(составители Андрей Василевский, Павел Крючков)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 5, 2014
«Белый ворон», «Гефтер», «Известия», «Искусство кино», «Коммерсантъ Weekend», «Литературная Россия», «Москва», «Нева», «Независимая газета», «Новая газета», «Отечественные записки», «ПОЛИТ.РУ», «Православие и мир», «Прочтение», «РИА Новости», «Теории и практики», «Труд», «Урал», «Эксперт», «Colta.ru», «Esquire»
Ольга Андреева. Я молчу. — «Искусство кино», 2014, № 1 <http://kinoart.ru>.
Среди прочего: «Автор — это такой человек, чье главное отличие от других в невероятном и совершенно естественном бесстрашии и полной, органической независимости от мнения других. Он не может погрешить против достоверности воспринимаемой им реальности — хоть разбейся. Интонация и выражение лица значат для него больше, чем любое общественное знание. Он живет инстинктом, а не народной мудростью. Он движется сквозь мир на ощупь, через некое внятное только ему └холодно-горячо”».
Беседа о «путинском человеке». Беседа главного редактора «Русского журнала» Александра Морозова и профессора славистики Пенсильванского университета Кевина Платта. Беседовали Ирина Чечель и Александр Марков. — «Гефтер», 2013, 19 февраля <http://gefter.ru>.
Говорит Александр Морозов: «Ортега-и-Гассет был человеком, который написал └Восстание масс”, он принадлежал европейской аристократии, которая сопротивлялась наступлению нового эгалитаризма. Вот точно так же, с моей точки зрения, сегодня Ольга Седакова и, допустим, Александр Марков являются такими Ортеги-и-Гассетами по сравнению с наступившей эпохой нового среднего путинского класса. Новый путинский человек en masse, как говорят французы, уже де-факто, хотя еще этого и не произошло, представляет собой нового жителя Евразии. Это евразийский персонаж, который хочет найти себя на гораздо большем географическом пространстве и в пространстве специфической экономики, которой управляют кланы. И этот человек встроен в эти клановые отношения, ему комфортно, он плавает, как рыба в воде, во всем этом. Ценности свободы, теории нормативной демократии ему не только абсолютно чужды, они ему кажутся специально произведенными в каких-то пробирках».
Битов: Россия — страна преждевременная. Беседу вела Татьяна Лазаревская. — «Труд», 2014, № 27, 26 февраля <http://www.trud.ru>.
Говорит Андрей Битов: «Я не набоковский и не платоновский — взявшись за перо, ни того ни другого не имел возможности знать. Набоков отчасти меня огорчил: отнял много └игрушек”, которые казались мне мною изобретенными. Почему-то считают, что └Пушкинский дом” написан вслед за └Даром”, хотя это абсолютно параллельные пространства. Моим любимым романом у него остается по-прежнему └Подвиг”. Тоненький однотомник Платонова └В прекрасном и яростном мире”, куда благодаря └оттепели” кое-как протиснулись некоторые рассказы, вышел впервые в 1958 году. Хорошо помню, как за ним охотились. Но повлиять он на меня не мог. Это запредельный писатель, из будущего, непрочитанный, недооцененный. Он пишет таким пещерным языком, который оказывается выше любого другого».
Евгений Витковский. Апостериори. Эссе. — «Белый ворон», 2013, № 13 <http://www.promegalit.ru>.
«Теперь, через двадцать лет после смерти Перелешина, даже имея в принципе все документы на то, чтобы считаться наследником Перелешина, я считаю себя не только вправе, но числю своей обязанностью считать все авторские права на творчество Валерия Перелешина общественным достоянием, или, говоря языком международного права, объявить его наследство public domain. Авторское право при отсутствии заслуживших это право наследников — безусловное зло. А я и мои коллеги если что и заслужили, так право составить и издать собрание сочинений большого русского поэта Валерия Перелешина».
Дмитрий Воденников. «Надо делать себя живым». Беседу ведет Наталия Санникова. — «Урал», Екатеринбург, 2014, № 2 <http://magazines.russ.ru/ural>.
«Поэзия живет там, где этого не ожидаешь. Я сегодня (на встрече с читателями в библиотеке им. Белинского. — Н. С.) читал стихотворение Елены Ширман, написанное в сорок первом году. Это поразительно. Откуда взялся этот удивительный, пробивающий любого человека живой текст, написанный непонятно каким раздолбанным верлибром — как письмо, против всех канонов, с одним и тем же повторением └я то, что я есть, и это не то, что нужно”? Как пробилось это живое слово в затюканной советской действительности, притом какой — имперской, сталинской? И что было бы, если б она не погибла? Представляете, она вдруг закрылась бы, и мы бы имели дело с обычной советской поэтессой, которая даже не понимала, что она написала. Или понимала, но убрала бы в дальний ящик, потому что это вряд ли было бы опубликовано, если б она геройски не погибла».
Даниил Гранин. «Остервенение и русский Бог». Автор романов «Зубр» и «Мой лейтенант» — о блокаде и переписывании истории, о долголетии и любви, о совести и интеллекте. Беседу вел Дмитрий Быков. — «Новая газета», 2014, № 16, 14 февраля <http://www.novayagazeta.ru>.
