Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 6, 2015
«Арион», «Афиша-Воздух», «Виноград», «Гефтер»,
«Дружба народов», «Звезда», «Знамя»,
«Иностранная литература», «Искусство кино», «Коммерсантъ Weekend»,
«Культпросвет», «Лиterraтура», «Независимая газета», «Новая газета», «Новая
газета в Нижнем Новгороде», «Новое литературное обозрение», «Октябрь», «Посев»,
«Православие и мир», «Радио Свобода», «Российская газета», «Русский репортер»,
«СИГМА», «їоюз
Писателей», «Теории и практики», «Эксперт», «Colta.ru», «Meduza»
Ильдар Абузяров.
«Каждому городу нужна своя мифология…» О новой книге «Финское солнце». Беседу
вел Дмитрий Ларионов. — «Новая газета в Нижнем Новгороде», 2015, № 24, 6 марта;
на сайте газеты — 15 марта <http://novayagazeta-nn.ru>.
«Я всегда считал Нижний Новгород
этаким обособленным местом. Вещью в себе, шкатулкой со вторым дном. Это потому
что город возник на месте Абрамова городища (или Ибрагимова городка) — возможно
укрепленного финно-угорского форпоста Волжской Булгарии. Вот я и подумал: чтобы объяснить особый
менталитет нижегородцев и создать мифологию города, нужно дать жителям
финно-угорские имена. А сам город на финский манер назвать Нижний Хутор, по
аналогии с выселком Новгорода Великого или Верхнего. <…> И потому я
всех в романе назвал финскими именами».
«Пока нет литературного мифа о
городе, он не узнаваем и не притягателен для туристов. <…> Стамбул
создал Орхан Памук, сделав для
него больше, чем сотни других турецких деятелей культуры вместе взятых. Он
раскрутил Стамбул в мировом контексте. Такое может сделать только писатель или
архитектор (если посмотреть на феномен Гауди), а не музыкант или актер».
Ольга Балла-Гертман. Собирая пространства. — «Лиterraтура», 2015, № 42, 18 марта <http://literratura.org>.
«Василий Голованов — сам себе
проект, над которым давно уже пора думать как над самостоятельным культурным
явлением, и над текстами его — как над отдельным жанром взаимодействия с миром.
Слово └путешественник” — как, впрочем, и слово └писатель” — ничего особенного в
Голованове не объясняют: оба слишком общие».
«Голованов культивирует особенную
разновидность мышления: мышление пространством, переживанием пространства.
Такое, при котором в выработку и обработку смыслов втягивается не только вся
совокупность знаний, начитанная автором к моменту отправления в путь, и даже не прежде всего она (а тексты Голованова — это тексты
человека весьма образованного, книжного: посещаемые пространства он прочитывает
через плотные пласты своей образованности), но весь его чувственный аппарат.
Перемещение по свету для него — способ ну не то чтобы разрешения проблем в
собственных отношениях с самим собой и с миром, но, по крайней мере, — работы с
этими проблемами, проживания их в принципиально новом модусе».
См. также рецензию Александра Чанцева «Тотальная каспиана»
(«Новый мир», 2015, № 4).
Новая магия: Дэвид Брукс о
грядущей революции сознания. [Kirill Rozhentsov] — «Теории и практики», 2015, 24 марта <http://theoryandpractice.ru/posts>.
«Политический журналист и колумнист The New York Times,
автор нескольких книг о современной американской культуре Дэвид Брукс выступил
на TED с лекцией о новом гуманизме. T&P перевели самое главное из
его речи».
«Мы социальные животные, а не
рациональные животные. Мы определяемся отношениями с другими людьми».
«Мы дети Французского
Просвещения. Мы верим, что умение мыслить — важнейшая из человеческих
способностей. Но мне кажется, что философы Английского и Шотландского
Просвещения — Дэвид Юм, Адам Смит — лучше понимали, кто мы есть. Они понимали,
что разум наш слаб, а чувства сильны и заслуживают большего доверия. Думая о
человеческом ресурсе, мы думаем об измеряемых вещах: оценках, результатах
тестов, ученых степенях, количестве лет обучения. Но что действительно важно
для процветания и содержательной жизни — так это вещи более глубокие, вещи,
невыразимые словами».
Алексей Варламов. Валентин
Распутин нес на себе тяжесть унижения русского человека. Записала Мария Строганова.
— «Православие и мир», 2015, 16 марта <http://www.pravmir.ru>.
«И у него была поразительно
высоко задана планка осознания философского смысла жизни через пограничье со
смертью, знание, явленное наперекор советскому времени, советскому атеизму. Я
думаю, что к этой границе жизни и смерти никто из писателей его поколения так
близко не подходил и не осознавал, что грань между жизнью и смертью проходит
ежеминутно рядом. А для Валентина Распутина это было мерилом, критерием,
поэтому, кстати, он так остро чувствовал человеческий возраст и особенно хорошо
умел понимать возраст стариков и старух. Когда он писал └Последний срок” и
└Прощание с Матерой”, он был сравнительно молодым человеком, ему было чуть
больше 30-ти лет, но вот это проникновение в человеческую душу и в человеческую
судьбу с другим опытом было дано ему свыше».
Век спустя. 1915 — 2015.
Китай Паунда, Троя Мандельштама. Вагнер в России. —
«Радио Свобода», 2015, 15 марта <http://www.svoboda.org>.
«Александр Генис:
Он [Паунд] был чокнутым
антисемитом — и это действительно омерзительно. Но после того,
как его арестовали американцы, освобождавшие Италию, его держали в клетке для
зверей без потолка, пока его не отправили в Америку. Там его посадили в
сумасшедший дом. Я прочитал в вашей книге, Соломон, └Разговоры с Бродским”
очень любопытный отзыв Бродского о Паунде. Он, говоря
со знанием дела, сказал, что держать поэта любых убеждений в сумасшедшем доме —
гадко. Надо было дать ему премию (а ему действительно дали в
1949-м году за └Пизанские кантос” самую главную в
мире поэзии Боллингенскую премию, пока он был в сумасшедшем
доме), а потом — если уж так надо —
расстрелять.
Соломон Волков: Это
типичный Бродский, который, как мы помним, поехал в Венецию вместе с Сьюзан Зонтаг, пришел в гости к
вдове Паунда.
Александр Генис:
Эта была известная скрипачка, которая, надо сказать, сделала очень много, чтобы
воскресить Вивальди.
Соломон Волков: В книге
наших диалогов с Бродским любопытно описана конфронтация, которую учинила Сьюзан Зонтаг в разговоре с
Ольгой Радж, когда она доказывала, что Эзра поступал
бесчестным образом, а та пыталась как-то защитить своего покойного супруга.
Ситуация была действительно не самая приятная. Бродский тоже испытывал,
конечно, довольно сложные чувства к Паунду. Он ведь
его не очень высоко ценил как поэта. Я тогда признался Бродскому, что этих └Кантос” знаменитых Паунда не
читал, на что он мне сказал, типа, └ничего не потеряли и не надо читать”. Я
думаю, что он был несправедлив в этом смысле. Хотя действительно
англо-американский модернизм такого рода не был ему близок.
Александр Генис:
<…> Но раз уж мы затронули тему └Паунд и
Бродский”, надо вспомнить, что у нее есть продолжение. Бродский похоронен на
том же венецианском кладбище, что и Паунд и между их
могилами — расстояние в три-четыре метра. Люди часто приносят цветы и Паунду, и Бродскому».
См. также: «Cantos/Песни»
Эзры Паунда в
переводах Майи Кононенко («Новый мир», 2012, № 12) и Яна Пробштейна
(«Новый мир», 2015, № 4).
