cтихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 7, 2015
Поляков
Андрей Геннадиевич родился в
1968 году в Симферополе, где живет постоянно. Окончил филологический факультет
Симферопольского государственного университета. Работал журналистом, преподавал
гуманитарные дисциплины, в 1997 — 1998 годах был главным редактором крымского
дайджеста российской литературной периодики «Толстый журнал», созданного под
эгидой Русского ПЕН-центра. С начала 1990-х — участник
крымско-московской поэтической группы «Полуостров» (вместе с Николаем Звягинцевым,
Игорем Сидом, Михаилом Лаптевым и Марией Максимовой). Стихи переводились на
французский, английский, немецкий, итальянский, болгарский и украинский языки.
Автор четырех поэтических книг. Лауреат нескольких литературных премий, в том
числе «Русской премии» (2014) и премии имени Андрея Вознесенского «Парабола»
(2014). В «Новом мире» публикуется впервые.
Месяц Авель (август — левша)
Друг мой,
брат мой, усталый, страдающий брат
милый Авель,
не падай душой —
слышишь
старый мотив красоты и добра
принесённый осенней листвой?
Слышишь,
листья шуршат, словно мыши, в душе
желтоветви под ветром скрипят?
Это летнее
что-то уходит уже
и летит залетейское, брат
И летит
что-нибудь сентября, октября
ниже крыши и
выше листвы
утешая то
цветом, то звуком тебя
в правой
части родной головы
В правой
части, сказал, в правой части, браток
во владениях
левой руки!..
Так не
плачь, распыляя в ладони листок —
он твоей не
желтее тоски
Вот летний
день, ни плох и ни хорош
хотя подточен такой тоскою
что ты
крестом его перечеркнёшь
вдруг левой,
а не правою рукою
Пойдет
гудящим кругом голова —
нельзя
крестить не правою рукою! —
и в тот же
миг закончатся слова
какой-то
неисправной глухотою
Сухой листвы
послышится мотив
над парком
осень плеснёт, как знамя
и лист платана к векам приложив
увидишь
сквозь него, что станет с нами
как будто
справа спрятан в голове
твой брат,
который левою рукою
заменит
желтизну полдневных век
чернолюбивой оптикой ночною
Тогда…
Послушай,
Голицын, родная душа
как розовый
воздух барочно играет
дождём или
снегом — он тоже не знает
но музыку
слышно — она хороша
Вокруг мусикийская башня стоит
но часто
ленивы мы и глуховаты
услышать
сквозь времени липкую вату
как вечная
музыка чисто горит
Из пламя и света её этажи
затем чтобы
ты, припадая губами
к холодному
воздуху, пил её пламя —
текучее
пламя барочной души
Я знаю, мы
глухо и плохо живём —
уроды, поэты, жестокие дети —
но всё же и
мы говорим в этом свете
и музыку
пьём, эту музыку пьём
Налей-ка мне
яду, поручик
а то я опять
не усну —
ведь мы
разлюбили по-русски
Москву и
другую Луну
Ты
хмуришься? Не разлюбили?
Так выпьем
тогда за любовь
к сугробам
космической пыли
к снежку,
серебрящему кровь
Пусть всё
просветлится: Селена
Лютеция в
нитях дождя
Пусть
выбелит лунная пена
газетку с
иконой вождя
Пусть ангел
расплачется дальний —
ему подпоют
провода —
тогда-то мы
станем астральней
чем горькая
в небе вода
Тогда-то,
Голицын, тогда-то
ледок
алкоголя сверкнёт
в астрале
такого Арбата
где дождь из
Парижа идёт
Тогда я услышу увижу —
Москва на
диване лежит
а сбоку, за
стенкой, в Париже
вода из
дождя шелестит
Подушечка (разгадка с загадкой)
Отгадайте:
на подушечке
уснули
все, кто
хочет видеть Золотые Сны
как в
почётном карауле
на обратной
стороне Луны
ангелы,
поэты, космонавты
а ещё —
когтисты, полосасты! —
буддо-кошки, округлители спины
(что это за
подушечка такая? а?)
…только на
подушечке мизинца
привезти в
Москву морскую пыль
имени
Тавриды-Нереиды
под дождём с
вокзала уплывать
зонтиком
осенним занимаясь
холодком и
переменой света
а портвейна
розовый букет
оставляя
там, где был оставлен —
по другую
сторону дождя
на границе
ласточек и чаек
на трёхлапом столике в кафе
растворившемся в стихотворенье…
Царскосельская нота
«…но для
чего хочу услышать воздух свирели греческой
движение в
ночи
бессмертных
легионов Тишины?..» —
как написал
Василий Комаровский
Нет
он так не
писал
но Царское
Село отозвалось иной ночною нотой —
как будто
Тишину услышал кто-то
как будто ад
сгустился за углом
как будто,
пролетая под столом
случайный
ангел пламенным крылом
коснулся
Музы девственного лона:
и вот —
в прорыв, в
зияние, в пролом
за огненным
и золотым пером
бессмертные
шагнули легионы!