«Я написал о Петре книгу, но это не значит, что я его понял. Для меня он бесконечно обаятельная фигура — в том числе потому, что он еще и великий естествоиспытатель. Но любить Петра? Петра-человека я и представить не могу».
«Совесть никак с интеллектом не связана, потому что интеллект как раз ищет спасения от нее. Он не желает признавать своей вины, выдумывает увертки, иногда очень убедительные. Но вот откуда берется совесть, сам феномен стыда? Я этого не понимаю, и если бы знал, как это воспитывается, — литература стала бы простым делом».
«Моя совесть — мое собственное дело. Я был единственным, кто на секретариате Союза воздержался при голосовании об исключении Солженицына. На меня стали давить, чтобы я присоединился. Угрожали всячески. Я понял, что себя погублю, а Солженицына не спасу, — и присоединился, и не раскаиваюсь. Есть ситуации, где отступать невозможно: я их для себя определил и в них не отступал. А говорить о святости… святых нет. И это, в общем, опасное заблуждение — что бывают люди, которым не в чем каяться. Я против идеализации, героизации — чужой или собственной».
Игорь Гулин. Проза исчезания. О переиздании полного собрания Леонида Добычина. — «Коммерсантъ Weekend», 2014, № 5, 14 февраля <http://www.kommersant.ru/weekend>.
«До конца 1980-х, когда Добычин влился в поток └возвращенной литературы” и ненадолго стал предметом бурного восхищения. Что произошло потом? Почти ничего. По какой-то причине Добычин не занял в читательском сознании место где-нибудь между Платоновым и Хармсом, хотя ничто этому вроде бы не препятствовало. Он стал писателем для маргиналов-эстетов. <…> Зато пару лет назад из полуподполья выплыла новая волна русской минималистической прозы — Анатолий Гаврилов, Дмитрий Данилов, для которых Добычин был главным ориентиром. Возможно, нынешнее переиздание отчасти обязано этой тихой волне. Хочется понять, почему Добычин остался скрытым сокровищем, не стал частью общекультурного кода».
«Кажется, для того чтобы стать └частью культуры”, необходимо застыть в сколько-нибудь представительной позе — пусть абсурдной, испуганной, шутовской, не важно. С Добычиным так не получается: он отказывается что-либо представлять, быть знаком — наоборот, норовит очаровать, встревожить и вежливо исчезнуть (как исчез он из Ленинграда 1934-го)».
Антон Долин. Зеркало без героя («Трудно быть богом», режиссер Алексей Герман). — «Искусство кино», 2014, № 1.
«Стихи из повести были, вероятно, о спруте тоталитарного государства. В фильме они звучат как пророчество другого рода: спрут — сам Румата, вдруг переставший ощущать свое сердце. Книга Стругацких — о том, чем настоящий (вариант: нормальный) человек отличается от средневекового. Первый готов терпеть второго, прощать ему, мириться с ним, даже видеть в нем равного, но только до определенного предела: дальше — только выжечь напалмом. И это фиаско стратегии Прогрессоров. Фильм Германа, при сходстве внешней канвы, абсолютно о другом. Он о том, как миражны и призрачны различия между землянами и арканарцами. И здесь фиаско рода человеческого. Насилие — в нашем ДНК, а убийство всегда убийство, какими бы благими намерениями оно ни оправдывалось. └Всех расстрелять, город сжечь”, — говорила ангельская блондинка в другом хорошем фильме».
«Все оппозиции, которые казались такими важными, смыло проливным дождем. Образованный/дикий, современный/средневековый, милосердный/жестокий, даже бог/человек — какая между ними разница? Осталась, в сущности, одна, последняя. Жизнь и смерть все-таки не одно и то же».
Сергей Дурылин. Москва. Записки. Публикация и предисловие Марии Рашковской. — «Москва», 2014, № 2 <http://moskvam.ru>.
«Записки не были закончены Дурылиным, и этим объясняется их черновой характер. В 1928 году он еще пользовался старой орфографией. В рукописи множество зачеркнутых и вписанных над строкой и на полях слов и фраз, некоторые из них не поддаются прочтению…» (Мария Рашковская).
«Еще один цвет исчезает в Москве вместе с золотым и белым — зеленый. В 1903 году от урагана погибли Анненгофская роща и великолепный Лефортовский сад. Для постройки доходных домов вырублены были после японской войны множество монастырей, садов, садиков и палисадников в центральных частях и на окраинах города. Опустели и отощали сады владений по Садовой. В бестопливные годы (1918 — 1921) вырублено огромное число деревьев в уцелевших от застройки садах; поредели Петровский парк, Сокольники, Оленья роща, Лосиный остров».
Светлана Кармалита. «Он ушел и никогда не вернулся». Беседу вела Нина Зархи. — «Искусство кино», 2014, № 1.
«Много-много лет назад мы сидели дома, трепались вечером вдвоем. И Лешка вдруг — это было после запрещения └Лапшина” — сказал: └Слушай, давай сделаем ▒Трех мушкетеров▒”. Я говорю: └Давай. Замечательная совершенно вещь и — настоящая”. На что Леша сказал: └Действительно интересно. Ведь никто же не представляет, как жила Франция в те годы. Все же теперь только блестящие полы показывают. А мы сделаем все по-настоящему. Мы же знали, как выглядели улицы Парижа в те времена, когда две сточные канавы были вдоль улиц и там экскременты текли. Давай сделаем по-настоящему”. Но если бы этот фильм состоялся, его бы, конечно, распяли. И я — первая».
