно, была совсем не └Библия для детей”. Верующий человек пролистает
ее, скорее всего, с сочувствующей улыбкой. Из дневника измученного цензурными
придирками составителя: └Я жалею, что согласился составить эту книгу. Нападут
на меня за нее и верующие, и неверующие. Верующие — за то, что Священное
писание представлено здесь как ряд занимательных мифов. Неверующие — за то, что
я пропагандирую Библию…” (1965)».
Андрей Кураев. «Мы
все-таки не просто приматы узконосые!». Беседу вела Елена Масюк. — «Новая
газета», 2015, № 49, 15 мая <http://www.novayagazeta.ru>.
«Кстати, эту
реплику └Ад с нами” (главный лозунг новосибирской └Монстрации”-2015 — └Ад наш”.
— Е. М.), может быть, я и породил. Потому что за несколько недель до
этого у себя в блоге я написал, что в Петербурге на мой диспут с Гельфандом
пришел молодой человек, очевидно, представитель местного ЛГБТ-движения, который
спросил: └Что бы вы хотели сказать нам, геям?” Мой
ответ был именно таков: └Для вас у меня только одно слово — до встречи в аду!”
И это разнеслось по Сети…
— А почему └до встречи в аду?”
Вы тоже себя видите в аду?
— Я же не имею права кого-то
посылать в ад, а себя определить для рая. Это как-то не по-христиански.
— То есть вы вместе будете в
аду?
— У нас могут быть разные грехи,
но в Библии очень длинный перечень тех, кто не наследует Царствие Божие…»
Владимир Кутырев.
Небытие тоже определяет сознание. Главная идея трансгуманизма
— добровольное превращение людей в материал прогресса. — «Независимая газета»,
2015, 27 мая <http://www.ng.ru/nauka>.
«С точки зрения судьбы Homo sapiens, началась
его дегенеративная э(ин)волюция.
Перерождение в мутантов. Трансгуманисты пока не
составляют большинства даже в передовых странах, но их суицидальные для
человечества идеи быстро набирают сторонников. Бытие определяет сознание.
Небытие тоже определяет сознание. Распространяется сознание небытия, маскируемое
иллюзиями насчет ноосферы, органотехнического усиления
способностей, └пережизни”, бессмертия и прочих благ,
которые по(на)стигнут
человека. Трансгуманисты второй волны от этого
самообмана отказываются, утверждая, что подлинное назначение людей в том, чтобы
превратиться в нелюдей, люденов,
трансхьюманов и т. п. Как можно скорее стать
материалом прогресса. Инопланетянами на собственной Земле».
Владимир Лакшин, «Новый мир»,
«реальная критика» и Солженицын. Текст: Виктория Шохина. — «Перемены»,
2015, 5 мая <http://www.peremeny.ru>.
Анкета к 19-м Лакшинским
чтениям. Говорит Дмитрий Бавильский: «В моей
литературно-критической молодости Владимир Лакшин был одним из тех безусловных
авторитетов и столпов критического цеха, на который ориентировались, статьи
которых ждали и читали в первую очередь (внимательные читатели всегда начинают
изучать очередную книжку толстого журнала, а Лакшин воспринимался именно толстожурнальным автором, где бы он ни публиковал свои
тексты). Фигура Лакшина воспринималась не как советская или антисоветская, но
имманентно литературная: Лакшин обеспечивал преемственность лучшим образцам
критики и публицистики XIX и Серебряного века, а также непрерывность развития
философско-литературной мысли в России вне общественно-политических формаций.
При том что └реальная критика”, которую Лакшин
исповедовал, не была чем-то отвлеченным или схоластически литературоведческим —
Лакшин писал из глубин повседневности, откликаясь на самую что ни на есть злобу
дня. Просто ему удавалось соединить └приятное” с └полезным”, за что его и ценили».
Говорит Алексей Колобородов: «Владимир Лакшин считал себя наследником
метода, а его родоначальниками — └шестидесятников” XIX века, круг некрасовского
└Современника” (кажется, именно Лакшин первым указал на параллели Некрасова и
Твардовского, сделавшиеся сегодня чуть ли не общим местом). В теоретических
выкладках Лакшина было много чисто тактических ходов и уловок, обусловленных
известными историческими обстоятельствами, поэтому принимать его концепции как
прямое руководство к действию — сегодня не очень профессионально. Другое дело,
что продолжает оставаться актуальным сам подход к литературе как средству
познания действительности. А может, опять становится необходимым».
Говорит Сергей Федякин: «К
└реальной критике” отношусь сдержанно, как и к любой критике, которая не
стремится стать искусством и согласна быть только └разбором”. Это касается не
одного Лакшина, но подавляющей части критики 1940 — 1980-х. У самого Лакшина
есть высказывания о критической статье как о └тоже произведении”. Но сам он
этой черты не перешагнул. Такая критика в прошлое ушла, насколько безвозвратно
— покажет время».
Энрико
Малато. «Данте не позволяет себя убить, он попадает
в рай!» Беседовала Арина Абросимова. — «Литературная газета», 2015, № 19-20, 20
мая.
Говорит профессор литературы
Неаполитанского исследовательского университета имени Фридриха II, организатор
и президент Центра Pio RAJNA (Центр
литературных, лингвистических, филологических научных исследований),
вице-президент «Дома Данте в Риме», специалист-исследователь «Божественной
комедии» Энрико Малато:
«Непосредственно к юбилейной дате
были организованы три самостоятельных проекта. Первый — 3-томная └Перепись” (Censimento). Второй — 4 тома факсимильных книг,
богато проиллюстрированных старинными миниатюрами с изображением сцен
└Божественной комедии”. Третий проект делается на высоком государственном
уровне — └Национальное издание комментариев к Данте”, начатое 30 лет назад. Это
комментарии к └Божественной комедии”, написанные самыми разными авторами за
прошедшие семь веков. В общей сложности — 75 томов в 250 книгах. Сейчас
опубликовано 13 томов в 33 книгах.
