Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 6, 2014
«АПН», «Газета.Ru»,
«Гефтер», «Известия», «Коммерсантъ Weekend», «Литературная Россия», «Московский книжный
журнал/The Moscow Review of Books», «НГ Ex libris», «Нева», «Огонек», «Отечественные записки», «ПОЛИТ.РУ», «ПостНаука», «Православие и мир», «Радио Свобода»,
«Российская газета», «Русский Журнал», «Свободная пресса», «Теории и практики», «Урал»,
«Эксперт», «Celedka», «Colta.ru», «The Prime Russian Magazine»
Андрей Аствацатуров. Нехватка
бытия: загадка Джерома Сэлинджера и американской литературы. — «Теории и
практики», 2014, 19 марта <http://theoryandpractice.ru/posts>.
«С одной стороны, мы читаем Сэлинджера, и это
естественно, но, обратите внимание, Сэлинджер скорее прочитывает нас. Прочитайте рассказ
„Хорошо ловится рыбка-бананка”. Прочитайте его через месяц, у вас к этому моменту
будет совершенно другой опыт, и прочтение рассказа будет совершенно иным. Вы
увидите там, чего вы в принципе раньше не видели. Он все время нас прочитывает,
выбалтывает и заставляет избавляться от чего-то ненужного. Здесь проявляется
важная идея, на которой Сэлинджер заканчивает свое творчество. Он нам говорит,
что мир бессмысленен.
В человеческом мире нет смысла. Когда мы читаем Сэлинджера, мы набрасываем на
мир смыслы. Да и не только когда читаем Сэлинджера: мы так живем. Мы
набрасываем на мир смыслы и расстраиваемся, если обнаруживаем, что он
организован не в соответствии с нашими смыслами».
Век мой, волк мой. Алексей Варламов написал новый роман и пишет биографию
Василия Шукшина. Беседу вел Павел Басинский. — «Российская газета» (Федеральный выпуск),
2014, № 71, на сайте газеты — 28 марта <http://www.rg.ru>.
Говорит Алексей
Варламов: «<…> Серебряный век —
мутное, насыщенное, богатое, невероятно увлекательное время, которое было
разрушено не внешними силами, как обыкновенно принято считать — революцией,
смутой, тоталитарной властью, но подорвало себя само, отдало на растерзание
хищному, злому, завистливому зверю, взломавшему границы русской мысли и
русского сердца. Как и
почему это произошло, кем был этот зверь, как любили, к чему стремились, чего
боялись люди Серебряного века, с чем сражались, кому и почему проиграли — вот
примерно об этом моя книга [«Мысленный волк»]. <…> Есть в романе и
неизвестная, оболганная, трагически проигранная Россией Первая мировая война,
есть ее герои и антигерои — „авторы” нашего поражения, ибо ни Серебряный век
без войны, ни война без Серебряного века поняты быть не могут, как не может
быть понят без них весь русский путь, да и наше время тоже».
Алла Горбунова. Падающий вверх. О «священнической оптике» прозы Сергея
Круглова. — «Colta.ru», 2014, 18 марта <http://www.colta.ru>.
«Сходство литературной практики
поэта-священника с древней техникой плетения словес не случайно, и дело не
только во влиянии этой литературной техники на православную традицию. Скорее
здесь надо спрашивать о глубинном смысле такого подхода к языку. Зачем нужны
эти бесконечные перечисления, ритмическая организация периодов текста,
риторичность? Возможно, что за всем этим избытком и излишеством кроется не что
иное, как исихастское „безмолвие” связанное с идеей
невыразимости сущности Бога в слове».
«И попытка такой речи,
стремящейся к максимальному риторическому выражению, — возможно, своего рода
изощренная медитация, когда образы и украшения являются знаками, ведущими нас в
сокровенную пустоту, указывающими нам на невыразимое, которое лежит по ту
сторону возможного выражения. Можно вспомнить здесь знаменитый афоризм Витгенштейна:
„О чем невозможно говорить, о том следует молчать”. Вся эта избыточная,
„украшенная” речь, полная эпитетов, метафор, перечислений, как ни
парадоксально, как будто предназначена для демонстрации этого тезиса».
Татьяна Горичева. Из комсомола
в эксзистенциализм.
Об акафистах в КГБ, христианском феминизме, ссылке в Европу и экологическом
богословии. Беседовала Ксения Лученко. — «Православие и мир», 2014, 20 марта
<http://www.pravmir.ru>.
«Я вышла замуж за Виктора Кривулина, у
нас была большущая подвальная квартира на Курляндской улице, с крысами, с
котами. И все, кто выходил из тюрьмы, из сумасшедшего дома, шли к нам туда, в
эту квартиру, двери не закрывались, многие прямо в окно входили. Наши семинары были
по пятницам: у Кривулина был поэтический семинар, а у меня религиозный, и мы
чередовались».
«Говорили, что все кагэбэшники,
все стукачи в пятницу вообще собираются у нас, в
квартире 37, что можно везде рассказывать антисоветские анекдоты, потому что
все КГБ сидит у нас. Бывало столько народу, что мы, конечно, не могли вообще
никак понять, кто и что».
«Кривулин жил ночью, как и многие другие, как и
Охапкин, как и Саша Миронов. А я ночью все-таки пыталась как-то поспать, но не
удавалось. И все они читали стихи, все они были гениальные. Надо мной туман,
дым стоял, кто-то на шкафу сидел, кто-то под столом спал. Это был дадаизм,
мягко выражаясь».
«С Кривулиным мы
развелись быстро. Не потому, что мы как-то так жутко рассорились, а просто мое
православие было очень суровым, а Кривулинское православие
пошло в какое-то, как мне тогда казалось, легкомыслие. <…> И я как-то с Кривулиным просто уже перестала разговаривать,
взяла и ушла. Нет, он и поддерживал наше женское движение, мы дружили, но брака
никакого не было. Потом он скончался. Он — великий человек, конечно…»
Групповая идентичность и риторика противостояния. [Опрос] М. Гейде, Н. Горбаневская, Н. Кононов, Г. Кружков, П. Барскова, В. Кальпиди, В. Богомяков, А. Уланов, А. Скидан, Ст. Львовский, А. Тавров, В. Аристов, Н. Сафонов, Е. Суслова, Т. Щербина, Б. Кенжеев. — Журнал
поэзии «Воздух», 2013, № 3-4 <http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh>.
