рассказ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 1, 2015
Покровская
Ольга Владимировна родилась в
Москве, окончила Московский авиационный институт, работает в службе технической
поддержки интернет-провайдера. Прозаик,
печаталась в журналах «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Звезда», «Урал». Живет
в Москве.
Елена
Андреевна обустраивала альпийскую горку у загородного дома, когда позвонила из
московской квартиры няня ее двенадцатилетнего сына. Услышав мелодию, Елена
Андреевна с неприязненным предчувствием отложила трехзубчатый рыхлитель,
стащила резиновую перчатку, сняла с ветки мобильник и выслушала доклад:
— Феденьке
в гимназии сказали, чтобы на выпускное мероприятие оделся эльфом.
Елена
Андреевна мысленно перенеслась от хилых сорняковых побегов, пряной земли и
упругих кустиков очитка к далеким школьным заботам и поморщилась. Ей часто
казалось, что буйная фантазия их претенциозной школы зашкаливает за разумные
рамки. Пока она воображала, на что будет похоже событие, няня продолжала:
— Может,
позвонить Инне Абрамовне? Она зайчика тогда сшила — загляденье… все на Феденьку
любовались…
— Не уверена,
— возразила Елена Андреевна.
Она
поняла, что экзотические задания чреваты ее отъездом в Москву и хлопотами.
Конечно, можно пустить дело на самотек, отдать команду и отстраниться, но риск,
что чужие люди превратят сына в посмешище, мешал ей спокойно вернуться к
примуле и эдельвейсам. Невольно вспомнилась неуклюжая Федина одноклассница в кошмарном облачениисороки-белобоки —
конфуз прошлогоднего праздника. Если такие накладки возникали при воплощении
вполне конкретных, природных, прекрасно всем известных образцов, то со
сказочным персонажем, которого никто в глаза не видел и неизвестно как
представлял, возможна была непредсказуемая свобода интерпретации. Елена
Андреевна сосредоточилась, попыталась вызвать из фантазии эльфа, а заодно
представить видение Инны Абрамовны — великолепной портнихи, чей кругозор не
выходил за пределы развлекательных телевизионных передач. У школы мог быть
собственный, третий вариант… Девочку-сороку вытеснил в памяти очаровательный
прыгающий Федя двухлетней давности — с шелковистыми голубоватыми ушками и
нежным овалом детского лица.
— Может,
снова обойдется… зайцем? — предположила мама.
Няня
запротестовала.
— Что ж
ему третий год в одном и том же? Он и в прошлом году огорчался: опять зайцем…
Елена
Андреевна вернулась в настоящее, вообразила голубые ушки на шкодливом подростке
— подрастающей копии отца-бизнесмена — и признала, что идея, пожалуй,
неудачная.
— А эльфы
— это кто? — спросила она.
Няня не
знала. В няниной школе происходили смотры строя и пионерской песни, а про
эльфов не слышали. Елена Андреевна покорно вздохнула, спросила о сроках и
отключилась.
Рабочее
вдохновение было испорчено, и обидно, что не удалось закончить горку. Елена
Андреевна стащила вторую перчатку и с сожалением оглядела сад, который
предстояло оставить на неопределенное время, — она хорошо знала, что ничтожная
забота способна раздуться до грандиозных размеров. И чем забота ничтожнее, тем
больше тратится на нее времени и сил. После горки она планировала поухаживать
за розами — оставляла процесс напоследок, как лакомый кусочек, — но теперь
планы шли насмарку.
Садоводческие
занятия были любимым времяпрепровождением Елены Андреевны, и хотя она
чувствовала угрызения совести за то, что бросила мужа и сына в Москве, но уже
две недели не находила решимости вернуться в город, несмотря на конец учебного
года. Стояла теплая майская погода, и Елена Андреевна убаюкивала себя мыслями,
что ее присутствие необходимо именно здесь, и растягивала весенние
агрономические труды как могла. Муж, Юрий Анатольевич, выказывал недовольство и
молча скрипел зубами, но именно он когда-то приохотил жену к загородной жизни,
так что к решительным действиям пока не прибегал.
Елена
Андреевна огляделась. Клочок выхоленной земли, имевший для нее значение
душевного пристанища, был невелик и отгорожен от мира сплошным трехметровым
забором. Демаскируя вероятных злоумышленников, с забора счистили гирлянды
дикого винограда, и обнаженный профнастил напоминал,
что за его границами — враждебный мир. Редкие облака, то накатывая на солнце,
то сползая, вызывали игру света в траве и в мелко струящихся березовых листьях.