— И сколько же страниц будет в
250 томах?
— 200 000 страниц».
Он же: «Фактически во всех
странах за последние 700 лет поменялись не только
лексика и фразеология, но и вся культура языка. И только итальянский язык за
прошедшие столетия никак не изменился. Эта уникальная историческая особенность
также позволяет нам сегодня воспринимать └Божественную комедию” как
произведение близкое и современное».
Игорь Манцов.
После Бала. Жизнь наизнанку. — «Культпросвет», 2015, 29 мая <http://www.kultpro.ru>.
«В школе я воспринимал └После бала” как положено. Иначе говоря, как скучную и
очевидную в своем разоблачительном пафосе агитку от └зеркала русской
революции”. С тех самых пор земляк Лев Николаевич на десятилетия перестал меня
интересовать. Однако, к тому моменту, когда в середине 90-х в руку мне почти
случайно прыгнула книжечка Александра Жолковского, я
уже посмотрел некоторое количество американских, европейских и отечественных
кинокартин, где вечные образы просвечивали за фигурами наших
современников-обывателей. Волшебство не казалось в этих картинах, будь то
голливудские шедевры или, допустим, └Сталкер”
Тарковского, необязательным довеском. Оно было вмонтировано в структуру мира.
После трех-четырех сотен образцовых кинокартин, посмотренных во ВГИКе и в Музее
кино, текст Жолковского о рассказе
└После бала” не воспринимался мной как завиральная фантазия. Наоборот, у
меня не вызвало сомнения ни одно из его толкований. └После бала” — волшебная
сказка, конечно».
Настоящая литература
фальшивить не может. Алексей Варламов о писателях, книгах и литературе.
Беседу вел Виталий Каплан. — «Фома», 2015, № 5 (145), май <http://foma.ru>.
Говорит Алексей Варламов:
«…Но мы сейчас говорили о классической русской литературе XIX — XX веков, а
там отдельной ниши не было предусмотрено, не было деления на православных и неправославных. Если же говорить о современности, то далеко
не каждого, кто сейчас именует себя └православным писателем”, вообще можно
назвать писателем».
«Взять └Капитанскую дочку” —
самое, на мой взгляд, христианское произведение всей русской литературы. Где
там Церковь? Разве что в лице эпизодического героя, священника, который
выступает в довольно неоднозначной роли — с одной стороны, присягает Пугачеву,
с другой — укрывает Машу Миронову. А └Евгений Онегин”, энциклопедия русской
жизни? Все, что в этой энциклопедии сказано о Церкви — └два раза в год они говели”. У Грибоедова в └Горе от ума” Церкви нет
вообще, у Гоголя в └Мертвых душах” — тоже.
У Гончарова в └Обломове” нет, у Тургенева в └Отцах и детях” священник в
карты играет… А ведь эти вещи считаются литературными
канонами русской жизни. А └Преступление
и наказание” Достоевского! Глубоко христианский роман, с цитированием Евангелия… но где там Церковь? Разве что появляется и тотчас
исчезает безымянный священник, бессильно утешающий Екатерину Ивановну, у которой
только что умер муж? Почему так?»
«В советское время, понятно, об
этом не говорили, а в постсоветское решили, что раз Шукшин — русский
национальный гений, то он, конечно же, христианин. Все эти расхожие
штампы, └русский — значит, православный”… Но с Шукшиным все оказалось гораздо
сложнее. Для него вопрос веры был очень важный вопрос, у него эта тема
постоянно болела, он-то как раз и религиозности и церковности то и дело касался
и в прозе (один рассказ └Верую!” чего стоит), и в
кинематографе — вспомним фильм └Странные люди” или └Калину красную”, но на
примере Шукшина можно увидеть, что русский человек и историческая русская
Церковь — это не всегда гладкие, гармоничные начала, как нередко
представляется, и отношения здесь вовсе не бесконфликтные».
См. также: Алексей Варламов,
«Русский Гамлет. Рассказы о Шукшине» — «Новый мир», 2014, №№ 9, 10.
См. также: Алексей Варламов,
«Зашифрованный воин России. Рассказы о Шукшине» — «Москва», 2015, №№ 1, 2 <http://moskvam.ru>.
«Нельзя отмечать столетие
революции, делая вид, что ее не было». Анатолий Вишневский — о подлинном
смысле событий 1917 года и новой «юбилейной кампании». Беседу вела Елена
Дьякова. — «Новая газета», 2015, № 54, 27 мая.
О резолюции круглого стола «100
лет Великой российской революции: осмысление во имя консолидации» говорит
демограф Анатолий Вишневский: «Герои, видимо, еще не назначены, и
остается гадать, какие имена будут названы. Попадет ли в их число, например,
Керенский? Троцкий? Кто из провозвестников └справедливого общества”? Или
имеются в виду только военные герои, и к Чапаеву и Щорсу добавят Колчака и
Деникина? А как относиться к Петлюре, например? Мне совершенно непонятен тезис
о необходимости └с уважением относиться к обстоятельствам, толкнувшим
действующих лиц 1917 года занять ту или иную позицию”. О каких обстоятельствах
идет речь и за что их нужно уважать? И как сочетать идею └великости” революции
и идею почитания власти? А последний тезис — └Понимание ошибочности ставки на
помощь зарубежных ▒союзников▒ во внутриполитической борьбе”? О чем тут речь? О
└пломбированном вагоне”? Или, наоборот, об английском десанте в Архангельске?
Или вообще о чем-то совсем ином?»