Анатолий Корчинский. Русский нигилизм и кризис художественной репрезентации: литература и философия в 1880-е годы. Кризис репрезентации и задачи словесного творчества: о нигилизме, и не только о нем. — «Гефтер», 2013, 3 февраля <http://gefter.ru>.
«Один из современников поэта [Надсона] вспоминал, как однажды встретил на улице одного молодого человека и, спросив, почему он так подавленно выглядит, услышал в ответ, что Надсон умирает. Когда мемуарист спросил, откуда известно об этом молодому человеку, тот начал читать ему новое стихотворение Надсона, не дочитал до конца и разрыдался. Рассказчик хотел успокоить его, сказав, что больные иногда преувеличивают опасность своего заболевания. На это молодой человек возразил, заявив, что Надсон пишет только правду. В стихотворении же поэт описывает └свою” гибель в типовых риторических формулах <…>. Этот эпизод в высшей степени характерен, так как ни молодому поклоннику Надсона, ни самому мемуаристу не приходит в голову мысль о художественной конвенции, которая является фактором самой литературности литературы».
Максим Кронгауз. Как я полюбил Париж. — «ПОЛИТ.РУ», 2014, 17 февраля <http://www.polit.ru>.
«Например, слово └вау” кто-то ненавидит, а кто-то обожает. Я скорее люблю те слова, которые изучаю, что, впрочем, не значит, что я их все использую в своей речи».
Литературе нужны горькие истины. Беседовал Роман Сенчин. — «Литературная Россия», 2014, № 6, 7 февраля <http://litrossia.ru>.
Говорит Наталья Иванова: «Есть распоряжение о создании Фонда поддержки литературы, — надеюсь, что гранты, если они заложены в программу, будут распределяться не по темам, на исполнение которых всегда готовы конъюнктурщики. Ориентация литературы на тему — это сознательная ориентация на то, что качество — лишь вопрос исполнения, а не задача и суть литературного творчества. Между тем — литература не исполнительское искусство!»
«Повесть живет вопреки тому, что издатели предпочитают романы, печатают их (└штампуют”) книжками. Роман, спросите любого издателя, выпустить проще и дешевле, чем сборник рассказов или повестей. Премия Белкина существует уже более десяти лет, и каждый год в финал выходят сочинения, заставляющие вспомнить об истории русской повести — от └Повестей Белкина”, └Петербургских повестей” Гоголя, └Двойника” Достоевского до городских повестей Юрия Трифонова, └Лаза” Владимира Маканина, повести └Время — ночь” Людмилы Петрушевской. Да, в наших условиях, назовем их рыночными, жанру повести трудно. Трудно и толстым журналам — а ведь именно для них повесть является исключительно востребованным жанром».
«Наша коммуникация устроена шизофреническим образом». Социолог техники Виктор Вахштайн о мире глобального расцепления. Текст: Иван Мин. — «Теории и практики», 2014, 24 февраля <http://theoryandpractice.ru>.
Говорит Виктор Вахштайн: «Несколько лет назад в Одессе мои студенты сделали интересный этюд по социологии архитектуры — показали, как в городском пространстве существуют телефонные будки без телефонов. Ведь пока в будке был телефон, у нее был какой-то понятный смысл, а без телефона она его вроде бы теряет. Но нет! В Одессе прекрасные большие полупрозрачные широкие телефонные будки, которые легко принимают на себя эту функцию └расцепления”, создания островков квазиприватности в потоке публичности. Человек идет по бульвару, разговаривая по мобильному, и заходит в телефонную будку, чтобы продолжить беседу (иначе очень шумно). Человек стоит, курит, кого-то ждет и заходит в телефонную будку, чтобы на него не лил дождь. В телефонных будках назначают встречи и прячутся от солнца. Отсутствие телефона не делает телефонную будку менее востребованной — она продолжает прекрасно справляться с задачей disentanglement. Однако └расцепка” не приводит к усилению приватности, она приводит к фрагментации публичности».
Александр Неклесса. Письмо в бутылке. — «Независимая газета», 2014, 10 февраля <http://www.ng.ru>.
«Метафизика у Стругацких присутствует, однако это не метафизика бессмертия души, скорее — просто бессмертия».
«Стоит приглядеться к обилию нечеловеческих персонажей, которых писатели производят, варьируя, маскируя обличья: различного рода инопланетяне, странники, подкидыши, людены, люди-мутанты, голованы, фемины-подруги, мертвяки, мокрецы, клоны, инферналы и т. п. В конце концов даже вещи имеют у них субъектный оттенок — └хищные вещи”. И все эти нечеловеческие субъекты конкурируют с обычными людьми. Все это как-то сочетается с перспективой обретения статуса сверхчеловека, обращением в умную рептилию или зомби-трансформацией. Братья смотрят на подобную ситуацию с вполне определенным чувством — страхом. └Я боюсь задач, которые может поставить перед нами кто-то другой”. Они испуганно верили в тайны».
