(Валерий Залотуха. Свечка)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 6, 2015
Валерий Залотуха. Свечка. Роман. В двух томах.
М., «Время», 2015, 1696 стр. («Самое
время!»).
«Свечка» Валерия Залотухи
— роман масштабный, в двух книгах, под тысячу страниц каждая. Уже к середине
первой книги появляется желание — пусть он скорее закончится. Не роман — ужас,
о котором в нем рассказывается. Как будто идешь по своим делам и замечаешь, как
поезд накатывается на собаку. Понимаешь: уже все предрешено, а время
замедляется, повествование секунду за секундой длится, длится, длится. Ужас,
тоска. Невинного человека подложно обвинили в преступлении. Его осудят,
посадят, убьют.
Это ведь просто дурной сон, вначале
кажется, можно проснуться, сбежать — камера открыта, и милицейский начальник,
полковник Захарик, отпускает, и друг Гера подготовил
побег, но герой не делает шага наружу, на свободу, во вчерашнюю жизнь, понимая
как-то — те дни уже в прошлом. Из кошмара нет выхода, только падение до дна, до
отхожей ямы в исправительно-трудовом учреждении «Ветерок».
Действительно, с вынесением приговора
роман не заканчивается. Поезд (электричка? каток?) российского правосудия
переехал несчастного. Из Москвы действие перемещается в отвратительные дни
самого отверженного, сирого и убогого, опущенного барака номер 21. Оставляя
главного героя, ветеринара Евгения Золоторотова,
автор представляет читателю новых: начальника лагеря Челубеева, хитроумного заключенного Игорька, бывшего
десантника отца Мартирия и потомственного священника
отца Мардария. Читатель узнает их мысли, их
биографии, а то и генеалогии.
Что же делать, если объявлено уже,
что главный герой умер. Умер и был похоронен. Но потом восстал из-под земли,
воскрес. То есть не совсем воскрес, просто ошибка вышла. И, если на то пошло,
притянутая за уши ошибка — отчего это подлинный преступник оказался в том же
лагере, в том же бараке лагеря, что и невинно осужденный? Об этом речистый обычно автор говорит кратко, чтобы не сказать
пунктирно. Но читатель так обрадован воскресением героя, с гибелью которого за
несколько сотен страниц уже смирился, что готов принять это совпадение.
Роман «Свечка» искренний, как
исповедь. Автор переходит от третьего лица ко второму, а то и к первому.
Получается, писать о романе неловко — можно ли обсуждать исповедь? Да еще биографические
параллели. Когда знаешь уже, что автор писал роман двенадцать лет, а едва
опубликовав, умер. А тут рассказчик повествует, как он пишет и пишет свой текст
больше десяти лет и заболевает, все хуже себя чувствует и хочет только
закончить роман. Когда есть ощущение, что последняя часть слабее предыдущих, новые персонажи более жидкие, мотивации
нечеткие. Не скажешь же, что исповедь неровная получилась. Тем более, это
слишком пристальный взгляд, придирки. Допустим, мудреное объяснение присказки
отца Мардария «нат»,
которую он вставляет в конце каждой фразы, если не каждого слова — и что?
Звучит присказка, а откуда взялась — не так важно.
А финал сильный — рассказчик
торопится: «До отхода парома осталось пять минут, ехать десять, а белоглазый гад ждать не станет». Последние слова романа — цитата не из
классической русской литературы, но из песни — узнаваемой, нашей песни, у меня
она тоже записана на дорожном диске: «нашел чем
гордиться, дурак». Отматываются последние минуты, когда уже невозможно оглянуться,
нет больше времени. Последнее утешение автора или подготовка к встрече с
безжалостным паромщиком: зато у меня есть роман!
Последний роман как первый — хочется
уместить все сразу и навсегда: повседневность и логику
истории, частные любови и судьбы страны. Автор хочет объяснить причины бедствий
России и залог ее будущего возрождения. Он ведет читателя долгим извилистым
путем, вместе с героем, «интеллигентным человеком, который пошел защищать
демократию и встретил Бога».