Павел Нерлер.
Осип Мандельштам и его солагерники. — «Colta.ru»,
2015, 19 мая <http://www.colta.ru>.
«Эта книга
[«└На вершок бы мне синего моря!..”: Осип Мандельштам
и его солагерники»] — о последних двадцати месяцах
жизни Осипа Мандельштама, о полутора с лишним годах между его смертью и
возвращением из воронежской ссылки, куда его привела эпиграмма на Сталина.
Между ее написанием и посадкой прошло с полгода. За такие стихи могли сгнобить или шлепнуть даже в └либеральном” 34-м году, но
вышло иначе. Адресат прочел эти стихи (или ему их прочли) — и неожиданно их
одобрил! Лучшего подтверждения той атмосферы страха, в которую он хотел
ввергнуть и вверг страну (а стало быть, и эффективности своего
└менеджмента”), он еще не встречал».
«Повсюду — и в тюрьмах, и в
эшелоне, и в лагере — Мандельштам был не один, не сам по себе, а частицей
некоего социума — └гурьбы и гурта”, как он сам назвал его в └Стихах о неизвестном
солдате”. Поэтому, собирая по крупицам любые и всякие сведения
и слухи, я всматривался и в тех, кто их сообщает, собирал и о них самих — об
этих свидетелях и нередко лжесвидетелях — крупицы сведений и слухов».
«Никакой Евтушенко и прочие
шестидесятники рядом не стояли». 75 лет со дня рождения Иосифа Бродского.
Беседовала Наталья Кочеткова. — «Lenta.Ru»,
2015, 24 мая <http://lenta.ru>.
Говорит Виктор Куллэ: «Первое и главное: Бродский ввел в русскую
поэзию иную систему отношений автора и текста. После этого писать, как прежде,
нельзя. Некогда Луи Арагон сказал о Владимире Маяковском: можно хорошо к нему
относиться, можно дурно, но он лег поперек литературы, как бревно, и обойти его
нельзя. То же с Бродским. Весь современный поэтический язык создан отчасти
Бродским, а отчасти поэтами Лианозовской школы (тем же Всеволодом Некрасовым).
Но главное, что он отечественному стихотворчеству сделал прививку интонации
английской поэзии».
«Он не любил советскую власть, но
делать профессию из борьбы с ней не хотел. Более того, он говорил: все лучшее,
что есть во мне, я получил благодаря родине.
И дословная цитата из эссе └Писатель -— одинокий
путешественник” в └Нью-Йорк Таймс”: └И я совершенно не понимаю, почему от меня
ждут, а иные даже требуют, чтобы я мазал ворота дома дегтем”. Этим он резко
выломился из всей эмиграции. Более того, этим в какой-то степени обусловлен его
успех на Западе».
«В какой-то степени Бродский и
Лосев — две стороны одной медали. Если Иосиф Александрович — поэт центробежный,
то есть он жил за счет какой-то внешней экспансии: прозаизации
поэзии, включения каких-то других культурных пластов и так далее, то Лев
Владимирович как раз, переболев Бродским на самой ранней стадии, стал копать
вглубь, восстанавливать смыслы корнесловия, работать с хлебниковским
наследием, обэриутским».
О границах интертекстуальности.
На вопросы редакции отвечают Марина Палей, Александр Чанцев,
Евгений Абдуллаев, Дмитрий Веденяпин, Елена Зейферт, Александр Беляков,
Всеволод Емелин, Ростислав Амелин,
Василий Бородин. — «Лиterraтура»,
2015, № 51, 19 мая <http://literratura.org>.
Говорит Дмитрий Веденяпин:
«По-моему, всякое стихотворение хочет быть уникальным. Более того, всякое
подлинное стихотворение (то есть не подделка и не поделка, что, в сущности,
одно и то же) не может не быть уникальным. Наличие или отсутствие
в таком — настоящем! — стихотворении так называемых └заимствований” любого рода
(интонационных, метрических, лексических, музыкальных, наконец, прямых цитат
или очевидных аллюзий на чужие тексты) является его (стихотворения) конкретной
особенностью, но ничего не говорит о его художественных достоинствах (или
недостатках). Наверное, никто не гарантирован от нечаянных
заимствований, но, по моему представлению, чем опытнее автор, тем реже такое
случается. <…> Никаких общих правил и положений в отношении заимствований
(как и в отношении всего остального) в искусстве нет и быть не может».
«У меня можно найти измененные
или дословные цитаты из Пушкина, Тютчева, Достоевского, Толстого, Анненского, Поплавского,
Заболоцкого, Пастернака, Мандельштама, Г. Иванова, советских песен и т. д. Эти
чужие слова в моих стихах мне нравятся и кажутся уместными. Понятное дело, что
кому-то другому они могут не понравиться и показаться совершенно неуместными».
Борис Пастернак. Из писем
к Ренате Швейцер. Перевод Е. Б. и Ел. В. Пастернаков.
Публикация, предисловие и примечания Ел. В. Пастернак.
— «Наше наследие», 2015, № 113 <http://www.nasledie-rus.ru>.
«Его переписка с немецкой
писательницей Ренате Швейцер (1917 — 1976) носит
особый характер душевного тепла и влюбленности, удивлявший близких знакомых
Пастернака и исследователей его биографии. <…> Найти автографы писем
Пастернака нам не удалось, возможно, они были уничтожены Швейцер
после издания книги. Это вызывало у исследователей подозрения по поводу их
аутентичности и достаточно авантюрного характера самой корреспондентки».