Возвращение к Матере. В книжных магазинах появилась книга Романа Сенчина — ремейк известной повести Валентина Распутина.
Текст: Антон Секисов. — «Российская газета» (Федеральный выпуск),
2015, № 44, 4 марта; на сайте газеты — 3
марта <http://www.rg.ru>.
Говорит Роман Сенчин: «Лет десять назад, услышав, что эту [Богучанскую] ГЭС, которую начали возводить еще в
семидесятые годы, решено завершить, я удивился — давно у нас в стране не было
таких грандиозных строек, казалось, что и разучились… <…> Я долго
собирал материалы, побывал там накануне окончательного переселения людей и году
в 2012-м стал писать. Писал медленно, утопая в документах, свидетельствах,
противоречивых оценках. Встречался с переселенцами в Абакане, Минусинске,
Красноярске, списывался с жителями центра Кежемского
района города Кодинска… На днях пошли первые отклики на книгу — меня
уже стали упрекать в том, что я показываю ситуацию с переселением однобоко, но
я, честное слово, не встретил ни одного человека, довольного тем, что уехал из
тех деревень, которые были ликвидированы, а место, на котором они находились,
ушло на дно…»
«Почти все персонажи имеют
прототипы. Я, признаться, вообще не представляю, как можно создавать героев».
«Я принадлежу к тем, кто не умеет
размышлять внутри головы, а способен это делать при помощи бумаги. Поэтому не писать
не могу».
Фрагмент книги Романа Сенчина «Зона затопления» — повесть «Чернушка» см.:
«Новый мир», 2014, № 4.
Александр Гладков.
Дневник. 1969 год. Публикация и примечания Михаила Михеева. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2015, №
2 <http://magazines.russ.ru/zvezda>.
«20 марта [1969]. <…>
Почему-то вдруг стал думать о страннейшем равнодушии А. Блока к гению, который жил рядом с ним — к
отцу Любовь Дмитриевны — великому Д. Менделееву».
«26 апр. <…> Новомирцы думают, что журнал не будут громить до июньского
совещания компартии. По-моему, его вообще не станут громить. Найдут способ
уволить главного редактора и перешерстят редколлегию и под той же обложкой, с
той же версткой будет выходить нечто прямо противоположное
тому └Нов<ому> миру”, к которому мы привыкли. Почему этого не
сделали до сих пор? Наверно, просто, как говорится, └руки не доходят”».
См. также дневник Александра
Гладкова 1970 года: «Звезда», Санкт-Петербург, 2015, № 3.
См. также дневник Александра
Гладкова 1967 года: «Новый мир», 2015, №№ 5, 6.
Алла Горбунова. Поэзия и
событие. Взгляд на историю и культуру через призму событийной природы поэзии. —
«Новое литературное обозрение», 2014, № 6 (130) <http://magazines.russ.ru/nlo>.
«Заданная └культурная традиция”,
на мой взгляд, является своего рода школьной фикцией. Преемственность
культурной традиции — никогда не заданная, а бесконечно творимая каждым из ее
творцов (например, поэтов). При таком подходе отпадают все причитания о разрыве
культурной традиции, разрушении Храма Культуры в XX веке, посттравматическом
синдроме и различные политико-идеологические шоры (грубо говоря, что Храм Культуры
прежде стоял и был цел, но именно в XX веке его разрушили социальноисторические
катастрофы). Едва ли он стоял и был цел когда-либо. Никакой предзаданной
культурной традиции вовсе нет, чтобы она могла прерываться. Что не отменяет
всех ужасов культурно-исторических катастроф, но, скорее, вводит некое
дополнительное измерение изначальной катастрофы, лежащей в основе всех них — и
в основе самого творческого акта».
Ефим Гофман. «Видны
царапины рояля…» О четырех стихотворениях Варлама
Шаламова на смерть Бориса Пастернака. — «Знамя», 2015, № 3 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
«Обращает на себя внимание уже
тот факт, что четыре стихотворения Шаламова (в отличие от большинства текстов
других поэтов на ту же тему) были написаны непосредственно в день похорон — 2
июня 1960 года».
Фаина Гримберг.
«А как бы избежать познания жизни?» Беседовал Антон Боровиков. — «СИГМА»,
2015, 26 марта <http://syg.ma>.
«— <…> У Рабле
очаровательна утопия про Телемскую обитель.
— Я не читал (курсивом
реплики Антона Боровикова — А. В.).
— Только не слушайте Бахтина с
└народной смеховой культурой”. Рабле написал очень серьезный философский текст.
Совсем не рассчитанный ни на какой народ. Рассчитанный
на людей, которые закончили Сорбонну и имеют степень минимум магистра.
— Но про «карнавализацию»
говорят все.
— С карнавалом сложно. Конечно, бахтинская идея карнавала неправильна. О, как, такой авторитет…
Что такое └карнавал”? О чем идет речь, если вдуматься?
— Карнавал — социальная
интерпретация какой-то диалектики.
— А если более просто? (тепло и
чуть лукаво)
— Праздничный, фестивальный
выплеск.
— Мы не о современном
венецианском карнавале, где можете спокойно ходить по улицам — и вряд ли убьют.
Средневековый карнавал — очень страшное время. Время открытых убийств. Время
издевательства над грехами. Жуткое явление. Его можно связать с Рабле, если
считать карнавал народным праздником. Но все иначе. Только
кажется — вот, все выбежали на улицу… Карнавал делают специальные люди. Во
главе карнавала стоят священнослужители.
— Зачем им?
— Не для того, чтобы дать
отдушину — никакой отдушины никому не надо. Устроено, чтобы показать: что такое
└грех”? Открыто. Как Босх. Выявить во всей кошмарности. Высмеять — грубо,
издевательски. Теологию всегда волновал вопрос определения греха.
— Сейчас нет схожих процессов?
— Никакого карнавала, слава Богу,
нет».
Борис Гройс.
«За пределами США нельзя объяснить ничего, кроме Супермена». Интервью:
Мария Семендяева. — «Афиша-Воздух», 2015, 25 марта <http://vozduh.afisha.ru>.
«Интересны не сами скульптуры, а
факт их уничтожения. Потому что когда, например, Маринетти
и Малевич писали о том, что нужно уничтожить все музеи и все искусство,
имеющееся в них, взорвать и сжечь, то этот акт разрушения не был
осуществлен. В случае ИГИЛ мы фактически
имеем феномен неоавангарда, просто под мусульманским прикрытием. Там есть все
признаки авангарда: разрушение музеев, разрушение традиции — они же и мечети
уничтожают, что менее известно, — а также характерная для авангарда черно-белая
эстетика. Это попытка возрождения какого-то неоавангардного
фундаментализма типа раннего Маринетти».
«Оно [византийское
иконоборчество] стопроцентно было явлением того же порядка, и эти явления имели
место многократно. К ним относится, например, Савонарола, как известно, или
Кальвин. Когда я работал над выставкой, посвященной иконоклазму
<…>, то видел иконы, которые многих сейчас обидели бы. У Христа были
выколоты глаза, а у Богоматери вырезан живот. Это кальвинисты сделали.
Уничтожение памятников советского прошлого в России и других
восточноевропейских странах ничем по своей природе не отличается от разрушения
памятников исламистами. Методы те же — бьют молотками, стаскивают с пьедестала.
<…> Современный иконоклазм, как мне кажется,
— это постсоциалистический феномен в основе своей».
Антон Долин. Джексон/Толкин: два кольца, два конца. — «Искусство кино», 2015, №
1 <http://kinoart.ru>.