Нарциссы на тонких стеблях лучились теплой желтизной, как фарфоровые. По небольшому
лесному озеру, к которому спускался огороженный участок, разбегалась рябь.
Дышалось хорошо. Елену Андреевну больно кольнула перспектива утраты, но
угрызения, что она забросила сына, что лишила мужа домашней заботы, победили, и
она смирилась с необходимостью отъезда.
Открылись
ворота, заполз, мерцая мистическим серебром на свежей поросли, автомобиль —
прибыл их служитель Виктор, ездивший за покупками. Хлопнул дверцей и поволок к
дому объемные пакеты.
— Рыбы
приличной не было, Елена Андреевна, — сказал он, проходя по дорожке мимо. —
Зато клубнику купил. Не ватная, настоящая — пахнет. Говорили, что греческая…
врут, наверное.
— Пусть
Галя помоет сразу, — сказала Елена Андреевна и, когда Виктор подходил уже к
дому, спросила ему в спину: — Ты знаешь, что такое эльф?
Виктор не
задержался с ответом.
— Кикимора
какая-то.
Елена
Андреевна вздохнула с завистью. Все у Виктора было просто. Или ей казалось, что
у него все просто и только у нее повсюду сложности.
Когда она
вошла в дом, жена Виктора Галя — в спортивном костюме, портившем ее приземистую
фигуру, — чистила клубнику, а Виктор раскладывал продукты. Оба работали почти
десять лет, но Виктор за это время из провинциального разбитного мужичка
преобразовался в сдержанного и тактичного помощника, а Галя оставалась
малоразвитой теткой.
— Елена
Андреевна! — сообщила она обиженным тоном, когда появилась хозяйка. — Если
садовника брать, ему жить негде. В нашем домике, как хотите…
— Постой,
постой, — удивилась Елена Андреевна. — О чем речь?
— Ну, как:
Юрий Анатольевич же говорил. Мол, вы света белого не видите, вкалываете, как крепостная… а я, Елена Андреевна, — как хотите — заниматься
этим не могу. А если еще человека, то его куда…
— Сливки
есть? — резко прервала ее Елена Андреевна.
— А, что?
Какие сливки?
Галя принесла
из холодильника пакет. Поставила на блестящую столешницу, имитирующую
полированный мрамор. На столешнице не было ни пятнышка, и Елена Андреевна, не
питающая к Гале симпатии, вынуждена была в очередной раз отметить, что повариха
безупречно чистоплотна.
— Я
разберусь, — пообещала Елена Андреевна, давая понять, что не намерена обсуждать
с Галей насущные вопросы.
Она жевала
клубнику со сливками, выбирая ягоды из керамической пиалы, и фруктовая мякоть
скрипела на зубах, как резина. Юрий Анатольевич ничего ей не говорил, и она
почуяла дух предательского заговора. Под видом избавления от тяжелой работы ее
хотели лишить комфортного образа жизни, удовольствия, самой себя… и, может
быть, запереть в городской клетке, в четырех стенах.
— Хорошая? — поинтересовался Виктор, кивая головой на чашку с
клубникой.
К Виктору
Елена Андреевна относилась милостиво. Слизывая лакомство с ложки, она
улыбнулась.
— Больше
не бери такую.
— Понял.
Елена
Андреевна обычно советовалась с Виктором. И сейчас она спросила:
— Как ты
себе представляешь костюм эльфа? Феде в гимназии задали.
Виктор
подумал секунду.
— Это для
детского сада, — сказал он твердо, но негромко. — Федор скоро здоровый парень.
Затейники… лучше бы в эту — в «Зарницу» играли.
Елена
Андреевна кивнула. Мнение Виктора подтверждало, что без матери из ребенка
сотворят пугало.
— Придется
завтра ехать, — вздохнула она.
— Хорошо.