Говорит Александр Скидан: «Теперь по
поводу „мы”. Оно
имплицитно присутствует в самой структуре субъективности, как и „они”, как
разделение на „свое”/„чужое”, „сакральное”/„профанное”, „мужское”/„женское” и т. п. Это отложения глубокой древности,
пронизывающие наш язык и, соответственно, мышление, не говоря уже о бессознательном. Современная философия (и поэзия)
попытались разомкнуть эту бинарную логику, введя фигуру Другого (ср.
известное высказывание Рембо „я — другой”; имеется в виду несамотождественность,
„расщепленность” субъекта) и деконструировав казавшуюся
самоочевидной в случае принятия политических решений оппозицию „друг”/„враг” (к
которой Карл Шмитт возводит само понятие политического).
Но архаические структуры живучи, пересмотр или отказ от них, крайне непростые
даже на уровне рационального дискурса, на практике оказываются делом еще более
трудным и болезненным, особенно в критических ситуациях, когда апелляция к ним
выглядит риторически и онтологически беспроигрышной».
Денис Гуцко. Спокойно. Это
война. — «Свободная пресса», 2014, 28 марта <http://svpressa.ru>.
«Проигрыш — в самом выборе. Который не
оставляет шансов спасти ни один сложный оттенок, ни одну драгоценную оговорку.
Никакой масштаб личности и никакой размах творчества не спасают от казарменного
примитивизма, как только сторона выбрана и провозглашена Армией Света».
«— На нашей перенаселенной планете больше нет
внутренних дел. Коммунистические лидеры говорят: „Не вмешивайтесь в наши
внутренние дела. Позвольте нам душить наших граждан в тишине и покое”. Но я
говорю вам: вмешивайтесь больше и больше, вмешивайтесь столько, сколько вы
можете. Мы просим вас прийти и вмешаться. Понимая свою задачу таким образом, я, возможно, вмешался
сегодня в ваши внутренние дела или, по крайней мере, коснулся их, и я прошу
прощения за это.
Это из американской речи Солженицына в 1975
году».
«Мне категорически не по душе коммунизм
Ленина-Сталина. И точно так же не по душе мне выбор Солженицына: как ни крути,
но выбор этот с сегодняшнего ракурса представляется не войной против Империи
Зла — а войной против одной империи в интересах другой».
«Даже если человек не любит авангард, он должен осознавать,
что это ценно». Беседу вела
Ирина Осипова. — «Эксперт», 2014, № 11, 10 марта <http://expert.ru/expert>.
Говорит директор Государственной
Третьяковской галереи Ирина
Лебедева: «В „Гараж”
или в ГЦСИ всегда идет целевая аудитория, которая понимает, что она там может
увидеть. Туда не пойдут те, кто не знает и не хочет знать, что такое
современное искусство. А к нам идут все. И вот приходят люди на выставку
Нестерова и попутно видят экспозицию отдела новейших течений с работами
современных художников, и пишут нам письма: „Что за безобразие! Почему
Третьяковская галерея это выставляет!” Одни требуют убрать произведения с
изображением Сталина из экспозиции, других возмущают новейшие течения, третьих
что-то еще, а мы при этом должны музеефицировать и
показывать разный материал. Мы — музей, который вынужден участвовать в
написании истории искусства ХХ—XXI веков, предлагая свой вариант, и постоянно
выдерживать нападки критики со всех сторон».
Валерий Есипов. Предпасхальный привет с Колымы. Неизвестное
стихотворение Варлама Шаламова. — «Литературная Россия»,
2014, № 12, 21 марта <http://litrossia.ru>.
Если «видевше свет вечерний»
Запоют мне — не удивлюсь.
Я все старше, все суеверней,
Все церковнее становлюсь.
………………………
«<…> лирическое „церковное”
стихотворение найдено среди рукописей стихов, написанных на Колыме в 1949 —
1950 годах. (РГАЛИ, ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 2-4). Шаламов работал тогда фельдшером на
ключе (речке) Дусканья,
был в статусе заключенного по 58-й статье, но впервые за 12 лет получил „право
на одиночество”, как он выражался. Жил в избушке, где располагался медпункт,
топил печь, зажигал керосиновую лампу и длинными полярными вечерами писал и писал стихи. На чем попало —
на рецептах, на клочках, а больше всего — на толстой оберточной бумаге,
доставшейся ему по случаю (от предшественника фельдшера г. Баркана, который
вскоре погиб, а вообще был стукачом —
детали Шаламов сообщает в своих „Воспоминаниях”)».
Есть ли у животных культура? Гипотеза распределенного социального обучения. — «ПОЛИТ.РУ», 2014, 16 марта <http://www.polit.ru>.
Лекция доктора биологических наук Жанны Резниковой (21 ноября 2013 года).
«Есть ли учительство у звериных и птичьих
родителей и детей, мы сейчас точно не знаем. У этологов, изучающих социальное
обучение, существует определение учительства, — это социальное обучение, при
котором учитель намеренно передает навыки ученику и при этом затрачивает свои
определенные жизненные ресурсы, то есть время и физические силы. Учитель
непременно на этом пути учительства должен как-то пострадать, это такое как бы
художественное объяснение, а строгое определение: учительство — это самая
сложная форма социального обучения, которое основано на намеренной передаче
навыков и на том, что учитель жертвует некоторыми своими ресурсами, передавая
эти навыки другим».
Заядлый рифмач. Молодому поэту Аркадию Штыпелю 70
лет. Беседу вел Андрей Щербак-Жуков. — «НГ Ex libris», 2014, 20 марта <http://www.ng.ru/ng_exlibris>.