Читая, узнаешь черты города, черты
последнего десятилетия двадцатого века, черты людей и явлений. Узнаешь
олигарха, влияющего на решения президента, узнаешь историю с разгромом
православными хоругвеносцами художественной выставки, кажется, и историю с
маньяком узнаешь, действительно, писали в газетах. Автор напоминает читателю
старые анекдоты: двое сговариваются о продаже вагона сахара, пожимают друг
другу руки, потом один бежит искать сахар, другой — деньги. Доктор, у меня
провалы в памяти. Прачечная-херачечная. Мы жили в
одной стране, по этим анекдотам мы узнаем друг друга — свои. Кажется, я читала
и рассказ о воре в законе и его опущенном сыне: как отец переступил через
воровской закон — разделил с сыном пайку, дотронулся до неприкасаемого. Какую
своеобразную трактовку, однако, наше время нашло для притчи о блудном сыне!
Первая часть романа — история
невинного, наивного, чистого и честного человека, цыпленка жареного. Не
перебарщивает ли автор, представляя наивность и невинность героя?
«— Это я, Жень…
— Ну ты
козе-ел…
Женька… Моя Женька…
Как люблю я этот, ставший родным, голос…»
Вначале герой только относительно
живой. Он доволен жизнью, не жалуется — все ведь хорошо. «У меня есть жена,
дочь, квартира, любимая работа по профессии. А теперь еще и Даша!» Есть жена —
люблю жену. Надо вставать в пять утра — люблю рано вставать. Надо ездить час на
работу — замечательно, можно почитать в дороге. Он только немного мечтает — и
стыдится своих мечтаний. Мечты имеют обыкновение сбываться, но не так, как
предполагал мечтающий: хочет герой встретить двухтысячный год с восхитительными
котлетами и самыми близкими ему людьми, хоть и не представляет, как это
осуществить, — автор решит этот коан, обеспечит ему
такую возможность. И что с того, что близкими к тому времени станут совсем
другие люди, которых он и вообразить себе не мог в предыдущей жизни, в
окостенелой скорлупе привычного — работа, семья, книги… Праведник или трус, в
начале романа герой ни о чем не просит, ни на что не жалуется. Чтобы выбраться
из этого кокона, его надо разбить, потерять все, чем он жил и был счастлив в
прежней жизни. Погибнуть, чтобы понять, что и не жил вовсе, и обрести себя
заново — дело, любовь, детей, веру.
Впрочем, что герой не прост, читатель
понимает довольно скоро, когда тот выбирает из предложенного
злодеем-прокурором: кого резать, прокурора или его? — лучше его. Он же врач,
хоть и ветеринар, знает, как наложить шину, и глупостей не наделает.
Нежный и мягкий, герой не чужд
технике. «Что за прелесть» — эти сказки, продолжает читатель, а оказывается:
«этот Hummer»! Автомобиль класса джип. Как бы ни
смотрел герой себе под ноги, мощный автомобиль он замечает и даже мечтает о
нем.
Вторая часть романа — уголовное
«Дело», как оно было состроено, кем и ради чего.
Третья часть — повествование
переносится в лагерь. День закончился, начинается долгая ночь, в которой герой
исчезнет или встретит рассвет. Постепенно фигура главного героя из князя
Мышкина вырастает едва ли не в Спасителя. Человек не от мира сего? Любящий близких своих, как самого себя? Единственный
праведник в порочном городе в порочное время? Нет, все же Иов, Ктувим, Ветхий Завет. Иов был поставлен перед испытанием
веры, герой романа Залотухи — перед обретением веры.
Все по закону, хоть и жестокому. Вот тебе, новый Иов, испытание — теперь
возопишь, восстанешь против своего бога?
Только бога-то у героя нет,
неверующий он, постсоветский интеллигент, воспитанный на книгах, а не на Книге.
Даже клянется он не на Библии — на «Войне и мире». Жить ведь страшно, лучше
читать. Ничего не может случиться с читателем, а результат куда как превосходен
— прожил чужую жизнь, яркую, намного ярче собственной,
и — задешево, бескровно и без риска. Книги, конечно, дороги, но это «тихая
охота», грибная, не сафари на тигров.