«Даже самые суровые критики
Джексона признают его виртуозность в одном специфическом субжанре
— батальном. Прежде всего это касается колоссальной битвы у Хельмовой
Пади в └Двух крепостях”, но и добрая половина
└Возвращения короля” и почти вся └Битва пяти воинств” — огромные батальные
полотна, впечатляюще огромные, практически самоценные, заставляющие на время
забыть собственно о сюжете, следя за хореографией сражений. С одной стороны,
Джексон преодолевает проклятие современного гуманизма, не позволяющего
изображать войну с упоением и влюбленностью: война с самого └Спасения рядового Райана”, задавшего новый стандарт, в большом голливудском
кино всегда порочна, жестока и отвратительна (если она не освободительная). Но
оказывается, когда друг друга убивают эльфы и орки, в дело включаются недоумки-тролли и летающие на птеродактилях назгулы, а потом из-за горной гряды выступает армия
приземистых гномов, предводитель которой оседлал боевого кабана, это табу
снимается».
«Джексон возвращает кинематографу
полузабытый задор гомеровской войны, на которой и в простого солдата, и тем
более в предводителя армии на время вселяется божественный дух. В каждом из
них, и не только бессмертных, отныне столько же жизней, сколько в кошке, а
гибель воителя приравнивается к возвышенной трагедии — как в └Илиаде”, └Песни о
Роланде” или └Песни о Нибелунгах”».
Наталья Иванова. Ветер и
песок. Роман с литературой в кратком изложении. — «Знамя», 2015, № 3.
«Цензора в лицо я не видала
никогда в жизни. Цензор, или работник Главлита, как его ни назови, — общался
только и исключительно с начальством. А я в советское время сильно наверх не
выбивалась. С цензором говорил (снимал вопросы) первый зам или ответственный
секретарь. На дворе 1984 год, я написала книгу о прозе Юрия Трифонова и отнесла
ее в издательство └Советский писатель” (а для них я никто — так, начинающий
критик, но уже с начала 80-х активно печаталась в └Литературке”
благодаря Геннадию Красухину прежде всего, именно он
меня приветил). <…> Когда верстка книги спустилась из цензуры, Галя [Великовская] вызвала меня срочно к себе домой в Большой
Головин переулок, что на Сретенке. И показала
верстку, почти всю аккуратно подчеркнутую по линейке под строчками красным цензорским
карандашом (Галя не имела права этого делать ни при какой погоде, рисковала
местом). На первой странице в столбик перечислялись главы и страницы, которые
следовало изъять целиком. Например, главу про └Отблеск костра”. По совету
умнейшей Гали (недаром ее выбрал в жены философ Самарий Великовский,
автор книг о французском экзистенциализме) я пошла в библиотеку ЦДЛ к умнейшей
Люсе Хонелидзе и набрала целый чемодан книг начала
60-х с упоминаниями или справками об исторических героях Трифонова, посаженных
и расстрелянных. В начале 60-х упоминать о них еще упоминали,
на это исторически выпало три минуты свободы, а в начале 80-х уже было нельзя.
На каждый цензорский чих я приволокла книгу или
статью. Отнесла чемодан с закладками в издательство, передала Гале. Книга вышла
в свет через девять месяцев, можно было бы ребенка родить, — и с минимальными
потерями».
Борис Каневский.
Математик и правозащитник. — «Посев», 2015, № 3 <http://www.posev.ru>.
Памяти Валерия Сендерова (умер в ноябре 2014), которому в марте текущего
года исполнилось бы 70 лет. «Одним из вопросов, интересовавших ГБ, был текст
его молитвы: └покарай, Господи, большевиков…”».
Алексей Конаков.
В Ленинград и обратно. О «питерских» стихотворениях Вс. Некрасова. — «Октябрь»,
2015, № 3 <http://magazines.russ.ru/october>.
«До сих пор не обращали должного
внимания на тот факт, что знаменитая фраза Вс. Некрасова о поиске └живого” в
обыденном языке, будь это └хоть междометия”, может читаться и как своеобразный
манифест некрофилии. Очевидно, малейшим крупицам └живого” способен радоваться
только тот, кто ежедневно разыскивает их в колоссальном объеме мертвечины. Говоря
иначе, сами объекты подобного поиска подразумевают постоянное копание в трупах
и, как результат, известную исследовательскую тягу к мертвой плоти. Но разве не
прослеживается в этом все та же гностическая логика? Окружающий мир для Вс.
Некрасова — смердящий труп, огромный разлагающийся мертвец, мумия наподобие
той, что лежит в Мавзолее. И если в области речи таким трупом поэт считал
советский новояз, то в географии он никак не должен был пройти мимо Петербурга
— этого истинно гностического творения, из человеческих костей и праха
созданного императором-демиургом на самом краю обитаемого мира».
Лидия Маслова. Писатель
без бормотографа. О Николае Носове, знавшем девушек,
крепких, как огурцы, и о пирогах с иносказаниями. — «Культпросвет», 2015, 13
марта <http://www.kultpro.ru>.
«Вообще, трилогия о Незнайке,
если не откровенно сексистская, то, конечно, скорее,
ориентированная на мальчиков как на основную движущую силу сюжета, а девочки
тут служат большей частью └украшением стола”, радуют глаз и подливают в мужскую
жизнь меду вместо противного йоду. Впрочем, один раз упоминается какая-то
Селедочка, которая изобрела ракету, но на такое имя уважаемая женщина-ученый
могла бы и обидеться, да и остальные имена малышек, хоть и ласковые вроде, но
при этом какие-то слишком приторные и уменьшительно-ласкательные, всякие там
Белочка, Заинька, Кисонька, Галочка, Елочка, Кубышка… А
главный, можно сказать, женский секс-символ трилогии зовется Синеглазка, и этим
именем тоже все сказано: достоинства гражданки исчерпываются насыщенным цветом
глаз, и исходя из этого, малыши будут решать, стоит ли
с ней └подружить”. Именно в такой форме употребляют носовские
маленькие мужские шовинисты этот глагол: не дружить на протяжении какого-то
времени, а └подружить”, как бы по-быстрому и по-деловому, особо не втягиваясь в
это легкомысленное и не совсем приличное солидным малышам занятие. Но как ни
странно, все-таки кое-кому из персонажей приходится признать, что с
малышками можно так же хорошо дружить, как с малышами, хотя думается, что
не все обитатели Цветочного города подхватят эту идею равенства полов с
одинаковым энтузиазмом».
Анатолий Найман.
Почему во внутренней эмиграции издержек меньше, чем преимуществ. «Если нет
порядка, скройтесь». — «Новая газета», 2015, № 33, 1 апреля <http://www.novayagazeta.ru>.
«Я жил во внутренней эмиграции до
50 лет. В отрочестве, юности, ранней молодости не отдавал себе в этом отчета. В
эти годы просто не думаешь, какой сценарий предпочел, по эгоизму. А когда
немного повзрослел и смог посмотреть на себя со стороны, то обнаружил, что я,
оказывается, внутренний эмигрант и пространство моей жизни — внутренняя
эмиграция. Это не уход от жизни. Напротив, жил полнокровно, полномерно».