Когда Юрий
Анатольевич построил загородный дом, он подразумевал, что жена предоставит ему
свободу действий в Москве и не станет обременять чрезмерным семейным
присмотром. Поэтому он ввел правило: доплачивал Виктору за дни, когда Елена
Андреевна ночевала за городом. Таким образом, у служителя был стимул вести себя
так, чтобы хозяйке чувствовалось спокойно и благополучно. И Виктор угадал
правильную манеру: он казался незаметным, но всегда был под рукой, запасал
подсказку на любой повод, и Елена Андреевна привыкла считаться с его мнением. С
тех пор многое переменилось: Юрий Анатольевич посолиднел, остыл, научился
ценить тихие радости, получил многократные доказательства жениной мудрости и
предпочел бы если не разделаться с поместьем вовсе, то хотя бы законсервировать
его до появления внуков. Но Елена Андреевна приноровилась к безлюдью,
одиночеству и вольному воздуху, и менять что-либо было трудно.
Перекусив,
она занялась теоретической частью, чтобы явиться к месту действия
подготовленной. Она спустилась в подвал, вытащила тяжелый том энциклопедии и
полистала отдающие едкой пылью страницы, разыскивая слово «эльф». Изначально
представлялось нечто лиричное… полудевичье —
из газа и невесомого тюля — веночки… крылышки… балетные пуанты…
но точка зрения энциклопедии была лаконичной и определенной:
«Эльфы — в северной мифологии демонические существа, носящиеся в
пространстве души умерших; впоследствии же в эльфах олицетворялись силы
природы».
Елена
Андреевна перечитала несколько раз, и взгляд ее оторопело застыл на бревенчатой
стене. В фокус зрения попал выбившийся паклевый пучок,
свисавший словно борода, и этот безобразный изъян подчеркивал неприятное
открытие. Резанула формулировка «души умерших» —
шуточное действо оборачивалось неожиданной стороной. Елена Андреевна суеверно
не любила, когда на карнавалах одевались привидениями или всякой нечистью, а для ребенка не допускала такой возможности
вовсе. Нерешительно подумалось: может, зайцем? Снова всплыли из памяти горящие
восторгом Федины глаза, щечки, покрасневшие от возбуждения, бархатистый ворс
костюмной шерстки… и прошлогоднее разочарование, когда восхитивший всех костюм
надели во второй раз, чтобы повторить успех. Федя, конечно, на зайца больше не
согласится. И школьное руководство разозлится, если им испортят общую картину…
Она
убеждала себя, что надо ехать, но в голове засели Галины слова и складывались,
одна за другой, пугающие картины, что едва она оставит дом, нарушится
равновесие, сохраняющее целостность этого волшебного места, придут в движение
неведомые силы… случится катастрофа… и она
сюда не вернется. Ей сделалось душно, она вышла и заходила по дорожкам,
прислушиваясь к легкому звуку гравия и автоматически отмечая требуемые
преобразования ландшафта — словно составляя для мужа перечень оправданий: ведь
у нее так много дела! Обрезать кустарники… подкормить пионы… горка не
закончена! И розы!.. Нельзя, чтобы тонкой работой, вынуждающей к полному
погружению, занимались чужие руки. Но, формулируя список, она сознавала, что
для Юрия Анатольевича ее соображения — пустые отговорки, что и более важные
аргументы на него не подействуют и весь ее порядок жизни может рухнуть от его
небрежно брошенного слова.
После
обеда она еще работала в саду, но дело не ладилось: занозой ныло в подсознании,
что она долго не вернется, и оттого хотелось сделать все сразу, она комкала
занятия, которые обыкновенно умышленно растягивала, и поэтому ничего не
получалось. Она металась от альпийской горки к розарию, обнаружила, что
небрежно выпалывает сорняки, и едва не заплакала, представив, как будут
выглядеть ее излюбленные насаждения под присмотром посторонних. Она всегда
получала удовольствие, перетирая в ладонях душистую землю, отсеивая мельчайшие
вредоносные ростки, и было безумно жалко прекратить процесс. Но потом она
справилась, отогнала скверные мысли, насильно ввергла себя в спокойствие и
занялась садовыми работами, будто ничего не происходит, и в итоге осталась
довольна. А ближе к вечеру позвонил Федя.
Услышав
его хрипловатое «привет», Елена Андреевна вздрогнула. У мальчика
ломался голос, но мать не привыкла к переменам, и ей постоянно казалось, что
сын простужен, а раз простужен — значит заброшен,
недосмотрен… лишен материнской ласки.
— Как
дела, лапонька? — спросила она. — Что в школе, как отметки?..
— Супер!