«Согласно гипотезе Бромберга, изложенной в заключительной повести цикла └Волны гасят ветер”: └человечество будет разделено на неравные части, по неизвестному параметру, в результате чего меньшинство навсегда и сильно обгонит большинство, и все это будет сделано нечеловеческим разумом”. Для них — новой когорты элиты, └игроков”, └игрецов”, существ с └другой душой” — характерно скорее равнодушие к роду человеческому: мы ведь тоже не слишком переживаем, наступив на муравейник. Мир Полудня оказывается островом, частью вселенского архипелага, прозябающего в тени могущественного Мира Игры. └Каждая разумная раса делает свой вклад в сверхцивилизацию Странников каждый раз, когда внутри нее зарождаются свои людены”. Здесь вновь видится пересечение Стругацких с политологией будущего — └Большим разделением”: генезисом в Новом мире подвижного трансграничного строя и восстанием постсовременной элиты».
Сергей Носов: член книжного общества. Текст: Евгения Клейменова. — «Прочтение», 2014, 19 февраля <http://prochtenie.ru>.
Говорит Сергей Носов: «Останутся вспоминания о чтении как о древней практике медитации, приемы которой утрачены. <…> Может быть, действительно надо рекламировать сам процесс чтения. Объяснять, что читать это интересно и даже полезно для здоровья (без этого могут и не понять). Обучать элементарной технике чтения. Предупредить, что первую страницу читать будет трудно, длинные фразы и большие абзацы могут смутить, но следующая страница пойдет легче. Я заметил, что люди просто перестали воспринимать тексты. Я разговаривал с молодыми людьми о рассказе Чехова └Крыжовник”. Меня самого в школе достали им по программе, а потом дочке его задали, я перечитал и восхитился: это и есть совершенная проза — блестящий многоплановый рассказ. А молодежь не воспринимает! Они не понимают, зачем герои в воду полезли, по грязи ходят, зачем там так много лишнего, не имеющего отношения к истории, которую можно было бы изложить в двух словах. Они воспринимают это как творческую неудачу автора. Им кажется, будто Чехов хотел что-то сказать, но у него не получилось».
Александр Павлов. Эволюция черного юмора в американском кинематографе. — «Отечественные записки», 2013, № 5 (56) <http://magazines.russ.ru/oz>.
«Часто корни черного юмора стремятся найти в Средних веках и почти всегда приводят в пример └Пляски смерти” — сюжеты живописи и словесности, в которых персонифицированная смерть уводит с собой пляшущих людей, представляющих разные слои общества. Но тот вид черного юмора, который стал известен в ХХ веке, если даже и имел истоки в высокой культуре, сам по себе не представлялся современникам и ценителям столь же └традиционным”. Конечно, такие признанные авторы, как, например, Даниил Хармс, могли придать абсурдному юмору налет └благородства”, но все же юмор так и не выбрался из гетто народной, низовой культуры. Кроме того, не было таких └проклятых ученых”, которые могли бы сделать черный юмор предметом тщательного анализа. Другим жанрам повезло больше: например, Жорж Батай исследовал порнографию и эротизм и тем самым легитимизировал их в интеллектуальном поле».
Параллельная интеллектуальная реальность. Беседу вел Вячеслав Суриков. — «Эксперт», 2014, № 6, 3 февраля <http://expert.ru/expert>.
Говорит Станислав Козловский: «С одной стороны, в Википедии не может быть какого-то авторского оригинального исследования, с другой — в Википедию категорически запрещается переносить тексты откуда-то целиком. Чтобы было понятно, я приведу метафору Фрэнсиса Бэкона. Он определял три типа ученых: ученые-└муравьи”, которые со всего мира собирают информацию, тащат ее в муравейник, нагромождают, и получаются такие эклектичные сборники — много-много разных фактов без особенной переработки. Есть другие — ученые-└пауки”, которые, как паутину, из себя что-то вытягивают, никогда ни на кого не ссылаются, пишут длинные тексты, которые часто могут быть оторваны от реальности. И есть третьи — ученые-└пчелы”, которые летают над множеством полей, подлетают к каждому цветку, собирают нектар и перерабатывают его в мед. Именно этот принцип действует в Википедии: надо обработать груду информации, чтобы из нее получилась хотя бы капелька меда. Готовые тексты нам не нужны. Тем более что в Википедии они распространяются свободно. Если у нас что-то будет закопирайченное, это будет ложка дегтя в бочке меда, и тогда весь проект оказывается под угрозой. Подобного рода тексты у нас отслеживаются и роботами, и авторами, и, если что-то такое попадается, мы удаляем это сразу, нам даже не нужно ждать обращения автора оригинала. В свою очередь, все материалы в Википедии размещаются под свободной лицензией. Люди пишут статьи, чтобы ими пользовались. Единственное ограничение: на Википедию надо ссылаться».
Положительно заряженные. Несколько всемирно известных ученых и философов отвечают на один и тот же вопрос «Что вызывает у вас оптимизм?». Перевод Андрея Бабицкого. — «Esquire», 2014, 26 февраля <http://esquire.ru>.
Говорит Ричард Докинз: «Я с оптимизмом жду, что физики, принадлежащие к нашему биологическому виду, осуществят заветную мечту Эйнштейна и придумают теорию всего, прежде чем какие-нибудь высшие существа из другого мира расскажут нам о ней».