Говорит Аркадий Штыпель: «Первое, что бросается в глаза, — сошел на нет романтический образ поэта с большой
буквы. Любые попытки вдохновеннойсамопрезентации себя любимого, еще в 70-е и даже в
80-е радовавшие публику, уже воспринимаются (не всеми, конечно, но многими и уж
точно мной) как неумное кокетство. Единственный участок поэтического поля, на
котором сегодня может привлечь к себе внимание эгоцентричное поэтическое „я”,
это абсурд и жесткая, а то и брутальная самоирония. Лирика предельно
объективирована, а едва ли не самое интересное
происходит в сюжетных стихах».
«Процветший в 80-х годах так называемый метаметафоризм на деле оказался предвестником конца
метафоры. В сегодняшних стихах метафоры, как правило, выглядят украшениями. А
пресловутое „сближение далековатых” идет не по типу метафоры, а скорее по типу
коллажа. При всем разнообразии индивидуальных поэтик можно сказать, что в целом
в поэзии язык синтеза (а метафора дает именно синтетический образ) уступает
место языку анализа. Разумеется, не навсегда, потому что поэзия движется такими
длинными волнами».
«Кажется, я начинаю понимать, о чем моя картина». Татьяна Розенштайн беседует с режиссером Мишелем Гондри о философе Ноаме Хомском. — «Огонек», 2014, № 8, на
сайте — 3 марта <http://www.kommersant.ru/ogoniok>.
«Картина [«Счастлив ли высокий мужчина?»] о
философии, науке, лингвистике и продолжительности жизни снята в виде диалогов с
философом Ноамом Хомским.Гондри прибегает к простейшим формам
выражения своей мысли — с помощью 60-миллиметровой камеры, стопки тонкой бумаги
и карандашей. Мысли ученого „переводятся” на язык мультипликации».
Говорит Мишель Гондри: «Думаю, что мозг человека воспринимает
реальность фрагментарно. То же самое распространяется на прошлое. „Прошлое” как
бы состоит из фрагментов, а наш мозг произвольно — с помощью воображения —
заполняет „провалы” в памяти. Этот процесс похож на создание фильма. Ведь фильм
— тоже совокупность фрагментов, отдельных кадров, которые перерастают в
„непрерывность” (continuity)».
Как бывший диссидент и политзаключенный становится
охранителем. Беседу вел
Григорий Колюцкий.
— «Русский Журнал», 2014, 24 марта <http://russ.ru>.
Говорит Валерий Сендеров: «Полицейские и в той, настоящей России
восторга не вызывали. Охотнорядцы — говорить не приходится… А потом… потом
приходятдругие. И тогда злой сатирик Саша Черный по-другому, чем прежде,
вспоминает провалившуюся, „слинявшую в три дня” страну. „И встает былое светлым
раем, // Словно детство в солнечной пыли…” Поймите, я не о том, что власть
хороша. Я о том, что вы, господа, — много хуже. И лучше иметь дело с циничным
квалифицированным юристом Путиным, чем с воем толпы: „Навальный вас любит!”».
«Как быть в ситуации, с которой ты не
согласен, но при которой тебе жить?» Игорь Вишневецкий — о «Ленинграде»,
блокаде, Ланге и амбивалентности ранней советской
культуры. Текст: Василий Корецкий. — «Colta.ru», 2014, 18 марта <http://www.colta.ru>.
Говорит Игорь
Вишневецкий: «До того как
заняться литературой, я уже занимался музыкой, хотел быть композитором. В
какой-то момент я понял, что могу писать авангардную музыку, но у меня нет
мелодического дара. А композитор должен иметь мелодический дар, что бы он ни
писал. Точно так же как художник должен уметь рисовать, а потом уже он может
заниматься чем угодно. Неразделенная любовь к музыке была со мной всю жизнь,
она меня мучила до тех пор, пока я не начал писать книги о музыке, и
одновременно музыка напоминала мне, что, может быть, я мог бы заниматься и
другими искусствами».
«Скажем так, Петербург — это оправдание
русской культуры в ее лучших проявлениях. Потому что золотой век русской
культуры связан именно с Петербургом. Пока не возник Петербург, этот утопический город будущего,
построенный вопреки природным условиям, политическим условиям, чему угодно,
пока не началось преображение страны по модели Петербурга, пока не возникло
определенной гордости за то, что вот мы, русские, можем такое сделать, не было
и всеми принимаемой, успешной русской культуры, которую мы можем вполне считать
золотым веком».
«Для Ленинграда, мы
знаем, не было даже возможности капитулировать. Все современные разговоры о
капитуляции — это свидетельство незнания истории. Если бы немцы хотели взять
город, они бы его взяли примерно к 10—11 сентября 1941 года, я думаю. 8-го они
подошли к Стрельне, где стоял трамвай, и дальше могли войти в город. Но они
этого не стали делать. Кроме того, в сентябре 1941-го немцы заняли Киев, а
потом весь центр Киева был взорван советской разведкой. Ленинград тоже должен
был быть взорван, он был весь заминирован. Это была бы общая могила для
немецкой армии и для значительной части гражданского населения. Зная эту
тактику, они побоялись входить. А сам город гитлеровцам был не нужен, его
просто не должно было быть. Ибо самим фактом существования город доказывал
созидательную мощь их врага — России. Такой вот страшный рок, настоящая
античная трагедия, где выбора нет».
Композитор на грани цивилизационного сдвига. Беседу вел Вячеслав Суриков. — «Эксперт», 2014, № 14, 31
марта.
Говорит Владимир
Мартынов: «Время
последовательного, углубленного чтения таких произведений, как „Война и мир”,
которое можно всю жизнь перечитывать, прошло. Наверное, люди, способные на это,
еще есть, есть филологи, которые этим занимаются профессионально, но они уже
относятся к числу маргиналов. Когда появляется принципиально новый метод,
старый обречен. Я не думаю, что у метода последовательного углубленного чтения,
который породил и „Войну и мир”, и произведения Пруста и Джойса, есть будущее».