«Тут появляется свежее поколение,
или не свежее, но себе на уме, и начинает всех, кто не они, топтать. Вы такие,
вы сякие, прожили свои 50, 60, 70 позорно, забились в норы, забоялись хоть
как-то повлиять на власть, вмешаться. Вот Мандельштам ваш не чуял под собой
страны и доигрался, а Пастернак мерился с пятилеткой, так Сталин ему звонил. Ты
возмущен, ты рассказываешь, как было, ты уверяешь, что они не знают, о чем
говорят, у них нет права. При этом в мозгу промельк: а черт его знает, может, и
надо было (тебе, тебе, не Пастернаку с Мандельштамом) чуять и мериться, а не
презирать внутренне-эмигрантски. И тогда бы сейчас
румянец играл на твоих щеках, чего мечтал добиться от своих героев Зощенко».
Анна Наринская.
От либерала до консерватора — один роман. О «Свечке» Валерия Залотухи. — «Коммерсантъ Weekend»,
2015, № 9, 13 марта <http://kommersant.ru/weekend>.
«Когда пишешь о живом авторе, то
— как бы далеко вы друг от друга ни стояли — рецензия в некоторой степени
являет собой разговор с ним. <…> Когда же пишешь об авторе, который
принципиально тебя услышать не может, которого давно нет в живых, то твой текст
— это разговор с читателем, ну или с самим собой, это уж у кого как. Редчайшая
ситуация, когда писатель умирает прямо в то время, когда ты читаешь его только
что вышедшую книгу, ставит тебя в положение ужасное. К восприятию текста
примешивается чувство вины, всегда сопровождающее известие о чьей-то (особенно
довольно ранней) смерти. К тому же рецензия приобретает отчасти статус некролога».
«<…> приходится
сказать, что как раз главное, что вредит этой книге,— эти самые └завещательность” (то есть стремление высказаться по всем
главным русским вопросам) и └магнумность”, а проще
говоря — длина. 1700 страниц — это все-таки очень много».
«Задумывалось это, по
собственному признанию автора в эпилоге (конечно, конечно, в эпилоге!), как
рассказ о том, как └человек пошел однажды защищать демократию и встретил Бога”
с дальнейшим пояснением: └и как Бог его чуть не изувечил”. То есть задумывалось
как хроника успешного, хоть и болезненного богоискания,
но получилась скорее массивная, на манер церковных └хронологических” фресок,
иллюстрация известного высказывания, приписываемого Уинстону Черчиллю └Кто в
молодости не был революционером — у того нет сердца. Кто в зрелости не стал
консерватором — у того нет ума”. Только в залотухинской
интерпретации оно скорее звучит так: └Кто в молодости не был либералом — у того
нет сердца. Кто в зрелости не стал консерватором — у того тоже нет сердца”».
См. также рецензию Татьяны Бонч-Осмоловской «Книжники, фарисеи, святые» в
настоящем номере «Нового мира».
Александр Неклесса.
Сердце тьмы, или Травматическая инклюзия. Расширение социального космоса и крах
реинтеграционных утопий. — «Независимая газета»,
2015, 18 марта <http://www.ng.ru>.
Расширенный текст доклада на
конференции «Арабский кризис: новые вызовы», секция «Феномен └Исламского
государства”: природа, тенденции, перспективы развития».
«Некогда, гуляя светлым утром по
кампусу Стэнфордского университета, набрел я на
удивительную скульптурную группу, созданную Роденом, в которой присутствовал
знакомый Мыслитель — правда, в иных пропорциях и своеобразном окружении.
Основой же композиции были гигантские медные двери, а сидящий над створками
Мыслитель смотрелся как-то иначе, нежели его канонический образ. Нечто остротревожное чувствовалось в этом незавершенном творении
мастера: скульптурный ансамбль на площадке калифорнийского кампуса являл то
самое, сакраментальное: └Оставь надежду, всяк сюда входящий…”, но, думалось,
вовсе не Данта изображает расположившаяся в тимпане
фигура».
«Роберту Музилю
принадлежит любопытная сентенция: └Ощущение возможной реальности следует
ставить выше ощущения реальных возможностей”. Действительно, трансформация существующего в возможное, а возможного в действительное
нередко ограничена оценкой пределов вероятного. Прочтение реальности
неадекватно реальности, но для человека, обитающего в пространствах опыта, то
есть прошлого, первое доминирует над вторым. Ситуацию можно сравнить с
наблюдаемым звездным небом, отражающим недействительное положение вещей».
Олеся Николаева о Валентине
Распутине. Ему уже хотелось туда, он просто ждал, когда Господь
позволит ему уйти. — «Православие и мир», 2015, 16 марта <http://www.pravmir.ru>.
«Как отметил Солженицын в своей
речи на вручении премии Валентину Распутину, в 70 — 80-е годы возникли
писатели, которые прошли мимо └соцреализма”, словно не заметив его и
нейтрализуя своим художественным методом. Он предлагал называть их не
└деревенщиками”, а └нравственниками”, ибо они
возвращались к той простоте жизнепонимания, которая исходит из глубинных
традиционных ценностей русского народа, а в их творчестве реализуется в
└деревенском” антураже как в └естественной наглядной предметности”. На самом
деле, Распутин был исследователем тайны человеческой души, раскрывающейся в
трагических обстоятельствах бытия, в которых благой выбор вовсе не предполагает
благополучного земного исхода».
«Явно здесь ему было и тяжело, и маятно, и одиноко, и неинтересно, и все его мысли и помыслы
пребывали уже там, где └праведники сияют яко светильники”. Царство ему
Небесное!»
Вл. Новиков. «Жизнь стала
интересовать меня больше, чем литература». Беседу вел Борис Кутенков.
— «Лиterraтура», 2015, № 43,
24 марта <http://literratura.org>.
«Насколько легкомысленна была
Наталья Николаевна, когда принимала ухаживания Дантеса — это научный вопрос?
Можно ли этот вопрос решить научно? Если такая наука и есть, то она называется
комплексная антропология, но ее нам еще надо создавать. И я бы сказал больше —
нет никакого научно-художественного жанра: есть художественный жанр биографии.
Автор любой биографии — это если не писатель, то, по крайней мере, литератор.
Перед ним огромное количество фактов: если изложить все факты, которые
содержатся в многотомной летописи жизни и творчества Пушкина или Достоевского,
то книга должна быть объемом не меньше чем в сто авторских листов. Таких книг
не бывает. Каждый биограф сам решает, что он выбирает: он дает часть вместо
целого, это художественная синекдоха».
«Я желаю современным письменным
поэтам хоть что-то сделать с языком такое, как у Высоцкого. С филологической
точки зрения современная поэзия зачастую неинтересна: язык у поэтов один на
всех, очень мало языковых трансформаций, афористических формул, которые были бы
усвоены языком. Поэтому иссяк жанр стихотворной пародии: пародировать нечего.
Так что я бы всем └письменным” поэтам снова рекомендовал снова спуститься от
высокомерного взгляда на Высоцкого — к пониманию важности его задач для поэзии.
Я считаю, что он расширил представление о поэзии. Я против того, чтобы
говорить: это наука, а это не наука, это поэзия — это не поэзия. Тынянов
показал нам, что понятие литературного факта эволюционирует. Понятие поэзии
расширяется, пределов для творчества нет, и мы еще увидим в поэзии что-то
совершенно невероятное. Но, если на то пошло, строки Высоцкого выдерживают
проверку глазным зрением и удовлетворяют читателей, которые не слушают, а
именно читают: возьмите железки строк этих стихов, в которые втиснута целая
история».
Юрий Орлицкий.
Вослед Алкею и Сафо (современный русский логаэд). — «Арион», 2015, № 1
<http://magazines.russ.ru/arion>.