«7 мая 1958
Пользуюсь возможностью написать
Вам окольным путем несколько больше и свободнее, чем раньше. <…>
После войны я познакомился с
молодой женщиной, Ольгой Всеволодовной Ивинской и
вскоре, так как не мог вынести раздвоенности и тихой, неупрекающей
печали жены, я пожертвовал этой новой начинавшейся близостью
и с болью порвал с О. В. Вскоре она была арестована и пять лет провела в
тюрьме и концентрационном лагере. Ее взяли из-за меня, как человека, по мнению тайной полиции, наиболее мне близкого, чтобы на страшных
допросах, под угрозами добыть от нее показания против меня, достаточные, чтобы
погубить меня на суде. Я обязан жизнью ее героизму и выдержке, тому, что в те
годы я остался цел. Она Лара того романа, который как раз в этот период я
начинал писать, отрываясь на переводы Фауста и Макбета, Марии Стюарт Шиллера.
Она воплощение жизнерадостности и самопожертвования. По ней не видно, что она
перенесла в своей жизни. Она пишет стихи, переводит по подстрочникам и зарифмовывает
произведения наших национальных литератур, как у нас делают многие, кто не
знает европейских языков. Она посвящена в мою внутреннюю жизнь и все мои
писательские дела. В продолжающихся неприятностях в связи с Живаго лично меня
только два раза вызывали для разъяснений. Высшие органы власти продолжают
рассматривать О.В. как мою заместительницу, готовую взять на себя всю тяжесть
ударов и переговоров. Я не судья в вопросах морали, не борец против жизненных
правил. У меня вызывают отвращение
разные рассуждения о └праве чувства”, └свободной любви” и формах сожительства.
<…>
Но так как, с
одной стороны, признанные формы брака часто не удовлетворяют и оказываются
неустойчивыми, а с другой стороны, непризнанные формы, если они проповедуют
откровенный разгул чувств, пусты и театральны в своих мятежных призывах, то,
может быть, эта стыдливая, таимая, темная и волнующая из-за своего обмана
совместность, всегда, вопреки предосторожностям, становящаяся известной,
спешащая, прерываемая и из-за недостатка времени ограничивающаяся только
важным, и есть подчас едва ли не самый совершенный вид взаимного влечения и
духовного притяжения, радостного подъема и родственного существования.
<…>
Ваш Б. П.».
Платон, сын Платонова. Вспоминает
Тамара Григорьевна Зайцева (Платонова). Записано Н. М. Малыгиной [09.09.2009].
— «Наше наследие», 2015, № 113.
«Расскажите, пожалуйста, как
вы с Платоном поженились.
Я закончила
второй курс и сдала досрочно экзамены, и мы с ним расписались 20 мая 1941
года. <…>
Назначил мне свидание днем, мы
встретились, где-то в 12, в час. Попросил меня взять с собой паспорт. Я,
конечно по глупости, взяла паспорт, и мы запросто пошли в загс. Тогда сразу
расписывали, ждать не нужно было. Мы и расписались. Идем довольные,
счастливые, а ведь ни я не работала, ни он.
Мне еще не исполнилось 20 лет, а
Платону не было еще 19 лет.
Идем по Тверскому бульвару,
первый дом их. Зашли. Андрей Платонович встречает нас. Платон достает
свидетельство о браке и держит. Андрей Платонович пошел за очками, прочитал и
говорит: └Поздравляю”. С бабушкой они нас поздравили. Мы попили чаю.
Мария Александровна была во
второй комнате, она даже не вышла.
<…> Я в июне сдала
сессию. Я, Платон и мама поехали 5 — 10 июня в Астаховку.
Мы туда приехали. Мои родители нам сняли отдельную комнату. Там была небольшая
речушка. Купались. У Платона вся спина была в черных угрях. Он работал в
шахтах. Угольная пыль въелась. Война нас там застала. О войне узнали в
понедельник. Там была такая глушь, что даже радио не было. Родители поехали в
воскресенье в Караганду на рынок и там услышали, что началась война».
Последние главы романа друзья
Булгакова слушали, окоченев от ужаса. Мастер и Мариэтта.
Беседу вела Елена Светлова. — «Московский комсомолец», 2015, 15 мая; на сайте
газеты — 14 мая <http://www.mk.ru>.
Говорит Мариэтта
Чудакова: «Думаю, что проекция Воланда на Сталина сначала не предполагалась. В редакции
1928 — 1929 гг., сожженной Булгаковым весной 1930 года и реконструированной
мной в процессе двухлетней работы над уцелевшими обрывками, не было ни Мастера,
ни Маргариты. В центре романа был дьявол, посетивший советскую Москву (сам по
себе достаточно увлекательный сюжет!), и эрудит, медиевист, специалист по
демонологии с уменьшительным именем Феся. Ему, по
моей гипотезе, предуготована была встреча с Воландом — контрастирующая с встречей Дьявола с
полуобразованным Берлиозом. …Когда в телефонном разговоре со Сталиным 18 апреля
1930 года Булгаков, оробев (и было от чего), отказался от высказанной в письме
к Правительству СССР просьбы об отъезде, то к концу года он, что называется,
осознал, что заключил страшную сделку — оказался в полной власти Сталина. Так в
роман вошла биографическая тема и два новых героя… Новый замысел автор, на мой
взгляд, встроил в каркас старого — нисколько не автобиографического. А далее
роман уже развивался по своим законам».
«— Вы много общались с вдовой
Михаила Афанасьевича. Дзидра Трубельская,
невестка Елены Сергеевны Булгаковой, сказала, что Маргарита была агентом НКВД.
Знал ли об этом Михаил Булгаков?
— Это было предположение Дзидры в наших разговорах. С годами многое говорило мне об
этом — и больше всего то, что героиню романа, подчеркнуто спроецированную на Е.