Нас опять в кино возили. В три дэ, с очками — какую-то
фигню про живую природу. Пашка принес петарду, но за нами Марья
следила. А Гаврилов поджег туалетную бумагу… Лариска его
родителям звонила. А Мироненко на спор шесть стаканов воды выпил, так у
него…
Нянин
голос подсказал издалека: «Феденька, расскажи про информатику».
— Не
Лариска, а Лариса Денисовна, — машинально поправила сына Елена Андреевна. — Что
будет на выпускном?
— Фигня
какая-то. Абдулина будет феей… фея, тоже мне! Под ней стулья ломаются. Волкову
сказали, чтобы пришел гномом…
— Ну, папа
Волкова им покажет гнома, — прокомментировала Елена Андреевна с улыбчивым
сомнением, представив субтильного мальчика и его свирепого кривоногого
родителя, который даже при дыхании извергал ноздрями свист, словно огнедышащий
дракон. — А что сказали — как выглядят эльфы? Может, картинка есть?
— Не знаю…
с крыльями, наверное.
— Уточни,
— попросила Елена Андреевна. — Или мне подъехать к Ларисе Денисовне?
— Мам, да
не парься. Кому это надо? Схожу зайцем, как в прошлый раз.
Подключилась
няня, разговор пошел про информатику, а повесив трубку, Елена Андреевна поняла,
что сын растет и его равнодушие к маскарадным костюмам свидетельствует, что он
уже не ребенок, а почти взрослый человек.
И все же
это не значило, что взрослого человека следует бросать на няню в последние
учебные дни года. Надо было ехать.
После
ужина Елена Андреевна спустилась на помост у воды. Это место, с которого
открывался удачный вид, часто использовали для чаепитий и трапез на открытом
воздухе, и как раз начинался сезон. Вечер выдался теплый — первый вечер в этом
году, когда можно было сидеть у озера и не мерзнуть. Ветра не было. Елена
Андреевна надела теплую куртку, а Виктор принес мягкое кресло, плед и чайник.
Здесь по вечерам успокоительно было погружаться в полную отрешенность, и Елена
Андреевна, потягивая горячий чай, задумчиво созерцала дикий пейзаж. Облака
почти совсем развеяло, намечались звезды, и только над верхушками деревьев
тянулась розоватая облачная полоса, подсвеченная огнями трассы, которая
проходила недалеко, за лесом. Елену Андреевну тянуло обсудить проблемы
образования, поделиться сомнениями по поводу непонятных учительских фантазий, а
так как других конфидентов у нее не было, то Виктор привычно сел в стороне, на
пеньке, составляющем часть декоративной ограды, и время от времени подавал
реплики.
— Любая
школа, а все равно требуется участие родителей, — рассуждала Елена Андреевна. —
Нужен кто-нибудь, принимающий решения… и контакт с ребенком. Чужим людям
мальчик всего не скажет… и не все знать надо, чужим-то людям. Мало ли, какие
ситуации…
— Это
верно, — отозвался Виктор глухо, словно филин ухнул. Его негромкий голос не
диссонировал с окружающим спокойствием и не раздражал Елену Андреевну.
— Школы с
проживанием — не то, не то. Даже за границу… даже
если школе пятьсот лет с традициями — сердце болит. Конечно, у кого детей
много, можно лишних отослать. А один…
— В
коттеджном поселке гимназия, — посоветовал Виктор. — В Рахманово. Утром
отвозить, вечером привозить.
Елена
Андреевна решительно отказалась.
— Я
узнавала, не гимназия, а богадельня — название одно. Японский язык! На кой он
сдался? Поймали японца — или живет он там — а дети чем виноваты, что они
преподавателей не нашли?
— Это
верно. Может, не пригодится никогда.
— Или
балетные занятия. Зачем?..
— Лучше
девочкам, — согласился Виктор. — Мальчишкам ни к чему.
Елена
Андреевна удивилась, что он не понимает простых вещей.
— И
девочкам не надо! Девочки состоятельные, куда их — в балерины готовить?
Привыкли: мол, красиво — балерины… Балет — адский труд… цыганская жизнь…
аборты. Это для нищих карьера, из грязи в князи выбираться. Там не та публика.
— Это
верно.
Елена
Андреевна резюмировала:
— У Феди
школа хорошая, получается: мы к Москве привязаны.