«В истории русского стиха было не
так много событий, принципиально изменивших ее ход: реформа Тредиаковского и
Ломоносова, приведшая к появлению силлаботоники, да └серебряновечная” революция начала ХХ века, сделавшая
дольники, акцентный стих и верлибр активной частью метрического репертуара
русской поэзии — вот, пожалуй, и все. А между тем уже в самом начале
девятнадцатого столетия произошло событие, которое вполне могло бы изменить
весь ход этой истории. Я имею в виду появление в петербургских журналах
стихотворений молодого поэта и будущего известного русского филолога Александра
Христофоровича Востокова (1781 — 1864), собранных потом в его книге └Опыты”
(два выпуска, 1805 и 1806 гг.). В этой книге начинающий автор не просто
представил русскому читателю, до сих пор читавшему переводы античных поэтов в
основном в силлаботонической форме, принципиально
новый способ объединения привычных стоп (в первую очередь — ямбов и хореев) в
строки по образцу античной метрики — так называемые логаэдические размеры и строфы,
или просто логаэды».
Максим Амелин.
Григорий Дашевский. Сергей Завьялов. Игорь Вишневецкий.
Борис Парамонов.
Безответная жизнь. Памяти Валентина Распутина. — «Радио Свобода», 2015, 15
марта <http://www.svoboda.org>.
«Смерть Валентина Григорьевича Распутина
— поистине конец эпохи».
«Герои Распутина — люди, так или
иначе попадающие в переделку отчуждающих общественных отношений, в советском
случае приобретающих особенно бесчеловечный оборот. Так можно трактовать даже
первую крупную вещь Распутина, вызвавшую к нему внимание, — повесть └Деньги для
Марии”. Уже, вернее, особенно деньги — знак предельного отчуждения, разрыва
человека с корнями бытия. Было бы натуральное хозяйство — не было бы денег и
связанных с ними конфликтов, так на самой глубине звучит мотив этой повести.
Люди Распутина выпадают из истории, и в этом не вина их и даже не беда, а вина
и беда, неправый строй самой истории, самой отчуждающей человека культуры. Это
очень древний мотив критики культуры, сводимый к Руссо, а может быть, и вообще
к началу человеческой истории. Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был
господином? Этот вопрос бунтовавших английских крестьян не утратил своей
актуальности».
«Но вот есть один сюжет, который
не дает мне покоя. В Соединенных Штатах в начале тридцатых годов, в рамках
рузвельтовского └Нового курса”, было создано так называемое Управление долинами
Теннесси, осуществлявшее широкую программу гидростроительства и в несколько лет
изменившее лицо и этой территории, и круг занятий ее жителей. Уже позднее, в
1960 году был известным американским режиссером Элиа
Казаном снят фильм на этот сюжет. Я видел этот фильм └Дикая
река”, он один в один — живая копия распутинской
книги └Прощание с Матерой”, совпадающий не только с общим сюжетом (затоплением
деревни для строительства электростанции), но и массой деталей, даже упрямая
старуха есть, не желающая уходить со своего места, даже заветное дерево,
которое символически срубают. И дело не в обычном голливудском хэппи-эндинге, которым, как водится, кончается фильм, а в
другом совсем деле. Почему общность судеб человечества, живущего в двадцатом
веке, общность проблем буквально технических, частностей, прямых совпадений —
почему все это дает такое колоссальное несовпадение американской и русской,
российской жизни?»
«Под небом насилия. Седьмой
круг Ада у Данте». Лекция Ольги Седаковой. —
«Православие и мир», 2015, 30 марта <http://www.pravmir.ru>.
Говорит Ольга Седакова: «Не только в России, но во всем мире имя
Данте вызывает первую (и почти единственную) ассоциацию: Ад. └Чистилища” и
└Рая” почти не читают и, вопреки самому автору, ставят их — в поэтическом
отношении — ниже └Ада”. Сам Данте полагал, что качество его поэзии повышается
вместе с предметом речи, так что чем выше он поднимается, тем и поэзия
становится выше и, в конце концов, в Раю она уже сияет».
«Никогда больше европейская
культура не обладала таким огромным, цельным и центрированным смысловым
космосом, благодаря чему и поэзия способна была вобрать в себя политику,
богословие, философию, историю, естествознание, мастерство ремесленников.
Феномен Данте возможен только в эту эпоху».
«В своем отношении к массовому
насилию └сверху” со стороны власти, к тирании мораль современного европейского
человека, человека └после Аушвица и ГУЛага”, полностью совпадает с дантовской. Быть может, это
последний род зла, который остается несомненным, абсолютным злом для нашего
современника. В других случаях └насилия”: самоубийцы, ростовщики (то есть,
собственно говоря, все финансисты: вспомним, к чему привела Эзру
Паунда его └дантовская” ненависть к usura — банковскому проценту!) а также
гомосексуалисты — эти позиции очень разойдутся».
«Но продолжая о фильмах ужасов. Хичкок мне чем-то напоминает Данте. Например, его фильм
└Птицы”. Этот ужас имеет моральные и даже мистические
обертона. Что за птицы нападают на жителей селения? Ни с того ни с сего — или
(и на это есть какие-то намеки) это их же грехи? Есть впечатление, что каждая
из жертв знает, с чем она встречается в образе птиц-убийц. В конце фильма
невинная девочка, которая уцелела, уезжая из проклятого города, несет с собой носит птицу, которая у нее жила в клетке».
Александр Привалов. О
Валентине Распутине. — «Эксперт», 2015, № 13, 23 марта; на сайте журнала — 21
марта <http://expert.ru/expert>.
«И невозможно было усидеть на
месте; и кидало меня с книгой то к окну, то к столу, то в коридор; и повторял я
про себя: └Новый Фолкнер; у нас появился новый Фолкнер”, — будто этим что-то
объяснялось. Аналогия, впрочем, и сейчас мне кажется неплохой. Тогда я подумал
скорее о сходствах внешних: не в том даже дело, что └Матера” напомнила про
автора └Шума и ярости” и └Деревушки” смешением эпоса с притчей и всплесками
злого сарказма; дело было в роскошном, воистину нобелевском качестве текста
(тогда нобелевка еще чего-то стоила). Но сходства
есть и более глубокие. И Йокнапатофа южанина, и Приангарье сибиряка страдают, их традиции разрушаются и
гибнут — не только под воздействием внешних событий (поражения ли южан, победы
ли коммунистов) и нашествия чужаков, но и от собственных неустройств и пороков.
Наступающие, воцаряющиеся уклады более или менее явно мерзки обоим авторам, но
оба вынуждены признать: процветет не Рэтлиф, а Сноупс; выживет не Дарья,
а Петруха — и сделать тут ничего нельзя. Но главная радость тогда, при
знакомстве с └Матерой”, была,
конечно же, не в том, что явился новый Фолкнер — зачем нужен двойник? — а в
том, что в полной мере открылся еще один первого ранга писатель — наш.
Что он говорит — по-русски, на том самом, настоящем русском языке,
которым говорит с нами классика (а когда-то, вспоминают очевидцы, говаривали и
люди); что он говорит о нас — со всей суровой правдивостью настоящей родной
речи».
Захар Прилепин.
В ответе за каждую строчку. Беседовал Станислав Бенецкий.
— «Виноград». Журнал для родителей. 2015, № 2 (64) <http://vinograd.su>.