Единственный поступок героя — он
отправляется защищать демократию на баррикады перед Белым домом в августе 91-го
года. И получает откровение — видит сияние посреди ночи. Читатели, кто из
читателей был там вместе с автором, да и со всем народом, на тех ступенях, тоже
видели сияние — не ночью, на рассвете оно было — сияние и светлый воздух над
парком.
Мы жили вместе с героями «Свечки» в
голодные и свободные девяностые, обернувшиеся насилием и ложью — еще не
двухтысячных годов. Кара, непонятная, обрушившаяся на праведника кара,
настигает героя в конце девяностых. Тучные двухтысячные он встречает в лагере,
а проводит уже воскресшим к новому в забытой деревне, в совсем непростой и
необильной жизни.
Персонажи действуют в наше время в
нашей стране, но параллельно и на литературных страницах, находят отсветы в
мифологических и библейских фигурах. Отчего в повествовании появляются римлянин
и фарисеи, обратившиеся разбойники и «обиженные» апостолы? Одни персонажи
вырисованы по трафарету на листе картона и так и остаются плоскими фельетонными
фигурами, хоть бы читатель и отгадал подлинные имена за романными псевдонимами.
Другие снимают маски, открывая лица и личности, в которых узнаются то герои
русской классики, то персонажи мифа. Журналист — Иван Жуков, не уехал к дедушке
в деревню, укоренился в городе, да лучше бы уехал! Блоковская незнакомка,
неземное создание, она же проститутка, воплощается в Даше-Оксане-Ире, тихой
любви героя. Будущая жена Золоторотова находит его, отбивает
у полицейских, зачитывая под памятником Достоевскому монолог Вареньки из
«Бедных людей». Само дело о маньяке, насилующем ребенка, — не из Достоевского
ли, главы «У Тихона» романа «Бесы»? Повторяется деталь преступления — ножичек.
Главный герой хорошо знает, о чем говорит: он часто перечитывает Достоевского и
ставит писателя на второе, после Толстого, место в русской литературе.
Несмотря на многочисленные отсылки к
Достоевскому, «достоевщины» в романе нет вовсе — нет
упоения предвкушением злодейства. Убийцы, насильники, преступники — никто не
показан в момент совершения и, самое главное, обдумывания преступления. Мы
видим их уже в лагере, жертвами пенитенциарной системы. Мало кто из них
находится на пути к раскаянию, не так работает эта система, но наказание вот
оно, предъявлено. А сладострастия планирования, дрожи предвкушения — нет, и за
то автору большое спасибо.
Вообще роман чудовищно литературоцентричен: сколько в нем писателей! Однокамерник героя, стукач Слепецкий, — автор автобиографического романа «Счастливые
воды» и будущего романа «Восьмое небо», где главным героем станет наш
ветеринар. Академик Басс составляет
энциклопедию атеизма. Сочиняет рассказы и статьи о зэках Сак-Саковский. Пишет ужасные стихи мать героя. Персонаж
«рассказчик» пишет роман «о том, как герой пошел защищать демократию и встретил
Бога». Сам Золоторотов пишет трактат «Собаки и кошки
как фактор любви»: философия, история, теория, практика истинной любви людей и
домашних питомцев.
Работают, пишут журналисты: Катя Целовальникова, Иван Жуков, Юлий Кульман, отец Матфей
(Матвей Голохвостов), пишет епископ Иоанн (Недотрогов), пишет восходящая звезда гламура
и всего на свете ВераВера. Пишут, создают выдумку
прочнее реальности: написанная на спор, на первоапрельский конкурс невозможной
новости, чудовищная статья «Орально, анально и, наконец,
генитально» становится основой уголовного дела. Журналистка поставляет материал
прокурору, прокурор пользуется СМИ, чтобы перекраивать реальность под
божественного себя.
