роман
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 1, 2015
Носов
Сергей Анатольевич родился
в 1957 году в Ленинграде. Прозаик, драматург. Автор романов «Хозяйка истории»
(СПб., 2000), «Член общества, или Голодное время» (СПб., 2000), «Дайте мне
обезьяну» (М., 2001), «Грачи улетели» (СПб., 2005), «Франсуаза, или Путь к
леднику» (М., 2012), сборников рассказов и эссе: «Полтора кролика» (СПб.,
2012), «Тайная жизнь петербургских памятников» (СПб., 2008) и др. Произведения
писателя входили в шорт-листы премий «Большая книга», «Русский Букер»,
«НОС», «Национальный бестселлер». Живет в Санкт-Петербурге.
Февраль две тысячи такого-то года (20** — кто бы запомнил порядковый
номер?): это когда по обилию снега уже в январе побиты рекорды двух или трех десятилетий.
Вчера была пятница, будни прошли, а поезд идет, и в мозгу Капитонова
формируются схемы обстоятельств момента.
Вот сам Капитонов. Минуту назад он покинул купе. Взрыв «Болеро», и он ищет
по карманам мобильник.
А вот и московское время.
16:07
Это Оля, из оргкомитета.
— Евгений Геннадьевич, здравствуйте. Вас не может встречающий найти.
Вы, собственно, где?
— Я, собственно, в поезде.
— А почему не выходите?
— Потому что еду.
На несколько секунд потусторонняя Оля лишается дара речи. Капитонов спокоен
— к недоразумениям он готов. На электронном табло в торце коридора уже не
время, а температура как есть: — 11. Нормально. Не холодней, чем в Москве.
А в вагоне очень сильно натоплено.
— Простите, куда вы едете?
Очаровательно. Куда же он едет?
За окном промелькнуло двухэтажное строение с гигантскими сосульками,
свисающими до земли. И снова — деревья, снег, деревья.
— В Петербург, Оля. В Санкт-Петербург.
— Но поезд уже прибыл давно. Вас встречают на вокзале.
— Вот как? А мне еще полчаса до Ладожского вокзала. Если по расписанию.
— Подождите, но почему до Ладожского?
— А до какого?
— До Московского?
— Оля, сосредоточьтесь! Вы мне вчера сами позвонили и сказали, что билетов
на «Сапсан» нет, но, если я хочу успеть ко второму дню, можно еще заказать на
проходящий поезд из Адлера. Вы забыли? Сел я на Казанском вокзале, не на
Ленинградском, а выйду, судя по всему, на Ладожском, не на Московском!.. Трясусь
я в душном вагоне все утро и весь день. Это не самый хороший поезд, и это не
лучший способ путешествовать из Москвы в Петербург.
— Простите, Евгений Геннадьевич, то была не я, другая Оля. Она вам
перезвонит.
Дверь в купе открыта. На Капитонова глядят попутчики — дама, которую зовут
Зинаида, и ее сын даун по имени Женя, взрослый уже. Зинаида смотрит
сочувственно, а даунЖеня — восторженно.
Проводница с веником в руке мимо проходит, она тоже слышала разговор:
— Не переживайте, скоро этот поезд отменят к чертям собачьим, вон вагон
полупустой.
— А я и не переживаю.
Вошел, сел. Сидят. Едут. Теперь уже скоро.
— Я сначала подумала, что дочь позвонила, — говорит Зинаида.
Он уже пожалел, что рассказал ей о дочери.
Перед глазами Капитонова побежали черные буквы на белой стене — радикальный
призыв к вооруженному восстанию. Потом — гаражи, что ли. Он никогда не
приближался к Петербургу с этой стороны. Ладожский вокзал открыли за несколько
лет до того, как он уехал в Москву из Питера. Он только один раз был на Ладожском —
когда они с женой встречали дочь из летнего лагеря. Ей тогда было одиннадцать.
Зинаиде жалко попутчика:
— Жалко, говорю, вам поспать не пришлось.
— Ничего, — говорит Капитонов.
Большую часть дороги не общались — от самой Москвы, где он сел, то есть
подсел к ним, уже едущим, — и до почти что Окуловки. А четвертого пассажира в
их купе не было. Сын ее всю дорогу играл за столиком костяшками домино, а
Капитонов лежал на верхней полке, глядел в потолок, предельно близкий, и делал
вид, что миропорядок устроен по разумным лекалам. Три часа назад, перед
Окуловкой, он, скорее от скуки, чем по необходимости, отправился в
вагон-ресторан, где, обнаружив себя единственным посетителем, съел бифштекс и
выпил сто грамм коньяка, который и не коньяк вовсе, да ладно. А когда вернулся,
соседка по купе, эта улыбчивая дама с усталым лицом, принялась потчевать его
домашним пирогом, настоятельно уговаривая разделить с нею и сыном купейную
трапезу. И тогда Капитонов сделал ей первое признание: он только что пообедал.
Потом она несколько раз спрашивала его: «И куда мы все это денем?» А он
отвечал: «Возьмете с собой». В общем, общались. — Зина. — Евгений. — Можно было
бы «Евгений Геннадьевич», как он обычно представляется в начале семестра
студентам (и что есть правда), но он сказал «Евгений» (тоже ведь не солгал), и
Зинаида обрадовалась: «Видишь, как бывает, — сказала она сыну дауну. — Мы
с тобой едем, а не знаем, с кем. Дядя Женя, твой тезка». Сын ее, просияв,
протянул вдруг руку, чем удивил Капитонова, но тем и ограничился, что
растопырил пальцы, — рукопожатие слабеньким получилось, односторонне капитоновским,
однако достаточно убедительным, чтобы порадовать Зинаиду. Словно что-то между
ними случилось такое. Капитонов узнал, что едут они из Липецка к сестре
Зинаиды, что Зинаида хочет показать сыну Санкт-Петербург и что у сына есть
мечта — увидеть «кораблик»: Он действительно много раз повторял слово «коаблик».
«Дядя Женя видел коаблик?»
Капитонов много раз видел этот кораблик — на шпиле Адмиралтейства.
Бог даст, увидит еще.
Зинаида рассказывала о себе, о муже, с которым они развелись, когда Женя
родился, и который работал на металлургическом комбинате, и о прочем таком, до
чего Капитонову не было дела, и он не слушал, но в какой-то момент почувствовал
необходимость высказаться самому и тогда сделал ей второе признание — в том,
что бессонница у него и не спал две ночи. «Так мы разве мешаем?» — «Вы тут
ни при чем», — сказал Капитонов, потому что в его признании не было никакого
намека (равно как никакого смысла). «Так чего же не спите?» Он ответил: «Не
получается». А она на это сказала: «То-то вы нервный, я посмотрю».
А теперь она говорит:
— Какая музыка у вас энергичная!
Движением пальца он прекратил «Болеро», которое очень понравилось Жене,
мечтающему увидеть кораблик.
Оля — «другая»:
— Евгений Геннадьевич, это я с вами вчера говорила, это я вам заказала на
адлерский поезд, а наши все перепутали, послали машину не туда, на Московский
вокзал, вы простите, но мы вас уже не успеем встретить… Сможете без нас?
Все к лучшему. Он сам вчера просил не встречать. Это же их идея была —
непременно встретить его на перроне. Он без вещей, только сумка, и он
представляет, что такое метро.
Оля-другая воспарила духом:
— Слушайте, вы такой молодец, вы правильно сделали, что не приехали к
открытию, тут такие события, сами увидите, а я сейчас расскажу, как доехать до
гостиницы, вам надо…
Не надо. Он знает.
Оля, то есть вчерашняя Оля, «другая», чем-то сегодня взволнована сильно,
говорит очень быстро, почти взахлеб, а тут еще этот мост — Финляндский
железнодорожный, — и слова ее подавляются грохотом. Даун Женя привстает, чтобы
лучше рассмотреть белую реку. Широка Нева, и вся подо льдом.
Капитонов разбирает лишь отдельные слова и среди них — «архитектор». А
потом опять Оля говорит «архитектор». И он понимает, что «архитектор» — это к
нему.
Поезд медленно идет по мосту, грохоча. Капитонов почти кричит:
— Я не архитектор, я математик!
— Кто математик?
(Вот это сюрприз!)
— Я — математик!
— Коаблик! Коаблик! — волнуется Женя, хотя никакого кораблика нет
и быть там не может.
Мелькают перекрестья ферм Финляндского моста.
— Оля, вы кого и куда пригласили? Того ли человека и на ту ли конференцию?
— Подождите, я перезвоню.
— Отлично, — говорит Капитонов.
Правый берег. Замедляется ход — уже скоро. Ждать не пришлось.
— Евгений Геннадьевич, да что вы меня пугаете, все правильно, вы математик,
архитектор не вы, другой, вас только двое сегодня приедет, и я немножко
запуталась, просто подумала, что это он математик, ну а вы архитектор, так что
все хорошо, не думайте, приезжайте, мы разберемся…
Убрав мобильник, делает первые приготовления — напяливает на себя
свитер. За окном промзона сочетается с новостройками. Капитонов
недоволен собой. В миру называть себя математиком он избегает.
Сказать о себе «я математик» примерно как «я поэт» или «я философ». Чтобы так
сказать о себе, надо себя ощущать поэтом или философом преимущественно.
Капитонов не ощущает себя преимущественно математиком. Если спрашивают, он
говорит о себе «преподаю математику» и чаще всего добавляет: «гуманитариям». В
этой стране многие считают математику бесполезной наукой. Вот он и дает понять,
что занимается чем-то бессмысленным. Да так и есть. Гуманитариям она совсем не
нужна. Он в этом уверен.
Зинаида собирает Женю, укладывает костяшки домино в коробочку. Не глядя на
Капитонова — словно хочет спросить: почему ж вы, голубчик, сразу в том не
признались? — роняет:
— Так вы математик?
Едешь так с человеком, душу ему изливаешь, веришь тому, что он сам говорит
про свое сокровенное, а потом выясняется, что он и не человек вовсе, а
инопланетянин.
— На математическую конференцию, значит?
(И звучит это как «на инопланетянскую».)
Капитонов приглашен далеко не на математическую конференцию (и
уж тем более не на инопланетянскую). Но пусть будет так.
— Да, на математическую, — врет. — А что?
Да нет, ничего. Не врач, не шахтер, не химик-технолог. Зинаида ему тут в
дороге понарассказывала о себе всякого, он с ней тоже был вроде бы откровенен,
а теперь оказалось, такой исключительный факт утаил — он математик.
Но, во-первых, он уже давно не математик — в строгом значении этого слова,
а во-вторых, почему он должен всем объявлять, что он математик?
Про себя он и так много наговорил. Про себя — когда проехали Малую Вишеру
час примерно назад (и это было третье признание Капитонова): как он с дочерью вдрызграссорился,
как после гибели жены у него наперекосяк все с дочерью получается. Он даже
зачем-то сказал, куда именно вчера его дочка послала, это родного отца (Зинаида
всплеснула руками). Не ожидал от себя такой исповедальности. Не в правилах
Капитонова откровенничать перед чужими. Как, впрочем, и перед своими. Как
и перед собой, впрочем. Это нервное все, это все от бессонницы. Он для того и
согласился в последний момент на эту необязательную конференцию, чтоб из дома
убежать, сменить обстановку. И зачем это все он ей говорил? Неужели сто грамм,
в ресторане принятые, так язык развязали? Не могло же этого быть. А может быть,
это тезка даун своим присутствием так подействовал на Капитонова, что
созрел Капитонов за Малой Вишерой поддержать Зинаиду откровенным признанием
своих отцовских проблем. Будто стало бы ей легче, узнай она о чужих трудностях.
Или это он своим трудностям захотел выбрать нужный масштаб — чтоб они
помельчали с другими в сравнении? Фу, как плохо повел себя Капитонов. Он
позволил себе быть утешаемым, и кем? — и теперь, видя, как Зинаида, близко к
сердцу принявшая его проблемы, помогает своему взрослому сыну справиться с
пуговицами на полушубке, он корится своей не нужной никому откровенностью.
Капитонов всегда знал о себе, что математик из него заурядный, — и за это
он говорит спасибо своему психотипу. Капитонов склонен переживать всякое,
прокручивать в голове ситуации жизни или, наоборот, прятаться от них за другими
опять-таки ситуациями, — и чем дальше живет Капитонов, тем хуже у него с
абстрагированием — мозг его недостаточно холоден.
16.39
— Согласно расписанию, — равнодушно констатируют за плечом Капитонова
точность прибытия поезда, тогда как проводница (дверь открыта уже)
стремительными движениями вниз-вверх протирает поручень тряпкой.
Среди встречающих на перроне Капитонов безошибочно угадывает сестру
Зинаиды. Выходят — и он попадает в силовое поле чужого родства: там обнимания,
там возгласы, там поцелуи, — но это уже все за спиной Капитонова: двигаем
дальше.
После духоты вагона морозный воздух кажется ледяным, и это даже неожиданно
в отсутствие снега, — данный пространственный промежуток защищен от
февральского неба козырьком-крышей, зимние одежды не выглядят убедительными,
так что, если бы кто-то сторонний смотрел на перрон, как зритель в кино, его бы
в том, что зима, убедило единственно: облачка пара на выдохе — такое ни в каком
кино не подделаешь.
С первым же облачком пара улетучилась мысль о фараоне Хеопсе.
Еще в школьные годы Капитонов прочитал где-то, что, совершая вдох, мы будто
бы, согласно статистике, вдыхаем в себя хотя бы одну молекулу из предсмертного
выдоха фараона Хеопса, и это так его поразило, что запомнилось на всю уже
взрослую жизнь, хуже того — великий фараон стал навязчивым образом:
вспоминается каждый раз, когда выходит Капитонов из теплоты на мороз, —
впрочем, и забывается тут же.
Последний раз он был в Петербурге четыре года назад, на похоронах Кости Мухина.
Но тогда было лето.
Сколько в Питере проезд на метро? Да, здесь жетоны. Он уже забыл, как
выглядит питерский метрожетон. Очередь в кассу подходит, и, купив сразу
четыре — впрок, он их загребает из окошечка вместе со сдачей, в которой
преобладают похожие на жетоны десятирублевые монеты. Легко перепутать.
Что и происходит — он перепутал.
Закономерная заминка у турникета. Рука по московской привычке готова
прислонить к мишени валидатора (Капитонов знает, как называется эта
штука) пластиковую карту-билет, да только нет у него карты в руке, — он
опускает жетон, а на самом деле — по несобранности — десятирублевую монету и не
может понять, почему турникет отвечает ему возвратом этого кругляка. Опыт
повторяется с тем же результатом. Капитонов дергается и переходит к соседнему
турникету, и бросает уже другую десятирублевую монету в щель турникета, ждущего
законный жетон, — потом озирается по сторонам (здравствуй, город поребриков,
парадных и булок в значении белого хлеба!), и глаза его встречаются с глазами
полицейского.
Он не ошибся: жест отойти в сторону относится к нему.
Их, собственно, двое. Просят предъявить паспорт.
— Я из Москвы, — говорит Капитонов, невольно обособляясь от остальных
пассажиров с южного направления, валом валящих через турникеты и не вызывающих
подозрений.
— А почему не на Московский вокзал?
— Потому что на Ладожский.
— Но на Московский удобнее.
— Возможно.
— Москва — столица нашей Родины, — задумчиво сообщает полицейский своему
напарнику, раскрыв паспорт на странице с регистрацией места проживания (им
обоим, должно быть, скучно). — Цель поездки, если не секрет?
— Конференция, — отвечает Капитонов. — А в чем дело, собственно? Наше
государство уже полицейское? Или я что-то не так?
— Вы себя неадекватно ведете. И что же это за конференция? Можете не
отвечать.
— Учредительная, — отвечает Капитонов, исключительно потому, что
прозвучало «можете не отвечать», и более того — предъявляет приглашение на
бумажке, полагая, что это его избавит от прочих объяснений.
— Ух ты! — говорит полицейский. — Знакомая конференция.
— В самом деле? — не верит ему Капитонов. — Вы в курсе?
— Эта которую взорвать хотели, — показывает полицейский другому
полицейскому капитоновское приглашение.
— В смысле? — не понимает Капитонов.
— И в смысле, и в курсе, — отвечает на все сразу первый, тогда как второй
полицейский уставился на приглашение, как на диковинку. — Так вы не слышали в
новостях?
— Кто взорвать хотел? — Капитонов совсем сбит с толку.
— Да такие же шутники вроде вас.
— Такие же фокусники, — добавляет второй, и оба они почему-то смеются.
Возвращая бумагу, отпускают, напутствуя — устами первого:
— Берегите себя.
Капитонов возвращается к турникету.
16.58
Сообщенное полицейскими возбуждает в голове Капитонова столь сумбурные мысли,
что, правильнее сказать, Капитонов не думает. А когда не думает Капитонов, у
него думается само — не по делу, без пользы, для него самого незаметно.
Глубина, на какую погружает его эскалатор, это синус тридцати на длину
эскалатора, то есть длина пополам, о чем и думать не надо: понятно и так.
Взгляд привычно цепляет во встречном восходящем потоке лица ну если не точно
красавиц, то хотя бы претенденток на звание мисс эскалатора. Сами
подсчитываются — ряд за рядом — светильники. По мере спуска: 21. Итого,
с учетом расстояния между ними и тридцатиградусного наклона, — глубина,
получается, 50 метров с хвостиком.
Но это все — просто так — между прочим. Мисс эскалатора он назначил первую,
с буйно-рыжими волосами, вьющимися из-под меховой шапки. В остальном
встречный эскалатор не радовал глаз.
В Москве односводчатых станций нет почти, а эта в Петербурге огромна. В
торце расположились погреться бомжи: до них не доходят ни блюстители порядка,
ни работники местных подземных служб. Да и у Капитонова нет необходимости идти
в тот конец перрона.
До отъезда в Москву петербургское метро по сравнению со столичным
представлялось ему пределом простоты и изящества, — теперь он должен
разбираться с линиями и переходами. Держится в вагоне за поручень и глядит на
схему метро, отягощенную рекламой какого-то банка. Убеждается в необходимости
пересадки. Вот еще эскалаторное: там, когда он спускался, женский голос
предупреждал об «участившихся случаях несанкционированной торговли с рук», —
теперь вагонный продавец являет себя во всем совершенстве: деловит, энергичен,
хорошо поставленный голос. В руке у него полиэтиленовый пакет, набитый товаром.
Судя по тому, что он сейчас звонко и бодро выкрикивает, эти носки не простые.
— Термоноски российского и белорусского производства!.. Сами
регулируют температуру ног и уменьшают трение при ходьбе!.. Продаю по отпускной
цене производителя — 50 рублей за пару без торговой наценки!..
Капитонов единственный в вагоне, кто замечает присутствие продавца.
Продавец, со своей стороны, издалека заметил, что пятьдесят рублей уже один
очарованный извлек из кармана. Он ускоряет шаг в правильном направлении.
— Я не спрашиваю, как уменьшается трение, мне интересно, зачем, — говорит
Капитонов, протягивая продавцу деньги. — Зачем надо уменьшать трение при
ходьбе?
— Для безопасности шага и ощущения повышенной комфортности стоп, — не
моргнув глазом, отвечает коммерсант, вручая носки Капитонову.
Не ангел ли это, персонально явленный Капитонову? Ну ведь не
может же быть такого, чтобы ни одна душа не взглянула на продавца термоносков:
слышал ли его кто-нибудь, кроме Капитонова, видел ли?
Двери открываются, и продавец термоносков покидает вагон.
17.47
Портье-блондинка, девушка в униформе с шелковым галстуком, разговаривает по
телефону за стойкой ресепшн — поворачивает лицо на вошедшего
Капитонова, и он читает в ее глазах вместо приветствия: «у нас проблемы».
О природе проблем гадать не надо. Проблема персонифицирована в образе
единственного клиента. У него длинные, зачесанные назад седые волосы, лет ему
на вид за пятьдесят, а одежда, что на нем, поддается лишь определению от
противного: это не шуба, не тулуп, не пальто, не куртка. Не халат, не кольчуга.
За спиной у него не то чтобы рюкзак, а котомка на плетеной тесьме.