* *
*
Слетевший
лист так тонко шелестит
так сладко
пахнет тлением последним
как будто
царь в глаза мои глядит
застывшим
взором — ясным и осенним
Ты осень,
ты! Никто тебе не брат
никто
сестрой тебя не называет
Зато одной
монархии закат
в твоих
садах на месяц воскресает
А мандавошки
памяти в душе
вершат свой
труд зудящий, но уже
бессмысленный, поскольку даже Муза
не трогает
ни паха, ни ума…
Всё осень,
всё!.. Сюда идёт зима
а с нею —
Снег Советского Союза
Кто-то; Света; летняя луна
Про Луну
рассказать собирался
мошкаре из
колодца-двора
Пил вино,
как в колодец бросался
как в
колодец бросался вчера…
I
Станем рядом
летать, как случалось вчера
повечерней порой хоровой мошкаре
Станет
розова тьма, словно кровь комара —
разве крови
родной не найти в комаре?
Разве кровь
это женщина с тёмной судьбой
не горящая
женщина Света она?
Мы её
осветим, но различной рукой:
я — вот этой
рукой, ты — вот этой, Луна!
II
Не засветло
ещё, но затемно
как в летних
сумерках, видней
что мошкара
тебе признательна
за тьму и
смесь твоих кровей
Так не
вычёркивай, пожалуйста
стишок
кровавый и кривой
о, не из
жадности, из жалости —
пускай
жужжит, пока живой!
Советский Крым
Кто, мечтая
о посмертной славе
лавровой
суглинистой земли
в эту бухту
лунную направил
зыбкие, как
тени, корабли?
По волнам
некошеных окраин
посреди
колосьев лунной ржи
ходит Каин,
краснофлотский Каин —
снится,
расплывается, дрожит
Троцкий
видит сон: ночные травы
собирает
Каин в том краю
на который выменял по праву
родину
библейскую свою
Смотрит
Троцкий рыбьими глазами
Чешуя
червонная, молчи!
Кормишь ты
разлукой и слезами
братиков,
затерянных в ночи
«Всё равно
от смерти нет лекарства», —
говорит
слуга иного царства
офицерский
Авель под водой…
Музыка
Снежным
цветом зима
повернула,
торопит лететь —
в горле бьёт
снегирёк
чтобы не
было дела болеть —
чтобы дело
стихи сочинять
обязательно
было —
чтобы Муза
контральто в тетрадь
о любви
говорила
Скоро
потянутся белые к северу птицы
скоро весна
— значит нужно на север стремиться
Скоро и ты отбелеешь, как эти страницы
Музычка-Музочка, редкая книжная птица
Станешь
совсем-загорелой, обветренно-летней
с кожей
солёной и сладкой, как ветер в июле
Станешь
клубникой с мускатом, курортною сплетней
словно в
Крыму загорелые Оли и Юли
Станешь, в
крылатой футболке над Ялтой летая
сверху
разбрасывать строки грозы и озона
Станешь
верхом на дельфине сидеть, как влитая
звёздно
мерцая, как мир в глубине Аронзона
Только, о Музыка! что фортепьянные пальцы
скомкали,
вмяли в снежок на задворках, руинах
бывшей зимы
новогодней, июльские вальсы
не раскружат
в докативших к волнам апельсинах
Не намекнут
белоснежной полоской прибоя
на
индевеющий хвостик февральской печали
что вот
сейчас, моя Музыка, крутит тобою
даже
сильней, чем крутил в январе и в начале
Даже
сильнее, чем раньше, но тише и выше
даже нежней, чем учила и мучила вьюга
больно
играть в двадцать пальцев, друг друга не слыша
плакать, в
четыре руки обнимая друг друга
Что же ты
плачешь, смеясь, дорогая такая
Музычка-Муза
моя в человеческой блузке
то ли в
Крыму каблучками огонь высекая
то ли в раю
говоря непонятно по-русски?
Если в
Крыму, то останься горячей картинкой
если в раю,
то на птичье не жалуйся слово —
там ведь за
каждой берёзкой, за каждой маслинкой
тайно лежит
угловатая тень птицелова
Октябрьский номер журнала “Новый мир”
выставлен на сайте “Нового мира” (http://www.nm1925.ru/), там же для чтения открыты августовский и сентябрьский номера.