С., автор сделал ведьмой, заставив знаться с нечистой силой…
На мой взгляд, он пытался разрешить этим какую-то крайне важную для себя
проблему (я подробно написала об этом в прошлом году в статье └Добрая ведьма” в
журнале └Дилетант”: └Автор не в силах объявить свою героиню, связавшуюся с
нечистой силой, виновной. Она стала ведьмой, спасая возлюбленного. Таково найденное им объяснение (и оправдание) неизвестных нам, но,
несомненно, драматических коллизий жизни прототипа его любимой героини”).
Инфантильное возмущение некоторых коллег этим предположением (└Ведь это бросает
тень на Булгакова!..”) показывает, как мало понимают люди кровавую, чудовищную
сталинскую эпоху».
Андрей Пустогаров.
Предсказанный ад. — «Дружба народов», 2015, № 4 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.
«Что касается └зеркала”
[революции], то, чтобы не сравнивать напрямую сорокалетнего Сергея Жадана со Львом Толстым, скажу так: вероятно, эти └горы
ненависти, злобы и отчаянной решимости” ищут зеркало, которое бы их отразило.
На Украине таким зеркалом, не только отразившим, но и предсказавшим многое в
украинском кризисе, оказался один из наиболее талантливых украинских писателей
Сергей Жадан. Причем определение └христианский
анархизм” хорошо подходит для описания его взглядов. Достаточно вспомнить книгу
Жадана └Аnarchy
in the ukr”».
Здесь же — подборка стихотворений
Сергея Жадана «Спроси, что про все это думает
Творец» в переводе Андрея Пустогарова.
Анатолий Рясов.
Молчание и тишина. Писатель Анатолий Рясов
ответил на вопросы корреспондента о романе «Пустырь», моноспектакле
«Притворство», языке Платонова и философии звука. Беседу вел Артем Комаров. —
«Перемены», 2015, 9 мая <http://www.peremeny.ru>.
«Столкновение с языком [Андрея]
Платонова — это попадание на ту территорию, где аналогии не просто перестают
служить опорой, но где они в принципе не работают. Во всех попытках встроить
его произведения в некий контекст — неважно └авангардный” или └традиционный” —
мне видится что-то беспомощное, что-то уводящее далеко в сторону от его
текстов. В их язык можно только вслушиваться — точно так же, как герои его книг
внимают ветру, сквозящему между прутьями плетней. Кстати, это вслушивание в
природу (нередко слитое у Платонова с темой техники) оказалось интересным для
меня и по причине, не связанной с литературой. Так уж получилось, что еще одной
областью моей деятельности является звукозапись, и я обращаю особое внимание на
подобные пересечения».
Анатолий Рясов.
«Одомашненным звукам нужно вернуть их дикость». Беседу вела Ольга Балла. —
«Частный корреспондент», 2015, 6 мая <http://www.chaskor.ru>.
«Звукоинженеры редко видят смысл в чтении философских текстов, но и философы уделяют
крайне мало внимания размышлениям о сущности звучащего. В области мышления во многом продолжает
действовать парадигма, когда-то заданная Гераклитом: └Глаза — более точные
свидетели, чем уши”. Кстати, есть и характерная звукорежиссерская шутка на ту
же тему: └Главное — не ослепнуть, без индикаторов работать станет невозможно”».
«И конечно, как хайдеггерианец, я не могу согласиться с восприятием техники
лишь в качестве орудия. Это — понимание, идущее от Нового времени, когда
онтологический взгляд постепенно начал вытесняться инструментальным, а мир стал
превращаться в поддающуюся исчислению систему информативных данных. Сегодняшние
слоганы на обложках книг по звукорежиссуре — наподобие └Become
a master of audio” — не что иное, как далекое эхо посткартезианской модели. Вроде бы продолжая воспринимать
звукозаписывающее оборудование как всего лишь инструмент, мы странным образом
практически перестаем говорить о звуке в нетехническом смысле. Звук оказывается
чем-то, что нужно поскорее └запустить в работу”, как будто бы все, что связано
с теорией звука, давно известно. Зачастую звукорежиссеры, работая в сфере
искусства и самим этим фактом признавая присутствие чего-то нетехнического,
продолжают входить в эту сферу с измерительными приборами и надеяться на
возможность ее исчислимости».
См. также: Анатолий Рясов, «Рождение Мэлона.
Заметки о довоенных текстах Сэмюэля Беккета» — «Новый
мир», 2015, № 3.
Сам жанр криптоисторического
триллера привлекателен для читателя. Беседу вела Любовь Ульянова. —
«Русская Idea», 2015, 9 мая <http://politconservatism.ru>.
Говорит Кирилл Бенедиктов:
«Сам я десяток раз перечитывал великий роман Владимира Богомолова └Момент
истины (В августе 44-го)” — и хорошо вижу то влияние, которое он оказал на
отечественную литературу, причем в самых разных жанрах (например,
документальные вставки в повести Стругацких └Волны гасят ветер” — родом оттуда,
из └Оперативных документов”)».
«Казалось бы, фантастика, как
литература модерна, литература футуристическая, максимально свободная от
каких-либо навязанных схем (например, среди писателей-фантастов наибольший
процент атеистов из всей литературной тусовки) должна
быть антиконсервативной по сути — ан нет. Особенно
это стало заметно в 90-х годах, когда фантастика резко и болезненно среагировала
на происходящие со страной изменения. Появился целый ряд ярких произведений в
жанре ресантимента, попыток хотя бы в иллюзорных
мирах └исправить” историческую несправедливость, которую позже Владимир Путин
назовет └крупнейшей геополитической катастрофой” ХХ века. И
сейчас небывалая популярность (на фоне общего книжного кризиса) книжек про └попаданцев”, то есть наших современников, оказывающихся в
разных эпохах — от Киевской Руси времен Владимира Ясно Солнышко до сталинского
СССР — и исправляющих ход исторического процесса, восстанавливающих справедливость
— так, как ее понимают наши соотечественники en
masse — доказывает, что фантастика стала
провозвестником своего рода └консервативной революции”, бастионом, противостоящим
либеральному мейнстриму, окопавшемуся в └боллитре” (как иронически называют писатели-фантасты
└большую литературу”). Разделение довольно жесткое: у └них” — Сорокин и Улицкая,
у └нас” — Лукьяненко и Рыбаков».