— Да, да, — говорит девушка за стойкой ресепшн, — не хочет вообще
называться… Нет, паспорт не показывает. Сказал, нет паспорта. И отказывается
заполнять бланк… Так я то же самое говорю. А он не слушается…
Легкий запах прелости, неожиданный для данного места, заставляет Капитонова
отступить хотя бы на шаг от клиента. Он достает паспорт и кладет его на
стойку, — это пустяковое действие, не означающее ничего иного, кроме готовности
к регистрации, замечено человеком-проблемой — на его и без того неприветливом
лице появляется гримаса напускного отвращения, тогда как девушка за стойкой, не
прерывая разговора, наоборот, одобряюще кивает Капитонову, мол, вы молодец, все
правильно, и говорит в трубку, по-видимому, своему начальнику:
— Сейчас придет администратор из их оргкомитета, я вызвала, пускай сами
разбираются… Простите, он хочет вам что-то сказать… — И теперь уже этому, чья
рука почти дотянулась до трубки: — Возьмите.
Капитонов, достав бланк из коробочки и не теряя времени, приступил к
заполнению. Он слышит:
— Здравствуйте, я Архитектор Событий!.. Именно так, Архитектор Событий, и
никак иначе… Нет, я приглашен под этим именем, в списке участников я обозначен
так, и мне нет никакого дела до правил вашей гостиницы!.. Я не Сидоров, не
Рабинович, не Миклухо-Маклай, не Джордж Вашингтон, я — Архитектор Событий… Не
испытывайте мое терпение!.. Нет, нет и еще раз нет!.. Не дождетесь!.. И я
никого не буду ждать, не надейтесь, что буду!.. Мне жалко вас!.. Да, вас
персонально! — С этими словами он возвращает девушке-портье трубку и говорит: —
Дайте мне мой чемоданчик!
— Мы не выдаем чемоданчики.
— Я знаю, что чемоданчик у вас за стойкой. Я предупрежден.
— Сейчас придет человек из вашего оргкомитета и даст вам чемоданчик.
— Мне некогда ждать. Я требую чемоданчик.
— Повторяю. Чемоданчики выдает оргкомитет вашей конференции, а мы вообще не
имеем отношения к вашим чемоданчикам!.. Мы просто разрешили их оставить за
стойкой.
— Тем хуже для вас!
Он резко разворачивается и направляется к выходу.
— Да подождите же, сейчас придет администратор вашей конференции!..
Но Архитектор Событий уже за дверью.
— Ох-хо-хо, — произносит девушка.
— Сочувствую, — говорит Капитонов, заполняя учетный листок. — Сектант
какой-то.
— Участник конференции, — отвечает портье.
— Я тоже участник.
— Попадаются и адекватные.
— У меня есть фамилия, мне скрывать нечего.
— Сейчас узнаем, какая, — портье раскрывает паспорт Капитонова и говорит: —
Капитонов.
— Капитонов, — соглашается Капитонов.
— Евгений Геннадьевич, — говорит девушка.
— Если с отчеством, да, — отвечает Капитонов на это.
— Есть! — Она нашла его фамилию в списке. — А что я неправильно сделала?..
Вы же сами все видели?.. Потому что бронируем под какими-то кличками, а потом…
— Он так и значится в списке… Архитектор Событий?
— Ну. Там их трое — под кличками. Те двое хотя бы с паспортами были…
В холл со стороны лестницы быстро входит представительница оргкомитета.
Согласно бейджику — Ольга Матвеева.
— Здравствуйте. Это вы? — обращается она к Е. Г. Капитонову с видом
представителя персонала, способного решить любую проблему. — Как добрались?
Что-то не так? Не волнуйтесь, мы все уладим…
— Здравствуйте, Ольга, но…
— Он только что ушел, — перебивает его блондинка за стойкой.
— Куда?
— Туда. Сказал, что мы все пожалеем.
— О, черт! — И Ольга из оргкомитета устремляется, в чем есть, без верхней
одежды, на мороз, на улицу, но тут же возвращается. — Как он хоть выглядит?
— Да вы сразу поймете, — отвечает портье.
— Желтый зипун, — выкрикивает Капитонов, но вряд ли Ольга Матвеева слышит
его, оказавшись за дверью.
— Только не зипун, — возражает портье задумчиво. — Что угодно, но не зипун…
Распишитесь, пожалуйста. (Капитонов заполнил бланк, но забыл расписаться.)
Номер 32, третий этаж. Завтрак с половины седьмого до десяти. Курение в номере
запрещено.
— Больше ничего не запрещено?
— Почитайте правила, вы же расписались, что ознакомлены.
— Говорят, у вас что-то взорвать сегодня хотели? — взяв ключ, любопытствует
Капитонов.
— А вы бы у своих спросили, они лучше расскажут. У нас летом
футбольные фанаты останавливались, как-то с ними спокойнее было.
Ольга возвращается с улицы, на кофте снежинки, сама себя обнимает за плечи.
— Да не буду я за ним гоняться! Вернется — звоните мне сразу. В крайнем
случае, на частной квартире поселим.
— Да уж как-нибудь так, — говорит за стойкой.
— А вы — Капитонов? — догадывается Ольга. — Евгений… Геннадьевич?
Наконец-то… Очень глупо с поездом получилось, это я вам звонила. Помните?
Капитонов давно уже сообразил, что она одна из двух Оль, и он уже знает,
которая.
Которая назвала его архитектором, когда поезд шел по мосту.
— Вы меня за этого приняли?
— Тяжелый день, — говорит Оля. — Просто вы последние оба и в одно время
приехали…
— А вы всех встречаете?
— Нет, конечно. Водоемов просил вас обязательно встретить.
— Меня?
— А этот из Петрозаводска. Он сам. С ним все очень сложно… Да! Вам же надо
чемоданчик дать… — Она ныряет за стойку и достает черный чемоданчик, меньше
обычного кейса. — Вам как участнику. Документы конференции и тому подобное,
разберетесь…
— Архитектор тоже просил, я не дала, — отзывается блондинка за стойкой.
Ольга Матвеева берет карамельку из вазы:
— Успокаивает. Я уже вся на взводе. Вам на какой? На третий? Ну,
идемте, нам по пути, — уводит Капитонова к лифту.
На левом плече у Капитонова сумка, в правой руке — чемоданчик, он не тяжелый.
Капитонов оборачивается, но блондинка-портье смотрит не на него, а куда-то в
бумаги. Боковым зрением Капитонов считывает ухмылку с губ своей
сопроводительницы.
Лифт не торопится подчиниться вызову. Ждут.
Ольга Матвеева ниже его на полголовы, она немного сутулится, есть что-то
птичье в выражении ее лица, — чтобы просто так ее не разглядывать, задает
Капитонов вопрос:
— А что за история с бомбой?
— Какая-то скотина позвонила в полицию и сказала, что зал заминирован. Вот
и вся история. Совещание сорвано. Весь день насмарку. Так что вы ничего не
потеряли. Все — завтра.
— Кому это надо?
— Значит, кому-то надо, — говорит Ольга. — Если бы этот Архитектор Событий
утром приехал, все бы решили, что это он. Ему повезло.
— Мне тоже, — говорит Капитонов.
— Ну, на вас бы вряд ли подумали.
— А каких событий он архитектор?
— Знаете, это не я его приглашала. Мое дело встретить гостей.
Лифт снизошел: раздвигает снисходительно двери. Потом размышляет, стоит ли
их закрывать. Все-таки лифт в чем-то сакраментальное место — здесь не
разговаривают, а кнопки, являясь традиционным объектом разглядывания, исключают
своим обыденным видом возможность даже обыденных мыслей. Оба молчат и не
думают, пока не выходят на третьем.
— Вам туда, а мне в тот конец коридора. Если хотите оперу послушать — в
семь на втором этаже, специально для делегатов. Концертное исполнение. Но я
подозреваю, вы спать ляжете. Плохо выспались, да?
— Как-то не очень. А где здесь аптека?
— Бессонница? Зачем вам аптека?
— Что-то меня в Москве сильно заклинило.
— А я подумала, из-за поезда… Лучше выпейте рома, в минибаре найдете…
И вот: что касается чемоданчика… Там среди прочего сувенир — волшебная палочка,
ну просто палочка, деревянная, вроде талисмана, увидите… Не пугайтесь, это
шутка. Тут, как оказалось, не все понимают шутки, так что я предупреждаю на
всякий случай. А то мало ли что подумаете…
18:15
И никакая не дремота, а просто отсутствие мысли, хотя, может быть, он и
потух на секунду-другую, стоя под душем. Мысль об ее же собственном отсутствии
возвращает Капитонова к реальности, он вспоминает, что хотел бы уснуть, и
выключает воду.
У Капитонова есть небольшая фобия: в гостиницах он не оставляет зубную
щетку в стакане у раковины. Это повелось после давнего разоблачительного
репортажа одной журналистки, устроившейся ради скандала в пятизвездочный отель
горничной. Она утверждала, что горничные в силу сверхплотного графика физически
не успевают мыть раковины по науке и для быстроты используют зубные щетки
клиентов. Капитонов этому скорее не верит, чем верит, но зубную щетку в
пластиковом футляре с тряпочной подкладкой внутри всегда убирает в свою
дорожную сумку.
Нина как-то сказала ему, что он весь состоит из фобий. К счастью, это не
распространяется на еду. Но всю сознательную жизнь он избегает первых вагонов.
С некоторых пор (что скрывает особенно тщательно, даже Нина так и не узнала об
этом), взрослым уже, после того случая с маленькой Анькой, он стал опасаться
вида крови — нет, не самого вида крови, а своего малодушного опасения, что при
случае будет ему по-детски нехорошо: Капитонов, например, игнорирует фильмы,
обещающие богатый кетчуп и клюквенный сок. Это притом что в школе он, да и в
университете тоже, слыл забиякой. Однако в школе же, когда на уроке
истории еще в пятом классе чопорный Кирилл Сергеевич поведал им о децимации в
римской армии и, к слову, еще о не столь древних подражаниях древним римлянам
(в их классе расстреляли бы троих — причем силами остальных товарищей), он на
несколько месяцев стал чураться в быту числа 10 — основы всей позиционной
системы, если выступать в защиту десятки. Но — «десятка» автобус, номерок
номер десять к зубному врачу… Не потому ли обрек себя на математику Капитонов
(иногда он подумывает об этом), что бессознательно хотел избыть остатки
подростковой своей децифобии?
Этот номер при всей его скромности странным образом богат зеркалами. Ладно в
прихожей и ванной, но в комнате — и зачем тут целых три зеркала? Капитонов не
любитель собой любоваться и отнюдь не счастлив этой возможностью — даже лежа на
кровати лицезреть, повернув голову, часть себя самого, на кровати
лежащего.
Ну так вот, идея была если не выспаться, то прикорнуть.
Только ясно, что уже не уснет, и дело не в телевизоре (переключает каналы),
а в личном опыте переживания этой тяжелой бодрости, что только и ощущается
по-настоящему, когда уже лежишь на кровати.
К тому же звукоизоляция. Сюрприз.
Сначала Капитонову кажется, что за стеной кто-то храпит. Не рановато ли? —
прислушивается Капитонов. Это не храп. Это кого-то душат. Он бы предпринял
что-нибудь, но отказывается верить своим ушам. И правильно. Попытки вызвать
рвоту — вот что это там такое за стенкой.
Капитонов изумлен. Он делает погромче звук телевизора. Передают
новость о любовнице видного еврочиновника, предъявившей крупный иск
таблоиду.
И тут же в стену стучат.
— Пожалуйста… звук!.. — хрипит из-за стены сосед, с трудом сдерживая
тошноту.
Капитонов не хочет связываться с больным человеком и выключает совсем
телевизор.
— Спасибо…
Капитонов прислушивается недоверчиво к тишине: жив ли тот за стеной? Никаких
признаков жизни больше не слышно. (Но жизнь ли это, когда тебя выворачивает?)
Капитонов открыл чемоданчик.
Брошюрки, файлики с программными документами. Проект Устава. Блокнот для
записей, набор шариковых ручек. Книжица о тайной жизни памятников
этого города — сувенир. Еще сувенир: волшебная палочка. Капитонов бы и сам это
понял, потому что на полиэтиленовом чехольчике, в который помещен объект,
наклейка со словами «ВОЛШЕБНАЯ ПАЛОЧКА».
На самом деле это обыкновенная палочка из китайского ресторана — юмор,
по-видимому, в том, что обычно в комплекте две таких палочки и они для еды, а
тут одна, и, следовательно, для чего-то другого. Капитонову предлагают ощутить
себя Гарри Поттером. Ему представилось, что за ним сейчас наблюдают и ждут
реакции — улыбнется ли он хотя бы. Капитонов не улыбается, ему не кажется, что
это забавно. Однако что-то заставляет его взмахнуть палочкой из китайского
ресторана, — интересно, все ли участники конференции так поступают с палочкой,
как сейчас Капитонов, и не говорят ли некоторые из них при этом какую-нибудь
абракадабру?
Капитонов убирает в чемоданчик волшебную палочку и достает брошюру с
реестром участников. Каждому посвящена отдельная страница. Портрет и слова
представления.
Первым предъявлен человек с чеховско-звездной фамилией Астров.
(Наверное, псевдоним, думает Капитонов.) «Астров, Александр Аскольдович. Микромаг широкого
профиля. Лауреат премии Золотая воронка. Член Международной академии микромагов и
магов». Капитонову не нравится улыбка Астрова, ее дезавуирует надменный взгляд.
Он перелистывает страницу и вместо портрета следующего участника конференции
видит его условный заменитель — схематичное изображение головы и туловища,
заключенное в рамочку. После событий у стойки ресепшн удивляться
нечему: «Архитектор Событий». И далее одно только слово: «дистанционист». Что
оно означает, Капитонов, пожалуй, способен если не понять, то хотя бы смутно
почувствовать: что-нибудь с дистанционным управлением, нет? — да и пускай, еще
не хватало над этим ломать голову, — зато он практически сразу отмечает
нарушение алфавитного порядка: Архитектору Событий, строго говоря, надо было бы
опередить Астрова. Скорее всего, составители справочника не захотели начинать с
лица без лица, а что там у этого лица с лицом… наверное, то же, что и с
фамилией.
Далее Капитонов переходит сразу к букве К и обнаруживает
Капитонова.
У него все сжалось внутри. Этот снимок сделала жена два года назад, когда
они ездили в Турцию. Как он мог попасть в брошюру? Но тут же вспомнил, что сам
и посылал еще в декабре, когда к нему обращались из оргкомитета.
«Капитонов, Евгений Геннадьевич. Математик-менталист. Двузначные числа».
Он улыбнулся. «Математик-менталист» — оказывается, это так называется. А
что должны подумать коллеги, прочтя: «двузначные числа»?
Он впервые их мыслит «коллегами», до сих пор они были для него элементами
абстрактного множества. Он с интересом листает брошюру и узнает про «коллег».
Большинство из них «микромаги». У некоторых указана специализация: «микромаг-спичечник»,
«микромаг-зарукавник»… Очень много магистров — просто «магистров», а также
«магистров салонной магии» и им подобных. Несколько человек обозначены как
«шулеры-виртуозы», причем двое из них тоже «магистры». Есть пара «гипернаперсточников».
Кроме Архитектора Событий Капитонов обнаруживает еще двух других «дистанционистов».
Это некие Господин Некромант и Пожиратель Времени. Более человекоразмерных имен
в их случае не приводится, зато в отличие от Архитектора Событий эти двое
представлены фотографиями. Пожиратель Времени — болезненно худ, у него впалые
щеки. Господин Некромант, он и похож на некроманта.
Звонок стационарного телефона заставляет Капитонова подняться с кровати.
— Как доехали, Евгений Геннадьевич? Водоемов беспокоит. Не помешал?
— Добрый вечер, — отзывается Капитонов, не рискуя назвать Водоемова по
имени-отчеству (не уверен, что помнит…). — Спасибо, все хорошо.
— Настроение боевое? — спрашивает Водоемов.
— Вполне, — отвечает Капитонов. — А что, предстоят сражения?
— Евгений Геннадьевич, я сижу внизу, в ресторане. Не хотите ли чашечку
кофе? Покумекуем, познакомимся очно. А то что ж мы все так — по
переписке?
— Да, конечно, спасибо, я приду.
Перед тем как выйти из номера, он обратился к реестру — нашел в брошюре Водоемова:
так и есть — Валентин Львович.
18.57
— Нет, только не кофе, вот чай зеленый — пожалуй.
— Расстройство сна? — сразу же догадывается Водоемов.
Сидят за столиком в гостиничном ресторане.
Капитонов не намерен распространяться о своей бессоннице.
— Вы, надеюсь, на меня не сердитесь за то, что выдернул вас из уютного
номера? Вы, может, оперу хотели послушать? Ко второму действию успеваете,
первое, считайте, уже пропустили.
— Нет, нет, я не ценитель опер.
Официантка принесла фарфоровый чайник.
Капитонов замечает: если чайник перевернуть крышкой вниз, донышком кверху и
обратить к себе носиком, лицо Водоемова найдет с ним некоторое
сходство. Унылый нос, округлые щеки, резкое завершение лба, словно Водоемов
стоял на голове целыми сутками. Волосяной покров головы представлен
исключительно маленькими прямоугольными усиками, словно под нос Водоемову приклеили
кусочек изоленты. При этом у него очень живые глаза и цепкий взгляд.
Возможно, в бане голый Водоемов мог бы сойти за массовика-затейника, но
здесь в черном строгом костюме, бордовом жилете, под который заправлен узкий
фиолетовый галстук, он выглядит почти лордом.
— Так все-таки, Евгений Геннадьевич, как оно все у вас? — интересуется
Водоемов. — Как успехи, Евгений?
— На успехи не жалуюсь, Валентин Львович. Все хорошо.
— Понятно. Не удивлены, что вас пригласили, Евгений Геннадьевич?
— Удивлен.
— Чернолес лично за вас был. Он настоял, а предложил я. Потому
что мне о вашем номере Крупнов рассказал. Помните Крупнова?
— Да, он выступал на турбазе, мы там встретились в октябре.
— Он-то ладно, он-то с кольцами выступает. Ловкость рук, как говорится. А
вы, значит, головой, мозгами непосредственно, так получается? Очень он был
впечатлен. А нашего брата удивить трудно.
— Ну, там общий стол был, — вспоминает Капитонов прошлогодний эпизод. — Ваш
Крупнов подсел к отдыхающим, я и показал фокус. Так, по-любительски.
— Профессионально, значит, не выступаете.
— Нет конечно. Так, иногда в компании за столом.
— А за столом тоже профессионально можно. Это даже очень распространено
сейчас. Микромагов на корпоративы только так приглашают.
Именно за стол, в компанию.
— А, так это и есть «микромаги»? Раньше это как-то по-другому называлось…
— Престидижитаторы… Но что-то не привилось, похоже. А «микромаги» само с
языка прыгает. Молодым, знаете, не хочется престидижитаторами быть, не
престижно, им и не выговорить такое, вон вы тоже слово забыли… а вот микромагами они
все хотят. Это уже вовсю. Давно. Но мы ведь не только они, микромаги-престидижитаторы,
мы — шире, шире… Так вы, значит, числа задуманные отгадываете?
— Двузначные.
— Вы ж математик?
— Так, читаю лекции гуманитариям… А что до фокуса, тут нет никакой
особой математики.
— Как же нет, если номер математический? Или как? Вы мне покажите,
продемонстрируйте. Можете сейчас?
— Легко. Число задумайте, двузначное.
— А трехзначное уже нельзя?
— Двузначное. С трехзначными не выходит. Можно еще до десяти, но
тогда надо числа задумывать как телефонные номера — 07, 09… Двузначные проще,
понятнее.
— Согласен. Задумал.
— Прибавьте девять.
— Секунду. Прибавил.
— Отнимите семь.
— Отнял.
— Вы задумали 36.
— Неплохо. Очень неплохо. А зачем складывать и отнимать? Впрочем, что я
спрашиваю. Это ваш секрет.
— Да тут нет секрета, просто без этого не получается.
— Наверное, потому что я с картами работаю. Вы же знаете, что мой основной
профиль — игральные карты? Поэтому, да?
— Что — поэтому?
— 36. Потому что в обычной колоде 36 карт. Не я задумал 36, это у меня у
самого задумалось.
— Мне никто не говорил, что вы с картами работаете. Откуда ж я знаю, с
картами вы или с кроликом из цилиндра.
— В основном с картами. Кролики — это другой жанр. Хотя, знаете, я и с
мышами работаю. У меня Зюзя все карты различает. Все до одной!
