стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 9, 2014
Козлов Владимир Иванович родился в 1980 году. Поэт, критик, литературовед.
Окончил филологический факультет Ростовского государственного университета,
доктор филологических наук. Автор поэтических книг «Городу и лесу»
(Ростов-на-Дону, 2005), «Самостояние» (М., 2012) и литературоведческой «Русская элегия неканонического периода»
(М., 2013). Стихи, эссе и статьи публиковались в журналах «Арион»,
«Вопросы литературы», «Знамя», «Новая Юность», «Новый мир».
Живет в Ростове-на-Дону.
Несвоевременные люди
Страна
понесла потери — люди потерялись в кисловодском парке.
Ушли
приблизительно в девяносто втором на прогулку.
«Берегите
себя по возможности и гуляйте подольше» — им лечащий
каркал.
Остальные
советовали не соваться, уткнуться в свои писульки.
И они —
послушались. Началось многолетнее воспитание белок,
наблюденье
за ростом деревьев, прополки, зарубки,
дотошное
ежедневное обсужденье методики дела,
не выходящего за пределы закатов и пешеходных маршрутов.
Снаружи их
до сих пор никто не хватился, не принял меры.
На улице
Современников три бедолаги торгуют орешками и
платками.
Ну а в
парке, конечно, никто не слыхал, как стреляли в мэра.
Инфляция,
кредиты, бюллетени — сюда не проникали.
Может,
честнее, надежней — просить у неба погоды.
Да и законы
природы, в конечном счете, — законы.
Это они
пропустили эпоху или мы — свои лучшие годы,
раз уж
нарзаном и за год не смыть за день набитой оскомы? —
Кто из нас
более виноват? —
Оздоровляющие терренкуры
за время с тех
пор их настолько оздоровили,
что даже
бывшие прожженные работники прокуратуры
выглядят
теперь, как младенцы — молодо и невинно.
И не
скажешь, что в мире их не было перспективы.
С Красных
камней они наблюдали горбы Эльбруса.
Потом, как
умели, мазали им картины,
и выходило
маленькое, трехкопеечное искусство.
Перевернутый Киев
Во граде во Киеве семь лысых гор.
На каждой из
них — то дворец, то собор.
Но знамя
колышется лишь на одной.
Сегодня — на
этой, завтра — на той.
Трясется Крещатик от топота ног.
Вещает с
майдана языческий бог.
Сегодня —
гуляния, завтра — мятеж.
В вечерних
газетах одни да и те ж.
А в
архитектуре запахло Москвой.
Горилка
культуру ведет за собой.
Дивчина
судьбину несет в подоле,
пока над
землей, под землей, на земле
с гулом
торгуют заморским шитьем —
в новую
жизнь полагается в нем.
В пустую Софию глядит человек.
А та
вспоминает двенадцатый век.
Во граде буянит свобода иметь.
А всем
несвободным — мука и смерть.
Во граде во Киеве по-над Днепром
уходят миряне
в земное нутро —
там жарко от
жара земного ядра,
там
притолока от дыханья сыра,
там свечка
горит, чтобы видеть, куда
держать
направленье слепого труда —
и гувна забот, и раны грехов,
сюда принесенные с самых верхов,
молитвою,
прикосновеньем к мощам
до жизни
конца еще расчищать —
вот все, что
сюда, в пещеры, на дно
с собой унести человеку дано,
чтоб с
помощью Бога во мгле рудника,
используя
только огонь языка,
однажды
коснуться суставов времен;
и Божие
Царство во весь окоем
слепой
летописец за тонкую нить
достанет из
морока — и сохранит.
Все выше и
выше град наверху.
Доход
распаляет солнце в паху.
Все глубже и
глубже уходит другой.
До самого
Бога копает любовь.
И лишь
обыватель, брошенный тут,
глядит, как
каштаны весною цветут.
Он думал вчера,
будет думать и впредь,
в рай
прогрызаться иль в ад улететь.
30-31 июля 2013
Остров Петербург
Утеха
барельефа — быть помногогранней,
облапошить варвара, чтоб он о камень
бился
оттого, что камень намекнул о драме —
подмигнул и
замер, как бы продинамил.
Входя в этот
город, веди себя как хозяин:
что нужно —
бери, что понравилось — трогай.
Упаси тебя
Бог вопрошать у гранита и слушать, раззявив
рот, — не
проси, не рассчитывай на подмогу.
Мосты,
дороги, статуи и фасады
кончаются у
воды, где спешились и обстали —
и больше
никто никогда не покинет Летнего сада.
А ты — из
тех, кто забивает сваи.
А ты — из
тех, кто в золоченой мариинской ложе
рыдал на
первом акте, на втором — кемарил.
А на стоянке
остывала твоя лошадь,
от конных
статуй отличаясь мало.
Ты на
острове, вокруг пучина — и куда поскачешь?