«Функция есть, она появляется
помимо воли автора — описать тот мир, в котором мы обитаем, и предугадать ту
станцию, на которую прибываем. В каком-то из постов
господина Акунина читателям было предложено на выбор — └Лубянка”, └Бирюлево”
или └Площадь Революции”. Такое видение у этого автора… Но есть писатели,
которые живут в другой — скажем, пришвинской традиции. Человек — условно —
живет в лесу, очень болезненно переживает действительность, как и Пришвин, но
никогда не выносит свои политические социальные взгляды на публику. Так или
иначе, эти взгляды преломляются в его текстах. Я знаю, что очень
политизированные люди — Леша Варламов, Отрошенко, много кто еще — эту функцию
выключают, она у них не работает. А есть писатели с политическим задором:
Александр Проханов, Сергей Шаргунов,
я, отчасти Миша Елизаров, Герман Садулаев. А с другой
стороны — Улицкая, Быков, Сорокин. У нас
есть определенное нежелание смолчать».
Михаил Пришвин. Во мне
живет чувство нового времени… Фрагмент из Дневника 1950 года. Предисловие
Дмитрия Бака. Публикация и комментарии Яны Гришиной, научного сотрудника отдела
ГЛМ «Дом-музей М. М. Пришвина». — «Октябрь», 2015, № 3.
«15 января [1950]. └Мурзилка” делает возражение относительно рассказа
└Москва-река”: рассказ вне советского времени. Это… показывает, что хозяева
нашей свободы сжимают кольцо своего окружения. Приходится в себе сжаться и,
главное, уточнить себе самому позиции».
«10 февраля. Читаю
Стерна и нахожу себя среди родных (Стерн, Ричардсон, Руссо, Гете, Гамсун,
Карамзин, Жуковский, Радищев, Гоголь и все наши └реалисты”).
Сентиментализм пробился в XVIII веке, как живой ручей под горой лжеклассицизма. Социалистический реализм сейчас
выпячивается, как скала лжеклассицизма, и под скалой
мой ручей…»
«3 марта. <…> Гонений на
христиан было не так много, как представляется, и, может быть, именно потому и
победило христианство, что мало было гонений. Так точно у нас было с
нигилистами всех партий: говорят о гонениях и ссылках в Сибирь, а сколько
вокруг этих немногих было восхищения, милования — можно сказать, эти ничтожные
жертвы вызывали пляску революции. Вся эта государственная
слабость стала насквозь видна в наше время: таких гонений, как наши, никогда в
истории не было».
Ольга Седакова.
«└Активисты” — горе нашей страны». Филолог европейской известности, поэт и
переводчик — об изоляционизме, классическом образовании, имперском пути, породе
менеджеров и европейском сознании. Беседу вела Ольга Тимофеева. — «Новая
газета», 2015, № 25, 13 марта.
«Последняя страна, где осталось
школьное гуманитарное образование самого высокого класса, — это Италия. Какие
же у них учебники! Учебник итальянского языка!
Я бы была на седьмом небе, если б у нас было что-то похожее с русским.
Там и история языка, и разговор о диалектах, и начала лингвистической теории.
Итальянская школа наследует традиции классического гуманизма (как наша
дореволюционная классическая гимназия). И в таком образовании классической
филологии и вообще знанию классики, римской и греческой, отведено
фундаментальное место. Естественные науки тоже изучаются, но по-другому, чем у
нас. На химии мы рисовали какие-то схемы производства, на физике собирали
электрические цепи, не получая никакого представления о том, что значит
естественная наука в гуманитарном смысле. А в Италии науки даются именно в этом
ключе. Но и там раздаются голоса, требующие └приблизить школу к современности”:
прекратить учить латынь, историю искусства, историю философии, потому что └к
жизни” это не имеет никакого отношения».
7 вопросов Жоржу Нива,
французскому слависту. Вопросы задавала Елена Стрельникова. — «Русский
репортер», 2015, 5 марта <http://expert.ru/russian_reporter>.
«<…> c одной стороны,
есть своеобразный культ Солженицына — музеи, поклонники, — а с другой — до сих
пор его противники клевещут на него в интернете. Он классик, как Достоевский, Толстой,
Тургенев и Салтыков-Щедрин. Но тот факт, что он занимает это место, окружен каким-то неспокойствием».
«К Хайдеггеру во Франции также
относятся по-разному. В обоих случаях это следы некоей гражданской войны в умах
— плохо переваренного прошлого. Солженицын дал нам настоящий урок — └жить не по
лжи”, который ничуть не потерял актуальности, хотя некоторые детали его
идеологической позиции устарели».
«Александр Исаевич был абсолютно
убежден, что на Западе при отсутствии мужества победит коммунизм. Он ошибался.
Некоторые глубинные характеристики Европы он не понял».
«Россия занимает огромную часть
Азии, соседствует с Китаем, но └азиатского дома” для нее нет. У нас есть общая
крыша, и она европейская — от Бретани до Владивостока».
Иеромонах Симеон
(Томачинский). Почему умер Гоголь? [Лекция] —
«Православие и мир», 2015, 4 марта <http://www.pravmir.ru>.
«Я считаю, что Гоголь умер
смертью праведника. Мне даже неловко говорить об этом, но есть такие разговоры
о возможной канонизации Гоголя. Все-таки у него была праведная жизнь и
христианская благочестивая кончина и его творчество — это попытка христианские
идеалы воплотить в искусстве».
«Что касается └Вия”, то
интересная тема. В. А. Воропаев как раз недавно поделился своей находкой, что
дело-то происходило в униатской церкви, где Хома Брут
читал над панночкой. По описанию исследователи поняли, что это была именно
униатская церковь, причем заброшенная. То есть это не православная, там нет
Духа Святого, поэтому нечисть там и живет, и она
побеждает».
Согревающая проза или текст на
чужом языке? Литературные итоги 2014 года. Заочный «круглый стол». В этом
номере — ответы Романа Арбитмана, Марины Вишневецкой, Андрея Волоса, Евгения Ермолина, Вадима Муратханова, Ольги Славниковой,
Александра Снегирева, Андрея Рудалева, Сергея Шаргунова, Евгения Шкловского, Дмитрия Шеварова.
— «Дружба народов», 2015, № 2 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.
Говорит Дмитрий Шеваров: «Событием для меня стала повесть └Осень в Задонье” Бориса Екимова (сентябрьский и октябрьский номера
└Нового мира”). <…> Особенно пронзительны у Екимова образы детей и
стариков. Причем, не только русских детей и стариков, но и чеченских. После
горьких событий девяностых годов судьба выбросила немалое число чеченцев на донские
и приволжские земли. С отцовской нежностью, с огромной деликатностью и тонким
пониманием национальной самобытности описана в повести дружба русского мальчика
и чеченской девочки. Эта дружба — как чуть слышный колокольчик звенит,
напоминая ожесточившимся взрослым о том, что все мы — жители одной страны и
одной планеты. (Возможно, это не совсем тактично, но не могу
не обратить внимания на повесть └Осень в Задонье”
наших чеченских коллег-литераторов. Целительное, а не раздражающее
художественное слово сейчас — большая редкость. Мне кажется, повесть такого
выдающегося мастера русской прозы как Борис Екимов, заслуживает того, чтобы ее
прочитали в Чечне. Быть может, ее стоило бы издать в Грозном,
перевести на чеченский язык, рассказать о ней старшеклассникам?..)».
Начало заочного «круглого стола»
см.: «Дружба народов», 2015, № 1.
Сергей Соловьев — Валерий Подорога. Петрушка современного искусства. Беседа поэта
с философом. — «Лиterraтура»,
2015, № 40, 1 марта <http://literratura.org>.
Разговор записан в 2007 году.
Говорит философ Валерий Подорога: «Дело в том,
что при жизни возможность оценки бывает только конвенциональная. Да вообще она
бывает только конвенциональная, даже и после смерти».