«Что касается публики: должна она быть или
нет? Это для меня стало совершенно ясно, когда я начал ездить в этнографические
фольклорные экспедиции. Я понял, что враг фольклора номер один — фольклорист, который
записывает эти вещи. И там, где появляются хоть два-три человека, которые
слушают фольклорных исполнителей, практически наступает конец фольклора. Речь
идет вот о чем: а должен ли быть у музыки слушатель? Конечно, я, будучи
композитором и живя в той ситуации, в которой мы живем, не могу выйти за
пределы концертности.
Но подспудно, скрыто, не только я, но и многие мои единомышленники стараются
приблизить исполнение музыки к ритуальному действию».
Елена Коркина. «А вы „Поэму
конца” можете написать?» Один из ведущих исследователей наследия Марины
Цветаевой — о судьбе ее архива и своих встречах с Ариадной Эфрон. Текст: Анна
Голубева. — «Colta.ru», 2014, 19 марта <http://www.colta.ru>.
«— Как
вы думаете, почему Цветаеву часто сравнивают с Ахматовой — не в пользу
Цветаевой?
— Почему не в пользу? Вот книга
„Анти-Ахматова” — как раз сравнение в пользу Марины Ивановны.
— Вам
она понравилась?
— Хм. Ну, острая книга. Не очень понимаю,
откуда у автора такая страсть к обличению Ахматовой. Какой накал надо в себе
поддерживать, чтобы проделать такую огромную работу. Природа его мне непонятна,
а результат очень впечатляет».
Илья Кукулин. «Внутренняя постколонизация»: формирование постколониального сознания в русской литературе 1970 —
2000 годов. — «Гефтер», 2014, 19 марта <http://gefter.ru>.
«Другую — „неоколониальную” — версию письма этого периода [1970-х
годов] представляет „Территория” О. Куваева. Для его героев „освоение” Чукотки — проект
коллективный, но его государственный характер отходит на второй план: персонажи
романа предстают как свободные золотоискатели, а то, что они решают
государственную задачу, для сюжета романа является второстепенным, несмотря на
декларации повествователя. В основе романа Куваева —
героический вариант „общей аскезы”, которую Солженицын стремился в своем
проекте „очистить” от ницшеанского пафоса».
Люди с рафинированной логикой начинают видеть некоторые
вещи, скрытые от других. Текст: Александр Юсупов. — «The Prime Russian Magazine», 2014, 29марта <http://primerussia.ru>.
Говорит математик Анатолий Фоменко: «Зрительные образы часто возникают у
математиков при доказательствах теорем, причем не только геометрических, но и в
теории дифференциальных уравнений, в функциональном анализе и т.
д. Такие ощущения знакомы как мне, так и некоторым моим коллегам. Помимо прочего
они касались теории чисел, хотя эта область обычно считается далекой от
геометрии. У меня лично такие „зрительные идеи доказательств” возникали
неоднократно».
«Я отношу себя в значительной степени к
„геометрическим интуиционистам”, то есть в математической деятельности пытаюсь
сначала „наглядно увидеть” схему, как бы скелет будущих строгих математических
построений. При этом следует отметить, что математики сегодня часто работают с
так называемыми многомерными объектами, то есть такими, которые нельзя
„нарисовать”, изобразить в привычном нам трехмерном
пространстве, в котором мы живем. Поэтому недаром во многих современных и
глубоких математических работах, посвященных многомерной геометрии, активно
используется „наглядный жаргон”, выработанный при исследовании двумерных и
трехмерных образов вроде „разрежем поверхность”, „склеим листы”, „приклеим
цилиндр”, „вывернем сферу наизнанку” и т. д.».
Протоиерей Георгий Митрофанов. По мироощущению я — белогвардеец. О несостоявшемся «белом» дедушке,
«красном» папе, ложном и должном мирах и
переосмыслении истории России. Беседовала Ксения Лученко. — «Православие и
мир», 2014, 26 марта <http://www.pravmir.ru>.
«Вы наверное помните фильмы, в которых
плохие белогвардейцы выглядели гораздо лучше хороших красных. И вот я вспоминал
те или иные образы, на уроках истории,ответив как следует то,
что нужно, о решениях
какого-нибудь съезда. Сидел, прислушивался к гулу шагов по коридору, и
представлял, как входит ко мне в класс отряд белогвардейцев. И говорит: „Кто с
нами?” Я бы конечно сказал: „Я!” — „Докажи, что ты с нами, убей директора
школы!” А он преподавал у нас историю, я представлял, как я насаживаю его на
штык трехлинейной винтовки».
«Летом 1983-го года я
приехал к архимандриту Павлу (Груздеву). <…> Узнав, что я пришел
к нему за советом, он пригласил меня в храм, облачился в подрясник, и когда я
ему рассказал о моем главном вопросе, о том, что я сейчас решаю свое будущее,
продолжать мне мою диссертацию или нет, от меня требуют вступления в партию,
как это совместить с христианской верой. И вдруг он мне сказал, хотя я,
конечно, точно не могу воспроизвести неповторимости его речи: „Если ты
христианин, ты можешь все. Христианин все может. И ко мне приезжают разные
люди” — он назвал нескольких академиков, членов партии, и у Христа были тайные
ученики. — „Христианин может все. Но ты подумай, нужно ли тебе все это?” И вот
после этих слов я вдруг почувствовал, что все это мне не нужно. <…> Я
вышел с ощущением поразительной свободы. Христианин может все. Но нужно ли ему
творить нечто. Все мне можно, но не все полезно. Собственно, вариант этих слов
апостола Павла здесь и прозвучал».
Всеволод Некрасов. Тексты из архива. — «Московский книжный журнал/The Moscow Review of Books», 2014, 23 марта <http://morebo.ru>.
24 марта 2014 года — 80 лет со дня рождения
Всеволода Некрасова.