Говорит физик Фрэнк Вилчек: «Мой оптимизм связан с тем, что физики не придумают теорию всего. <…> Дорогие коллеги, бесплатный совет: будьте осторожней со своими желаниями. Если вы на секунду задумаетесь о том, что значат эти слова, теория всего не покажется вам такой привлекательной».
Ольга Попова. «Я эмигрировала из Древней Руси в Византию». Один из крупнейших в мире специалистов по Византии о военном детстве, князьях в коммуналке, черно-белом искусствоведении и первой встрече с Парфеноном. Беседовала Ксения Лученко. — «Православие и мир», 2014, 19 февраля <http://www.pravmir.ru>.
«В ранних классах, когда я была еще глупа, мама почему-то подарила мне томик └Истории искусства” Александра Николаевича Бенуа. Этот томик она купила где-то в букинистическом, потому что никаких своих хороших старых книг она не сохранила, все у нас отобрали. Но томик Бенуа ко мне попал. Это был том, в котором был кусок позднего итальянского Ренессанса и потом германская живопись Средневековья и Нового Времени. Я уткнулась и стала читать. <…> Я же ничего не понимала. Имена были такие, которых я сроду не слышала. Но я была загипнотизирована, оторваться не могла от этих картинок. Я считаю, что я тогда стала искусствоведом».
«Это была весна 1959-го года. <…> Сейчас молодые люди, конечно, не понимают, как мы жили. Была очень специфическая атмосфера. Никто никуда не ездил, все изучали по картинкам, по преимуществу — черно-белым. Был такой здоровый фонарь, он назывался └верблюд”, мальчики его носили в аудиторию [МГУ]. И большие квадратные стеклянные слайды, часть из них была побита, имела трещины. Они были широкие, вставлялись в большую раму, конструкция ездила и показывала на экран. Никакого цвета не было в помине. Цветных книг было тогда очень мало, и они были, конечно, с точки зрения сегодняшней полиграфии, плохие. Мы привыкли, воспринимали черно-белый цвет как некую условность. Цвета описывались преподавателем словами».
«Пусть меня расстреляют; но форму я не одену». Валерий Шубинский и Глеб Морев о том, можно ли верить следственным делам Хармса и Введенского. — «Colta.ru», 2014, 4 февраля <http://www.colta.ru>.
«По умолчанию предполагалось, что все дела того времени полностью сфабрикованы — что подтверждалось и актами реабилитации, то есть как бы самой советской властью. На самом деле, конечно, далеко не все осужденные (в том числе прославленные деятели культуры) были перед советской властью, по ее критериям и счету, безгрешны. И не всегда акт реабилитации содержал больше фактической правды (о правде нравственной мы тут не говорим), чем отмененный им приговор. Но многим по естественной психологической инерции нелегко было признать это» (Валерий Шубинский).
«Я убежден, что при разговоре о столь трагических страницах истории нашей литературы — а речь идет о гибели двух величайших русских писателей в возрасте 36 и 37 лет — необходимо воздерживаться от публицистических штампов. └Источники, исходящие от палачей” — один из них. Каждый источник уникален и имеет свою историю и свои особенности» (Глеб Морев).
Михаил Синельников. Певец иррационализма. — «Литературная Россия», 2014, № 9, 28 февраля.
«Возьмем Ахмадулину. Я не люблю ее, считаю, что особенность ее поэтики заключается в полном отсутствии содержания. Нельзя придавать чрезмерное значение теме, но у нее содержания вообще нет. Есть даже не музыка, а мелос. Однако, понимая любовь к ней читателей и отдавая ей должное, надо сказать, что она талантлива — и она угадала некую потребность времени в гармонизации поэтической речи. Поэтическая речь огрубела за счет совсем не бездарного фронтового поколения, и вот Ахмадулина со своей гармонизацией пришлась кстати. В лучшую свою пору она говорила, обладая каким-то биологическим чувством времени. Потом это превратилось в нечто безостановочное, но это уже не имеет значения, потому что поэт судится по лучшему, что им создано. Так вот, что касается [Юрия] Кузнецова, он несомненно угадал в советском застое, который мы все вспоминаем порой ностальгически, некоторую предгрозовую абсурдизацию жизни и лжи. И он стал певцом некоего иррационализма. И в этом его └крае света — за первым углом” он сказал нечто очень важное для всех, хотя и не прямо выраженное».
«Кузнецов начинал с плохих стихов. (Все начинали с плохих стихов, кроме Пушкина, у которого плохих стихов нет; Лермонтов, скажем, начинал с горы плохих стихов.) Но это были странные стихи. Плохие, но странные. Те, кто начинал писать гладко, те гладко и продолжили. А вот из плохих, но странных стихов — возникают сильные. Однако Кузнецов не удержался от соблазна издать и эти слабые стихи. Он мало написал в лучшую свою пору, каковой я считаю все-таки 70-е годы, когда все были поражены его стихами, и когда сразу стало ясно, что нечто решительно новое пришло в поэзию».
«Кроме того, нельзя согласиться с его, не сказать женоненавистничеством, но женоотторжением в поэзии. Да, конечно, нынешнее изобилие поэтесс сводит с ума и свидетельствует о распаде всей культуры. Но безусловно и то, что в русской поэзии были Каролина Павлова, целый ряд замечательных поэтесс └серебряного” века, и, знаете ли, Ахматова, которую я считаю лучшим поэтом XX века».