Как-нибудь увидите Зюзю. Давайте еще разок. Я задумал.
— Прибавьте восемь.
— Ага, теперь уже восемь.
— Отнимите два.
— Отнял.
— 54.
— Потому что полная колода с двумя джокерами. Я опять подставился.
— Вы любое число к картам притянете.
— Черт! Это номер! Идеомоторика, все ясно.
— Нет, тут что-то другое.
— Да у меня на лице все написано. Вы просто читать умеете. Буду за ширмой,
и ничего не получится.
— Получится.
— А вот мы проверим… Договорились? Но… ближе к делу, коллега. Я
хочу, чтобы вы были с нами, а не с теми шаромыжниками, которые рвутся в
гильдии к власти. Запомните:Чернолес, и никто другой. Держитесь его. Он — наша
партия. И мы должны во что бы то ни стало избрать президентом нашего
человека. Если придет к власти человек Юпитерского, нам всем конец. Это
для гильдии катастрофа. Посмотрите, кого они наприглашали. Вы уже видели
это? — Он достал из чемоданчика брошюру со списком участников конференции. —
Это же наперсточники! Вагонные шулеры! Читайте: «Мастер побеждает при
любом раскладе карт»! Как вам нравится? «Мастер». Я сам с картами работаю, и я
умею отличать шулера от иллюзиониста. И так во всем! Карманники
переквалифицируются в микромаги-манипуляторы. И они еще претендуют на
особые секции в нашей структуре! Знаете, как спустят корабль на воду, так он и
поплывет. Как учредимся, так и заживем. Тут каждый голос важен. Вот почему я с
вами здесь. Могу я на вас рассчитывать?
— Так у вас тут сложно все… Я даже не думал.
— И не думайте. Ваш конек — ментальная магия. Вам о ненужном думать
не надо. За вас уже все продумано. Вы только меня держитесь и не
верьте никому. Только мне, ну и через меня — Чернолесу.
— Ментальная магия, говорите? Это так называется?
— Ну а что же еще? Ментальная магия. А если подойдут и обрабатывать будут,
с кем дружить, против кого голосовать, вспомните мои слова: никому здесь верить
нельзя, только мне и через меня Чернолесу.
— Я посмотрел список делегатов. Есть необычные… мягко сказать.
— Как раз больше обычных. А кто необычные?
— Некромант какой-то…
— Господин Некромант, — уточняет Водоемов. — Это как раз наш человек, он
правильно проголосует…
— Пожиратель Времени…
— Ну, вы дистанционистов называете, — произносит Водоемов,
скривив рот набок. — Там еще третий есть, тоже сегодня приехал.
— А я его видел. Он отказался регистрироваться на ресепшн.
— Вы видели, куда он ушел?
— На улицу.
— А куда на улицу? Мы его потеряли.
— Не знаю, просто ушел.
— Моя креатура. Некоторым не нравится, что я их пригласил. Ну и как он вам?
— По-моему, сумасшедший.
— Дистанционисты все с тараканами…
— Тоже микромаги?
— Наоборот, макро. Но мы все… и они, и вы, и я, и прочая наша братия… мы
все нонстейджеры… Вы, конечно, знаете, кто такие нонстейджеры?..
— Кто?
— Не знаете?.. Приехали на конференцию нонстейджеров и не знаете?
Сами нонстейджер и не знаете?
— Так я еще и нонс… нонсенс… тей?..
— Нонстейджер. Кому надо минимум оборудования или вообще не надо — нонстейджеры.
Микро они или макромаги, не важно. Те же менталисты, например. Вот
вам ведь не надо особого оборудования? Если, конечно, не иметь в виду черепную
коробку?..
— Не уверен, что и черепная коробка нужна.
— Ну, мы с вами еще разберемся. Счет, пожалуйста, — позвал он официантку.
— А что у вас было с бомбой сегодня? — спрашивает Капитонов.
— Бомбы не было, а была противоправная попытка сорвать конференцию. Но мы
легко не сдаемся. Кстати, после оперы будет ужин — лучше поздно, чем никогда.
Так вы сходите ко второму акту, успеете. Прямо в гостинице представление. Уже
поют, наверное.
— Что-то не слышу.
— Еще бы вам слух сверхчувствительный… Сходите. Там и поспите под музыку.
— А вы пойдете?
— Нет, я в театр не хожу. И в цирк тоже.
— А как опера называется?
— «Калиостро».
— Не знаю такую. Про того самого?
— Наверное. А вы других знаете? Культурная программа не по моей части.
Что-то тематическое. Все-таки наш человек.
Официантка, подойдя, не успевает положить папочку на стол — Водоемов
в мгновение ока папочку выхватывает у нее из руки и, не вынимая счета, что-то
ловко отправляет под корочки, и тут же папочку возвращает.
Ошеломленная такой быстротой официантка несколько секунд стоит окаменело
перед отвернувшимся от нее Водоемовым — потом, спохватившись, поворачивается
и уходит в сторону стойки.
— Послушайте, — говорит Капитонов, глядя в зеркало на удаляющуюся
официантку, — почему здесь так много зеркал? У меня в номере — перебор.
— Один из владельцев отеля — концерн «Невский зеркальщик».
— Ах вот оно что… Но все равно не понимаю, какой смысл в моем одном голосе?
Или вы всех так… обрабатываете?
— Обрабатываю только вас, потому что вы последний. Остальные, кто надо, уже
все обработаны.
Официантка с папочкой снова здесь, вид у нее обескураженный.
— Извините, — обращается она к Водоемову, который, впрочем, на
нее и не смотрит, — но тут не деньги…
— А что? — не поворачивая головы, спрашивает Водоемов.
— Карта…
— Африки?
— Нет…
— Европы?
— Нет… игральная карта…
— Пики?.. Крести?.. Буби?..
— Шестерка червей… — лепечет официантка и показывает открытую папочку
Капитонову, потому что Водоемов по-прежнему глядит в сторону.
Капитонов действительно видит шестерку червей.
— Закройте, — нехотя произносит Водоемов. — Дайте сюда. Это что?
Взвесив на ладони папочку, он кладет ее на стол, так и не открыв.
— Зачем вы меня за нос водите, — говорит Водоемов, — там все как надо.
Официантка открывает папочку и видит вместо шестерки червей тысячу рублей
одной бумажкой. Да и Капитонов, призванный в свидетели, видит то же самое.
— Без сдачи, — поднимается Водоемов. — Идемте, коллега.
— Как это? — восхищенно спрашивает официантка.
19.55
В холле Водоемов не торопится прощаться с Капитоновым. Он ведет его к
стойке ресепшн. Выясняется, что Архитектор Событий так и не возвращался.
— Секундочку, — говорит Водоемов и достает телефон. — Оленька, я тут внизу
с Евгением Геннадьевичем Капитоновым, у него расстройство сна, а сосед у него
за стенкой в номере, сама знаешь кто. С другой стороны, Архитектор наш так до
сих пор и не оформился. Нельзя ли Евгения Геннадьевича перекинуть в номер
Архитектора, это этажом ниже?.. Ну, почему же… Появится Архитектор, как-нибудь
с ним разберетесь… Да?.. Неужели так сложно?..
Он с недовольным видом выслушивает какие-то возражения, потом говорит:
— Но мы можем Евгения Геннадьевича в компенсацию за все его страдания хотя
бы отправить в Москву не поездом, а самолетом?.. А резервный фонд, Оля?.. Нет,
я имею в виду черную коробочку… Так ты загляни… Нет, дорогая, ты сначала
загляни, а потом говори, что пустая… Да, прямо сейчас.
Он убрал телефон.
— Пожиратель Времени и Архитектор Событий, к сожалению, не могут жить на
одном этаже, но надеюсь, вы не боитесь летать самолетом?
Пожали друг другу руки. Водоемов вышел на улицу.
20.01
Откуда это Водоемову известно о беспокойном соседе? Возвращаться
в номер и слушать, как там за стенкой блюют, Капитонов и в самом деле не
хочет. Между тем время — подходящее для антракта. А вдруг правда
антракт?
Он поднимается на второй этаж и сразу же убеждается, что угадал: это
антракт.
Двери в зал открыты, немногочисленная праздная публика бродит по холлу,
поглядывая на рыбок в аквариумах и на то, что висит на стенах.
Капитонов, не долго думая, входит в зал.
От зала, который назван Большим, он ждал больших размеров, — тем заметнее,
что большинством делегатов конференции культурное мероприятие бойкотируется.
Капитонов садится с краю в последнем ряду, отсюда видны только затылки уже
разместившихся зрителей. Лица он видит лишь тех, кто входит в боковую дверь, —
все-таки он не настолько хорошо рассматривал снимки в брошюре, чтобы теперь
узнать хоть кого-нибудь из входящих в зал. Хотя почему же: вот определенно микромаг Астров,
тот, чья улыбка на снимке нивелировалась его же надменным взглядом. Теперь лицо
Астрова выражает покой и бесстрастность. И вообще, они входят в зал с
отрешенными лицами. То ли готовят себя к продолжению встречи с высоким
искусством, то ли первое действие так их ошеломило.
Все расселись, и гаснет свет.
На сцене двое молодых людей в одеждах явно не восемнадцатого века. Он сидит
на стуле и смотрит в зал, а она за его спиной щелкает ножницами, изображая
завершение стрижки.
На ней короткая синяя юбка в белый горошек, футболка, и она босиком. А в
чем он, Капитонов не обращает внимание — в чем-то серо-спортивном.
Она говорит:
— Ничего. Самой понравилось. Не бойся, я чуть-чуть. Теперь ты такой же, как
месяц назад… ну, ты помнишь, когда…
Он отвечает:
— Если придерживаться устойчивой терминологии, можно сказать, что сегодня у
нас завершается медовый месяц.
Она:
— Дурацкое название. И ничего не завершается…
Освободив его от простыни, заправленной за ворот, она говорит:
— Пойди, посмотри в зеркало.
Он отвечает:
— Лишнее. Я тебе доверяю.
— Иди в ванную, — говорит она, — не ленись, посмотри в зеркало.
— Пойду и увижу протечку на потолке? Сегодня не такой день, чтобы
наблюдать, как с потолка вода капает…
Однако встает и отходит в сторону, делая вид, что вошел в ванную посмотреть
на себя в зеркало. Она тем временем набирает на старом телефонном аппарате
номер и вызывает водопроводчика.
Никто не поет.
Не похоже на оперу.
— Во-до-про-вод-чик, — подает он голос как бы из ванной. — Нам это слово
приелось, а ты послушай: оно звучит возвышенно, почти величественно: Во-до-про-вод-чик!
Она ему говорит:
— У меня иногда появляется ощущение… что мы совершенно несамостоятельны… Будто
принадлежим какому-то причудливому миру, кем-то придуманному…
Капитонов решает, что это современная опера. С элементами драмы. Еще
запоют.
— Не знаю, как насчет самостоятельности, — задумчиво произносит герой, — но
мы действительно в значительной мере придуманы. Ты придумываешь меня, я — тебя,
нас — допустим, Гриша, которого в свою очередь придумала Ася… Мы все
придумываем друг друга, воображаем. Это естественно. Мы, разумеется, есть,
но главное не то, какие мы есть, а то, какими мы друг друга видим, воображаем…
— И в результате оказывается, ты плод воображения некоего водопроводчика.
Капитонов, чтобы посмотреть на чью-либо реакцию, оглядывается, забыв, что
он на последнем ряду.
Между тем актеры на сцене говорят о любви. Она спрашивает:
— Почему, если влюблюсь, всегда авантюристом окажется?
А он объясняет, что дельце, которое затеял (по-видимому, в первом акте),
вовсе не авантюра. На это она говорит:
— А я иногда себя грабительницей банка представляю. Врываюсь в маске
Санта-Клауса: всем стоять!.. Это ограбление!.. Лежать, кому сказано!.. Ни с
места!
И он тогда тоже кричит, как бы включаясь в игру:
— Руки на затылок!.. Никому не двигаться!.. Убери руку от этой кнопки, твою
мать, ненормальная!..
Никакой кнопки на сцене нет.
Капитонов, хоть не видит лиц зрителей, все же понимает, что они не
испытывают беспокойства. Они видели первый акт, а Капитонов еще не врубился.
Вполне возможно, ещезапоют и даже наверняка появится Калиостро.
Третий, постарше, появляется на сцене — явно не Калиостро. Он держит
шахматную доску, он размышляет вслух:
— Сильный ход. Задачку надо обдумать…
Она:
— Господин музыкант!..
Он поправляет ее:
— Композитор.
— Господин композитор, хотите, я вас постригу?
Из дальнейшего Капитонов догадывается, что композитор живет у этих молодых
людей, потому что потерял ключи. А сейчас он зачем-то направляется в садик.
Капитонов передвигается по ряду на два места и, наклонившись вперед,
спрашивает у ближайшего зрителя:
— Это не опера?
Тот отвечает:
— И не балет.
Капитонов откидывается на спинку кресла. Ну-ну.
— Питаю глубокое уважение ко всем, кто теряет ключи, — говорит героиня. — Я
отца уже забывать начинаю, мне семь было, когда он утонул. А с мамой у меня… ну
не знаю, как назвать наши отношения… Идеальные. Просто идеальные какие-то. Даже
самой иногда страшно становится, как у меня с ней все хорошо…
— Редкий случай…. А что с ключами?
Капитонов закрывает глаза, потому что героиня явно собирается рассказать
какую-то историю, а голос у нее обнадеживающе убаюкивающий.
— Меня вообще не должно быть на свете. Я благодаря случайности родилась.
Если бы папаня не трескал водку с хорошими людьми в нужный час и не потерял бы
ключи, тю-тю, не было бы на свете Анжелиночки… Некоторых по пьяному делу
зачинают, а меня по пьяному делу в мамкином животе сохранили. Я своим рожденьем
папиной пьянке обязана. И потере ключей.
— Чёй-то загадками говоришь, — замечает ее партнер, повторяя невольную
мысль Капитонова.
Далее Капитонов слышит с закрытыми глазами:
— Не хотели они меня, вот и вся загадка. Ну, не меня лично, а вообще… Со
мной лично все в полном порядке оказалось… когда я родилась. А тогда мама в
клинику легла, от меня избавляться. А к папе приятели пришли домой, стали они
водку пить. Потом кто-то спрашивает: а где Алена твоя, на работе, что ли? Ну,
папа и сказал, на какой работе. В больнице — аборт делает. Мужички говорят, а
на хрен ты ее в больницу отправил, пусть рожает, говорят. Зачем тебе аборт?..
Совсем охренел? Дети — цветы жизни, дети — этоздорово!.. Забирай ее на хрен
скорее!.. Он, ребята, поздно, говорит, поезд ушел. Да ничего не поздно, балда.
Берем такси и поехали!.. Нет, говорит, надо было раньше. Давайте лучше выпьем
за Аленино здоровье и за вас, и за счастье всех существ на земле, и
за тех, кто в море… и кто не в море… В общем, допили они все, что было,
стали приятели домой собираться, он с ними в дверях прощается, проводить хочет,
и тут выясняется, что нет у него ключей. Потерял. Говорит, надо к Алене за ее
ключами ехать, а то как же я без ключей… Дядя Жора дома остался,
подежурить. А дядя Петя и мой папаня поймали такси и поехали в
клинику. Приехали в клинику, вызвали мамку мою вниз, она прямо в халате
спускается. Что случилось, в чем дело? Они пьяненькие, задиристые. Ничего не
случилось, ключи потеряли, дай твои. А потом переглянулись: это ж судьба.
Ладно, все отменяется, мы за тобой. Раз дело такое. Хвать ее, в чем была, и в
такси. Еще бы чуть-чуть, и было бы поздно. Вот и все. Домой привезли. А на
другой день папаня мой в больницу за вещами ездил, уже протрезвевший. Ключи,
кстати, в другой куртке лежали.
— Мама рассказала? — словно за Капитонова спрашивает героиню ее партнер.
— Мне — мама, а ей — дядя Жора и дядя Петя, ну и папаня мой… не дал
соврать. Разоткровенничалась, когда мне семнадцать стукнуло, поведала тайну
рождения. От избытка чувств. Любит она меня очень. Не представляю жизни без
тебя, доча. На самом деле мне надо не день рождения отмечать, а день
спасения от аборта. День спасения. Я прикидывала, когда: где-то в конце апреля,
весной. Это просто чудо, что я есть.
— Здорово.
— Я тоже думаю, здорово.
Ничего, ничего, неплохая история, думает Капитонов, чувствуя, что еще не
спит и что вряд ли уснет, но, однако же, с закрытыми глазами продолжает
слушать.
— Слушай… О чуде, — говорит герой и вдруг начинает заводиться со все
возрастающей пылкостью. — Я иногда задумываюсь о своем возникновении — мурашки
по коже!.. Отца в юности ножом пырнули. Дед воевал, ранен был в голову… Да
и у каждого предка наверняка что-то было такое… Но я о другом, не о
биографических обстоятельствах… А просто! Вот их сто миллионов. И
все они устремляются к цели. А достигает только один. Один единственный!..
— Ты про кого?
— Про сперматозоиды.
Капитонов открыл глаза.
Ничего нового. Двое на сцене. Они говорят.
Он — продолжая:
— И только благодаря этому конкретному сперматозоиду получаюсь
исключительно я. Не кто-то еще, а именно я! Опереди его другой, любой из ста
миллионов, был бы тогда мой двойник, ну как бы брат, с той же
наследственностью… ну как бы если близнец — такой же, как я… но не
я!..
— Опередил бы другой, и ты был бы не ты? Ты уверен, что не ты?
— Другой, Анжелина, другой! Послушай меня. Конкретный человек своим
воплощением обязан успехам конкретного сперматозоида. Допустим, зачатие все
равно б состоялось, но какова вероятность того, что зачатым оказался бы я — не
такой же, как я, а именно я?.. Ничтожнейшая вероятность!.. Я уже молчу про
яйцеклетку… Для того чтобы образовался я, именно я, который перед тобою сейчас
руками размахивает, должны были встретиться две определенные клетки, клеточки…
фитюльки… фиговинки… только те две и никакие иные — из несметного числа им
подобных!.. А если учесть то, о чем ты рассказывала… все эти
биографические казусы… что же получается тогда?.. что-то вообще
немыслимое!.. Все эти войны, эпидемии, аборты, несчастные случаи… ранние смерти
несостоявшихся родителей — это все против нас, все против нас, индивидов —
реально воплощенных людей!.. Нам практически невозможно никому воплотиться!..
Понимаешь, Анжелинушка? Ты невозможна. И я невозможен.
— Но ведь мы родились. И все рождаются.
— То, что люди рождаются, это нормально, ничего в этом странного нет. Удивительно
другое: то, что среди этих родившихся есть ты, есть я, есть, скажем, Ася,
которая сейчас на лыжах съезжает с горы, есть Гриша, которому она вломила спинкой
кресла и которого прогуливает в саду композитор… Легче холодильнику выпрыгнуть
в окно, чем тебе или мне появиться на земле! Вероятность нашего появления
— практически нуль! Чудо, натуральное чудо!
— А мы еще умудрились встретиться!.. — восклицает она.
У Капитонова волнуется телефон в беззвучном режиме. А тут вдруг музыка и
какие-то вспышки на сцене. Выход рядом: Капитонов раз — и выходит в фойе.
Это Марина звонит.
20.42
— Женечка, здравствуй, родной, только не говори, пожалуйста, что ты не в
Питере.
— Откуда ты знаешь, Марина?
— Да про ваш съезд весь день по новостям передают. Из-за вашей бомбы
дурацкой… Это не ты учудил?
— Я?.. Я только вечером приехал, ничего еще сам не знаю. А кто тебе сказал,
что я делегат?
— Сама догадалась.
— Нет, этого быть не может.
— Ну, тут вас перечисляли… по специализации… Сказали, что есть даже отгадыватель чисел.
Я сразу решила, что ты.
— Отгадывателей и без меня много. Я еще вчера утром сам не знал,
что поеду.
— Значит, я про тебя больше тебя знаю.
— Чудо какое-то. Тут как раз про чудо сейчас говорили… Слушай, так ты как
живешь?
— Приезжай, увидишь. С мужем познакомлю. Ты где сейчас?
— А хрен его знает, где. На опере.
— В Мариинке?
— Да нет, в гостинице… Что-то камерное… клубное. На оперу не похоже.
Говорят прозой и про сперматозоиды…
— Может, лекция?