Артем Скворцов. «Критик не
может быть политкорректным по определению».
Беседовала Алена Каримова. — «Лиterraтура»,
2015, № 51, 19 мая <http://literratura.org>.
«Когда человек принимает решение
попытаться └войти в литературу”, он должен понимать, что начинает конкурировать
не с Васей Пупкиным, а с тем же Бродским, с
Ходасевичем, с Баратынским и с Державиным. Сразу. Вот этого, мне кажется, очень
многие не понимают. То есть сам человек может этого не осознавать, но другие
люди, которые оценивают его └продукт”, они-то это знают».
«Когда к нам в Казань год назад
приезжал Олег Чухонцев — один из крупнейших, если не крупнейший современный
русский поэт, он, в частности, произнес фразу, которая меня просто потрясла.
Ему тогда было 76 лет. И он сказал: └В моей жизни было двенадцать выступлений.
Я все их помню”. Ничего себе, да?! А какое место этот человек занимает в
современной поэзии! Поэтому, когда я вижу, что литератор (в данном случае —
начинающий литератор) явно не представляет себе, что пишут сейчас, что писали
до — за пять, десять, сто лет до него, когда он повторяет какие-то зады кого-то
там, кого он может быть даже и не читал… Но я-то это
читал. Зачем мне спитые чаи? Когда я могу заварить крепкий, хороший, вкусный
чай».
Александр Соболев. Русская
литературная собака. — «Глагол», Париж — Москва, 2015, № 6 <http://glagol.jimdo.com>.
«Была ночь. За дверью послышался
странный шум, как бы приглушенный топот, потом кто-то вроде бы принюхался,
раздался скребущий звук, и дверь приотворилась. В чертоги русской словесности
вошла собака. Просеменив мимо людской и ненадолго задержавшись в кухне, через
анфиладу неосвещенных комнат она пробралась в дальние покои, где и устроилась,
свернувшись калачиком, у ног писателя, расположившегося в кресле у камина. Он
оторвал глаза от рукописи, взглянул на собаку и захохотал».
«Русская литературная собака —
это, прежде всего, звук».
«Логика развития русской прозы
середины — второй половины XIX века подразумевает расширение круга равноправных
героев, являющихся в текст со своими монологами и, более того, своей точкой
зрения на окружающий мир. Дотоле бессловесные получают
умозрительную трибуну для описания своих микрокосмов. Очень точной
иллюстрацией этого процесса служит пародийно пересказанный Достоевским сюжет
поэмы одного из персонажей: └И наступает какой-то ▒Праздник
жизни▒ на котором поют даже насекомые, является
черепаха с какими-то латинскими сакраментальными словами, и даже, если
припомню, пропел о чем-то один минерал, — то есть предмет уже вовсе
неодушевленный” (└Бесы”). Среди прочих, дотоле молчаливых свидетелей жизни, свой
негромкий, но решительный голос на этом празднике полифонии получает и собака».
Илья Фаликов.
Борис Рыжий. Дивий Камень. — «Дружба народов», 2015,
№ 4.
От автора: «Читателям └ДН”
предлагается сильно сокращенный вариант книги о Борисе Рыжем, написанной для
Малой серии └ЖЗЛ”, — собрав уйму героев и голосов, моя работа выражает сугубо
личный взгляд на крупного русского поэта рубежа тысячелетий».
«Борю в детстве спросили: кем
работает твой папа?
— Царем.
Отца, директора Института
геофизики Уральского отделения АН СССР, возила служебная черная └Волга”. Боря
утверждал в кругу дворовых кентов:
— Мой папа — вор в законе».
«Учитель русского языка и
литературы, молодой парень в джинсах, Виталий Витальевич Савин поведал классу о
ранее запретных вещах. О треугольнике Маяковский — Лиля — Осип Брик. Рыжий сказал дружку Ефимову:
— Ты будешь Ося!
— Это почему?
— Потому».
Егор Холмогоров. В Крыму
Бродский нашел свою идеальную империю. — «Взгляд», 2015, 22 мая <http://www.vz.ru>.
«Его переживание античности, как
и положено для человека, укушенного ампиром, — это всецело римское переживание.
Хотя сам себя в римском имперском космосе он может мыслить греком (как еврей в
русском имперском космосе). Античность, море и Понт для русского поэта
неизменно дают Крым. <…> И в этом смысле Крым сам по себе сплошная
поэма: конфликт гор и моря, конфликт Греции и Скифии,
конфликт Византии и Генуи, русских и крымских татар. Здесь мимо древних
греческих стен может проходить современный крейсер, а начав прогулку в I веке
нашей эры, ты заканчиваешь ее в XXI. Крым производит поэзию, как кислород,
порождая смысловые взрывы почти независимо от твоей воли. Только полным
отчуждением русской интеллигенции от Крыма в эпоху его украинизации я могу объяснить
тот факт, что крымский текст └Писем” так редко считывается нашими
современниками, полагающими, что речь идет о некотором воображаемом имперском
пространстве на Средиземном море».
См. также: Егор Холмогоров,
«Назидание» — «100 книг», 2015, 27 мая <http://100knig.com>.
Владимир Хршановский.
О садике, Греческой церкви и татарском семействе. К истории стихотворения «Остановка в пустыне».