Из письма: «Я все-таки скажу сразу: понимаете
— я не очень верю в перевод. Кажется, Джером Джером писал о
бабушке, которая не верила в велосипед, а то, что она кругом видела их
десятками — это ей не мешало, а меня только укрепляет в сомнениях. Мы ведь тут
переводы видим не десятками, а, наверное, тысячами. Известно: нигде столько не
переводят, как в СССР. И переводят, говорят, довольно
квалифицированно. <…> Но я все-таки понимаю поэзию как конкретный речевой
случай, некоторое речевое событие».
Новая биография Джойса. Беседа с Владимиром Гандельсманом. Передачу ведет Александр Генис. —
«Радио Свобода», 2014, 3 марта <http://www.svoboda.org>.
Говорит Владимир Гандельсман: «В новой биографии, о которой мы
сейчас ведем речь, также звучит эта тема — тема безрассудной расточительности
Джойса и финансовой беспомощности… Но с большим, что
ли, пониманием. Впрочем, и с новыми попреками. Речь идет, например, о
сексуальной распущенности Джойса. Биограф [Гордон Боукер]
находит письма Джойса к Норе, написанные в Дублине в 1909 году,
порнографическими. Джойс, пишет он, приобрел вкус к предельным формам выражения
сексуального распутства,
вроде садомазохизма, пристрастия к экскрементным фетишам,
непрерывным комментариям с обсценной лексикой
и пр. При этом,новый биограф находит, что Нора
толерантна ко всем этим чрезмерностям, излишествам и анормальным сексуальным
фантазиям, содержащимся в „дублинских” письмах».
Протоиерей Георгий Ореханов. Фейсбук никогда не
заменит Толстого. О литературе, Интернете, смысле духовной жизни и о том, как
научить детей читать книги. Текст: Дарья Менделеева. — «Православие и мир»,
2014, 31 марта <http://www.pravmir.ru>.
«Ну, Христос Сам говорил,
что христиан на земле всегда будет мало, по сути, — что христианство на Земле
обречено».
Отпуск от реальности. Беседу вел Дмитрий Волчек. — «Радио Свобода», 2014, 25 марта <http://www.svoboda.org>.
Беседа с Андреем
Ивановым (Эстония), автором
романа «Харбинские мотыльки».
«— Хочу
похвастаться своей читательской проницательностью: я сразу догадался, что Борис
Ребров — это в какой-то степени Борис Поплавский. А потом уже прочитал
интервью, в котором вы говорили, что дневники Поплавского — ваша настольная
книга. Я сказал „в какой-то степени”, а
вас попрошу рассказать, в какой именно степени Ребров — это Поплавский.
— Вы действительно угадали. Причем я
поражаюсь, что другие этого не заметили. Может быть, это только в связи с тем,
что дневники Поплавского были недавно изданы, буквально два или три года назад.
Но они издавались еще в “Новом журнале” отрывками, я тогда их начал читать.
<…> Но в какой степени Поплавский там [в романе] присутствует? Я думаю, что
не только один Поплавский, было еще несколько историй в том же „Балтийском
архиве”, люди теряли семьи, дети оставались без родителей, многие, кто покинул
Россию вместе с Северо-Западной армией, прошли через тиф, который бушевал тогда
в Нарве. Из этого суммарного впечатления я начал писать дневник моего героя,
Бориса Реброва, в котором многое от Поплавского. Во-первых, потому что мне
казалось, что Поплавский себя чувствует всегда одиноким, несмотря на то что он все-таки с отцом выбирается из
России, но присутствие отца в его дневниках сиюминутное, мне казалось, будто
его совсем нет, или он его почти не замечает. Ближе к тридцатым годам его
дневник меня погружает в такую пучину переживаний, причем противоречивых
переживаний, что я уже просто сам думал, что надо как-то это из себя выпустить,
и начал потихоньку писать».
Глеб Павловский. Гефтер и Россия — от пространства экспансии к пространству
отсутствия. — «Гефтер», 2014, 26 марта <http://gefter.ru>.
«Что я твердил все нулевые годы? Я говорил,
что Путин должен построить неуязвимую,
несокрушимую Россию. Я не знал, как это дальше расшифровать — что такое
неуязвимая, несокрушимая Россия, она в каком материале выполнена? Она где
находится — во времени или в пространстве? <…> И вот, перед вами
несокрушимая Россия! Несокрушимая Россия — это Россия, ставшая единственным
центром для самой себя. Миром, все критерии которого находятся внутри нее. Она несокрушима… пока не
испарится при неизвестных
обстоятельствах».
«Первая мировая война потеряна, у нас нет ее в памяти». Интервью с историком Алексеем Миллером о политике памяти,
войне 1812 года и значении «георгиевской ленточки». Беседу вел Ивар Максутов. —
«ПостНаука», 2014, 28 марта <http://postnauka.ru>.
Говорит Алексей
Миллер: «Вопрос, что мы
помним о декабристах, — это вопрос о том, что мы помним из того, что нам
рассказывали о декабристах, причем рассказывали, как правило, люди, которые
находились в том же положении, что и мы, то есть никогда ни одного живого
декабриста не видели. Значит, это вопрос не о том, что мы помним из настоящей
истории, а что мы помним из тех рассказов, из того мифа, который был
сконструирован по поводу декабристов. Слово „миф” мы, естественно, используем
не в ругательном смысле, то есть это не вранье, а законченная история, которая функционирует сама по
себе».
«Мы теряем 1813 — 1814 годы. Что тогда
происходило? 500-тысячная русская армия вступила в Европу, в которой на тот
момент было всего 4 города с численностью населения более полумиллиона человек.
Эту армию надо было кормить, и это удалось сделать, не настроив против себя
местное население. Русская армия действовала в коалиции с прусской и австрийской
армиями. И тут нам
приходится вернуть в историю Александра I, который эту коалицию создал и вообще
принял решение начать эту тяжелую европейскую кампанию после изнурительных
сражений 1812 г. [Лев] Толстой Александра из нашего мифа войны с Наполеоном
просто выкинул, у нас остались „дубина народной войны” и Кутузов. Главное
событие в толстовском мифе 1812 г. — это Бородино, которое удобно тем, что
русская армия в одиночку сражается с Наполеоном. Правда, до сих пор неясно,
можно ли считать Бородино победой, если после сражения русской армии пришлось
оставить Москву. А вот битва под Лейпцигом, в которой объединенная армия под
командованием Шварценберга и Барклая-де-Толли разгромила
Наполеона и пришла в Париж, в нашей исторической памяти практически
отсутствует».