— Нет, Марина, спектакль.
— Так ты все-таки где? Как гостиница называется?
Он сказал, как. Назвал улицу.
— Ну, так тебе ехать совсем ничего.
Объясняет ему — куда и на чем.
— А ведь и не позвонил бы даже. И не вспомнил бы.
— Марина, я приехал только что, говорю же тебе…
— Ладно. Только не покупай ничего. Все есть.
Капитонов убрал телефон.
Оля-вторая (та самая) спускается по лестнице.
— Евгений Геннадьевич, как хорошо, что вы здесь. В Москву полетите
самолетом. Билет на четырнадцать пятьдесят один в понедельник. Устраивает? Или
хотите остаться?
— Нет, спасибо, во вторник мне на работу. Оля! Вы знаете, что там
показывают? Это же не опера «Калиостро»?
— Отменили. Спектакль «Чудо, что я» называется, драматический. Тоже про
фокусы и чудеса… Вам не понравился?
— Мало видел, мне надо идти.
21.20
Выход на улицу закрыт, потому что с крыши сбивают сосульки. Выпущенный во
двор Капитонов идет мимо котельной. Мотыльками снежинки мечутся под фонарем.
Серый кот перебегает ему дорогу.
Место здесь определенно кошачье, здесь их кормят, дворовых. Пахнет чем-то
варено-колбасным и почему-то капустой.
21.32
Вот Капитонов, и вот он едет в маршрутном такси. Сейчас в этом городе
данный транспорт, узнал Капитонов, называется «тэшки» — в честь буквы Т,
предваряющей номер маршрута. Не приживется. Раньше не так называлось, но это
когда Капитонов был еще сам петербуржцем.
Окна замерзли. Догадаться по окнам, что там Петербург, трудно, но только
тому, кто не знает, в каком городе едет.
Едва ли не каждый занят своей электронной игрушкой. Иные посредством этих
устройств сообщаются с кем-то. Даже водитель говорит за рулем (он на своем
языке), даже те, кто в проходе стоит, говорят, — говорит, и
достаточно громко, почти половина автобуса. Так ведь та же картина в Москве.
Достает Капитонов мобильник: нет ли пропущенных сообщений? Спам в четырех
образцах. Предлагается мебель, продажа квартир, приз поехать в Анталию, что-то
еще. Отчего-то ему показалось, что обязательно будет от Аньки. Дочка молчит.
Хорошо, и мы помолчим.
Рядом с ним, не обращая внимания на фактор живого соседа, громко щебечет,
думать надо, студентка. Убеждает кого-то не верить их общей знакомой. Хочешь не
хочешь, а не слышать нельзя:
— Вы с ума сошли! Не вздумайте верить, она всех обманет! Ни в чем ей не
верьте. И тебя тоже обманет! Она же такая! Ты не знаешь, мы на осеннем выезде
играли в «правду», короче… ну и кто-то ее попросил назвать число. Короче,
сколько было партнеров. Знаешь, сколько сказала? Тринадцать! Ну, ведь это ж
смешно. Зачем так врать откровенно? Все же поняли, что она уменьшает. Нет,
есть, конечно, для кого и такое ужас-ужас, я понимаю, но мы, мы же знаем ее, мы
же все в теме. Короче, она поняла, что ей никто не поверил, ей стало стыдно,
что так лажанулась, что поймали на лжи… так ты думаешь, она как повела?
Созналась в обмане?.. Как же!.. Если б созналась, мы бы, может, простили
вранье, так она же, короче, стала оправдываться… будто она чуть ли не в церковь
ходит давно… В общем, стыдоба, просто стыдоба… Представляешь? Не надо ей
верить. Обманет.
Капитонов встает и боком к проходу, и по проходу пробирается к двери.
22.09
— Евгений, — представляет Марина Капитонова мужу, а Капитонову — мужа: — Тодор.
— И с наигранной гордостью: — Настоящий бельгиец.
— Но не Пуаро, — показывает Тодор пальцем на отсутствие
усов, щекоча себя под носом.
Капитонов не замечает акцента.
Настоящий бельгиец — крупный брюнет.
Покойному Мухину противоположность.
— Моя мама болгарка, мой отец из Брюсселя.
Штаб-квартира НАТО. Капуста. Кружево. Пиво.
Моментально вспомнен контекст.
Надо ли Капитонову рассказывать о своих родителях?
— Короче, русский, — заключает Марина.
— Укороченный русский, — подхватывает Тодор.
— Почему это ты укороченный?
— Ну как же? Кто-то из ваших сказал: широк русский человек, надо укоротить.
— Там, по-моему, было «сузить».
— Неважно.
Болтовня продолжается в комнате.
— Женя тоже в Бюсте работал, — сообщает мужу Марина.
— В бюро статистики, — отзывается муж, давая понять Капитонову, что
понимает жену.
(В Бюсте, вместе с Мухиным — тоже.)
Над чем работает он сам, Тодор начинает рассказывать, открывая
бутылку болгарского красного (гость отказался от водки): он работает над… Но
тут Капитонов уже не уверен, что за поприще это — пищевая промышленность,
медицина, пиар? Задав по ходу рассказа вопрос, Капитонов понял, что лучше не
спрашивать: настоящий бельгиец чересчур обстоятелен. Что-то связано с
кисломолочным напитком, традиционно производимым в одном из горных районов
Болгарии, где еще в позапрошлом веке было отмечено большое число долгожителей.
В свое время этим кисломолочным напитком заинтересовался профессор Мечников,
лауреат, между прочим, Нобелевской премии по медицине — большую часть
исследований он провел в Париже, в Пастеровском институте, где, кстати,
хранится урна с его прахом.
— За встречу, — предлагает Марина.
Когда рассказывает Тодор, она смотрит чуть в сторону, на ту часть
стола, на которой салфетки в подставке, и лицо у нее ничего не выражает, кроме
напряженного ожидания.
Русский Тодора настолько чист, что готов в нем выдать нерусского.
Но возможно, Капитонов льстит себе, желая показаться самому себе
проницательным.
Йогурт (с ударением на втором слоге в соответствии с новой нормой русского
языка и исторически правильным — что Тодор умудрился, к слову,
отметить — произношением), производимый на Западе, совсем не йогурт. Как и производимый в
России по западным технологиям. Нельзя забывать, что писал Мечников о молочных
микробах и их пользе. Мечникова интересовала проблема естественной смерти. Это
когда у организма, пресыщенного жизнью, притупляется страх смерти, и тому в
известной степени способствует правильное питание.
Тодор сам говорит:
— За здоровье.
Капитонову странно, что он не может понять, серьезен ли Тодор или
это он столь изощренно маскирует иронию.
Нравится ли Капитонову Петербург, интересуется настоящий бельгиец.
— Я отсюда уехал не так давно.
— Да. Мне это известно. Но заметны ли изменения, хотелось бы знать.
— Сосульки, — отвечает Марина за Капитонова.
— Что поделать, такая зима! — восклицает Тодор. — А не скучаете? Москва
— не Санкт-Петербург.
— Нет времени, а то бы, конечно, погулял по городу.
— Скользко, скользко! Все ноги ломают. Вон Татьяна Игнатьевна сломала шейку
бедра!
Капитонов не спрашивает, кто такая Татьяна Игнатьевна. И Марина не говорит.
Марина просит его рассказать о конгрессе. Капитонов рассказывает в двух словах,
как он сам понимает смысл того, чему участником ему случается быть, но не может
ответить на вопрос Тодора о Копперфильде — он не знает,
почему давно ничего не слышно о Копперфильде.
— В таком случае я вам сам расскажу.
Рассказывает.
Если верить Тодору, в Соединенных Штатах фокусы патентуются с
обязательным условием публикации секрета через семь лет. Годы триумфа прошли, и
теперь патенты вывешены в интернете. Тодор читал на английском,
изучал, разбирался, он все теперь знает.
— Ну и как же ему удавалось летать? — спрашивает Марина. — Он же правда
летал?
Тодор объясняет: с помощью сверхкрепких тончайших волоконных
нитей и особым образом вращающихся полуколец. Или просто колец — Капитонову не
интересны секретыКопперфильда.
— А вы, значит, умеете отгадывать двузначные числа? Я могу загадать?
— Извольте, — говорит Капитонов.
— Да, загадал.
— Но только двузначное! — вмешивается Марина.
— Заинька, я понимаю.
— Прибавьте двенадцать, — говорит Капитонов.
— Да, — отвечает Тодор.
— Отнимите одиннадцать.
— Да.
Капитонов задумался.
— Или я ошибаюсь, или — десять.
— Да.
— Десять?
— Да. Да.
— Не помню, чтобы кто-нибудь загадывал десять. Наименьшее из двузначных.
— Тодор минималист, — говорит Марина.
— Нет, я не минималист. Можно еще?
— Нельзя, — говорит Марина.
— Почему же нельзя? Конечно, можно, — разрешает Капитонов.
— Нельзя. Хватит.
— Да почему же?
— Второй раз может не получиться.
— Ерунда, получится. Ну а если и не получится, то что?
— Женя, — отвечает Марина, — знаешь, почему я с детства не люблю жонглеров?
Мне наплевать, сколько они предметов подбрасывают. Но мне некомфортно ждать,
когда кто-нибудь хотя бы раз промахнется.
— Ладно, — говорит Тодор. — Вы фокусник, а я спорщик. Спорим, что если
вы мне дадите тысячу рублей, я вам дам пять тысяч рублей.
— Охотно верю. Зачем спорить?
— Вы верите тому, что я дам вам пять тысяч, если вы мне дадите одну?
— Но вы же так сами сказали.
— И вы мне поверили?
— А почему я должен не верить?
— Подождите. Вы хотите сказать, что я идиот?
— Солнышко, Женя не говорил такого.
— Кто кому спор предлагает? — спрашивает Капитонов. — Вы мне или я вам?
— Так мы спорим? Дайте мне одну и получите пять.
— На что спорим?
— На что хотите. На рубль.
— Женя и Тодор, пожалуйста, прекратите.
— Вот вам тысяча.
— Спасибо. Я не могу дать вам пять тысяч. Значит я, к сожалению, проиграл.
Возьмите свой выигрыш. — Он отдает рубль.
— Этот детский спор описан в книге Гарднера «Математические
развлечения», я читал еще в седьмом классе.
— То есть вы все-таки хотите сказать, что я идиот.
— Солнышко, Женя не говорил этого. Отдай ему деньги.
Тодор пытается вернуть тысячу, но Капитонов брать не желает.
— Никаких возвратов. Я победил и честно заработал рубль.
— Не валяйте дурака. Вот ваша тысяча. Забирайте. Это шутка была.
— Все по-честному, — упрямится Капитонов, — тысяча теперь ваша, при чем тут
шутки?
— Это был демонстрационный спор.
— Мы не договаривались.
— Зачем вы спорили, если знали, что проиграете?
— Так я как раз выиграл!
— Женя, — строго произносит Марина, — если ты не возьмешь деньги назад, я
рассержусь.
— Прекрасно, — бормочет Капитонов, убирая тысячу в карман. — Меня лишают
моей победы. Он кладет рубль на стол.
— Да, — говорит Тодор, забирая рубль.
Пауза из тех, что принято называть неловкими.
— Если честно, я забыл этот трюк, — говорит Капитонов. — Вспомнил по факту.
— Все хорошо, — отвечает Тодор. — Хотите анекдот?
Рассказав, без паузы заявляет:
— Прошу меня извинить. Рад знакомству. Мне рано вставать. Оставайтесь у нас
— зачем вам гостиница?
Тодор выходит из комнаты, Капитонов глядит на часы.
22.55
— Сиди! — протестует Марина против его попытки подняться со стула. — Ты же
не торопишься. Ночуешь у нас. У нас комната свободная.
— Я его обидел?
— Нет. Ему действительно вставать рано. Он жаворонок. Это мы совы.
Без Тодора за столом стало как-то проще, спокойнее.
Капитонов отказывается ночевать — категорически.
— Буду всю ночь бродить по квартире, как привидение. Зачем это надо?
Марина говорит:
— Он тебе не понравился?
— Понравился. Почему не понравился?
— У меня все хорошо, ты не думай, — сообщает Марина.
— Я вижу, не думаю.
— Нет, правда, у нас все хорошо, — и добавляет: — Мухин был тоже зануда.
— Марин, я не спрашивал… я так и не знаю, что там с Мухиным в конечном
итоге… Следствие и все такое…
— А ничего. Дело закрыли. Вопросов больше, чем ответов. До последнего
времени хотела нанять частного детектива. Сейчас уже не хочу. Но во что я не
верю, это в то, что он сам.
— Тогда на похоронах я чушь порол, ты уж прости.
— Да кто ж это помнит.
— Нина помнила.
— Ниночка… Видишь, как у нас с тобой все симметрично. А я тогда так и не
приехала, это ты уж меня прости.
Про Аньку спросила.
— У тебя есть фотография?
У него есть — в мобильном.
— Ой, красавица! Ой, принцесса!.. Я ее вот такой еще помню. С крокодилом
надувным. Она меня еще «тетя Малина» называла.
— Так ты и подарила ей крокодила тогда…
— Ну да.
— Она с ним на юге не расставалась.
— За детей! — Марина приподнимает бокал.
Чокнулись.
Отпив, Капитонов говорит:
— Что-то у нас не совсем хорошо получается.
— У нас… не совсем хорошо?
— Да нет, у нас с ней — у нее со мной, с ней у меня…
— Проблемы?
— Ссоримся без конца. Она меня, вероятно, считает деспотом. Что бы я ни
спросил — покушаюсь на ее свободу, независимость, суверенитет. Я уже
не спрашиваю ни о чем. С другой стороны, почему я должен не спрашивать? Я что —
посторонний человек? Да она сама деспот!.. Ее все во мне раздражает, абсолютно
все. Нет: бесит. «Меня это бесит!» — вот так она говорит.
— Слушай, что в тебе такого может бесить?
— Да все! Почему я рожок для обуви не вешаю на крючок. Почему я ем быстро.
Почему о присутствующих говорю «он» или «она». Почему чай покупаю в пакетиках.
Почему я равнодушен… ко всему, к чему равнодушен… Ей, например, не нравится,
что женщина, с которой я решился ее познакомить, не снимает черные очки. Она не
говорит мне, что не нравится, но я ведь чувствую, вижу… Как будто у человека не
может быть причин не снимать черные очки. Ведь могут же быть причины. Да и
какое ей дело?
— Да уж, это не ее дело. А в чем причина?
— Вот и ты. Потому что у нее разные глаза, один — темно-карий, другой —
голубой.
— Она это знает?
— Как же она может не знать, если это ее глаза?
— Нет, я про дочь.
— А должна знать обязательно? Я должен объяснять такие вещи? Ты это
серьезно, Марина?
— Наверное, не должен… Но ты так рассказываешь…
— Чай покупаю в пакетиках… Уже говорил… Ем быстро… Да… Почему не другой, а
такой… Со своими почему не борюсь недостатками…
— Слушай, не верю! Неужели она такой мозгоклюй?
— Это я мозгоклюй! По определению! Это она меня мозгоклюем считает!
Знаешь, она меня стесняется. Она считает, что она дочь неудачника.
— Она так сказала?
— Нет, я сам знаю. Я знаю, что она так думает.
— Может, ты сам так думаешь — о себе?
— А с чего бы мне так думать? Я вообще об этом не думаю. Я только не хочу,
чтобы она неудачницей была. А все к этому идет.
— Куда идет? Ей восемнадцать лет.
— Девятнадцать через неделю. Нет, Марина, ты ее не знаешь, она
запрограммировала неудачницей себя — по жизни быть неудачницей. Университет
она, не успела поступить — уже бросает, и здесь я бессилен. Практически бросила
уже.
— А что так?
— Мне назло. Она все делает мне назло.
— Значит, ты в ее жизни занимаешь существенное место.
— Да — потому что мешаю ей жить.
— Так не мешай!
— А где я мешаю? Где?
— Откуда я знаю, где? Может, ты ее действительно достал своим занудством?
Конечно, достал!.. Вы все такие!.. У нее кто-нибудь есть?
— Хороший вопрос. Кажется, есть. И насколько я понимаю, он женат.
— «Кажется», «насколько я понимаю»…
— Ну ведь она же мне не говорит ничего. Только смеется. Я что — против?
Ей жить. Я одного не принимаю — неопределенности. Она знает, что я терпеть не
могу неопределенности, что меня неопределенность изматывает, и нарочно так… Мне
кажется, что нарочно…
— Я не поняла, вы вместе живете? Или она от тебя в отдельности?
— Скорее вместе, чем отдельно.
— Ну так разъехались бы, разменялись. Что-то мешает?
— Да ничего не мешает… Только как это? Надо заниматься этим кому-то…
— Естественно. А он? Он-то что?
— А что он? Он ничего. Хуже — другое. Насколько я понимаю, он, мягко
говоря, недоумок, бестолочь. Рано или поздно такого охламона жена
от себя прогонит, и тогда моя дочь будет с ним уже без всяких двусмысленностей…
— Может, ты ревнуешь?
— Я тебя умоляю.
— Ну, как-нибудь по-отцовски?
— Марина, что ты говоришь? Она взрослый человек. У нее любовь. У
нее своя комната. Я толерантен. Я не деспот. Но у меня может быть свое мнение. Которое,
кстати, я не тороплюсь высказывать. Она и сама знает, что я думаю. И потом… Мне
кажется, Маринушка, она думает, что я виноват в гибели Нины.
— Но ты ни в чем не виноват.
— Но мне кажется, что она считает меня виновником гибели ее матери, моей
жены…
— Да мало ли что тебе кажется! Как ты можешь знать, что она думает?!
Слушай, ты просто на себе зациклен. Ты же молодой отец, а как старый пень
рассуждаешь…
— «Молодой отец», — усмехается Капитонов.
— А что, не молодой?
— Ну, спасибо.
— Да пожалуйста. Я просто не понимаю, ты же психолог.
— Я психолог?
— Числа отгадываешь и не психолог?
— Только двузначные.
— И не психолог?
— Это не психология.
— А что? Арифметика?
— Никакая не арифметика.
— Телепатия? Так, что ли?
— Я не знаю, что. Просто у меня получается. А как — не знаю.
— Но тогда ты должен знать, что о тебе думают другие. А ты ничего не
знаешь, тебе только кажется. Странно. Мне вот кажется, что все, что тебе
кажется, это ты сам накручиваешь.
— Я не собирался в Питер, у меня было приглашение на конференцию, но я
решил не ездить, а потом как Лев Толстой — после вчерашнего… Ушел. Дверью
хлопнул.
— Он дверью не хлопал. А что было вчера?
— Вчера мы поругались, я плюнул и поехал. То есть мы не ругались. Она меня
просто послала.
— На конференцию.
— Можно и так сказать.
— Поздравляю. Боюсь, вы друг друга стоите.
— Я сказал ей, что после того как у нас не стало Нины, она взялась ее
пародировать. И что не надо этого делать — пародировать покойную мать. Я
сказал, и она меня послала. По-моему, это неправильно.
— Не надо было говорить.
— Посылать тоже не надо.
Марина пожимает плечами.
— Мой любит щеголять поговорками. Он бы сказал: в каждой избушке
свои погремушки.
— Ну, давай за избушки. Твоя вон какая хорошая. А за погремушки
не будем.
Чок по форме звонким дзинь получился.
— Не знаю, зачем тебе это рассказываю. Я о себе никому не рассказываю. Хотя
нет, сегодня рассказывал пассажирке в поезде.
— Ничего себе — никому не рассказывает, вот только подруге старой да
пассажирке в поезде.
— У нее сын даун. Взрослый уже. Вместе ехали. Она ему хотела кораблик
на Адмиралтействе показать.
— Значит, ему тоже рассказывал.
— Кстати, да. Но он не слушал.
— А как твоя дочь относится к твоим способностям?
— Ты думаешь, я только тем и занимаюсь, что демонстрирую свои способности?
Да никак не относится. Спокойно относится. Я не из тех, кто ее удивить может.
Даже если бы я по воде пошел, аки посуху, она бы к этому спокойно отнеслась…
— Но по воде ты все-таки не пойдешь, так что как она отнеслась бы к твоему
по воде хождению — это опять из области предположений и только.
— Да, только что спектакль про чудеса показывали.
— Ты говорил, про сперматозоиды.