И мысленно
призналась себе, что Рахмановская гимназия не нравится ей в первую очередь тем,
что Федя будет жить вместе с ней, а такая идея ее пугала. Не то чтобы она
боялась беспорядка от мальчишки: пускай бегает по саду, рвет цветы… это
нормально. Она была согласна и на приятелей, других мальчишек и девчонок, с поджогами
туалетной бумаги, петардами, стрельбой, обидами, сплетнями и детскими
конфликтами. Припомнилось, как в том же Рахманове сумасшедший папаша-пейнтболист раздал приятелям сына арсенал и запустил в
лес, после чего грибники ушли оттуда навсегда… Нет, это
не страшно — но перспектива постоянного присутствия ребенка грозила
уничтожением образа жизни, забвением сада, растений, любимых цветов,
сосредоточенного пребывания на дощатом помосте у озера. Елену Андреевну не то
чтобы все это пугало, но казалось непривычным и неприятным — вторжением в ее
сокровенную жизнь, которую она привыкла оборонять ото всех и даже от сына.
Осознав это, Елена Андреевна поняла, что она плохая мать и надо что-то менять.
Для начала, выполняя назначенный урок и принимая наказание за черствость, —
ехать в Москву и заниматься костюмом.
Темнота
сгущалась. Было тихо, шум от трассы не долетал из-за леса. Деревья на другой
стороне озера почернели, и на воду легла блестящая нитка от далекого огня. Вода
была гладкой, и Елена Андреевна наблюдала, как лежит, почти не прерываясь,
блик. Она гадала, что за огонек: противоположная сторона казалась безлюдной,
хотя на берег иногда приезжали рыбаки с палатками. Жгут костер… Подсветка на
облаках становилась интенсивнее, и зеркальная поверхность выглядела светлее,
чем небо. Давно не выдавалось такого великолепного вечера. Глядя на озеро,
тяжелую и неповоротливую — словно ртутную — поверхность, на небо в звездах,
пронзительный огонек, Елена Андреевна не верила, что рядом огромная Москва,
а близко — оживленная трасса. Ей показалось, будто она совершенно унеслась от
цивилизации, будто люди, хлопоты и заботы — очень далеко, а существуют небо,
лес и озеро, и хотелось верить, что они будут всегда, иначе любые занятия —
возделывание сада, прополка сорняков, семейные отношения, костюмы эльфов и
прочих тварей — все лишено смысла. Ее расстроенные предстоящим отъездом нервы
больно резанула мысль, что не вечна не только она — осознание своей временности
ее давно не пугало, — но не вечна и эта невозможная, мучительная красота.
— Виктор,
— вырвалось у нее. — Неужели это все погибнет?
Она хотела
пояснить вопрос, чтобы Виктор не удивлялся странному ходу ее соображений, но
передумала: не следовало суетиться среди торжественного пейзажа, внушавшего
серьезность и немногословность. Поэтому она замолчала, подразумевая встречное
любопытство. Но Виктору дополнительные разъяснения не понадобились, он выдержал
паузу и уверенно подтвердил, словно только и ждал этого вопроса:
—
Погибнет…
Становилось
холоднее, и Елена Андреевна приложила озябшие руки к теплым бокам чайника. Она
была подавлена. В ответ на страшное опасение, нечаянно слетевшее с языка, она
предпочла бы получить витиеватые утешения и иллюзии, на которые Виктор, изучив
хозяйку, был мастер. Но получалось, она неожиданно тронула столь серьезную
тему, что служитель не потрудился сладко соврать. Она жалела об оплошности.
Глобальные вопросы обсуждают не всуе, во всяком случае — не с малообразованным
Виктором, которого она избаловала до неприличия, который за последние десять
лет не видел ничего, кроме этого дома, соседних магазинов, дуры-жены и телевизора, и не смеет судить о том, что
находится за пределами его примитивной компетенции. Объект для философствования
был выбран неудачно, но в ушах еще стоял, как гудение после удара колокола,
спокойный и безжалостный Викторов голос, и в этом спокойствии Елене Андреевне
почудилась мерцающая, невысказанная угроза.
Встревоженная
и испуганная, она поднялась, сбросив плед, и пошла в дом.
Апрельский номер
журнала “Новый мир” выставлен на сайте “Нового мира", там же для чтения
открыты февральский и мартовские номера.