Алексей Татаринов. Заживо погребенные. Об отрицании человека в современной литературе. — «Литературная Россия», 2014, № 6, 7 февраля.
«Есть своеобразная красота опустошения, когда необязательность встречи, простого созерцания или легкой прогулки освобождает от всякой ответственности. Ты чувствуешь, что настоящий субъект воли — не ты. И как-то успокаиваешься, едва касаясь качающегося на ветру мира».
«Дмитрий Данилов — честный писатель, и не скрывает: у этого буддизма есть вторая сторона — безволие, пребывание в тотальном бездействии, нежелание отказаться от скуки. <…> У Данилова мир застыл без любви и смерти. Читатель скучает, но и отдыхает, наблюдая за размеренным повествованием, соглашаясь со своей защищенностью от скандалов и катастроф, кризисных монологов и неожиданных утрат. Автор └Описания города” знакомит нас с особым настоящим временем, тщательно оберегаемым от посягательств памяти и мыслей о том, что наступит после».
Михаил Угаров: театры делятся на социальные институции и места досуга. Беседовала Вера Копылова. — «РИА Новости», 2014, 7 февраля <http://ria.ru>.
«└Маскарад” Лермонтова, если говорить сегодняшним языком, — абсолютно сексистское произведение. Игра здесь идет между мужчинами. В XIX веке была установка: женщина — фигурантка, и ничего больше. После Лермонтова этот канон стал ломаться, но и у Тургенева женщина пока еще лишь повод для драмы мужчины. Только у Островского начинается драма женщины. А сегодня мужчины почти уничтожены. Те, кто остались, — сильно укрощены. Политика, экономика, социальная система работает на укрощение мужчин. Мужчины — это самая трагическая сегодня тема. Хотя изначально мужчина — человек войны. И в └Маскараде” Арбенин прописан так, словно он вернулся с войны и обещал себе жить мирной, тихой, пенсионерской жизнью. Но жить он ей не смог — чтобы жить спокойной жизнью, нельзя любить. Эта мысль меня очень занимала. Если ты любишь кого-то, то ты подложил себе мину, которая может рвануть в любой момент».
«Классика, например, └Война и мир”, существует в двух временах: в том, в котором была написана, и в 2014 году. И это два разных романа. Мир и наши механизмы восприятия изменились».
Отец Алексей Уминский. «В злобном конфликте возникают враги, а не единомышленники». Беседовала Этери Чаландзия. — «Новая газета», 2014, № 21, 26 февраля.
«Например, я был на литургии, посвященной пятилетию служения патриарха Кирилла, и обратил внимание на такую вещь. Патриарх вслух читал совершенно особенные евхаристические молитвы, которые считаются тайными и произносятся только священникам. Возможно, значение этого события не вполне понятно людям со стороны, но на самом деле это огромный прорыв. На одну дистанцию становится меньше, на один объединяющий фактор больше. Люди, слышащие эти молитвы, оказываются вовлеченными в общее служение. И священники, следуя примеру патриарха, будут то же самое делать и в своих приходах. А ведь совсем недавно такой поступок считался бы непозволительным революционерством».
Семен Файбисович. Что такое реализм и надо ли с ним бороться? Краткая история реализма — от Вермеера до мобильного телефона — в изложении художника Семена Файбисовича. Записала Юлия Рыженко. — «Colta.ru», 2014, 6 февраля <http://www.colta.ru>.
«Давайте попробуем определить └от противного”: реалист — тот, кто не преобразует мир вокруг себя согласно каким-либо заданным извне канонам и правилам и не ставит на его место какой-либо придуманный мир или свой внутренний. А теперь └от приятного”: реалист — тот, кого окружающая реальность интересует и возбуждает сама по себе — такая, как есть; кто черпает вдохновение в этом заведомо главном для него творении, пользуясь даром видеть его своими глазами. Художник-реалист чувствует себя скорее проводником, чем демиургом, — примерно так…»
«Фотореализм, возникший в 70-е годы прошлого века, скорее родственник └истинного” реализма, но отношения у них непростые. Для фотореализма реальностью является не окружающая жизнь, а ее фотка: она и отправная точка для художника, и конечный пункт прибытия — опосредованный такой реализм получается. Но, на мой взгляд, основное значение фотореализма в истории искусства в том, что он закрыл тему противостояния и противоборства фотографии и реалистической живописи».
Михаил Цфасман. Бог и большая математика. Живое чувство Божьего присутствия позволило мне преодолеть многие трудности. Беседовала Мария Хорькова. — «Православие и мир», 2014, 3 февраля <http://www.pravmir.ru>.
«Вообще мой путь в Церковь был достаточно умственным. Я старался все проводить через логику. И сперва убедился в том, что картина мира без Бога очень бедна, и вряд ли справедлива. А потом понял, что Бог принимает участие в жизни мира и человека. Но даже уже будучи по внутреннему ощущению христианином, я довольно долго не мог понять, зачем нужно крещение, зачем нужна Церковь».
«Если бы Бог обратился к Аврааму и сказал ему, что ядра атомов состоят из протонов и нейтронов, а те в свои очередь из кварков, то это было бы утверждение бесполезное и не понятное адресату».