— Я не понял, про что. Слушай, Марин, а ты действительно в телепатию
веришь?
— Почему в телепатию?
— Ты же меня про телепатию спрашивала.
— А я, знаешь ли, вообще легковерная. Я во все могу поверить, — отвечает
Марина и, поскольку молчит Капитонов, добавляет — негромко: — Я и в скобки могу
поверить, вфигурные.
— Во что поверить?
— Да так, свои погремушки…
Оба молчат.
— Ты что-то сказала, а я не понял.
— Видишь ли, я не встречала пассажирок в поезде и даунов, которым
можно рассказывать очень личное. Ну вот ты только. А больше мне
некому. Я до сих пор об этом ни с кем не говорила. Вообще ни с кем.
— О чем?
Она допивает вино в бокале, переставляет солонку с места на место, а потом
глядит прямо в глаза Капитонову.
— Поправь меня, если я неправа, — говорит Марина. — В математике используют
фигурные скобки, да? Ну, вот такие, — изображает пальцем в воздухе. — Не
квадратные. Их еще Лейбниц ввел. Правильно я говорю?
— Я не в курсе про Лейбница. Может, и он. Почему бы и нет.
— Он, точно он. Я интересовалась. Объясни мне, они для чего?
— Ты знаешь, кто ввел в математике фигурные скобки, и не знаешь, для чего?
— Я же ими не пользуюсь. Только не говори мне, что это из школьной
программы.
— А зачем тебе?
— Так.
— Так? Ну раз так, значит так… Скобки, говоришь… Для чего же нужны в
математике скобки? Чтобы в себя заключать. Сначала заключают в круглые
скобки, а то, что содержит заключенное в круглые, заключают в квадратные, а то,
что содержит заключенное в квадратные, заключают в фигурные. Если строго
сказать, вид скобок отвечает уровню вложенности.
— Есть такое слово, «вложенность»?
— Вложенность, — повторяет Капитонов. — Фигурные скобки отвечают третьему
уровню.
— А четвертому что отвечает? А пятому? А шестому?
— Можно и дальше нагромождать фигурные скобки, но обычно до этого дело не
доходит.
— Почему не доходит?
— Потому не доходит. Потому что мы любим компактность. Лапидарность.
— Не уверена, — говорит Марина.
— В чем? — не понимает Капитонов.
— В общем, они защищают. Я так и думала, как ты сказал.
— Что я сказал? Кого защищают?
— И потом ты очень хорошо это сказал: вложенность.
— Мариночка, мы о чем?
— Можешь подождать пару минут? Я сейчас кое-что тебе принесу.
Марина уходит за дверь. Капитонов из крошек слагает квадратик. Похоже,
она стремянку взяла и лезет на антресоли.
23.29
— Это Костины записи, Женя. Это то, что он писал незадолго до гибели. Их
никто не видел, кроме меня, никто не читал. Только я. Никто не догадывается об
их существовании. Даже мой муж. Не знаю, должна ли была я показать это
следователю, наверное, правильно сделала, что не показала, следствию это не
помогло бы, еще вопрос, куда бы они стали копать.
Зеленая тетрадь, обернутая в прозрачный полиэтилен, все еще остается в ее
руках.
— От меня он это скрывал, — продолжает Марина, — хотя я видела, что он
пишет, но мне и в голову не могло придти, что. Я думала, это все по
работе. Мне только непонятно было, почему он пишет от руки, мы уже давно никто
рукой не царапаем, ты же не пишешь рукой? И он обычно сидел за компьютером. А
тут вдруг стал — так.
Марина ждет, что он что-нибудь скажет, но поскольку Капитонов молчит, она
добавляет:
— Это очень специфический текст.
— Что-нибудь связанное с математикой? — спрашивает Капитонов.
— Да, там есть, есть о вашем Бюсте, но не так много, есть о том, чем вы там
занимались… про продукты питания, например, про эти ваши… пельмени…
— Про какие пельмени?
— Рыбные, ты не помнишь уже. Вы чем-то там занимались, какими-то
вычислениями, распределениями, тебе лучше знать. Я же ничего не смыслю в этой
вашей математической статистике… Ну там про… факторные контрасты и все такое…
Знаешь, это очень непростой текст, но я знаю его почти наизусть.
— Там, значит, выкладки?
— Как ты сказал?
— Там формулы?
— Зачем формулы? Никаких формул нет. Только слова. О жизни. Но как-то очень
не по-человечески. Или, может, по-человечески, но как-то на Мухина не похоже.
Он ведь другой был, абсолютно другой. Ласковый, приветливый, остроумный. Он
ведь не был уродом, правда? Я не про внешность.
Капитонов находит правильным промолчать.
— Он же никому не завидовал. Он же тебе не завидовал?
— Мне?
— Вот и я про то. Или это у всех в головах так? Я живу с мужем, он хороший,
а в голове у него, может быть, черт знает что? Или у тебя, я же не знаю, что у
тебя в голове. Вот тебе все что-то кажется. Может, ты тихий маньяк, а я и не
знаю. Я только о себе могу определенно иметь представление. У меня в голове полный
порядок. Вот это и пугает больше всего. Может, это я ненормальная?
— Ты абсолютно нормальная. И чтобы тебя успокоить, я тебе признаюсь, что и
в моей голове полный порядок. Если что-то и не так с моей головой, то это… исключительно что
уснуть не могу…
— Я тебе валокордин дам, бутылочку, только напомни.
— Хорошо, спасибо, напомню. А как у вас такси вызывают?
— Легко. Подожди, но если так, тогда еще хуже. Если так, если все мы
нормальные, тогда что же это за хрень? Почему она с ним произошла? Что это?
— Мариночка, я же не знаю, о чем ты.
— Просто я тебя хочу предупредить, прежде чем ты возьмешь это в руки. Там
очень много интимного. Особенно про меня, ну, ты увидишь, не вырывать же
страницы? Мне стыдно. Ты будешь первым и последним, кто это прочитает. А я не в
счет.
— Марина, ты уверена, что мне это надо читать?
— Да, конечно, абсолютно уверена. Если тебе интересно, я никогда не
имитировала оргазм, в этом отношении он заблуждался. Говорю тебе, чтобы ты не
подумал чего. Оргазм был далеко не всегда, далеко не всегда, но при чем тут,
черт побери, имитация? А когда я с гвоздодером стояла, он меня
действительно очень сильно напугал, и губы у него были, это правда, очень
холодные.
— В общем, так… я это не буду читать.
— Будешь. Какой адрес гостиницы?
Она вызывает такси — «самое дешевое и быстрое».
— Будешь, будешь… Я часто думаю, почему у нас с тобой никогда дело не
доходило до постели. Не знаешь, почему?
— Наверное, потому… потому, наверное, что мы друзья.
— Зачет. Ответ принят. Ты дочитаешь до конца и, если захочешь, мне
что-нибудь скажешь. Но только если захочешь. Может, поймешь то, что моему уму
недоступно. Может быть, ты что-нибудь знаешь, чего я не знаю, вы все-таки
вместе работали, у вас есть знакомые общие, которые… словом, я тебя прошу это
прочесть. Предупреждаю, сначала очень трудно будет читаться, зато потом… потом будет
легко. Я нарочно тебе говорю, чтобы ты не пугался. А то прочтешь пару страниц и
бросишь. И пусть не пугает, что от руки… У него исключительно разборчивый
почерк. Вот, посмотри.
Она раскрывает на середине тетрадь и, не выпуская ее из рук, демонстрирует
Капитонову две станицы, исписанные рукой ее предыдущего мужа.
«Что же я медлю? Наставить рога Мухину — от одной этой мысли…» — успевает
прочитать Капитонов на правой странице верхнюю строчку. О ком это он? О себе?
Но более всего изумляет другое:
— Я не знал, что он был каллиграфом.
— Преувеличивать тоже не надо.
— Но мы все пишем, как курица лапой.
— Можешь ли ты допустить, что этот почерк не его? — серьезно спрашивает
Марина.
Капитонов не знает, что сказать.
«Такси у подъезда», — сообщает диспетчер.
— То-то и оно, — говорит Марина. — А теперь мне обещай. Первое: ты
дочитаешь это до конца. И второе: вернешь завтра.
— Разумеется, завтра. Послезавтра я улетаю.
Марина вкладывает в тетрадь свою визитную карточку. Прощаются. Поцеловались
в дверях.
День недели был этот — СУББОТА, в сей момент он как раз довершается:
Капитонов выходит на улицу, в руке у него пакет с тетрадью Мухина, и наступает,
стало быть,
ВОСКРЕСЕНЬЕ.
00.06
Какой-то Петербург здесь не совсем петербургский, что-то лезет все в глаза
типовое, — Капитонов недоволен кино, которое ему показывают из окон автомобиля.
Таксист затевает беспредметный разговор о погоде, о том, что улицы посыпают
реагентом и не ценят народ, и вообще хотят народ уморить или заставить покупать
дорогие лекарства, — быстро узнает, что пассажир из Москвы, и тут же сообщает,
что в Москве он жить ни за какие коврижки не стал бы, хотя там наверняка лучше
убирают снег с улиц.
Ах, вот оно что: пассажир — бывший петербуржец.
— Ну и как, не скучаете?
Два часа назад уже спрашивали.
Капитонов говорит, что такого снега он не может припомнить в Питере с
детства.
— Прошлой зимой не меньше было, — отвечает водитель не без гордости за
родной город.
— Прошлую зиму я не приезжал.
— А зря. Можно бы и приехать было. Хороший сезон. Приехали бы, а то что
не приезжать? Вы приезжайте.
Странно: Капитонову кажется, что его приглашают в прошлое. Но почему бы и
нет? Приглашают всегда только в будущее, это да, но коль скоро многие из этих
приглашений не более чем фигура речи, почему бы с таким же успехом не
пригласить в прошлое?
Водитель между тем информирует Капитонова об успехах таксомоторных
предприятий города. Недавно в сфере извоза господствовали на улицах Петербурга бомбилы (сам
бомбил), преимущественно из числа гастарбайтеров, а теперь народ, как и в
прежние времена, вызывает по телефону такси. Быстро, дешево и удобно.
— Надо же, начало февраля, а у вас еще на перекрестке елка стоит.
— Это не новогодняя.
— Как не новогодняя? Вся в гирляндах!
Таксист не знает, что на это ответить, и поэтому говорит первое, что
приходит в голову:
— Днем пробки. Только ночью и можно ездить.
Капитонову интересно видеть огромные сугробы вместо припаркованных машин,
но все-таки хочется и других впечатлений. Таксист прав: Капитонов
скучает по Питеру. А вот если снять машину часика на два — на три, и чтобы
ночью, и чтобы по набережным и по Невскому, да по старой Коломне… сколько
бы это стоило?.. Тысячи две?
— За две тысячи я прямо сейчас готов, — говорит таксист.
— Я не готов, — говорит Капитонов.
— А то давайте, — говорит таксист. — Я позвоню диспетчеру, скажу, что
машина сломалась, это легко.
— Нет, спасибо, дела.
— Ночью — дела? Это у меня дела. У вас-то какие дела? Потом уже не
соберетесь. Я тут сегодня Неву проезжал, там ледокол прошел, так над водой пар
стеной… выше дворцов! Красота! И ведь не стоит на месте, а так и плывет над
Невой и клубится, и ведь быстро плывет, зараза, и все туда, в залив!.. Ну? А то что
это за поездка? На триста рублей… Даже в окно посмотреть не на что…
— Другой раз, — говорит Капитонов.
А что тут спорить — не самая интересная часть города.
— Другой раз — это вы уже без меня.
00.33
О том, что на третьем далеко не все спят, Капитонов догадывается, как
только выходит из лифта. Источник шума за второй дверью по коридору: коллеги
кутят. Справа кулуар-закуток — Капитонов прошел бы, если бы краем глаза не
зацепил человека в кресле перед выключенным телевизором. Спит? Или хуже?
Изможденный, с мученическим выражением лица, не открывая глаз, он произносит:
— Думаете, это вкусно, питательно?
Мой сосед, догадывается Капитонов.
— Вы о чем?
— Я о времени. Настоящем. Дрянь, дрянь, дрянь.
Так вот кто сосед Капитонова — Пожиратель Времени, он догадался.
— Может, вам обратиться к доктору?
— А может, вам обратиться к доктору?
— Ну, извините.
Капитонов направляется к себе по коридору, но тут открывается дверь:
— Маэстро, это же вы? Милости просим на огонек!
И какая-то непостижимо фатальная сила заворачивает туда Капитонова.
Стол, закуска-нарезка, по полу разбросаны игральные карты.
Гипершулеров клуб, гипернаперсточников — все понятно, куда
его занесло.
На кровати с ногами сидит развеселенькая девица, и в ней
Капитонов с изумленьем распознает актрису, которую вечером видел на сцене.
Нет, спасибо, он водку не пьет. Нет, спасибо, ему еще надо работать. Да,
именно так, будет ночью работать. Нет, не с числами, с текстом. Хорошо, — если
все тут символисты такие, то символически да. Протокол. Ваш общий успех и ваше
здоровье!
Требуют подтвердить мастерство.
— Пусть на Таньке покажет.
— Тань, задумай ему, он покажет.
— Правда, да? Ну так че, я могу. И че, отгадает?
Капитонов просит прибавить-отнять. Это очень легко: ее число 23.
Таня «браво» кричит, ей не верят, кричат, что она подыграла, задумала
другое число. Капитонов хочет уйти, его не пускают. Выясняется, что до сих пор
не открыта банка сардин. Посылают к дежурной Татьяну за консервным ножом. Она с
тумбочки прыг и покорно идет.
Капитонов хочет уйти, его опять не пускают.
Боря Сап, гипершулер, предлагает в секу сыграть. Капитонов
хочет уйти.
— Да он брезгует нами!
Хорошо, в дурака — один на один.
Боря Сап тасует колоду, дает Капитонову снять, раздает.
— Какие вы козыри предпочитаете?
— Буби, — говорит Капитонов.
Шестерка бубей под колоду легла.
На руках у Капитонова одни только козыри — от девятки бубей до
туза.
Проиграть практически невозможно, но он знает, что проиграет, иначе не было
бы представления. А тут еще кто-то кричит: «Жулик! Жулик!» — и достает из
рукава Капитонова другого туза, опять же бубнового, но не из этой колоды. «Вот
ведь жулик!» — и тянутся руки к нему, и достают из Капитонова бубновых тузов —
из его рукавов, из-под воротника, из карманов…
Он пытается сопротивляться.
— Да его канделябрами мало!
Хочет уйти — не дают. Пусть доиграет!
Доиграл Капитонов.
Проиграл Капитонов.
Слышит возглас:
— А на что вы играли?
И другой:
— На мобильник!
И третий:
— На бессмертную душу!
— Ладно, — встает Капитонов. — Я оценил мастерство.
А тут один уже число загадал — надо ему отгадать.
— Десять прибавьте, — хмуро говорит Капитонов.
— Сам прибавляй, — говорит ему загадавший.
— Ну, тогда без меня.
— Да прибавь ему! Жалко тебе? — кричат загадавшему шулеры-виртуозы.
— Ладно, ладно, прибавил.
— Семь отнимите.
— Мне не жалко. Отнял.
— 50.
— 60.
— Неправда.
— Что такое неправда? Я лгу?
— 50, — повторяет Капитонов сурово.
— Я сказал 60! Докажи 50!
— 50, и не надо обманывать.
Капитонов хочет уйти, а тот хочет за грудки схватить Капитонова.
Капитонов бьет его по рукам. Капитонов взбешен. У него в стройотряде кличка
была Псих-математик.
Отскочил от стола, стул схватил, замахнулся стулом — обозначил серьезность
намерений.
— Ну?
Пусть попробуют только!
К отраженью атаки готов. Он только когда кровь, нехорошо ее переносит —
мутит.
Между тем гипершулеры «Тихо! Тихо!» кричат, — и того успокоить
пытаются, и Капитонова.
— Осторожно, стекло разобьешь!
— Уходите отсюда, вы не нашей традиции!
Поднимает пакет, на пол уроненный, и выходит с тетрадью Мухина в нем, а
внутри самого так все в нем и клокочет, и рука словно ножку стула
сжимает.
Идет Татьяна по коридору с консервным ножом.
— Вы же актриса! Говорили о чуде! Как вы можете здесь? Бегите, бегите!..
— Я? Актриса? Ты, папаня, че, опупел? Крыша едет?
В самом деле, ошибся. Обознался — еще в самом начале. На сцене другая была.
Но числа он абсолютно верно назвал. Тут никаких сомнений.
01.08
Душ. Туалет. Сна не будет. Он будет читать.
01.20
Лег. Открыл.
Первый абзац.
01.21
И еще раз — сначала. Потому что трудно понять.
01.22
И еще раз — потому что действительно трудно:
{{{ Вот уже третью неделю я — —: Константин Андреевич Мухин, тридцати
девяти лет, специалист в области некоторых соответствий, женатый, общительный,
любимое блюдо — —: жареные кабачки; лишний вес 8 кг. Неизбежен вопрос —
—: а что же Мухин тогда? Знает ли он, что он не Мухин, а я? Ответ
отрицателен — —: нет. Мухин не знает и знать не способен,
равно как и не способен не знать, в силу отсутствия себя самого, будучи мной.
Мухина нет, когда вместо Мухина я. Мухин Мухиным станет, когда я перестану
Мухиным быть. Надеюсь, когда-нибудь я перестану Мухиным быть, потому
что быть Мухиным это тот еще жребий. — —: Вопрос — —: Когда же я
быть Мухиным перестану? — —: Ответ — —: Ответа не дам; он мне внеположен. }}}
Капитонов чайник включает. Умывает еще раз в ванной лицо — дополнительно к
прежнему туалету.
Капитонов спокоен. Здрав он и трезв. Он готов к восприятию и анализу
текста.
01.28
{{{ Предыдущая запись была контрольной. Я испытывал надежность
фигурных скобок. Испытания прошли успешно. Ничего подозрительного не замечено.
Продолжаю писать после двухчасовой профилактической паузы.
Сейчас мне предстоит в самых общих чертах сформулировать суть происшедшего
и происходящего. Задача не из легких. А кто говорил, что будет легко? Буду
стараться. Если получится, дальше пойдет как по маслу; я в этом уверен.
Итак.
В среду себя еще Мухиным чувствовал, а в четверг осознал, что это было моим
заблуждением. Замещение произошло значительно раньше. Но когда? Как я понял
сегодня, вспоминая приметы, замещение случилось на позапрошлой неделе, а по
счету назад от текущего дня — —: восемнадцать дней, считая тот самый.
Странность в том, что я до этого четверга себя действительно полагал, подобно
Мухину, истинным Мухиным, словно и не произошло замещение. Переходный период
несколько затянулся, но все позади.
Еще раз и по пунктам.
1. Две с половиной недели назад произошло замещение. Посредством внешней
Управляющей Силы объект Мухин перестал быть Мухиным, а стал, как
субъект, лично мной, еще не понимающим, что я не Мухин, и мнящим себя все тем
же Мухиным. Период адаптации длился пятнадцать дней, до этого четверга, и все
эти пятнадцать дней, оставаясь важнейшим, хотя и пассивным пока элементом
многоуровневой Системы Сканирования, я служил неосознанно общему делу Обратного Шурфования.
2. В четверг произошло осмысление мною того, что случилось на позапрошлой
неделе — —: я понял, кто я в действительности. Вернее сказать, я
более понял, кто я не естьпрежде всего — —: принципиально не Мухин.
Затрудняюсь ответить, во благо ли общему делу, в ущерб ли себе самому осмыслено
данное. Полагаю, что, с точки зрения целей Проекта, во многом мне самому
неизвестных, догадки мои о себе как субъекте отличном от Мухина не только
должны открывать чего-либо возможности, но и чреваты кого-либо проблемами, а по
правде сказать, проблемами лично меня. Как бы то ни было, я убежден — —: осмысление
мною меня отличным от Мухина не есть акт естественной эволюции меня самого,
заместившего Мухина, но ниспослано мне Управляющей Силой.