— «Звезда», Санкт-Петербург, 2015, № 5 <http://magazines.russ.ru/zvezda>.
«└И что им этот безобразный дом!
/ Для них тут садик, говорят вам — садик”. Это строчки из стихотворения Иосифа
Бродского └Остановка в пустыне” (1966). └Безобразный дом” — Большой концертный
зал └Октябрьский”, построенный к полувековому юбилею революции. А └садик” —
садик Греческой церкви, придававшей на протяжении столетия особый колорит этому
уголку города — когда-то полуокраине, называвшейся
Песками, куда и извозчики-то ездили неохотно и с опаской. Но прошлое этого
удивительного творения архитектора Романа Кузьмина, равно как и архитектурные
достоинства └нашей маленькой Софии”, как называли ее когда-то восхищенные
петербуржцы, нас совершенно не интересовали. Для мальчишек и девчонок послевоенного
поколения, живших поблизости, — там был просто садик, наш садик. Садик
имел свои старые строгие границы — со всех сторон он был окружен чугунной
решеткой. Художественные достоинства ее тоже не были нами оценены. Важнее было
знать, где в ней есть проломы или как, убегая от преследователей, быстро через
нее перемахнуть. Опорные чугунные столбы решетки были неплохими штангами
футбольных ворот. Как, впрочем, и стволы высоченных лиственниц — ровесниц церкви».
Здесь же: Аннелиза
Аллева, «Абстрактные открытки. Переписка с
Иосифом Бродским и с его отцом»; Юрий Левинг, «Иосиф
Бродский и живопись. Пять этюдов».
Елена Шварц. Неизданные
стихотворения. Публикация, вступительная заметка и примечания Павла Успенского
и Артема Шеля. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2015, №
5.
«Пунктуация в подборке стихов по
просьбе правообладателей приведена к современным нормам (добавлены точки и
запятые; авторские знаки препинания, однако, сохранены). Подобная унификация
объясняется также и тем, что Елена Андреевна, по свидетельству близко знавших
ее людей, не уделяла знакам препинания достаточного внимания даже при
подготовке поэтических текстов к печати, больше доверяя в этом вопросе корректорам».
См. также: «В живую рану нежно
всыпать соль…» (Неизданные стихи Елены Шварц) — «Colta.ru», 2015, 17
мая <http://www.colta.ru>.
Анн Шеллберг.
Его английский. Об автопереводах Иосифа Бродского.
Перевод с английского Станислава Львовского. — «Colta.ru», 2015, 22 мая
<http://www.colta.ru>.
«В Америке, куда Бродский прибыл
в 1972 году, рифмованно-метрический стих, напротив, был на ущербе. <…>
Рыцарская защита Бродским регулярного метра воспринималась
в то время как продолжение его предсказуемо антикоммунистических взглядов и
выражение неконвенционального консерватизма».
«Усилия Бродского по расширению
метрического инструментария английского языка, встретившие тогда значительное
сопротивление, сегодня определенно можно рассматривать как увенчавшиеся успехом.
Тем не менее критики продолжают утверждать, что
специфическая музыкальность его английского слишком └иностранна”.
Я полагаю, это предположение заслуживает более внимательного рассмотрения».
«Бродский часто жаловался, что
критики его английских текстов используют те же аргументы, что и
недоброжелатели текстов русских. Разница, возможно, лишь в том, что вызов
литературной ортодоксии легче сходил ему с рук, когда это была советская
литературная ортодоксия».
Екатерина Шульман.
«Дар»-2: удар крыла. К публикации второй части набоковского «Дара». — «Colta.ru»,
2015, 12 мая <http://www.colta.ru>.
«Публикация в последнем номере
журнала └Звезда” второй части └Дара” — событие важное и будет важным не еще лет
пять иль шесть, как в тексте цитируется, а до тех пор, пока существует
кириллический алфавит (а может быть, и того дольше). То, что на языке
предисловий называется └долгий путь к читателю” Розовой тетради, содержащей
опубликованные фрагменты, описано в статьях профессиональных набоковедов — это действительно захватывающая история. Но
по следам свежего прочтения — а нечитанный Набоков для нас примерно как
новооткрытая пьеса Шекспира была бы для англоязычных —
хочется сказать о другом».
«По самому краткому пересказу
видно, как досуха был высосан этот замысел [второй части], чтобы дать жизнь
новой англоязычной прозе. Сцены с Ивонн почти без изменений вошли в └Лолиту”,
внезапная смерть под колесами досталась Шарлотте Гейз,
унылая тяга к молоденькой расцвела неотразимой зловонной орхидеей гумбертовской перверсии».
См.: Владимир Набоков, «Дар.
II часть» (публикация, подготовка текста и примечания Андрея Бабикова) — «Звезда», Санкт-Петербург, 2015, № 4 <http://magazines.russ.ru/zvezda>.
«Я безумно любил Борю…»
Переписка С. П. Боброва и Ж. Л. Пастернак.
1960 — 1970-е годы. Публикация, предисловие и примечания М. А. Рашковской. — «Наше наследие», 2015, № 113.
«Сергей
Павлович Бобров (1889 — 1971), поэт, переводчик, мемуарист, инициатор создания
известного футуристического объединения └Центрифуга”, соратник Б. Л. Пастернака
в литературных баталиях авангардистских группировок 1912 — 1916 гг., и Жозефина
Леонидовна Пастернак (1900 — 1993), младшая сестра Б. Л. Пастернака, наверняка
уже привлекли внимание читателей └Нашего наследия” — часть переписки обоих корреспондентов
за 1920-е годы опубликована в № 109».
«С. П. Бобров — Ж. Л. Пастернак
Январь 1967, Москва
Дорогие Жонечка
и Лидочка!