Не так много персонажей, но они
связаны, соединены друг с другом — прокуроры и журналисты, менты и преступники,
атеисты и священники, зэки и охранники. «Русский националист-одиночка» Лютиков,
изгнанный из полиции, потому что принял заявку Аиды Мамаевой-Гуляевой о попытке изнасилования дочери, встречает
совестливого следователя Евгения Цышева, поставленного
расследовать это дело, видит, как Цышева убивают, и
даже номер машины записывает, и решает самостоятельно искать — и находит! —
настоящего насильника. Если этих совпадений мало, так они с героем еще и оба
подрабатывают у одной и той же прекрасной женщины, а потом встречаются лицом к
лицу на пресловутой разгромленной выставке. Комедия ситуаций, не иначе.
Мустафа, с которым герой в молодости
пил портвейн, оказывается отцом чернокожего ребенка, брошенного матерью,
героиней лагерной части романа. Выросший негритенок
тоже появляется, обрусевшим и сгнившим изнутри, как практически все молодые
персонажи романа. Редкое исключение — парень, с которым герой встречается в
«обезьяннике», кому бросается помогать, хоть читатель и подозревает подсадную
утку и мерзость. Герой, а не читатель оказывается прав, доброта возвращается к
нему стократно.
А совпадение чисел! Тридцать восемь
монахов посадила на кол безбожная Клара, тридцать восемь ангелов на иконе
художника-зэка Облачного, тридцать восемь «опущенных» заключенных в бараке
номер 21.
Евангельских аллюзий все же не
избежать, очень старательно автор подсовывает их читателям, даже назойливо, как
с числом тридцать восемь. Восхождение из ада, из лагерной сортирной ямы, откуда
читатель, уверившийся уже в смерти героя, слышит вдруг голос, слово о жизни, и
сам оживает надеждой. Проповедовал ли ты в аду, был спрошен Иисус после
воскресения. Герой романа Залотухи может отвечать —
да, проповедовал, обратил к Богу своих опущенных товарищей по бараку.
Не только главный персонаж (а кто
главный на самом деле?) встречает Бога.
Обретает веру рассказчик, с которым читатель встречается в эпилоге в
церкви. Как новообращенный он, возможно, перебарщивает: и красный угол у него
уставлен целым иконостасом, и подвезти человека он предлагает
только расспросив, верующий ли тот.
Обретает Бога десантник Сергей
Коромыслов. Его Бог деятельный — постригшись в монахи, отец Мартирий
строит церковь в лагере, обращает в веру заключенных. Но не последних павших,
не «содомитов», им отец Мартирий запретил подходить к
храму ближе, чем на сорок шагов.
Заключенные барака 21, «обиженные»,
обретают Бога, как ветхозаветные праведники, напрямую в Слове. Они именно
обиженные, не так много там физиологии, как поясняет автор. Они обиделись на
остальных, лелеют свою ущербность и отщепенство, так что в приветственном
возгласе отца Мардария «Здравствуйте!» они слышат
уничижительное «Затраханные!»
Власть и церковь спорят за владение
телами и душами рабов своих — вот уж точно, по другой песне, «судья со
священником спорят всю ночь»: начальник лагеря и монах будут бороться, кто
проиграет, тот и пойдет другому в услужение. Но
выходит так, оба проигрывают, едва не погибают, утрачивает один честь (геморрой
— не та болезнь, с которой можно руководить лагерем), другой — разум. Вот
только для первого ничего, кроме тихого домашнего гниения, у автора не
находится, а второй персонаж оживает, когда начинает ухаживать за
детьми-калеками. Отец Мардарий умирал было Сергеем
Коромысловым, но ожил в собакоподобного святого
Христофора.
Автор остроумно выходит от единичного
к категориальному, раскрывая случайного персонажа в
действующее лицо российской исторической драмы. В популярном редакторе и по
совместительству священнике герой обличает черта. Столетняя бабка, которую
герой встречает на лестнице, оказывается музой революции и святой атеизма, а
также олицетворением безбожной советской России и родной сестрой России
подлинной, которую она вроде бы с колокольни скинула или та сама птицей
слетела, или вовсе выжила и ухаживает теперь за детьми-уродцами.