«Мандельштам хороший поэт, но это
не значит, что он всегда был └хорошим поэтом”. Или Пастернак — хороший поэт, но
это не значит, что он всегда был └Пастернаком”. Он же сначала стихи как будто
не писал, потом хотел философией заняться, потом начал стихи писать…
<…> Конвенция — в том, что ты сначала опираешься на мнение другого, и
только после этого делаешь заключение по поводу того, к чему даже не имеешь
никакого отношения. Поэтому все говорят └Мандельштам, Мандельштам”, но надо еще
посмотреть, когда они начали это говорить. И когда это говорилось. И кем. Вот
тогда мы и увидим эту референтную группу. Мы увидим,
как она складывалась. Это же не отрицает качества поэзии. Но мы знаем, что мы
ближе к установлению эстетической ценности через конвенцию группы, конвенцию
круга первых потребителей и знатоков поэзии».
«Мы с Вами так рассуждаем, как
будто есть произведение искусства, как будто оно существует. На самом-то деле
оно также не существует. Потому что конвенция и создает это произведение
искусства, называет его и т. д. Поэзия Пастернака, Мандельштама или живопись
какого-нибудь Ван Гога и т. д.».
Мария Степанова. «Дело
стихов — уводить себя в зону неполной видимости». Беседовал Борис Кутенков. — «Лиterraтура»,
2015, № 41, 10 марта.
«<…> для
меня именно неподцензурная литература — то главное,
что происходило с нашей словесностью в 60 — 80-е. Даже не потому, что она
работала на принципиально ином уровне сложности, хотя и это кажется мне
довольно очевидным: вот линейка, где выбирать приходится в диапазоне от Кушнера
до Евтушенко, и вот смысловой ряд от Сатуновского до Стратановского (с Бродским, Аронзоном,
Приговым, Айги, Соснорой, Шварц), что называется, почувствуйте разницу. Соснору, впрочем, печатали, мало и варварски — но это не
делает его письмо подцензурным. Мимоцензурным — да. И
все эти тексты, способы текстуального и человеческого поведения, они придуманы
и сделаны навырост, с расчетом на отсроченное
существование, на долгие года. Вот сейчас, например,
мы можем с ужасом и восторгом наблюдать, как реальность мимикрирует
под Пригова — и как стихи, написанные в середине
восьмидесятых и казавшиеся накрепко привязанными к советскому
хронотопу, оказываются самым адекватным способом
описания нашей современности».
Мария Степанова. Предполагая
жить. О необходимости сделать настоящее пригодным для жизни. — «Colta.ru»,
2015, 31 марта <http://www.colta.ru>.
«Грубо говоря, все, что мы тут
знаем о жизни, — то, что Пушкин умер, а за ним и все остальные (и двадцатый век
показывает, как умирают └все остальные” в так называемые интересные времена)».
«Сколько-то лет назад мне задали
вопрос, на который интересно было бы ответить сегодня. Спрашивал англичанин,
специалист по русской литературе, — и не мог понять, почему вся русская проза
могла бы проходить по ведомству фантастики (sci-fi,
fantasy, fairy tale). Вот ваш Пелевин, вот ваш Сорокин, вот ваша
Петрушевская, говорил он, — в любой реалистический текст обязательно просунется
какое-нибудь привидение, чудесное спасение, опричник с клешней, война мышей с
обезьянами. Я ничего не имею против — но почему везде,
почему у всех?»
«Мы наблюдаем странную ситуацию,
где уклонение от реальности и есть самый сермяжный реализм — реализм первой
полосы, аттракцион авторской смелости: в этом качестве он и воспринимается
местным читателем, и только им (и не имеет никакой специальной притягательности
для читателя внешнего — в отличие от латиноамериканского магического реализма с
его пышными чудесами). То есть русское невероятное, оно же русское вероятное, —
это настолько внутренний продукт, что нет такого сарафана, в который его можно
было бы упаковать для внешнего мира, нет такого аршина, вдоль которого можно
было бы этот перевертыш разместить».
Евгений Тоддес.
Смыслы Мандельштама. Первая глава из неопубликованной книги. — «Новое
литературное обозрение», 2014, № 6 (130).
«Первоначальный лирический мир
Мандельштама перестает порождать новые тексты в 1912 году. К этому году, когда
заявил о себе акмеизм, относятся разительно новые явления в его поэзии.
Исчерпанность прежнего стиля не вызвала кризиса или ломки, но повлекла за собой
немедленные и глубокие изменения: перед нами другая лирика, и в определенной
части — └не-лирика”. Прежде всего, после утонченности 1908 — 1911 годов
бросается в глаза линия, очень условно говоря, комически-сниженная. Любое из
стихотворений этой серии, взятое отдельно, может показаться случайным (или
написанным └на случай”), даже возникшим не как литературный, а как бытовой
факт. Однако все эти стихи с чертами пародии и травестии,
куплеты, песенки, шаржированные картинки, экспромты и квазиэкспромты
объединены по отношению к чистой лирике жанровой общностью — определенность
столь же ощутимая и значимая для выбора художественных путей, сколь и та, какой
обладала ранняя поэзия благодаря ее стилистическим чертам и единству
лирического └я”».
Виктор Хохлов. Фильм «Батальонъ»: гламурные «новобраницы»
на «забытой войне». «Женские истории» в поле российских мифов. — «Гефтер», 2015, 6 марта <http://gefter.ru>.
«О сцене боя я, пожалуй, умолчу.
На мой взгляд, к реальности она имеет такое же отношение, как фильм └Сволочи” — к истории Великой Отечественной войны».
«А. И. Деникин в главе └Суррогаты
армии: ▒революционные▒, женские батальоны” └Очерков русской смуты” дал такую
оценку этому бою: └Женский батальон, приданный одному из корпусов, доблестно
пошел в атаку, не поддержанный ▒русскими богатырями▒. И когда разразился
кромешный ад неприятельского артиллерийского огня, бедные женщины, забыв
технику рассыпного строя, сжались в кучку — беспомощные, одинокие на своем
участке поля, взрыхленного немецкими бомбами. Понесли потери. А ▒богатыри▒
частью вернулись обратно, частью совсем не выходили из окопов”. Финальный титр
сообщает нам о формировании других женских батальонов, вдохновленных подвигом
команды смерти Бочкаревой. На самом же деле в августе 1917 года Главковерх Л.
Г. Корнилов приказал не пускать отряды новобраниц на
фронт».
Юрий Цурганов.
Происхождение русского экстремизма. — «Посев», 2015, № 2.
«Экстремистские идеи начали
активно развиваться в России в период существования тайных обществ, пришедших к
осуществлению попытки государственного переворота 14 декабря 1825 г. Прежде
всего экстремизм выражался в идее цареубийства во
время восстания. Очевидна разница между этим планом и осуществленным убийством
Петра III и Павла I. Эти два случая сродни тираноубийствам, характерным для
эпохи античности. Планы же декабристов носили принципиально иной характер.
Цареубийство было не самоцелью, оно должно было носить └вспомогательный”
характер для осуществления глобального проекта — кардинального изменения
социальной структуры общества и политической системы страны».
«└Второе пришествие”
экстремистских идей относится к 1860-м годам. В 1870-е они уже оформились в
систему, нашли отражение в работах идеологов. Применительно к этому этапу можно
говорить о различных версиях экстремистских идей. Сложились устойчивые
организации и движения, которые на протяжении длительного времени занимались
экстремистской деятельностью, обосновывая ее идеологически: от революционного
народничества до эсеров, анархистов, максималистов и большевиков в XX веке.