«Существовали средневековые восхваления Бога, который прославляли Его за то, что он создал зеленую траву, кудрявых овечек и так далее. С позиции сегодняшнего времени мы могли бы написать восхваление Богу, который создал удивительной красоты математику, квантовую физику, структуру ДНК».
«Математика изучает мир реальный, но не материальный. Точно так же, как богословие. Для меня число два или сфера ничуть не менее реальны, чем стол или стул. Так что математика — это мир реальных, но не материальных универсалий, который люди изучают строгими математическими методами».
Владимир Чисников. «Шпион кается». Ненаписанный рассказ Льва Толстого для «Круга чтения». — «Нева», Санкт-Петербург, 2014, № 2 <http://magazines.russ.ru/neva>.
«Из имеющихся в нашем распоряжении литературных и архивных источников известны два случая, когда внедренные в окружение Толстого агенты тайной полиции признавались ему в своих грехах. Первым был студент Петербургского лесного института Федор Симон (1887 год), а вторым — унтер-офицер Тульского губернского жандармского управления Прокофий Кириллов (1896 год). Признание Ф. Симона о сотрудничестве с тайной полицией оставалось для многих друзей писателя тайной, а вот признание тульского жандарма П. Кириллова получило широкий резонанс…»
«Я сел читать └Маскарад” и понял, что ничего не понимаю». Худрук Театра.doc Михаил Угаров — о тяжкой доле мужчины в современном мире и о том, как правильно читать классику. Беседу вел Николай Корнацкий. — «Известия», 2014, 21 февраля <http://izvestia.ru>.
Говорит Михаил Угаров: «Есть книги, которые нужно периодически перечитывать — раз в 10 лет или чаще. У меня в какой-то момент пришел черед лермонтовского └Маскарада” — я сел читать и неожиданно понял, что ничего не понимаю. Как филолог я вижу все, но как режиссер и драматург я не осознаю проблемы героев и их мотивировки. С XIX века очень многое изменилось — понятие чести, которым тогда руководствовались, для нас, к сожалению, уже мало что значит».
Анна Ямпольская. Смерть и другой. — «Отечественные записки», 2013, № 5 (56).
«Проблема заключается в том, что умирать нельзя научиться методом проб и ошибок, подобно тому, как мы учимся другим умениям: это не повторяющееся действие, и человеку — философ он или нет — дано умереть лишь единожды. Сегодня, сейчас, когда я, эмпирический автор, пишу эту статью, я все еще жива, я еще не ушла туда, └аможе все человецы пойдем” — а значит, мое знание смерти (и моя принадлежность философскому сообществу как сообществу тех, кто доказал на практике свое умение умирать) — под вопросом. Это делает мои последующие речи о смерти двусмысленными: я должна писать так, словно знаю не понаслышке, что такое смерть, в то время как я лишь заглушаю наукообразным многословием свою собственную растерянность и тревогу».
«Можно задать вопрос: а зачем здесь явился автор текста со своими никому не интересными автобиографическими метаниями? Дело в том, что серьезный философский разговор о смерти может вестись только от первого лица».
«<…> язык не может высказать смерть во всей полноте вызываемого ею распада смыслов, но в то же время сущность языка, сущность речи предполагает возможность и необходимость говорить об умирании, о смерти, об умерших».
Составитель Андрей Василевский
«Арион», «Вертикаль. XXI век», «Вестник аналитики», «Виноград»,
«Вышгород», «Дружба народов», «Звезда», «Знамя», «Иностранная литература», «Октябрь», «Православие и современность», «Православное книжное обозрение»,
«Лампада», «Посев»
Лиана Алавердова. После катаклизмов. — «Знамя», 2014, № 3 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
Автор живет в Нью-Йорке, работает в Бруклинской публичной библиотеке. Некоторое время тому назад Л. А. написала (неопубликованную пока) книгу «Мальчик с мечом деревянным» — в помощь тем, у кого в семье случилось самоубийство. Настоящее эссе — полезное, на мой взгляд, чтение для тех, кто считает статьи, подобные «После катаклизмов», искренней «отработкой» за приют в Стране эмигрантов. Замечателен тихий, будничный тон рассказа о том, как живут и выживают обычные американцы, пережившие какое-нибудь потрясение: будь то самолетные тараны небоскребов или участие родственников в иракской ли, афганской — кампании.
Алексей Алехин. Куда ж нам плыть?.. (записки о поэтическом замысле). — «Арион», 2014, № 1 <http://www. arion.ru>.
«Подлинная поэзия эвристична целиком. Нет, конечно, └производных”, сиречь вторичных, стихотворений пруд пруди. Они так и тащатся по эпохам, по модам длинными шлейфами за открывателями: бесконечная череда маленьких и средневеликих пушкиных, пастернаков, мандельштамов, бродских. Целые книжные шкафы. И даже внутри собрания одного большого поэта поздние стихи частенько эксплуатируют находки ранних. Но не они составляют соль поэзии.
В основе любого подлинного стихотворения, даже самого незатейливого, лежит озарение. Некоторое приключение души.
Поэт отличается от непоэта тем, что постоянно этих приключений ищет.