Сергей Роганов. Гордость за
«совок» и стыд за его хулителей. — «Известия», 2014, 27 марта <http://izvestia.ru>.
«Не представляю, кого всерьез могут
вдохновлять исторические мифы о России двух- или трехвековой давности, кроме
редких интеллектуалов столичного разлива. Я не знаю и не хочу знать, что там
было 200 или 500 лет назад на территориях Российской империи, мне все равно,
какие умные государственники или мыслители были рядом с Александром II или в
преддверии Октябрьской революции. Я, как и подавляющее российское большинство,
знаю и помню только одну историю — СССР. Мне непонятны древние русские символы
и даты, которые вываливают в сознание так называемые националисты или
державники. ГТО и ВДНХ — понятны! Как и миллионам других людей. Именно поэтому они и
возвращаются, чтобы мы могли наконец
говорить на понятном и доступном нам языке».
Сергей Сергеев. Хроника обыденного ада. — «АПН», 2014, 27 марта <http://www.apn.ru>.
«Еще в середине 90-х появление такой книги
как „Дневник” Л. В. Шапориной вызвало
бы настоящую сенсацию. Сегодня оно взволновало, кажется, лишь нескольких
специалистов по советской культуре 1930-50-х гг. <…> На мой взгляд,
место этого текста рядом с „Архипелагом ГУЛАГом”, „Колымскими рассказами”,
„Дневниками” Пришвина…»
«„Дневник” Шапориной „весомо, грубо,
зримо” показывает нам простую истину, давно известную серьезным историкам:
сталинский СССР, по которому так жадно и бездумно ностальгируют миллионы
современных „россиян” <…>, не был социальным
государством,
представляя собой государство народной нищеты, бесправия и кричащего
социального неравенства, „жизни без горизонта, полуголодной, полухолодной, полукаторжной и абсолютно рабской”
(1944), где господствовало „презрение к обывателю, возведенное в принцип”
(1948) — отличная формула, вполне применимая и к
нашим дням!»
«„Дневник” Шапориной —
великолепный образец предвиденной Толстым новой литературы. Перед нами не
просто уникальный исторический источник, перед нами — великий документальный роман,
написанный прекрасным, прозрачным русским языком, в котором почти нет лишних
или случайных подробностей, в которомисторическое органично переплетено с личным».
Сложить пазл мироздания. Подготовка интервью: Наталия Демина. — «ПОЛИТ.РУ», 2014, 18 марта <http://www.polit.ru>.
Говорит физик-теоретик Александр Белавин: «В физике — в той же современной
квантовой теории поля и теории струн — также идет поиск некоей простой
конструкции, лежащей в основе Мироздания. Супернадежда людей,
которые занимаются поиском Фундаментальной теории, состоит в том, что такая
конструкция существует».
«В каком-то смысле все ученые исходят из
того, что мир сотворен и познаваем. Ученый не может заниматься наукой без
этого. Это же и есть религиозность, на самом деле. Как говорил Александр Мень: „мы не
верим в неверующих”. Вот кот сидит, говорил он, греется на солнышке, он, может,
не осознает этого, но он получает тепло и наслаждается им».
Елена Сморгунова. Работа,
создающая человека. Беседовала Наталия Демина. — «ПОЛИТ.РУ»,
2014, 8 марта.
«Первой большой собственной книжкой, это
очень важно, у меня был, кроме учебников и школьной литературы, большой желтый
том юбилейного издания Пушкина 1937 года. Это была большая книжка, тогда она
мне казалась совершенно
огромной, с такой толстой желтой сливочной обложкой. Мне это очень
нравилось. <…> В этой книге было три или четыре картинки с такой
закрывающейся прозрачной бумажкой. Одну из них я просто любила, где Наталья
Николаевна Гончарова — красавица, а вторую безумно боялась, где была Пиковая
дама, которая сидит в кресле. Никто мне не объяснял, кто это, но я ее боялась.
И было очень страшно, я знала, что сейчас будет эта картинка, я доходила до
нее, ждала, потом открывала эту закрывающуюся бумажку, скорее закрывала и
перелистывала. Это ощущение от Пиковой дамы осталось до сих пор, когда я потом
смотрела оперу и разные постановки „Пиковой дамы”».
Елена Сунцова. «Поэт — это очень унизительная
профессия». Беседу ведет Наталия Санникова. — «Урал», Екатеринбург, 2014, № 3
<http://magazines.russ.ru/ural>.
«— Может
быть, ты понимаешь, как стал возможным феномен „Тагильской школы”? Как Евгению
Туренко удалось всех вас найти, объединить, вырастить — столько прекрасных
самобытных поэтов в одном не очень большом городе?
— Этого никто не
понимает, Наташа, это тайна, тайна. Этого никто никогда не поймет. Я билась над
этим — я не понимаю. Вот Леша Сальников в интервью тебе сказал, что этот
человек — Туренко — ничего с ним особенного не сделал, он ему что-то наболтал и выпнул — и вдруг у Леши в голове все встало
на свои места. <…> Никто из нас не может сказать ничего
вразумительного, кроме как „он прочитал мои первые стихи, сказал мне какую-то
ерунду, выпнул меня за дверь и приказал прийти снова
не раньше чем через месяц”. Ну это же
ничто! Это же ноль! Пустое место эти слова! Но это работало и работает до сих
пор, у Туренко уже пятое, что ли, поколение учеников идет. Это какая-то
феерическая магия личности, огромный талант, просто гениальность. Гениальность
даже не учительства, не талант педагога, а — какого-то удивительного вживания в
ситуацию, такая ежесекундная современность. Почему я говорю про современность?