Исходным пунктом стала прокламация └Молодая Россия” (1862), написанная Петром Заичневским. В ней впервые в нашей стране убийство
признавалось └нормальным средством” достижения социальных и политических
изменений в обществе. Был намечен и первоначальный объект — истребление
императорской фамилии, └т. е. какой-нибудь сотни-другой людей”. Конкретные
очертания этот план начал обретать в организации Н. Ишутина.
Для осуществления теракта была создана группа └Ад”. (Другой функцией └Ада” был
надзор за деятельностью прочих членов организации.)».
Cергей Чупринин.
«Мой адресат — люди литературно озабоченные». Беседу вел Борис Кутенков. — «Лиterraтура»,
2015, № 42, 18 марта <http://literratura.org>.
«Сначала, если
говорить о жанре [«Вот жизнь моя. Фейсбучный роман, или Подблюдные истории»], это был классический table talk, то есть
цепочка анекдотов, не обязательно смешных, но обязательно остроумных, выводящих
либо к эффектной коде, либо к нравоучению. Затем… Я очень благодарен
писательнице Алисе Ганиевой, которая, комментируя один из таких анекдотов, простодушно
спросила: а что такое продуктовый заказ? И я вдруг понял, что нынешним 20 —
30-летним абсолютно непонятно, потому что неизвестно, все, что самоочевидно
людям с советским опытом. И что, наверное, кто-то должен им, пытливым блондинкам, об этом
рассказать — о цензуре, о Союзе писателей, о книжном дефиците, о писателях,
которые ныне справедливо (или несправедливо) забыты. Но если кто-то
должен, то почему не я, и книга — мне стало уже ясно, что книга — пошла выстраиваться как └Письма Алисе из (советского)
Зазеркалья”».
Эстетический авитаминоз и
национальная вражда. С писателем Александром Мелиховым беседует Елена Елагина. —
«Иностранная литература», 2015, № 2 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
Говорит Александр Мелихов:
«Посмотреть на объект чужой культуры, └трепеща радостно в восторгах
умиленья”, — еще не значит слиться эмоционально с чужой культурой, то есть
ощутить себя равноправным членом того социума, который создал эту культуру для
собственного, а не для нашего возвеличивания. Ведь главная миссия культуры —
экзистенциальная защита, защита человека от чувства беспомощности в огромном
безжалостном мироздании. Для защиты от этого кошмара человек и творит
оборонительные иллюзии, грандиозные и/или прекрасные фантомы, воодушевляющие
грезы, а если даже устрашающие, то все-таки персонифицированные, а не
безличные, какова неодушевленная, то есть бездушная природа, которую нельзя ни
рассердить, ни умилостивить. И с тех пор как ослабела защита религиозная, самой
мощной сделалась защита национальная: только ощущение принадлежности к тому или
иному народу дает возможность прислониться к чему-то великому и бессмертному.
<…> Так что тоска по чужой культуре бывает для нас продуктивна, когда
укрепляет нашу экзистенциальную защиту, и контрпродуктивна, если ее разрушает».
Олег Юрьев. Кирилл Ждаркин, Стеша Огнева, Иосиф Сталин и другие. Конспект
романа Ф. Панферова «Бруски». — «їоюз Писателей», Харьков, 2015, № 16 <http://magazines.russ.ru/sp>.
«От конспектировщика.
Этот конспект сделан году в 1989, для одного так, естественно, и не
открывшегося ленинградского журнальчика. А недавно совершенно случайно нашелся
в старых папках. Планировалась целая серия таких — модное тогда было слово! —
└дайджестов” советской классики. Естественно, от себя ничего не добавлено. Следующим,
кстати, к конспектированию намечался роман Петра Проскурина └Судьба” —
волшебная вещь, если кто не знает».
«Убедительная просьба — не путать
предложенные здесь метод исторических штудий путем эссенцирования с литературным концептуализмом 80 — 90-х гг.
прошлого века. Я не пытался, когда составлял это, развлечься и развлечь вас за
счет якобы глупых совков. Не намеревался я и устроить
пятиминутку ненависти к соцреализму. Я пытался извлечь и предъявить исторические
сущности».
«Я готов принять любой режим —
если разум и тело будут свободны». Неизвестное интервью Владимира Набокова.
Перевод Татьяны Ершовой. — «Meduza», 2015, 11
марта <https://meduza.io>.
«В 1970 году Владимир Набоков
согласился дать интервью израильской журналистке Нурит
Берецки, сотруднице крупнейшей ежедневной газеты Израиля
└Маарив” (└вечерняя молитва” — ивр.),
где оно в итоге и было опубликовано. <…> Владимир Набоков не стал
включать интервью с Берецки в свой сборник └Твердые
суждения” (Strong Opinions,
1973), однако все это время оно хранилось в архиве писателя в Коллекции Берга
Нью-Йоркской публичной библиотеки. Впервые на английском языке материал вышел
13 февраля 2015 года в журнале Nabokov Online Journal. Главный
редактор Набоковского журнала, набоковед Юрий Левинг любезно предоставил └Медузе” оригинал интервью,
никогда не публиковавшегося на русском языке. └Медуза” публикует его перевод, а
также беседу Юрия Левинга с журналисткой Нурит Берецки (состоялась в 2014
году), поделившейся своими воспоминаниями о встрече с Набоковым и его женой
Верой в Монтре».
Говорит Владимир Набоков:
«Давайте я вам вместо этого расскажу, что я ненавижу. Музыкальный фон, музыку в
записи, музыку по радио, музыку из магнитофона, музыку, доносящуюся из соседней
комнаты, — любую навязываемую мне музыку.
Примитивизм в искусстве:
└абстрактную” мазню, унылые символические пьески,
абстрактные скульптуры из хлама, └авангардные” стихи и другие явные
банальности. Клубы, союзы, братства и т. д. (За последние 25
лет я отверг, наверное, пару десятков почетных предложений о различном
членстве.)
Тиранию. Я готов принять любой
режим — социалистический, монархический, дворницкий — при условии, что разум и
тело будут свободны.
Атласную ткань на ощупь.
Цирки — особенно номера с
животными и крепкими женщинами, висящими в воздухе на зубах. Четырех докторов —
доктора Фрейда, доктора Швейцера, доктора Живаго и
доктора Кастро <…>».
Михаил Ямпольский.
Подземный патефон. Об одном мотиве в поэзии Марии Степановой. — «Новое
литературное обозрение», 2014, № 6 (130).
«Книга Марии Степановой со
странным названием └Киреевский” состоит из трех частей. Первая озаглавлена └Девушки поют”, имя второй части дало название
всей книги — └Киреевский”. Третья часть озаглавлена └Подземный патефон”. Связь
между двумя первыми частями как будто нетрудно обнаружить. Сначала дается пение
девушек, а потом преображение этого пения в записях знаменитого фольклориста
[П. Киреевского], который, по выражению М. К. Азадовского,
культивировал └исключительно восторженное отношение к русской песне” и └почти
фанатический культ народной песни”».
«Все это подводит нас к теме
└Подземного патефона”, которая меня интересует особо. Так названный последний
раздел книги в основном посвящен смерти и мертвецам. Подземный патефон — это
ящик (гроб), из которого доносятся их голоса, не просто голоса, а пение. В
раздел включен цикл └Четыре оперы”, каждая из которых
отсылает не к живому, но к загробному, граммофонному пению».
«Но патефон, фонограф или
граммофон — это не просто первый шаг в сторону цивилизации, это и несомненная
угроза цивилизации, носитель варварства, которого так боялся Петр Киреевский».
Сентябрьский
номер журнала “Новый мир” выставлен на сайте “Нового мира” (http://www.nm1925.ru/), там же для чтения открыты июльский и
августовский номера.