3. В тот же миг мне было дано представить приблизительные масштабы общего
дела и осознать ответственность участника на всевозможных участках. Речь идет
именно о масштабах, но никак не о самом деле, существо которого знать мне,
по-видимому, не положено. Одновременно мне было положено усвоить как данность
ключевые понятия, без которых я бы не смог совершить осмысление; вот они —
—: Проект, Управляющая Сила, Обратное Шурфование, Система
Сканирования, Поправитель. Также мне было дано представление о запретах,
ограничениях и санкциях. Я обязан в первую очередь таить мною таким порядком
осмысленное и ничем не выдавать, что я не Мухин — —: ни в устной
речи, ни тем более на письме. Отдаю себе отчет, что я нарушаю запрет — —: сейчас,
позволяя себе изложение сути сам еще не до конца понял чего.
4. Сейчас, на третий день по осмыслению выше отмеченного, я, позволяя
себе изложение сути сам не до конца понял чего, нарушаю запрет. Я
нарушаю запрет, и это мне сейчас очевидно, как трепетному читателю себя самого.
Но я нарушаю запрет безбоязненно, бестрепетно, смело, ибо нашел область,
неподконтрольную Управляющей Силе и свободную от внимания Поправителя. Вот
мое открытие— —: оператор тройных фигурных скобок — —: {{{ — — — — — }}}. Невероятно,
но это так — —: если текст заключить в тройные фигурные скобки, Управляющая
Сила его не может заметить! Просто и гениально! Я почти счастлив. Не берусь
объяснить, как я смог выявить это слепое пятно Управляющей Силы; подобно многим
великим открытиям, вот и мое оказалось случайным. Не тавтологию ли я
употребил— —: «оказалось случайным»? Ведь «казус» это и есть случай? Но я
не боюсь тавтологий. Что бы ни случилось, всегда получится случай. Случай
обречен только случаться, на то он и случай! Казус оказывается —
—: с достоверностью, но не с необходимостью. Различие между казусом
и случаем таково— —: случай не может оказаться, но казус может случиться.
Казус подвижнее, гибче. Так что согласен, назовем это казусом, не буду спорить,
тем более спорить с самим собой. Случился казус. Фигурные скобки — —: случайно!
— —: обнажили изумительные свойства. Я открыл способ быть невидимым — —: на
письме. Дает ли мне что-нибудь это открытие? Да, но немного. Степень свободы;
низкую степень, но все-таки — —: мне! Мне, а не кому-нибудь. Не
Мухину — —: мне! Я могу попытаться понять, кто я такой, почему я
не Мухин и почему именно Мухина я заместил на позапрошлой неделе, и так ли
верны мои догадки о дальнейшей судьбе замещения, выражать которые, впрочем, я
сейчас не охотник — —: при всей моей эйфорической и феерической
словоохотливости, надеюсь, очень понятной (о, она мне очень и очень понятна, да
и как же себя не понять?). Что бы я ни написал сейчас, заключив в тройные
фигурные скобки, меня не сумеют поправить. Я невидим. Моя эйфория недоступна
вниманию внешних сил, какие бы филиалы в моей голове они своевременно ни
учреждали! Но я не собираюсь злоупотреблять своим открытием. По существу оно
ничего не меняет. Я не изменник; я не предатель; я предан делу, пускай и не
знаю, какому. Просто — —:.. фигурные скобки, тройные — —:.. это так
здорово! — —:.. Главное — —: не забыть их закрыть — —:.. Страшно
представить, если забуду — —:.. Все! Для начала достаточно. Я
закрываю}}}
01.33
Капитонов занимается чаем (кружка, кипяток и пакетик). Проверяет, закрыта
ли дверь на замок. Поставив кружку на тумбочку, располагается на кровати и над
собою поправляет лампу.
01.36
{{{ Прошли целые сутки после того, как я закрыл фигурные скобки — —: никаких
санкций! — —: отлично! — —: вновь открываю! — —: открыл!
Теперь поподробнее. Начну с пункта 2 из выше офигуренного (очень
образное выражение, которым надеюсь пользоваться и в дальнейшем).
Начну с осмысления, мне разрешенного в этот четверг. Разумею осмысление
мной моей ситуации.
Обстоятельства таковы.
Был дождь. Ничуть не сомневаясь, что я Мухин, я шел по-мухински неторопливым
шагом к себе домой под черным английским зонтом. По мухинской привычке
витал в облаках, думал о всяком — —: о посторонних предметах, но
только не об источниках сторонних воздействий, существование которых я тогда не
имел ни малейшей причины тревожить мыслью. Добавлю — —: чистой, по-мухински ясной,
беспримесной мыслью. Впрочем, о том, что меня заботило в тот час, я способен
рассказать с протокольной точностью. Прежде всего, в силу досадной инерции, я
удручал свой трудолюбивый мозг размышлениями о работе, и это при том что
шел я с работы, которую всего логичнее было бы уже выкинуть из головы.
Теоретический вопрос о потребительских предпочтениях сам по себе интересен, но
всему свое время, тем более что в житейском отношении он не был для меня
актуальным, ибо в те печальные дни я был лишен (лишил себя сам) средств, что
называется, к существованию. Вполне закономерно мысль моя перенеслась на рост
благосостояния соотечественников, каковым он обязан представляться
правительству. То есть я представлял, как должно представляться. Война
коррупции, объявленная главой государства, не слишком занимала мое внимание,
беспокоило меня другое — —: обещание президента навести порядок в
игорном бизнесе, чреватое закрытием Центра Досуга «Счастье твое» в ста шагах от
моего дома — —: хватит ли у меня сил перенести эту потерю?
Еще я думал о зеленом порошке, который сегодня обнаружил у себя в портфеле.
У меня большой старый портфель, я ношу его не столько по необходимости, сколько
ради форса, что мне не мешает относиться к нему с подобающей
бережливостью. И вот, вынимая сегодня из моего портфеля таблицы соответствий, я
нашел, что их края перепачканы чем-то зеленым. На дне портфеля был порошок
непонятного происхождения. Я вытряхивал его во дворе, в помойный бак, что стоит
недалеко от входа в нашу контору. За мной с надеждой во взгляде следил бомж,
думал, наверное, вдруг выкину старый портфель — —:
Вот о чем я думал, возвращаясь домой с работы, примерно за час до
моего прозрения.
Поднялся по лестнице, позвонил в дверь; жена отворила мне и, не говоря ни
слова, поспешила в комнату смотреть телевизор. Шлепанцы у меня, если смотреть
сторонним глазом спереди, с большой буквой W, неизвестно что означающей по
замыслу производителей — —: Деду Морозу, видите ли, показалось
забавным и поучительным, что я в этих шлепанцах буду видеть не то, что другие —
—: родную букву М, вернее, две буквы. Раскрыв мокрый зонт, я положил его
сохнуть на пол в прихожей. Было бы смешно, если бы я ревновал жену к телеящику,
но все же минимальных знаков внимания муж, пришедший с работы, на мой взгляд,
бывает достоин. У нас довольно большая, светлая кухня, растет
столетник в горшке, правда, должен признаться, потолок обезображен следами
протечки. На газовой плите в кастрюле мною была замечена сосиска, надо ли
уточнять, холодная. Ужином в строгом понимании этого слова она не являлась, но
я ее тем не менее не отходя от плиты съел за три стремительных куса —
—: не столько ради утоления аппетита, сколько в укор нерасторопной жене,
предпочитающей телевизионный ящик общению с супругом. Мой жест, однако, не был
замечен; нет, был, но был проинтерпретирован не по-моему. Услышав,
что я звякнул крышкой кастрюли, жена прокричала — —:
«Может быть, ты что-нибудь купил, возвращаясь домой? Может быть,
ты принес хотя бы пельмени?»
Это были сарказмы жены. Она прекрасно знала — —: я ничего не
принес, потому что не мог принести.
Когда я говорю о жене, я подразумеваю жену, естественно, Мухина; полагаю, в
дальнейшем это оговаривать не обязательно.
Я промолчал; последовал в комнату; в ящике был сериал. Что-то мне
показалось подозрительным в ящике. Немного подумав, я, удивившись, воскликнул —
—:
«Его же убили!»
«Никто его не убивал» (ответила моя жена).
«Что я, слепой? Несколько серий назад убили!»
«Ты не смотришь сериал, не говори глупости» (сказала жена).
Я почувствовал беспокойство — —: что-то не так.
«Ожил, что ли?»
«Это другой».
«Ничего себе другой, я же помню, этот!»
«Это другой, его тот же актер играет!»
И верно — —: это действительно был не тот, который мне попал на
глаза на прошлой неделе, тот был убит, причем у меня на глазах, а этот —
—: другой, хотя и играемый тем же актером. Тот же актер, как ни в чем
не бывало, изображал другого теперь, словно так быть и должно; я был
потрясен.
«Им не хватает актеров?»
Я бы мог повторить, но из уважения к жене молчаливо согласился с ее
молчанием — —: будем считать мой вопрос риторическим, не
предполагающим ответа.
Тогда как жена собиралась и дальше играть в молчанку, неожиданно для меня
произнеслось мною — —:
«Ящик поистине для идиотов!»
«Ящик для идиотов? (мгновенно вскипятилась жена). Браво, Костя, отлично!
Однорукий бандит — это ящик не для идиотов! Это ящик для интеллектуалов!»
Нашла-таки чем укорить — —: одноруким бандитом; не далее чем
вчера я проигрался.
Пришлось отступить — —:
«Извини. Я имел в виду — —: идиоты в ящике, а не снаружи. Я не
хотел обидеть тебя. Умная, красивая женщина уставилась на идиотов».
И вышел из комнаты съесть что найду — —: теперь уже по крупному
счету.
«На себя посмотри!» (послышалось за спиной).
Я открыл холодильник. И вспомнил про муху. Вот она. Муха — —: на
внутренней стороне дверцы, над полочкой для яиц. В нашем холодильнике живет
муха. Не так давно; возможно, со вчерашнего дня. Вчера вечером я увидел ее
впервые. Вчера вечером я открыл холодильник и увидел, как в нем сонно муха
летает. Она не вылетела вон, хотя я холодильник держал довольно долго открытым,
и я не выгнал ее. Сегодня она уже была в состоянии анабиоза. Снился ли ей сон?
Снятся ли мухам сны? Снятся ли сны мухам, когда их запирают на два дня в
холодильнике? Я не сомневался, что муха жива. Если бы муха мертвой была, она бы
не сидела на стенке дверцы, а упала бы вниз. Что она здесь вообще делает? Наш
холодильник пуст. Как ее сюда занесло? Как она сюда сумела проникнуть?
И тут я дверцу закрыл, забыв о мухе и желании что-нибудь съесть, потому
что меня как вспышкой молнии озарило — —: вдруг подумалось мне — —: а
я? — —: а кто я такой? — —: Мухин ли я?
Я понял вдруг со всей очевидностью, что никакой я не Мухин; что Мухин сам
по себе, а я сам по себе; и что Мухину я не брат и не кум; и что Мухин я —
—: только временно Мухин, и что не Мухин совсем — —: лишь Мухин по форме,
формально.
Ошарашенный открытием, я разинул рот — —: именно таким я себя
сейчас представляю.
Все мухинское было со мной — —: и в первую очередь память, я
чувствовал, что ничего мухинского не забыл, не забуду, равно как
не присвою себе ничего помимо специфически мухинского. Мне было достаточно мухинского,
более чем достаточно, но это было все не мое.
Кто я такой? (спрашивал я себя). Кто я такой? Но я не знал, кто я такой.
Кем бы я ни был, я Мухиным стал, будучи совсем не Мухиным.
Я был Мухиным, но не Мухиным, а Мухина не было.
Но самое главное, я отчетливо теперь понимал, что Мухин пропал не сейчас и
что я не сейчас преобразился в Мухина.
Это случилось раньше, много раньше, чем я открыл холодильник.
Когда? Вчера? На прошлой неделе? Годы назад?
Что со мной? Почему я слышу и побуквенно вижу: Проект,
Управляющая Сила, Система Сканирования?
Почему я понимаю, что должен себя подчинить леденящим душу таинственным
предписаниям, посредством слов не отображенных, но в целом понятных?
Я понял, чего хотят от меня — —: таись и скрывай, что ты на самом
деле не Мухин.
Мне стало страшно; и холодно — —: я почувствовал себя мухой,
запертой там.
Надо выпустить; я открыл холодильник. Мухи не было на дверце. Неужели
упала? Неужели она умерла и упала? Могла ли сдохнуть муха за минуту
моего прозрения?
Я обследовал все полочки на дверце — —: мухи нигде не было, я
осмотрел весь холодильник, выдвинул секцию для хранения овощей — —: стоя на
коленях перед пустым холодильником, я ощупывал пальцами дно пластмассовой
емкости, где овощам в лучшие дни надлежало беречься — —: не было мухи.
«Совсем рехнулся? (послышалось надо мной). Крошку сыра хочешь найти?»
Я вобрал голову в плечи, не поднимаясь с колен. Что ей надо? Зачем жена
Мухина сюда пришла?
«Пойду к соседке, возьму в долг пару яиц, сделаю яичницу хоть — —:.. или
вкрутую сварю — —:.. До чего дожили, просто позор!»
Она ушла, а я, не вставая с колен, продолжал держать в холодильнике руки.
Как мне быть с женой Мухина после всего, что случилось? Как мне жить с ней?
Предписания, усвоенные где-то на умственном уровне, бессловесно гласили —
—: мужайся, держись, не выдавай ничем ставшее тебе известным (что не Мухин
ты), никого и ни при каких обстоятельствах не посвящай в нашу тайну.
В нашу тайну — —: в их и мою!
И теперь — —: трепеща (руки мои задрожали, ей-ей!) — —: я, нарушитель
порядка, пока способен еще справляться с волненьем, внезапно мной овладевшим,
призываю на помощь, как демонов, тройные фигурные скобки — —: пора, пора, и так
себе слишком много позволил! }}}
{{{ Вновь открытые фигурные скобки отделяет по сроку от прежде закрытых не
более двух с половиной часов. Реакций извне не наблюдалось. Я
спокоен; контролирую ситуацию; питаю надежду. Пишу.
Сердобольная соседка помимо яиц прислала с женой два голубца, а также
горбушку хлеба. Ужин, считаю, получился на славу — —: бывало и хуже.
После голубца я пошел на балкон — —: думать о необъяснимом. Было тепло;
был месяц июль. Он и сейчас — —: месяц июль — —: есть еще время
наслаждаться этим июлем. Мошки летали; смеркалось.
От пункта 2 перехожу к пункту 1 (см. мою пунктуацию в исходной «фигуре»). В
данный момент меня интересует акт замещения.
Итак, на балконе я думал об этом — —: когда же оно
приключилось?..
Жизнь Мухина вспоминалась мне — —: детство, отрочество, юность,
его университеты, ранняя зрелость. Я пытался найти в его жизни тот критический
узелок, когда мною заместило Мухина.
Вспомнилось мне — совсем маленький Костя в летний, тоже июльский вечер на
берегу речки Каменки; ему шесть лет, он только что научился насаживать на
крючок червяка; отец, сам вооруженный удилищем, зорко следит за Костиным
поплавком. Клюнуло. Длинная бамбуковая удочка подчиняется Мухину. Он вытащил
первого в жизни своей окушка.
Я увидел Мухина в день посвящения в общество юных друзей флоры и фауны. В
ночь совершеннолетия, когда взрослеющий Мухин остановил по глупости поезд. В
хмурое утро увидел его потерявшим невинность. Видел, как Мухин полз на скалу.
Как лежит в больнице с гнойным аппендицитом.
Гнойный аппендицит не самое неприятное воспоминание. Моему мысленному взору
представился Мухин, заходящий в двухэтажный барак; скрипучая лестница, день
железнодорожника, пустой коридор, все на улице, он открыл дверь, на которой
ножом вырезано бессмысленное слово «РЕПА». Быстрым шагом уходит назад. Через
час он будет пить водку в вагоне-ресторане, стараясь забыться. Забыть себя.
Отчасти это удастся ему.
Мухин был Мухиным.
Я не хочу вспоминать за Мухина то, что ему никогда вспоминать не хотелось.
Стряхивая пепел вниз, на газон, я стал вспоминать с другого конца, или
просто — —: с конца, не с начала. Что-то мне подсказывало, что
случилось это недавно.
Поразительный вспомнился мне один эпизод, потому что вспомнился он мне
поразительно— —: ярко, четко, контрастно, словно это происходило прямо
сейчас — —: не в моей голове, а на кухне у Мухина (тогда как я был сейчас на
балконе). Был у нас — —: у меня? у него? — —: с женой разговор —
—: опять же — —: с его ли? с моей ли женой? — —: это как посмотреть.
Мухин смотрел в никуда.
Дело было на кухне на позапрошлой неделе, но не в позапрошлую
среду, а в третью среду назад. Я потом сосчитал — —: пятнадцать дней
до того, то есть до этого четверга, или девятнадцать дней назад, если отмерять
от сегодня, а сегодня, когда это пишу, уже воскресенье.
Мухин смотрел в никуда. Боюсь ошибиться, но, по-моему, он хотел
рассказать жене, как он был в тот день на работе огорошен вопросом —
—: способен ли он кого-нибудь убить. Скажем, отчима. У него никогда
не было отчима. Соль шутки в том, что ассистентка Алина, перебирая фотографии
из папки по теме антропометрических исследований, нашла, что некий преступник
схож чертами лица непосредственно с Мухиным. Несмотря на возраст (Мухин был
значительно старше), отношение расстояния между глазами к высоте подбородка на
прикидку было у них одинаковым (возраст, кстати, здесь вряд ли имеет значение).
Всем было смешно, а Мухина покоробило; он достаточно серьезно относился к своей
внешности и не любил, когда ее обсуждали.
Впрочем, я не готов утверждать, что он действительно хотел рассказать все
это жене, но то, что, глядя в никуда (и быв на кухне), он думал
именно об этом — —: факт, за истинность которого могу поручиться.
По телевизору говорили о ценах на газ.
«Чай или кофе?» (спросила жена).
Ответствовал — —:
«Чай».
«Или кофе?»
Ответствовал — —:
«Кофе».
«Я тебя спросила, что ты будешь пить, а что ты отвечаешь?»
«Я и отвечаю, что буду».
«Спрашиваю — —: чай? Ты — —: чай. Спрашиваю — —: кофе?
Ты — —: кофе».
«А зачем ты спрашиваешь про кофе, когда я уже ответил, что чай».
«Пей сок томатный. Полезно».
«Я не хочу томатного. Оставь меня в покое. Я не хочу ни чая, ни кофе».
«Да ты сам не знаешь, чего ты не хочешь. Ты и чего хочешь, не знаешь. Ты
ничего не хочешь! — —:.. Тебе ничего не надо! — —:.. Ничего! — —:..
Ничего-ничегошеньки! — —: »
Эти слова уже обращались ко мне. Прежний Мухин уже их не слышал. Прежний
Мухин стремительно исчезал, я его замещал, вновь образуясь. Он стиснул зубы и
вышел вон. Да, я пришел на балкон, стоял, как сейчас, и курил, как сейчас,
глядя на крыши домов, как сейчас. Это был я! И это было в среду на позапрошлой
неделе! Вот когда я понял, как это все получилось! (И понял это в четверг!)
Последним словам человека всегда придается значение. Вот мухинское —
—: «Оставь меня в покое! Я не хочу ни чая, ни кофе!» — —: это его. С
тем он и исчез, точнее, избылся, а я не мог этих слов не запомнить.
Ничего между тем не произошло в мире предметном — —: не
остановились часы, не перегорела лампочка, не упал карниз, на который вешают
занавеску. Тот же телевизор не счел возможным выключиться или хотя бы сотворить
на экране что-либо неординарное. Даже кофе не убежал. А был ли кофе? А был ли
Мухин? (хочется мне спросить).
Если Мухин действительно был, хотел бы я знать, почувствовал ли он сам хоть
что-нибудь, исчезая.
Вот я, замещая его, ничего не почувствовал. Безразличие мною владело. Стоял
на балконе и не чувствовал ничего; даже не чувствовал высоты и необходимости ее
опасаться.
Вот это и был тот рубеж — —: я замещал Мухина, еще не понимая,
что делаю.
Целых пятнадцать дней по реальному его замещению я не догадывался, что я не
Мухин!
Надо же, думал, что по-прежнему Мухин и что ничего особенного не случилось.
Может быть, чаще, чем прежний Мухин, я эти две недели посещал Центр Досуга
«Счастье твое», где вступал в единоборство с одноруким бандитом.
В понедельник вечером проиграл доверенное мне на шопинг — —: все
до копейки, а во вторник еще и заначку, которую утром прихватил из дома.