<…> Скажу вам прямо: я не
сочувствовал его роману. Может быть, я был неправ, но меня глубоко задевала эта
ожесточенная борьба с человеческой строго-научной мыслью, с культурой именно в
том смысле, которая ведется в романе с точки зрения религиозной. Повторяю:
может быть, я неправ, но таково мое было убеждение, когда Боря заставил меня
прочесть всю рукопись. И я это ему высказал. Он был обижен ужасно — и с тех пор
мы не видались.
Когда я прочел в рукописи его,
что └до Христа была природа, а только после него началась история…” — то я
был просто потрясен. Ведь Боря учился у Когена. А Коген экзаменовал
их так: на столе у него всегда лежало несколько томов Канта (это мне
рассказывал сам Боря), Коген брал наудачу первый попавшийся
под руки том, раскрывал его наудачу, тыкал пальцем в страницу и сурово говорил
студенту: └Что тут хотел сказать великий старик?” И во время разговора о романе
я напомнил ему об этом, сказав: └Что же ты, человек с философским образованием,
об Аристотеле ничего не знаешь? Аристотель, по-твоему, это природа?” (Вы сами
понимаете, что сунуться к Когену без превосходного
знания древне-греческой философии было совершенно невозможно).
В дальнейшем он эти слова из романа выкинул… но ведь не в словах дело! Т. е.
не в этих словах, дух их остался. А затем я говорил, что каков бы ни был наш
мир сегодня, бессмысленно бороться с его физико-математическим могуществом…
Как хотите меня судите, но я говорил все это по совести, не кривя душой».
«Я называл его: В багрец и
золото одетая Лиса». О поэте Иосифе Бродском вспоминает поэт Евгений Рейн в
программе Леонида Велехова. — «Радио Свобода», 2015, 23 мая <http://www.svoboda.org>.
Говорит Евгений Рейн: «Да,
он очень ценил стихи Слуцкого. Называл его почему-то Борухом.
Его Борухом никто не называл. Его называли все
Борисом Абрамовичем. Он встречался со Слуцким в Москве. И он ценил его стихи,
может быть, за то, что Слуцкий привлек в свою поэзию большое количество прозы.
Но ведь и Бродский прозаизированный поэт.
Леонид Велехов: А Слуцкий
как к нему относился?
Евгений Рейн: Он его не
особенно выделял. Слуцкий любил другую компанию — компанию Глеба Семенова, Городницкого, Агеева, Нонну Слепакову,
Нину Королеву, Кушнера. Вот их он считал главными поэтами. Он вообще мне
говорил, что он покровительствует тем, кто учился на медные деньги».
«Он бы, безусловно, крайне
приветствовал присоединение Крыма.
Леонид Велехов: Серьезно?
Вы уверены?
Евгений Рейн: Абсолютно!
Он любил Крым. Он постоянно ездил в Коктебель, в Ялту. └Крым должен быть
русским”, — он мне говорил».
«Я не могу без городского
ритма». Интервью с писателем Дмитрием Даниловым. Беседу вел Артем Филатоф. — «Культура в городе». Сайт о современной культуре
в Нижнем Новгороде, 2015, май <http://cultureinthecity.ru>.
Говорит Дмитрий Данилов: «Дело
в том, что в прозе, так сложилось исторически, я сам для себя формирую систему
достаточно жестких ограничений. Например, у меня в прозе никогда нет местоимения
└я”, никогда нет никаких личных высказываний, я просто безоценочно
описываю реальность. Но, видимо, присутствует потребность более
личностного высказывания. Не то чтобы я сел, наморщил лоб, почесал репу
и решил, что буду писать стихи. Оно само так получилось. Стихи — это та несколько
наивная форма, в которой я себе позволяю какие-то оценочные высказывания и
эмоции, которые в прозе я привык сдерживать. <…> Многие вообще говорят,
что это не стихи, но для меня это все-таки стихи».
«У меня есть стихотворение
└Пасха”, полностью посвященное религиозной тематике — я его написал в день
Пасхи год назад, 20 апреля. Я понимаю, что религиозная лирика — крайне рискованная
область. 99,9% текстов, написанных в жанре религиозной лирики — это либо
розовые слюни, либо агрессивное безумие. Но мне было интересно попробовать, я
не побоялся выглядеть дураком».
«Есть еще один очень рискованный
жанр — патриотическая лирика. Здесь то же самое. Стихи о любви к родине — это
какой-то страшный ужас. У меня тоже как-то раз возникла идея стихотворения, где
была бы возможность порефлексировать на тему └можно
ли любить Россию и, если можно, то как?” И я написал текст └Гимн Болгарии”.
Возможно, это выглядит по-идиотски, но мне так не кажется».
«Сейчас я пишу некий большей
текст романного объема, который нельзя назвать в прямом смысле романом. Это
странно звучит, но текст будет про футбол».
«Я пишу такие книги, которые
хочу прочитать». Беседу вел Роман Богословский. — «Свободная пресса», 2015,
21 мая <http://svpressa.ru>.
Говорит Александр Снегирев:
«Я бы сравнил писательство с работой сыщика. Допустим, есть преступление и есть
подозреваемый, но в процессе расследования обнаруживается, что все совсем не
так, как казалось в начале, подозреваемый явно не виноват, а улики указывают на
безобидного розового зайчика. Что делает хороший сыщик? Меняет точку зрения. А
плохой сыщик, напротив, отметает очевидное и
отстаивает свою изначальную концепцию. Так и с писательством: хороший писатель
слушает текст, доверяет тексту, следует за текстом, как за нитью Ариадны, а
плохой писатель тупо держит себя в клетке собственного плана. Писательство —
это умение признавать ошибки и у каждого есть выбор кем быть: Шерлоком Холмсом
или детективом Лестрейдом».