стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 5, 2014
Стесин Александр Михайлович родился в Москве в 1978 году. Переехал с семьей в США в 1990-м. Окончил литературный факультет Университета Баффало и курсы по французской литературе в Сорбонне. Поэт, прозаик, публицист. Автор трех стихо-творных сборников. Пишет на русском, английском и французском языках. Живет в Нью-Йорке.
О. М.
В эпилоге (недолгий сказ),
в окончательной-непостижимой
предоставленности себе, вдалеке от жизни
он еще говорит семейным, супружеским языком,
обращаясь к чужим, к сочувствующим ему
в меру своих возможностей очевидцам.
Возможности невелики: у каждого свой
нитевидный пульс времени, свой небольшой запас
одомашненных слов, и, поддерживая беседу,
смотрят вбок — то ли в согласии с обычаем, то ли
из боязни наткнуться на неподвижный взгляд,
зренье соседа, вмерзшее в зимнее небо.
Центон
Перелет в настоящее — длинный-предлинный.
Перелет-недолет.
Путь-дорога. Валун на распутье былинный
выбирать не дает
ни страны, ни погоста, ни манифеста.
С валуна письмена
не прочесть. И о жизни — сестра, мать, невеста
или кто бишь она? —
ни предметных свидетельств, ни памятных строчек.
Медь, кимвал или кто,
сам себе инструмент языка и настройщик
из элиты ЛитО,
из прошедших времен — в настоящее выйдешь,
неизвестный солдат.
Видишь, камень лежит. Что на камне увидишь,
кроме двух красных дат?
* *
*
Проверить нельзя, но скорее всего не мозги
в пробирке, а подлинный некто, хотя зачастую
не верится, что это я, уроженец Москвы
и житель Нью-Йорка, и точка, где я существую,
способна вместить еще все позапрошлые «здесь»,
и звездное небо, и звездам подобный на время
ночной самолет, неподвижно летящий Бог весть
куда с пересадкой в Лос-Анджелесе или в Риме.
Поверить нельзя и уж точно нельзя оправдать.
Отчалить решишь, а раздумав, себя уверяешь,
что поздно метаться, билет невозможно продать.
Прощаться спешишь, для звонков пять минут урываешь.
И — звездное небо, и позднее время. Усни.
Ночной самолет улетает куда-нибудь в Прагу.
Так высечен искренний проблеск, и мысли ясны,
так высвечен образ грядущего, будто и вправду —
не подлинный «я», а какой-нибудь мнимый предел
чужого сознанья. Причинная связь разорвется,
и время вернется, и мир еще не поредел.
Часы прокукуют, ребенок сквозь сон разревется.
Дежавю
Беспросветным утром в чикагском аэропорту
память подсовывает дежавю: такой же
зал ожидания прошлой зимой в Стамбуле,
где провели четыре дождливых дня,
согреваясь лоточным сахлепом в Султанахмете,
обезлюдевшем в несезон, и нам хватило
первых двух дней, на третий уже не хотелось
выползать из номера, как не хотелось и здесь,
в Чикаго, где я провел два дождливых года
в самый разгар подросткового несезона
и куда вернулся сейчас, двадцать лет спустя.
Так сознание — не поток, а тонкая струйка,
стекающая по водостоку, — впадает в детство,
и на поверхность всплывает случайная фраза
или жест, а за ним — человек, безотказный Юра,
с пятого класса служивший боксерским мешком
для школьных альфа-самцов, а к десятому классу —
их личным шофером; единственный русский сверстник,
он был первым чикагским другом, хотя, по правде,
дружба с Юрой была предлогом, а ночью снилась
его сестра, но она была меня старше,
носила стрижку каре, увлекалась Курехиным
и художниками советского андеграунда,
просвещала и нас, пару раз водила в кино,
давала мне советы по части прически —
жаль, что патлы, которые силился отрастить,
сбились паклей, и тщетное вскидывание челки
окружающие принимали за нервный тик…
Я достаю телефон, захожу в фейсбук,
ввожу ее имя, фамилию, и на фото
седеющей женщины, щурящейся из-под
приставленной ко лбу козырьком ладони,
узнаю задний план: безлюдье Султанахмета,
Голубая мечеть, дворец Топкапы… И даты
совпадают с моими — с точностью до недели,
так совпадают фоновые детали,
что при желании можно себя убедить
в том, что я — один из расплывчатых пассажиров
на борту парохода, плывущего по Босфору,
неузнаваем, как та, что на первом плане,
как и все эти люди, гляжу по команде гида
в пустоту за кадром, туда, где в солнечный день
открывается вид на какую-то древнюю крепость,
но теперь туман и почти ничего не видно.
Средний возраст
Огородный чей-нибудь эдем
на балконе с видом на Ист-Виллидж,
а внизу — ирландский бар и дым;
из эдема в дым спустившись, видишь
вывеску, уставшую гореть.
Входит Эрик, институтский кореш
(год, как не общались, за год речь
настоялась — получилась горечь).
Вечный хипстер, бывший растаман,
он не дружит с выпивкой, но, скалясь,
долго отделяет от семян
трын-траву. «Ты понимаешь, Алекс,
жить, — басит, — то некогда, то лень».
Говорит: «Не свет в конце тоннеля,
а телеэкран». Телетоннель,
где бармен, похожий на тюленя,
поглощает новости: придет
новый кризис, надо быть готовым
к худшему. А Эрик все плетет
про киносценарий, о котором
слышу лет, наверно, с двадцати
(взгляд и нечто в духе Пазолини).
Спонсоры, в чьих силах все спасти,
не звонят. Но врет, что позвонили.
• • •
Этот, а также другие свежие (и архивные) номера "Нового мира" в удобных для вас форматах (RTF, PDF, FB2, EPUB) вы можете закачать в свои читалки и компьютеры на сайте "Нового мира" — http://www.nm1925.ru/