Городок, затерянный в российской
глубинке, с его сиротским домом, домом инвалидов, разрушенным и восстановленным
храмом, этот городок становится в романе образом всей России. Муза революции
уничтожила храмы, посадила на кол священников, разрушила церкви и переименовала
патриархальный дореволюционный Городец с его тридцатью восемью православными
храмами, тремя мечетями и синагогой, в страшное Городище. А чтобы не допустить
возрождения, заселила его калеками и несчастными уродцами — брошенными детьми
без глазок, без ручек, без ножек…
Так что же будет с этим городом в
будущем? Раз уж автор спас главного героя, неужели для России он не найдет
спасительной возможности? На последних страницах герой предстает уже не Иовом,
страдающим ни за что, а Ноем, оставшимся на этой земле, когда все грешники
погибли. В бездорожье и безденежье, в забытой всеми деревне, где доживают
последние годы несколько старух, герой счастлив с женой и четырьмя детьми —
Сашкой, Пашкой, Машей и Дашей. Все вместе и все свои.
Да еще собака — а собака, справедливо полагает герой, это фактор любви.
На «Хаммере» ему не
удастся поездить, ни в старой жизни, ни в новой. Но удастся на отечественном монстре,
изготавливаемом городищенскими умельцами, — на
трехколесном мопеде высотой с двухэтажный дом, с шинами от колес «Кировца» и двигателем от мотоцикла «Урал». Это чудовище
пройдет там, где ни один «Хаммер» не сможет, по снегу, по целине.
Так потихоньку, полегоньку, негромко
и ненарочито, по свидетельству автора, возрождается Россия.
Огорчает неблагодарность, то ли
рассказчика, то ли героя. Отчего герой так легко вычеркивает из своей жизни
друга? Прозрев, игрой в дружбу он называет их прошлые отношения. Эй, друг
потратил на тебя, на вызволение тебя из тюрьмы, на
адвоката, на твое сносное существование в заключении все свои немалые средства,
а когда убедился в бессилии, едва не покончил с собой — это не настоящая
дружба? Да, уехал, эмигрировал в Израиль. Герой или рассказчик считает это
недостойным поступком, означающим предательство дружбы и родины? А отчего
матери не дать выйти замуж на старости лет? Фамилия жениха не понравилась? Да
отстань ты уже от матери, хоть и считаешь, что она тебе всю жизнь врала и тебя
не любила. А дочь? Дочь, пусть не его биологически, чем перед ним провинилась?
Маленькой девочкой дала ему пощечину и возненавидела на мгновенье, все,
вычеркнули из списка агнцев? Из одной крайности, я сам во всем виноват, они все
мои близкие и родные, — перейти к другой: запомнить этот миг ненависти, знать,
дочь его ненавидит, всегда ненавидела и будет ненавидеть, она не его дочь,
вообще гадина, в мать и биологического отца, бывшего
комсомольца, а теперь политика.
И все же — это детали.
После прочтения романа остается
жалость к герою, которого смолола судебная машина. Живые картинки столичной
жизни, от улиц до храмов. Зарисовки лагерного существования. Обретение героями
веры. Возрождение. Люди, дышащие, думающие, страдающие, любящие. Свет маленькой
свечи.
Так что же — все хорошо? Герой не
погиб, а изменился, пройдя через испытания. Он осуществил несбыточные мечты
своей прошлой жизни. Труд, вера, любовь, семья, дом, дети. Даже «Хаммер». Это
много. Очень много. А тот бурный и порочный мир — он оставил героя в покое?
Пусть праведник живет счастливо, а греховный город провалится в тартарары,
когда окончательно изойдет в пороках? Никого там больше не осталось — кто умер,
кто уехал, других не жаль. Уродцы Городища доживут свой век заботами бывшего
монаха и сиделок сиротского дома и даже никого больше не покалечат, не изнасилуют.
Русь-краса будет присматривать за ними, кормить, жалеть и обстирывать своих
калек. А там и здоровые детки подрастут. Так и спасемся? Не знаю. Автор
остановился, закончил роман, подыскал последнюю фразу, последнее слово.
А мы еще нет.
Сидней
Сентябрьский
номер журнала “Новый мир” выставлен на сайте “Нового мира” (http://www.nm1925.ru/), там же для чтения открыты июльский и
августовский номера.