Ну а когда осмысление настигло меня, об этом я уже написал. }}}
{{{ Да, надо сознаться — —: у Мухина была лудомания; я вслед за ним
тоже немножечко лудоман. Я еще не знаю точно, насколько я реально лудоман,
хотя все признаки налицо, но питаю надежду, что все-таки не такой лудоман,
как Мухин. Оптимизма придает мне моя способность считаться с реальностью —
—: обычно лудоманы не признают, что онилудоманы, я же признаю — —:
да, я лудоман, может быть, не типичный, но лудоман, и уж тем более
признаю несомненную лудоманию Мухина.
Другое дело, было бы преувеличением назвать меня страдающим лудоманией;
достаточно и того, что она у меня есть; если кто и страдает, то это моя жена,
хотя, когда моя жена была женой Мухина, страдала она, кажется мне, значительно
больше. Тут и спорить не о чем — —: сверх всякой меры натерпелась она
не от моей страсти к азартным играм (в моем настоящем качестве), а от мухинской,
и вряд ли можно
02.00
меня упрекнуть за то, что именно мой недавний проигрыш переполнил чашу
терпения — —: да останься Мухин Мухиным, чаша терпения переполнилась
бы еще быстрее — —: так и хочется куда-то вставить «ее» — —: «ее чашу терпения»
или «чашу ее терпения», только все равно не могу представить — —: ее — —: с
этой умопостигаемой чашей. Что, между прочим, косвенно доказывает чистоту моей
совести. У Мухина было больше поводов терзать себя, и он временами предавался
отчаянной самокритике и самобичеваниям. Не хочется вспоминать. Его совести
дело, не моей. Это он проигрывал всю зарплату, это он залезал в долги, это он
снес в ломбард антикварную вещицу, принадлежащую его жене, а выкручиваться
придется мне и, чувствую, скоро. Мои скромные проигрыши последних
дней даже сравниться не могут с выдающимися потерями, которые сопутствовали
развитию его болезни на протяжении почти полутора лет вплоть до того дня, когда
Мухин, в прямом понимании этого имени, перестал быть Мухиным. Несомненно, его
болезнь стремительно прогрессировала, однако, соглашаясь с тем, что это наш
общий недуг, я буду решительно протестовать против каждого, кто осмелится
отнести обострение мании Мухина к тому Мухину, который я. Трезвый взгляд,
самому себе мною сейчас демонстрируемый — —: весомое
доказательство того, что все под контролем. Нет, чего-чего, только не обострение
испытывает моя лудомания; скорее, наоборот.
Продолжая рассуждать трезво, назову счастьем отсутствие интереса у Мухина к
игре в карты, а также в рулетку. Подсел он на самое примитивное — —:
едва ли не каждый вечер по дороге с работы заходил в Центр Досуга на нашей
улице, где и вступал в отношения с каким-нибудь из игральных автоматов. Он вел
счет проигрышам и победам — —: как и следовало ожидать, по большей
части проигрывал. Нам не объяснить — —: ни Мухину, ни вслед за ним
мне — —: нашу дружбу-вражду с этими злополучными автоматами. Одно слово —
—: зараза — —: и я говорю, и он говорил то же. Но влекло, влечет; настанет
вечер, и, я знаю, необратимо потянет!..
Всего удивительнее для нас самих же, что мы — —: или нет, во
избежание впечатления раздвоенности буду говорить об одном, о Мухине — —: всего
удивительнее, что Мухин был вполне осведомлен о теории вероятности, в
частности, о законе больших чисел. Да что я говорю! Осведомлен — —:
не то слово. Он был в некотором роде специалистом в этой области; он работал
в Бюсте. Что такое Бюст? О, это место, где работаю я, всеми сослуживцами
принимаемый за Мухина. Бюст это бюро статистики, сказать по-другому — —: бюро
статистических исследований. Если я добавлю слово «независимое», оно ничего, по
существу, не изменит. В общем, я имею дело до известной степени со случайными
процессами, случайными величинами. Мухин занимался, разумеется, тем же —
—: обрабатывал статистические данные с помощью корреляционного и
прочих методов, чтобы потом другие специалисты по результатам обработки делали
заключения и давали рекомендации заказчикам исследований. С чем едят
теорию вероятности, я знаю неплохо; Мухин знал не хуже меня.
Среди посетителей «Счастья твоего» не было другого, кто бы мог, как Мухин
(себя не ставлю в пример), осознавать всю пагубность этой нелепой игры. Мухин
знал, на что он идет; знал и шел. А зачем, вот этого он не знал и я не отвечу.
Жена Мухина объясняла манию мужа по-разному — —: распущенностью;
безответственностью по отношению к семье; легкостью заработка («вкалывал бы
по-настоящему, каждую бы копейку берег!»); наконец, мазохизмом.
С последним можно было бы согласиться, если разуметь под мазохизмом
осознанное нанесение урона своим интересам, и в частности — —: финансовым.
Но ведь мазохизм должен был бы проявиться и в других сферах деятельности
Мухина, однако этого не наблюдалось. Так же, как я, он ни в чем другом не был
похож на мазохиста, скорее напротив, то есть не в том смысле «напротив», что он
или я, соответственно, был или есть садист каждый сам по себе, а наоборот,
напротив, мы, несмотря на нашу последовательность-очередность, не двояко, но
как один человек — —: оба вменяемы.
Не уверен, что следует «офигуривать» эту запись, впрочем, начатую уже
с фигурных скобок. Хотя — —: почему же? Очень даже уверен! Отнюдь не
безобидна она! Демаркационная линия между мной и Мухиным проведена четко,
проблема понимается широко; стало быть, во избежание осложнений обязан фигурно
и тройственно заключить. }}}
{{{ В пятницу я пошел на работу. Представим меня на работе. Передо
мной компьютер, за которым еще недавно работал Мухин. Диаграммы предпочтений
потребителей рыбных пельменей лежат на столе. В пятницу их составила Тоня, мне
следует изучить.
Слух о том, что Тоня любовница Мухина, несколько преувеличен. Во всяком
случае, у меня с ней ничего не было. Правда, она этого не знает, потому что
принимает меня за Мухина.
Мухин был в команде; теперь в команде я. У команды есть ядро из пяти
человек. Мухин был в ядре; теперь я в ядре. Все в ядре работают головой —
—: исключительно головой — —: анализируют, соотносят, ищут подходы.
Вот чем я занимаюсь.
Работать головой непросто — —: чисто психологически. Я и без
работы все время думаю. На работе думаю больше, но на то и работа. Но то —
—: работа. А когда не работа, тогда не работа. Меня, признаться, угнетает,
что я думаю на работе не за себя, а за Мухина. Я и не на работе думаю за
Мухина, но думать на работе за Мухина не очень приятно, потому что это работа
все же его.
Меня все на работе, я сказал, принимают за Мухина.
На работе Мухина, дважды подчеркиваю, все меня за Мухина принимают.
Было бы странно, если было бы по-другому; я обязан с этим считаться.
Наш офис — —: я предпочитаю слово «контора» — —: наш офис-контора
находится в бывшей коммунальной квартире на втором этаже четырехэтажного дома,
целиком отданного под подобные нашему Бюсту конторы.
У меня стол. Разумеется, этот стол принадлежал Мухину. Он и сейчас
принадлежит Мухину — —: потому что, во-первых, Мухин, объективно говоря, это
фактически я, а во-вторых, я замещаю Мухина, надеюсь, временно, а не постоянно.
Итак, мы работаем головой — —: или, точнее сказать, головами — —:
ибо наши мозги объединены проработкой общих тем.
Общая тема — —: это не общее место.
Общее место — —: это, как известно, трюизм, заезженный штамп,
избитая мысль.
Общие темы, которые объединяют наши мозги, как правило, оригинальны.
Думаю, посторонний, если бы попал к нам и услышал, о чем говорим, ничего бы
не понял. Как-то раз жена Мухина принесла мужу в контору им забытый дома один
документ (было это давно) — —: угощаясь чашечкой кофе, она слышала, о чем
говорят, и не могла понять ничего.
Она слышала что-то вроде — —: «Будем, Жора, применять метод максимума
правдоподобия, как ты считаешь?.. или пошлем девочек на примерку?»
А то, например — —: «Капитонов! Наши данные не сбалансированы; оцени
факторные контрасты по всем корнеплодам, а затем проведи дисперсионный анализ!»
«Таблицы смертности кто взял со стола?» — —: «Это я, Борис Карлович, у меня
вопросы по регрессионной модели — —:»
Так у нас говорили; так у нас говорят.
Помню — —: «Чем вы там занимаетесь?» — —: уже ночью, в постели,
спросила у мужа изумленная жена Мухина, и Мухин, помню, ей все объяснил, ничего
не скрывая, но не был понят, однако.
Сам он перед своим исчезновением работал над междублочным анализом
предпочтений рыбных пельменей в зависимости от веса упаковки и срока годности. Внутриблочныйанализ —
—: с учетом им разработанного факторного эксперимента — —: выполнял уже я.
В настоящее время все данные переданы Капитонову, но я не уверен, что он
подготовит отчет вовремя. Капитон исхалтурился, работа его тяготит; у него
чемоданные настроения — —: Нина, жена Капитона, приглашена на работу
в Москву — —: Капитон сыграет роль приложения.
Что касается антропометрических исследований, это тема не моя, ее вел
Удальцов по заказу криминалистической лаборатории одного весьма уважающего себя
учреждения. Кто-то там писал диссертацию в духе, как я понимаю, идей Ломброзо,
хотя на самом деле я в этом ничего не понимаю и не хочу понимать — —: с меня
довольно и того, что в толстой папке, которой распоряжается Алина, среди
множества других фотографий лежал снимок молодого убийцы, чем-то похожего на
Мухина в лучшие дни его молодости. Вообще-то у нас не принято
интересоваться, чем занимаются другие. Занятый потребительским спросом на
рыбные пельмени, я бы, наверное, так и не узнал никогда о существовании
индексов пропорций лица и всяких особых точек вроде верхненосовой и субназальной,
да и чем озадачен сейчас Удальцов, мне бы даже в самых общих чертах было б
неведомо, если бы Алина не захотела Мухина подразнить — —: вспоминаю
тот эпизод — —: она сидит за столом, который напротив моего, а прежде Мухина, и
вот она как-то спрашивает — —: еще Мухина (не меня): «Константин
Андреевич, вам никогда не хотелось убить отчима?» — —: «У меня не было отчима
(ответил Мухин, с изумлением отрывая от таблицы взгляд). А почему такой
странный вопрос?» — —: «Это я к тому, что молодой человек очень на
вас похож. Он отчима убил». Она показала фотографию молодого человека — —: из
пачки того диссертанта. Она не могла знать, каким был Мухин в юности; сходство
ему показалось надуманным; шутка ему не понравилась. Он спросил — —: «Расстояние
между глазами измеряете?» — —: «В том числе» (сказала Алина).
Кажется, я об этом уже писал. Да, это произошло в тот самый день, когда
Мухин, согласно моему позднему прозрению, перестал быть Мухиным, а стал мной.
Меня постоянно беспокоят события этого дня, которые, надо признать, лишь с
натяжкой можно назвать событиями.
Говоря проще, Удальцов вел еще несколько тем, поэтому не торопил
ассистентку Алину, целыми днями елозившую по фотографиям всевозможных
преступников обыкновенными линейкой и циркулем.
Иными словами, это неверно, что мы занимаемся ерундой, что никому наши
исследования не нужны. Год назад Мухин сам думал так же — —: что не нужны,
но потом стал думать иначе. Сейчас наше дело переживает расцвет. Мы вошли в
моду. Среди наших клиентов медицинские и торговые учреждения, политические
объединения, выступающие на выборах в органы власти, пароходство, кондитерская
фабрика, птицеводческий комплекс, некоторые комитеты городской администрации,
прежде всего комитет по образованию.Наши партнеры — —: ведущие агентства по
изучению общественного мнения; дипломы, удостоверяющие наши успехи, висят в
кабинете у шефа.}}}
{{{ Жена Мухина убеждена, что руки надо мыть в ванной, а посуду на кухне. По
части посуды на кухне Мухин не возражал никогда, но в нем все протестовало
против ограничений на умывание рук. Он не только не отказывал себе в мытье рук
на кухне, но и не желал понимать запрета мыть руки с помощью средства для мойки
посуды, тем болеекогда обычное мыло на кухонной раковине принципиально не
предоставлялось. Каково же ему было выказывать себя постоянным нарушителем
закона, часто думаю я — —: ведь ему попадало.
Жена Мухина между тем никогда не теряла надежды исправить супруга.
Одиннадцать лет переделки, перевыделки, перестружки и
перековки — —: и в результате у нас результат — —: практически
нулевой.
Будучи Мухиным, не меняю повадок. Вызываю огонь на себя.
Ничего, передюжим!
В конце концов, напоминаю себе, она жена не моя, а жена, если по крупному
счету, Константина Мухина, и я не обязан терпеть, или, точнее, обязан, конечно,
как Мухин — —: терпеть, но не так, как Мухин терпел бы, кабы не был им я, и все же как
это Мухин терпел — —: одиннадцать лет? — —: непостижимо уму.
Я завершил омовение рук, и не в ванной — —: на кухне. Более того,
я воспользовался тем, что было на раковине — —: химическим средством
для мойки посуды — —: но не мылом, предъявленным в ванной! Хуже того, руки я
вытер посудным полотенцем — —: и все на глазах жены Мухина!
«Костя» (строго сказала жена, словно так быть и должно, в смысле, как раз
не должно, ибо я совершил тройное преступление).
В голосе ее я почувствовал тяжесть укора; и тут я не выдержал — —:
«Костя? Ты так уверена, что я твой Костя?»
Пауза длилась недолго.
«А кто?»
«Может, сегодня я Костя, не спорю, а вот завтра я — —: президент! Или —
—: сосед, который под нами! Или буфетчица Оля со станции Бугорки! Не
можешь представить?»
Зря. Не стоило говорить. Запрещено.
Жена застыла с тарелкой в руках.
«Это юмор такой?» (и я увидел, что она испугалась).
Я замолчал — —: проговорился. Нельзя.
«Какая Оля-буфетчица, какой президент?» (лепетала жена).
«Зяблик (Мухин «зябликом» ее всегда называл) — —: зяблик, миленький
мой, никогда не провоцируй меня на выражение
02.30
правды иного порядка» (и я пальцем наверх показал, намекая на уровень
правды, на высший).
Встав из-за стола, жестом руки повелел, чтоб не задавала вопросов; пошел к
себе.
У себя лег на диван; взял газету. В штате Калифорния бывший судья осужден
на год тюрьмы и десятитысячный штраф за публичное занятие мастурбацией во время
дачи свидетельских показаний. Он использовал специальное приспособление,
установленное под столом. По характерному звуку его разоблачил обвиняемый.
Стараюсь представить; не хватает фантазии.
Она ко мне подошла.
«Не пугай меня, Костенька, я же вижу, с тобой что-то не так. Ты словно
не свой».
Врет.
Что не свой, не дано ей увидеть — —: ибо я, разумеется, свой —
—: и тождественен Мухину.
«Ты ли это?»
О! Она проницательна. Впрочем, я ей сам ведь сознался. Ужель поняла?
И чего я добился? Ничего не добился.
Пошел на попятную — —:
«Все хорошо» (изображая улыбку, нежно сказал).
Она гладила меня по голове, теребя волосы. Я закрыл глаза; замурлыкал —
—: мур, мур, мур. Жалко Мухина. Круглый дурак.}}}
{{{ Итак, отложив газету, я лежал на диване, рядом сидела жена; лоб мой,
поглаживаемый ее теплой ладонью, распрямлял, надо думать, морщины. Я
смотрел на ее лицо — —: в ее глазах отражался испуг. Я и сам
напугался, ее напугав; это очень опасно — —: брякать
лишнее, особенно в моем положении. Боюсь, мне придется еще отвечать — —: не
перед ней — —: и не ей — —: и не сию же секунду.
Должен заметить, жена Мухина — —: женщина привлекательная.
Попробуем разобрать эту фразу. Она достойна анализа.
Начнем со второй части. Жена Мухина — —: женщина привлекательная.
Именно так. Красивой я бы ее назвать остерегся. Я не художник, но знаю, что
считается нормой — —:кончики ушей должны лежать на одной линии с уголками
глаз, а расположение мочек соответствовать уровню нижней части носа. У жены
Мухина то ли уши чуть выше, чем надо, то ли нос несколько ниже. Полагаю,
поэтому она носит сережки продолговатой формы. Они ей в самом деле
идут. Еще мне кажется, что лоб у нее опускается к переносице чересчур мягко,
отчего, если смотреть на лицо в профиль, оно кажется вытянутым вперед. Если
бы Мухин увидел портрет своей жены, выполненный в предельно реалистической
манере, и если бы он не знал, что это его жена, он бы мог решить — —: так же
как и любой другой зритель — —: что — —: кем бы ни был художник — —:
он, во-первых, явно неравнодушен к модели, ибо невозможно с холодным носом
передать ее нечаянную сексапильность, а во-вторых, менее всего реалист, ибо позволяет
себе легкий гротеск и привносит в действительность элемент эксцентрики. Но
именно незначительные отклонения от общепризнанных пропорций придают лицу жены
Мухина своеобразный шарм, делают ее, как я сказал, привлекательной. Очень
точное слово. Она привлекает, и к ней влечет; рядом с ней очень просто испытать
влечение. То есть, я хочу сказать — —: влечение к ней.
Теперь что касается первой части той фразы. Я сказал — —: должен
заметить. Сделаем ударение на втором слове. Заметить. Привлекательность, о
которой только что шла речь, ее привлекательность перестала замечаться мною, а
точнее, перестала существенно раньше замечаться, собственно, Мухиным, я же, как
таковой, не то чтобы перестал замечать, а просто еще не имел счастливого случая
заметить то, что давно перестал, будучи Мухиным, замечать Мухин — —: привлекательность
его жены. Иными словами, привлекательность жены Мухина переставала незаметно
для Мухина им замечаться, что мною замечено только сейчас, в момент писания
сего абзаца. Мухина можно понять, за одиннадцать лет совместной жизни многое,
казалось бы, очевидное перестает замечаться; да и меня, ставшего Мухиным, тоже
нетрудно понять, если учесть недолгую продолжительность моегомухинства (слово,
которое я несколько позже услышал от Поправителя и которым я не могу
не воспользоваться сейчас ввиду его удивительной точности). Одиннадцатилетний
опыт их непростого брака был фатально мной перенят. Плохо ли, хорошо ли им было
вместе, прошлое мне не изменить, тем более чужое.
Вот что значит «должен заметить». И я замечал, я замечал то, что перестал
когда-то замечать Мухин — —: ее негромкое очарование, прелесть
неправильного прикуса, трогательную остроту носа, милую нежность, ласковость ее
ладоней. Конечно, она решила, что я сошел с ума, и, теперь жалея меня, лежащего
на диване, гладит в припадке внезапной нежности мой лоб, а я, чей лоб гладит
она, тоже ее начинаю встречно жалеть и жалеть, и все сильней и сильней, потому
что каково это думать, что муж твой окончательно спятил? Я ей улыбнулся,
мол, все будет хорошо, и она уголками глаз мне улыбнулась. Может быть, она
простила мне Мухина? Простила Мухина — —: во мне? Простилась во мне
со своим Мухиным?.. Все может быть. Мухина я тихо ненавидел. Все больше и
больше. Мухин был самодур, идиот. Мне не было жаль Мухина; мне было жаль
себя, ставшего Мухиным. Моя жалость к жене Мухина, отраженная в ее ко мне
жалости, вновь откликалась во мне жалостью ко мне самому, но безотносительно
Мухина.
С тех пор, как мною заместило Мухина, ни разу я не взглянул на его жену как
на сексуальный объект. У Мухина последнее время — —: месяца полтора,
два — —: были проблемы с женой. И эти проблемы с женой наследовал Мухину я!
Что-то у них не ладилось. Не сейчас обсуждать, что. Потому что сейчас, то есть
тогда, на диване, удивительная мысль пришла мне в голову — —: почему
бы не наставить рога этому Мухину? — —: прямо там и прямо тогда! То есть здесь
и сейчас.
В смысле — —: все же — —: тогда.
На ней был синий махровый халат, в нем пришла она ко мне, лежащему, как я
сказал, на диване; легкий аромат какого-то диковинного мыла слышал я как
ненавязчивый месседж, и вот его содержание:
«Примирение и готовность».