Он со всеми нами говорил по-разному. Меня он не выпинывал за дверь, но он тоже что-то такое
сказал — я толком не помню что — и у меня тоже все в голове встало на место. И
у Симоновой встало. Руслан Комадей, Лена Баянгулова —
все они через это прошли. И никто не может этого объяснить, никто, понимаешь?»
Уральский поэт Евгений
Туренко умер 26 апреля 2014 года.
Игорь Сухих. Чехов в ХХ
веке. Пять этюдов. — «Нева», Санкт-Петербург, 2014, № 3 <http://magazines.russ.ru/neva>.
Среди прочего: «А. П. Скафтымов — не единственный большой ученый без метода. Таковы Н. Я.
Берковский, поздний Б. М. Эйхенбаум (в отличие от „среднего”— формалиста),
поздний Ю. М. Лотман (в отличие от прежнего структуралиста). — и т. д.
Верность методу в области интерпретации — удел эпигонов. Она предопределяет
результаты работы, подменяет постижение процедурой».
Аза Тахо-Годи. В современном
мире настоящую красоту вряд ли можно найти. Беседу вела Елена Калашникова. — «The Prime Russian Magazine», 2014, 25 марта <http://primerussia.ru>.
«Взять, например, известнейшую книгу „Легенды
и мифы Древней Греции”. Знаете такого историка и мифолога Николая Куна? Имейте
в виду, что современные редакторы так испортили книги Куна, что от них ничего
не осталось. Тем более, никаких легенд у греков не существовало, легенды —
привилегия Рима. Кун писал еще до революции, его книги совсем по-другому назывались.
Одна — „Что рассказывали древние греки о своих богах и героях”, другая — „Что
рассказывали древние римляне о своих богах и героях”. После смерти Куна
редакторы их соединили, и получилось полное безобразие, извращение задуманных
им текстов. Лучше вообще таких книг не читать».
Ольга Тогоева. «Нужно соблюсти баланс между популярностью и научностью».
Беседовала Наталия Демина. — «ПОЛИТ.РУ», 2014, 15
марта <http://www.polit.ru>.
«Что касается книг, которые непосредственно
повлияли на выбор мною специальности, то, пожалуй, именно в детстве таких не
было. Единственным исключением стала книжка Арнольда Гессена „Во глубине
сибирских руд… Декабристы на каторге и в ссылке”, на которую я совершенно
случайно набрела в библиотеке. Перечитывала я ее какое-то невероятное
количество раз, она мне очень нравилась своим стилем, манерой изложения фактов,
да и просто довольно интересным их подбором (мне тогда было лет двенадцать, так
что для меня эти факты действительно были новы и интересны). В библиотеке имелось два экземпляра
книги Гессена, и мне ужасно хотелось один из них присвоить себе, но все-таки я
не решилась».
Юрий Троицкий. Почему невозможен единый учебник истории? — «Гефтер», 2014,
28 февраля <http://gefter.ru>.
«Учебник истории, конечно, возможен. Его невозможность
понимается в том смысле, в каком мы говорим о невозможности создания, к
примеру, хорошего паровоза в наши дни. То есть и паровоз можно создать, снабдив
его всевозможной электроникой, но сам „паровозный” принцип становится
невозможным на фоне электрической тяги».
«Современная историография — это „сад
расходящихся тропок”, если воспользоваться фразой Борхеса: можно насчитать не
менее десятка различных историографических направлений и течений, даже если
учитывать только самые крупные.
И каждое такое направление имеет не только свое проблемное поле, но и свои
эпистемологические границы, свой инструментарий. Некоторые течения враждуют
друг с другом, но даже при комплементарном соседстве это различные языки».
«У культуры нет никакой отдельной территории». Основатель
издательства Ad Marginem философ Александр Иванов — о vip-коридорах,
искусственных соловьях, умении жить скучно и почему молодые писатели говорят на
языке зомби. — «Celedka», Нижний Новгород,
2014, № 3 (32) <http://seledkagazeta.ru>.
«У меня очень высок интерес к тому, что
называется созерцанием. Я редко принимаю какую-то однозначную „точку” зрения в
этом смысле. Не могу сказать, что я модернизатор, либерал или, наоборот,
консерватор. Мне кажется, что этот обобщающий язык не совсем попадает в цель. В
целом философия — довольно асоциальная практика, и я достаточно асоциальный
человек. Наверное, как многие. Не то чтобы я агорафоб, просто не люблю постоянную коммуникацию. Мне
скорее нравится делать что-то практическое, имеющее вещественно-материальный
результат. Производство материальных предметов сейчас — очень важный,
постепенно отмирающий навык, и хотя издательская практика тоже выглядит сегодня
чем-то олдскульным,
она рифмуется с набирающим силу интересом к ремеслу и ручному труду».
«Для писателя очень важно, чтобы его имя
можно было бы использовать с маленькой буквы. Пелевинщина, сорокинщина, достоевщина. Это важный момент. Что такоенабоковщина,
мы понимаем. Сделать что-то набоковским образом».
Владимир Шаров. Бал у сатаны (его эстетика и этика). — «The Prime Russian Magazine»,
2014, 31 марта <http://primerussia.ru>.
«В свое время я не раз пытался написать о
понимании мира всякого рода сектантскими учителями и пророками: считал, что без
этого не разобраться в том, что происходило в России в ХХ веке».
Александр Шень. Как понять
сложность. Беседовала Наталия Демина. — «ПОЛИТ.РУ»,
2014, 4 марта <http://www.polit.ru>.