Культура —
остров, и всенепременно — остров.
От человека
вовсе тут не надо качеств:
куда халтуре душ равняться с этим Росси?
Пора,
проснись, колхозник, вспомни Пенелопу.
Назавтра
ждет гостиница с окном на буйный Терек.
И будет речь
в кафе захлебываться от галопа.
И пара
мыслей все же покорит тот берег.
Черный ящик
Кожаные руки
с венами на коленях.
Стопы медью
попирают советские гобелены.
Туловище
придавлено воздушным столбом.
Ночь. В
телевизоре происходит футбол.
В замершей
комнате брошены голень, бицепс.
Некто весь
уже спит, но чему-то внутри не спится.
Красные люди
гонят зеленых людей.
Жизнь не
была такой долгой, как день.
Внутри
затвердевшего тела мотается пленка.
Лица и сцены
встреч, рожденье ребенка.
Тишину
нарушает явственный плач.
Он уже
знает, кто выиграет этот матч.
Только сеть
постоянно что-то приносит из бездны.
…………………………………………….
…………………………………………….
…………………………………………….
На борту
бегущего человека работает черный ящик.
Он будет
прочитан, лишь если сорвет башню.
А еще
разрастается сна в ленте памяти кадр.
Но некому
различать, да и не различить никак.
8-9 ноября 2013
Бог в детали
Когда,
поглядев вокруг,
сначала
становится жаль себя,
а потом и не
очень жаль,
вся надежда
уходит
в
неожиданную деталь —
то на улице
из-за угла
вдруг
выскочит даль,
то длинной
нотой в серванте
вдруг
прозвучит хрусталь,
и в книжном шкафу
открытка
блеснет
духом
обещанных приключений,
и в это
время
доносится с
кухни
запах
созревшего в печке печенья,
и в глазах
случайного гостя
сверкнет
рождественская искра,
и во мраке
вещей пронесется улыбка,
в которой возможность завтрашнего утра,
и даже
странные вещи, как ополченцы,
становятся
вдруг на защиту добра —
и вот утром
ты был один, а теперь
целая армия
вместе с тобою в ночи у костра —
это фонарь
загорелся
под окнами
третьего этажа,
но он
загорелся, теперь
чему-то
иному служа,
и деталь,
что была в начале,
теперь
выглядит так ничтожно
на фоне
горящего мира,
который, как ёлка, сложен
перед тобой,
и висит лабуда,
мишура,
пугливые звери, железные поезда, —
и пластмассовой на верхушке
прикидывается
звезда.
Олимпийская жертва
Вечная мышь
через десять лет ада
идет под
прожектор затянутой в лайкру.
Она
отправляется в космос, как лайка,
корябать на льду внеземную руладу.
Жгучая,
будто рана, помада
укажет нам
место, где ставить лайки.
Мать —
рядовая работница ЖЭКа.
Счастьем
блестит ритуальная жертва
во имя
великих способностей человека,
гармонии,
мира, стремления к свету.
Пока до нее
не добрался прожектор,
тиком
заходится веко.
Но человечьего в ней теперь мало.
Любимой
пластинкой играет тело.
Затерто до
дыр поначалу в подвалах,
после оно в
спортзалах потело.
Теперь
вокруг город, который сделан
затем, чтоб
она тут предстала.
Знаешь ли
ты, какой сейчас век?
Кто сейчас
царь? Как названье страны?
Чем
отличаются новый и ветхий завет?
Слышал ли
ты, что все люди равны?
Будет алтарь
золотым, ты наверх
взойдешь,
чтоб ответы забыли и мы.
Мыши, гляди,
превращаются в олимпийцев.
Это — они;
мы ведь знаем их лица
по мрамору
древних оригиналов.
Когда мы
копали моря и каналы,
торсы без
головы ли, руки, причиндалов
ставили на
высоты, гробницы, границы.
Ее в
четверном почти что не видно тулупе.
Она борется только с бегущим, как белка,
сердцем
внутри совершенной поделки,
закаленной сначала в халупе,
потом в
олимпийском огне салюта.
Так высоко
не летает нога человека.
В радиусе
нескольких километров
в воздухе
зависает восторг и дружба.
Договоримся
на время оружьем
считать
заработанные отметки.
Вихревращений ее окружность
распространяется
медиаветром.
Может быть,
мир и не требует жертв,
но никому не
бывает так рад,
как добровольцам
сошествия в ад,
преображенным в огне рубежей.
Выгребешь,
мышь, мы подгоним трап
и до облака,
выше — подкинем уже.
7-9 февраля 2014
Ноябрьский номер
журнала “Новый мир” выставлен на сайте “Нового мира” (http://www.nm1925.ru/),
там же для чтения открыт октябрьский номер, в “Журнальном зале” «Новый мир» №
11 появится после 28 декабря.