Чего же я медлю? Наставить рога Мухину — —: от одной этой мысли я
в миг распалился. Желание волной на меня накатило. Сев рядом с ней,
одномоментно обнял ее и силою губ атаковал ее губы. Неожиданностью для меня
было то, что для нее это не было неожиданностью, хотя наверняка для нее была
неожиданностью эта моя неожиданность. Но удивился я лишь в первый момент, когда
почувствовал, с каким она пылом мне отвечает — —: как никогда
бы уже не ответила Мухину! Фронтально — —: в этом слове слышится «рот»
— —: наши рты сошлись один на один, языки вступили в борьбу, и, если бы были у
них, у наших языков, хоть какие-нибудь гениталии, можно не сомневаться, языки
бы раньше совокупились, чем мы сами — —: так мы все возжелали друг
друга. Мы уронили себя не на пружинное ложе, но на пол — —: с Мухиным
не случалось такого. Это я ее уронил. Так и разоблачались, катаясь по полу —
—: в яростной схватке, не отдавая отчета себе, чью срываем одежду — —:
свою ли, другого ли, впрочем — —: на ней был всего лишь халат; это я был, по
крупному счету, в одежде.
Я все знал, что знал Мухин, о жене Мухина. Все, что о жене Мухина знал
Мухин, знал о жене Мухина я. Другое дело, много ли Мухин знал. Он думал,
достаточно знал. Особенно в отношении тела — —: ее. Мы оба могли бы
сказать, однако скажу за себя одного — —: я, а не мы, я знал ее тело лучше себя
самого, и это чистая правда. Скажем, я, за отсутствием
наблюдений, смутно представляю, как выглядит моя спина, как выглядят мои
лопатки, да хотя бы та же задница, наконец, потому что я не нарцисс и не
пользуюсь двойными зеркалами, но непосредственный образ ее упругой спины с
отчетливо обозначенными позвонками, образ ее острых лопаток и вообще все эти
ландшафтные особенности, что сзади, что сбоку, что спереди — —: в памяти отчетливо
и надолго запечатлены, с учетом деталей. В прежние годы, когда Мухин был
любопытнее, а она снисходительнее и, быть может, увереннее в себе, дозволялось
ему с ее стороны в некоторых ситуациях визуально и нередко даже тактильно
изучать фрагменты ее живой и чувствительной к экспериментам поверхности. До
лупы дело не доходило, но он всегда интересовался малым — —: родинкой
у пупка, каким-нибудь волоском, ямкой, ложбинкой. Говорю это для того, чтобы
обозначить масштаб объема моих знаний. Но сейчас на наготу жены Мухина я не
хотел смотреть глазами ее мужа. Да и некогда было смотреть! Что видел, то видел —
—: чужую, пускай и не знавшую, в чем ее чуждость, жену. Вот тебе, Мухин,
поделом тебе, поделом! Мы соединились по-страшному. Я не хотел походить на
Мухина, я ничем не хотел напоминать ей о Мухине, и, по-моему, она забыла о
Мухине, да, да, я в этом уверен! Если кто-нибудь когда-нибудь где-нибудь
захочет экранизировать этот текст, пусть снимает грубую порнографию. Я лишь не
рычал. А чтобы ей закричать, ей не хватало голоса! Прав был Мухин, когда
подозревал ее последние годы в том, что она имитирует криком оргазм. Вот
настоящий оргазм! Немой, безголосый!
Когда открыла глаза, смотрела так на меня, словно впервые увидела.
«А я уже думала, такого не будет — —:»
Я же сказал — —:
«Изменница».
«В смысле?» (спросила).
Смысла я не стал объяснять. }}}
{{{ Хотелось бы ошибиться, но, кажется, кем-то была предпринята попытка
разблокировать фигурные скобки. Никакими точными доказательствами не
располагаю, но мне дано— —: ощутить.
В этой ли связи или нет, но думал о Капитоне и резонансных эксцессах. В
быту подобное им называют словом «заскок», но применительно к данному случаю
более подходящим— —: опять же в бытовом понимании — —: мне представляется
слово «отскоки».
Капитонов и Мухин долгое время приятельствовали; причем первый
познакомился с Мариной Романовной, будущей женой второго, значительно раньше,
чем этот второй — —:только в такой формальной уместности он и был первым.
Не знаю, так ли полагал Мухин, но лично я, Мухина заместивший, нахожу Капитона
обыкновенной посредственностью, хотя, спорить не буду, я знаю Капитона
значительно хуже, чем Мухина. Резонансные эксцессы по уровню двузначных чисел
не весть какое достижение мозга — —: т. е. мозгу — —: почему бы не
быть заурядным? Но все равно поразительно — —: Капитон не способен
отрефлексировать свои же отскоки! Впечатление, которое эти отскоки иногда
оказывают на их свидетелей, объясняется не столько их представлением, сколько,
на мой взгляд, непосредственностью Капитона.
Рассказывают — —: знаю от Удальцова — —: это открылось в Капитоне
вследствие тяжелого стресса, когда его шестилетняя дочь едва не утонула в реке
— —: лично Мухин подробностями никогда не интересовался; меня же, если это не
миф, немного коробит шаблонность все-таки, думаю, мифа — —: стресс, попадание
молнией и все такое.
Ставлю себя на место Капитона — —: как бы я относился к своим РЭ,
проявляемым по уровню двузначных чисел? Считал бы это своего рода случайным
презентом высших сил, недоступных моему пониманию? Воспринимал бы это как
синдром болезни, общий характер которой пока еще не позволил себя проявить во
всей ее вкрадчивой и, скорее всего, разрушительной силе? Видел бы в этом сбой
бытия — —: складку смыслового пространства? Понимал бы это как
элемент предварительной презентации крайне сложного и в целом скрытого от меня
инструментария, еще мне не представленного ни инструкцией, ни техническим
описанием, ни заявкой на целеполагание? Буду откровенным перед самим собой —
—: я не знаю ответов на эти вопросы.
Опасно думать, что я завидую Капитону. Я знаю, что так никто не думает, но
так думать опасно.
К сожалению, с отъездом Капитона в Москву туман маловнятности будет
только сгущаться.
И еще — —: о чем подумал сейчас — —: а действительно — —: почему
именно Мухин? Почему мне определено заместить именно Мухина, а не кого-нибудь
иного, например, того ж Капитонова?
Просто вопрос; но очень интересный вопрос. }}}
{{{ Чего опасался, то и случилось — —: образовал себя Поправитель.
Еще спасибо, что явлен он был мне в щадящем режиме — — : образом
не визуальным — —: вербальным. Всего лишь.
Той же ночью, по дороге на кухню (захотелось попить) больно стукнулся
локтем об косяк двери. Не сказал, но подумал зачем-то — —: «За что?»
Нельзя так думать. Думать надо не так. Тут же дан был ответ, и что характерно —
—: мысленный — —:
«За миражи и смотрителей».
Я замер. Я знал, это чье. Хотя и не знал, почему это знаю.
Может быть, он думал, что я сразу завяжу разговор? Нет, я молчал. Явно
недовольный моим молчанием, он повелел, чтобы я отправился в ванную.
Я знал за собой вину, поэтому повиновался.
Он потребовал закрыть дверь на задвижку. Закрыл.
Некоторое время ничего не происходило. Я сел на край ванны. Я ждал не
меньше минуты. Перед лампочкой бесшумно металась хилая моль — —: экземпляр
из корзины с грязным бельем. В зеркале я видел себя: я был похож на себя —
—: и в этом смысле на Мухина. О моли подумалось: «Как мотылек». Мне
показалось, что он ушел. Я спросил — —:
«Все?»
И тут началось — —:
«Не для того я здесь, чтобы запереть тебя в ванной. Я здесь для того, чтобы
предупредить тебя о необходимости соблюдения правил. Ты, вероятно, не понял,
что это серьезно. Так знай. Ты нарушил то, что нельзя нарушать. Ты порицаем.
Ты, как никто, порицаем».
Замолк. Мне отвечать. А ведь знал я, мне это припомнят — —: как в
недавнем разговоре с женой я зачем-то сознался, что я никакой не Мухин. Только
за это меня можно было казнить. А ведь я еще намекал на широту спектра
моей воплощаемости — —: от привокзальной буфетчицы и вплоть до главы
государства. Я был виноват.
«Я виноват» (покаялся я).
«Виноват? Что толку от твоих покаяний? И, пожалуйста, выключи свет».
«Да, так лучше» (я выключил свет).
В темноте его голос — —: если это можно назвать человеческим
голосом — —: стал более гулким.
«Я обязан тебя поправить. Напоминаю — —: каждая точка твоей
траектории, каждое мгновенье твоего пребывания вживе полноценно сканируется.
Твоя обязанность быть во всем адекватным Мухину, каким его знала и знает
природа. Кем бы ты себя ни мнил, нам интересен исключительно Мухин, а вовсе не
ты. Повторяю, будь ему адекватен».
Мысленно я согласился. Он ведь мог меня мысленно слышать, тем более в моей
голове — —: он ведь там находился.
«Есть вопросы?» (спросилось во мне).
Я вздохнул облегченно. Похоже, внушение состоялось. Я, признаться,
рассчитывал на худшее. Все, что он мне сказал, я уже знал без него. Разве что
не знал, что мне объявлено порицание.
«Да, да, много вопросов! — —:.. Почему именно Мухин, а не кто-то
другой? Не Капитонов, не Киркоров, певец? Чем Мухин хорош?»
«Ничем не хорош. Но обстоятельства выбора тебя не касаются. Не тебе
выбирать. Спрашивай о другом».
«Мухиным я стал недавно. Кем я был до Мухина?»
«Ну и вопросики. Какая тебе разница, кем ты был? И был ли ты вообще? Тебе спросить
нечего?»
«Просто — —: это такая возможность — —: узнать прямо от вас — —:»
«Увод телки за недоимки» (сказал Поправитель).
«???»
«Утро инвалида, В поисках укрытия, Проводы переселенцев… Ныне забытый
художник-передвижник Николай Васильевич Орлов. Правдолюбец. Или тебе не
нравятся правдолюбцы? Вот еще: Петром Петровичем Подморьковым мог ты
быть запросто, он преподавал чистописание в женской гимназии города Пинска. А
как насчет Бори Гуревича, инженера-технолога, и его первой жены Валентины?»
«Мужем и женой — —: сразу?»
«Ну зачем же сразу? — —: В разное время. Что касается пола, это для
нас
03.00
непринципиально. Твой профиль — —: определенный психологический
тип — —: и регион — —: в настоящее время Северо-Запад».
Я был потрясен.
«Ничего не помню — —: из прошлого».
«Вспомнишь, когда попросят».
Должен был собраться с мыслями, прежде чем задать следующий вопрос —
—:
«Долго ли мне оставаться Мухиным?»
«Вопрос в стадии разработки».
«Мне бы не хотелось встречаться с настоящим Мухиным. Надеюсь, этого не
произойдет?»
Поправитель откашлялся в моей голове.
«Истинный Мухин, как ты понимаешь, не умер. Он временно принадлежит инонебытию…»
«Ино — —: чему? — —: чему принадлежит?»
«Инонебытию. Не путай с инобытием. Инонебытие отличется от
инобытия примерно как ты отличаешься от Мухина. Но ты меня перебил. Так вот, он
будет принадлежатьинонебытию в течение всего срока твоего закономерного мухинства.
В урочный час Мухин подхватит твою эстафету, как ты в свое время подхватил, так
сказать, эстафетную палочку Мухина — —: единственно ради доходчивости
обращаюсь к метафоре спорта. Полнотелость преемственности гарантируется, равно
как и соблюдение принципа взаимопользования. Ваша очная встреча — —: это
нонсенс, она невозможна, спешу тебя успокоить. Если, конечно, не брать в расчет экзотические умоположения —
—:»
Я насторожился — —:
«Это какие ж?»
«Ну вроде того, что вы вообще не расставались. Не думай об этом.
Встречи не будет».
«Какова моя миссия?» (спросил я Поправителя).
«Быть Мухиным».
«И только? Меня не заставят кого-нибудь убивать?»
«Нет, Мухин не способен и муху убить» (он засмеялся своему каламбуру).
«Должен ли я составлять отчеты?»
«Отчетов захотел! — —:.. Ничего себе! — —:.. Сам напрашивается! Ты,
бюрократ, выкини из головы эту дрянь! — —:.. Понял? Тут не кино с
пришельцами! — —:.. Еще └приказы” скажи! — —: └инструкции” скажи! —
—: └приказы из космоса”! — —: (почему-то его развеселила мысль — —: чья мысль?
— —: о «приказах из космоса»; он гулко засмеялся, но как-то не по-доброму,
нехорошо). Скажи еще, что тебе голоса слышатся — —:»
Я не понимал, испытывает он меня или просто придуривается.
«Но вы — —: разве не голос?»
«Я — —: голос?! Если я голос, дело скверное. Мои поздравления».
«Но — —: у меня в голове — —:»
Он поморщился — —: я это физически почувствовал — —: мышцами
своего лица.
«Только без симуляций! Этого мы не любим! — —: Нет, приятель, можешь
не выкаблучиваться, ты здоров».
«Я и не сомневаюсь, что я здоров — —: но как-то странно это
слышать от вас — —:.. Вы же не отрицаете свою — —:.. реальность?»
«Хочешь мое личное мнение? Ну так слушай, дружище. Все эти ваши
разговоры с чертями, с недотыкомками всякими, с черными там человеками,
двойниками, посланцами, вестниками — —:.. все эти мозговые игры —
—:.. такая литературщина, такая … Неужели ты думаешь, мы с тобой тех же
пончиков ждем? — —:.. Только больше не матюгаться! Ты понял?»
«Но — —:.. это не я — —:.. (я был изумлен) — —: это ж — —:..
только что — —:» («вы» надо было добавить, но я прикусил язык — —: Поправитель,
оказывается, способен заговариваться! — —: для меня это было открытием).
Вот и пончики — —: это к чему?
Между тем он утверждал — —:
«Мухин в отличие от тебя человек цельный; Мухин — —: цел; он
единица; Мухин — —: не дробится на части! Если я говорю └быть Мухиным”, я
подразумеваю практически └быть собой”. Нас интересует Мухин в целокупности и
полноценности. Любая фиксация различий с твоей стороны будет рассматриваться
как твое — —: ты понял чье? — —: твое преступление. Я ясно выразился?
Для нас тебя нет, есть только Мухин!»
«Да как же так! Есть я, это как раз Мухина нет!»
«Тянешь на себя одеяло (сказал Поправитель). Слишком зацикливаешься на
себе. Кто ты такой? Кто ты такой без Мухина? Разве ты не математический
оператор? Разве ты не соответствие между элементами множества? Ты —
—: никто. Тебя без Мухина нет! Тебя нет, есть Мухин! Ты — —: Мухин!
Будь собой, Мухин! Не дури! Вслушайся в мои слова!»
«Константин! С кем ты там говоришь?»
«Это кто?» (встревожился Поправитель).
«Конь в пальто! (Он меня разозлил!). Моя жена. Жена Мухина!»
«А-а — —:.. Мариночка — —:.. тогда ладно, это ничего — —:»
«Костя, почему ты выключил свет? Почему ты закрылся? Что ты там делаешь?»
«Ну и почему ты выключил свет? Почему ты закрылся? Что ты тут делаешь?»
(издевательски обратился ко мне Поправитель, передразнивая жену).
Мне это не показалось смешным. Похоже, он сам понял, что перебарщивает —
—: решил меня успокоить — —:
«Ерунда. Стандартная ситуация. У нас называется └медианой”. Ты слышал
когда-нибудь о медиане?»
«В треугольнике — —:.. делит сторону пополам — —:»
«Нет. Медиана понимается нами иначе. Медиана — —: это когда мы с
тобой беседуем, а кто-то третий, обычно женщина, подслушивает и делает
неутешительные выводы. Стандартная ситуация, говорю. В литературе и
кинематографе затерта до дыр, до неприличия, пончиками тут не
отделаешься».
Опять о пончиках.
«Костя, открой, пожалуйста, мне надо в ванную».
«Врет (сказал Поправитель). Никуда ей не надо».
«Перестань бормотать! (закричала жена). Не пугай меня!»
«Ты разве бормочешь? (спросил Поправитель). Ты разве кого-то пугаешь?»
«Открой дверь, я не шучу!»
«Во-во, как по учебнику».
«Костя! Хочешь, чтобы дверь сломала, дождешься!»
«Какая энергия! (сказал Поправитель). Какой энтузиазм!»
Я не выдержал — —:
«Нельзя ли без комментариев?»
Достал меня своими репликами. Что он себе позволяет? В чужом доме, в чужой
голове!.. Я понимаю жену, она волнуется. Я бы сам волновался, если бы она,
запершись в ванной, с кем-то там разговаривала. Я крикнул, как можно громче:
«Не переживай! Скоро освобожусь!»
Тишина воцарилась. И он, и она, и я вслушивались в тишину. Первым заговорил
он — —:
«Медиана снимается различными способами. Можно понизить голос до шепота.
Можно имитировать разговор по мобильному телефону. Можно включить шумящие
электроприборы, скажем, фен. Часто бывает полезно медиану вообще игнорировать,
но надо это делать с умом. Максимум что тебе угрожает — —: заберут в
психушку; там тоже люди живут. Это не смертельно».
«Я не шизофреник» (сказал я).
«А я что тебе говорил? Мы повторяемся».
«Если ты не шизофреник (закричала жена), немедленно выйди из ванной!»
Я крикнул — —:
«Сейчас!»
«Никаких сейчас! (остановил Поправитель). Мы еще не закончили!»
Но тут дверь угрожающе треснула — —: чем-то она подцепила-таки
снизу ее.
«Без паники! (быстро проговорил Поправитель). Вариант с телефоном —
—: давай! Гарантия сто процентов».
Я понял, я закричал — —:
«У тебя крыша поехала? Ты что там рехнулась, дверь ломать? Я по
телефону разговариваю!.. У меня важный разговор, а ты мне мешаешь!»
И мы оба, и она за дверью — —: опять ни гугу, молчим, затаились;
ждем, кто первый. Я чувствовал торжество Поправителя, беззвучное, на слух
ничем не выдаваемое… мне это сильно не нравилось. Что бы я здесь ни выкрикивал,
но был я на стороне жены — —: это не она, а он, это он загнал меня в
ванную.
Голос Поправителя первым подался, но очень тихо. Кажется, было
сказано — —: «Вставлено» — —: если я не ослышался. Далее — —: шепотом
— —:
«Хочу с тобой обсудить вредные привычки Мухина, и прежде всего…»
Марина — —:
«Неправда, Костя. Твой телефон лежит на столе».
Он так и крякнул с досады.
«Облом». (Я даже не счел нужным скрыть злорадство. Умница. Хорошо
она ему нос утерла. Тогда-то я и подумал впервые о несовершенстве сил, которые
он представляет.Догадка о защитных свойствах фигурных скобок меня еще не
осенила тогда, это случилось потом, а тогда — —: надо было срочно снимать
медиану.) Инициатива переходила в мои руки; я предложил свой выход —
—:
«Скажу-ка я, что речь готовлю. В субботу у Мердяхина юбилей —
—:»
«Какой Мердяхин?! Какой юбилей?! (Поправитель был раздражен до
крайности). Ладно, все! На сегодня достаточно. Потребуюсь — —: дашь
сигнал».
Маловероятно, чтобы я когда-нибудь испытал в нем потребность, но и не
спросить я не мог — —:
«Сигнал — —: это что?»
«А ты пораскинь мозгами своими. Вспомни Шаляпина, Робинзона Крузо — —: потом
этого — —: который дирижабль изобрел — —:»
Он словно выключился, но без щелчка. Я глубоко вздохнул; нащупал рукой
выключатель; свет зажегся. Я вышел из ванной.
Марина стояла вся заплаканная, держала в руке гвоздодер.
«Взломщица-кайфоломщица» (сказал я с максимально возможной нежностью в
голосе).
Сделал шаг к ней, обнял, поцеловал в щеку.
У нее была очень горячая щека, обжигающе горячая. Стало быть, подумал я, у
меня очень холодные губы. }}}
(Окончание следует.)
Апрельский номер журнала “Новый мир” выставлен на
сайте “Нового мира” (http://www.nm1925.ru/ ), там же для чтения открыты февральский и
мартовские номера.