«К сожалению, фотографии с
Колмогоровым у меня нет, зато есть рукопись одной из его последних статей —
когда я дежурил у него дома, он готовил ее издание (в свое время она не была
издана из-за проблем с советской властью), и соответственно она была перепечатана,
а оригинальную рукопись выбросили в мусорную корзину — и я не выдержал и оттуда
ее унес — там видно, как Колмогоров
прямо во время печати на машине работал над текстом, зачеркивал, исправлял,
вписывал формулы и пр. В. А. Успенский говорил, что в нормальной стране давно
был бы музей Колмогорова (и даже „колмогорововедение”
как есть „пушкиноведение”) — увы, музея такого нет (хотя дача сохраняется в мемориальном
состоянии) и даже много колмогоровских текстов
до сих пор не опубликовано, так что сдать рукопись пока некуда…»
«Это не про православие, это про нас». Прозаик
Майя Кучерская рассказала «Газете.Ru» о своей книге
«Плач по уехавшей учительнице рисования». Беседу вела Татьяна Сохарева. —
«Газета.Ru», 2014, 7 марта <http://www.gazeta.ru>.
«— Майя
Кучерская как персонаж и как автор — это разные люди?
— Так же как и реальный Александр Сергеевич Пушкин и тот „я”, который
рассказывает в „Онегине”, как приятельствовал с
Евгением и как в садах Лицея безмятежно расцветал, — разные люди. Литература —
это царство условности со своими законами гравитации, механики, составом
атмосферы. Любой реальный человек, который переступил порог этого царства,
превращается в литературного персонажа, в фантом. Жилы его заполняются голубой
чернильной кровью».
«Это пренебрежение даже не культурой, а чувствами людей». Анна Броновицкая о том, что происходит с памятниками
1920-х. Беседу вел Игорь Гулин. — «Коммерсантъ Weekend», 2014, № 10, 21 марта <http://www.kommersant.ru/weekend>.
Говорит историк архитектуры Анна Броновицкая: «Можно, конечно, смотреть и плакать по
утратам, связанным с каждым новым периодом развития города. Понятно, что
недавно пережитый этап обычно вызывает отторжение. Мне очень трудно увидеть
что-то ценное в том, что построено в 90-е годы и большую часть 2000-х. Кроме
отдельных фрагментов хорошей современной архитектуры — эта лужковская Москва кажется ужасом. Но я понимаю, что в конце концов это все переварится. И,
может быть, какой-нибудь дом „Наутилус”, который сейчас меня бесит, станет
памятником архитектуры. Пока, конечно, хочется все это снести. Но точно так же
я понимаю, что 20 лет назад очень хотелось снести весь хрущевский модернизм, а
уж ненависть к Калининскому проспекту разделяется большинством культурных
людей, и я, в общем, могу их понять. Но для меня Калининский проспект —
великолепная вещь. Хотя, конечно, мне жалко ту старую Москву, которая была
уничтожена во время его сооружения».
Борис Юдин. Смерть в
эпоху высоких технологий. — «Отечественные записки», 2013, № 6 (57) <http://magazines.russ.ru/oz>.
«Дело в том, что
наделение врачей такими функциями, как борьба за спасение жизни умирающего
пациента и определение момента его смерти, — явление по историческим масштабам
совсем недавнее, относящееся примерно к середине XIX столетия».
«Врачей, напротив, еще с древних времен учили
распознавать знаки смерти — показатели не самой кончины, а ее приближения, — но
не для того, чтобы диагностировать смерть, а как раз для того, чтобы сразу
после их обнаружения прекращать лечение. Это мотивировалось как
опасением повредить репутацию и даже навлечь немилость родственников человека,
которого не удалось спасти, так и тем, что попытки продлить жизнь пациента,
который не сможет выздороветь, попросту неэтичны».
«Интересно, что когда в
1957 году Международный конгресс анестезиологов, озабоченный тем, что развитие
технологий искусственного поддержания жизни делает проблематичным медицинское
определение момента смерти, обратился к тогдашнему главе католической церкви
папе Пию XII с просьбой разъяснить, чем им следует руководствоваться, проводя
границу между жизнью и смертью человека, тот ответил, что уточнять определение
смерти — дело не церкви, а врачей. Таким образом, ныне и церковь вполне согласна с тем, что
именно на врачах, а не на священниках, лежит ответственность за констатацию
смерти».
Олег Юрьев. О лирической настоятельности
советского авангарда. — «Московский книжный журнал/The Moscow Review of Books»,
2014, 25 марта <http://morebo.ru>.
«Если считать лианозовцев и „первый концептуализм” (нео)авангардом (а я не возражаю,
почему бы и не считать — это, в конце концов, вопрос чисто терминологический),
то возник он не как продолжение авангарда начала века, а из совершенно другой
культурной, языковой, социальной и антропологической ситуации — из совершенно
другого человеческого проекта и „концепта”. Он сделан из того же человеческого
материала, что Слуцкий и Межиров, что Евтушенко и Пикуль, что „Кубанские
казаки” и „Летят
журавли” — но, конечно, со специфическим углом отражения. <…> „Советский
авангард” есть плоть от плоти, результат и рецепция советской цивилизации и
культуры, чем — в лучших, понятно, образцах — интересен и легитимирован».
«Я как биолог за добрачные связи». Беседовал
Дмитрий Губин. — «Огонек», 2014, № 11, 24 марта.
Говорит лауреат премии
«Просветитель» Дмитрий Жуков: «Знаете, я читал в Москве лекцию в
культурном центре ЗИЛ, и там на меня обиделись православные, хотя лекция была
про неконтролируемый стресс и про то, как он используется на разных уровнях для
улучшения управления сообществом — от семьи до государства. <…>
Периодически каждый человек испытывает желание съесть пирожок (плотоядно
оглядывает пирожковую)
не потому, что он голоден, а потому что это вкусно! И удовольствия, связанные с
любовью, наиболее доступны всем. И когда некто провозглашает эти удовольствия
грехом, человек оказывается в состоянии неконтролируемого стресса. И это очень
плохо. Но это повышает управляемость. И вот за это утверждение православные
обиделись. „Как же так? Человек после исповеди выходит просветленным!” А здесь
нет никакого противоречия! Конечно, просветленным! В церковь людей приводит
масса причин, но есть одна очень важная — это избавление от непредсказуемости
окружающего мира, от стресса».
Составитель Андрей
Василевский