Кстати, в колее наших рассуждений, вынесенные в эпиграф строки Ходасевича («…счастлив, кто падает вниз головой» и т. д. — П. К.) «перекликаются со знаменитым символом веры Фета: └Кто не в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой, с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху, тот не лирик”».
«У меня есть друг-психиатр, ведущий занятия для семейных пар. Тема их — психология семейной жизни. Он жалуется, что три четверти записавшихся на прием бывают разочарованы, потому что ждали от него — про технику секса. Боюсь, что и └филологические” критики все больше не о любви, а про эту самую технику».
Бомжи на стройке литпамятников. Специфика момента. Заочный «круглый стол»: итоги 2013 года. — «Дружба народов», 2014, № 1, 2 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.
Из выступления Владимира Губайловского «Романы пишутся долго»:
«А вот по-настоящему удавшихся романов, в которых речь идет о России XXI века, я в 2013 году не увидел.
└Интересный” человек — может быть интересен уже тем, что единичен. Но такой герой не дает возможности заглянуть за занавес. Потому что он сам этот занавес и есть, и ничего кроме этого нет. Политика, писателя, ученого, музыканта интересно рассматривать, но он презентует главным образом самого себя. А вот человек └неинтересный” представляет не себя. Он — неотрефлектированное, рассыпающееся сырье. Он живет в других — невербальных, неструктурированных — пространствах и плоскостях. Его трудно выхватить из действительности, потому что он интересен именно невычленяемостью из контекста, именно тем, что он есть, а не тем, что про него можно рассказать. Говорить о таком герое можно тогда, когда его оформляет сама действительность, когда у действительности есть развернутая в будущее перспектива.
Герои повести Сергея Жадана └Продавцы счастья” («Новый мир», 2013, № 7, перевод с украинского Евгении Чуприной) — просто есть, и, говоря о них, думая о них, можно что-то понять о сегодняшней Украине. У героев Жадана, особенно молодых, особенно юных, например, у 11-летней Алисы — не по возрасту взрослой девочки — другое будущее, не то, что у героев русских романов. И это наступающее будущее меняет настоящее, внешне почти неотличимое от российского. В будущем Алисы — больше свободы, ей не надо └вставать с колен”. И у этого вроде бы зыбкого украинского настоящего есть нужная прозе прочность — о нем можно написать роман. Жадан и пишет…»
Среди материалов февральского номера отмечу замечательные переводы Н. Бельченко из Петра Мидянки, а также стихи и переводы Владимира Леоновича (рубрика «Золотые страницы └ДН”»).
Виганд Вюстер. Геттинген-Сталинград-Елабуга. Вступление Рустама Рахимова. Перевод Юлии Романовой. — «Вышгород», Таллинн, 2013, № 6.
Эта глава о годах, проведенных в русском плену, была исключена из англоязычных и российских изданий книги бывшего военнопленного офицера вермахта. На русском языке мемуары выходили под искаженным названием «Будь проклят Сталинград».
Автор жив. Мастерит модели кораблей. Впечатление от чтения примерно такое же, как от книг Примо Леви. Ужас, то есть.
Описанию плена предшествуют некоторые рассуждения «общего плана». Вот начало одного из них. «…Мы, солдаты, выполняли свой долг перед Германией, поскольку верили в неизбежность войны, в которую нас ловко втянули англичане и американцы. Мы также верили в то, что Сталин хотел охватить большевизмом всю Европу. В Сталинграде мы были сыты политикой по горло. Все вложенные в наши умы нацистские идеи отвалились от нас, как старая штукатурка от стен. Мы сами себе казались памятниками. Но наши генералы почему-то не стояли рядом с нами с оружием в руках, когда закончились наши последние патроны (это не касается генерала фон Хартмана). Паулюс сам снял свои фельдмаршальские эполеты и сдался в плен. В Сталинграде мы оказались в полном дерьме — такой вот безрадостный конец. 1945-й год показал, что нам нельзя было ждать справедливости. Только безоговорочная капитуляция, к которой можно было прийти и раньше, чтобы спасти жизнь солдат».
Иосиф Ильин. Белая одиссея. Из дневников. Вступление Александра Архангельского и Вероники Жобер. Комментарии и примечания Вероники Жобер. — «Октябрь», 2014, № 3, 4 <http://magazines.russ.ru/October>.
«Смыслового пика дневники достигают в сибирских └главках”. Служа колчаковскому сопротивлению и восхищаясь самим Колчаком, Ильин трезво видит ничтожество окружения, жадность министров, бесконечную схватку амбиций и задним числом начинает понимать, что возлюбленная им монархия тоже разлагалась из-за внутренней гнили. Хуже того, в одной из записей Ильина промелькнет страшноватая мысль: ну победим мы, белые, возьмем Москву, освободим Петроград, а как победить болезни самого народа? Как, каким образом одолеть красного беса в душах? Жестокостью? Нет, не поможет. Самым выразительным и самым катастрофическим в этих дневниковых записях станет эпизод смертной казни 1919-го, в которой пришлось участвовать Ильину. <…>
Но сюжетная драма заключена здесь не только в нарастающем чувстве истории, в быстром, у нас на глазах совершающемся взрослении героя, в его запоздалом отрезвлении. Она заключается еще и в том, что вихрь грандиозных событий подхватил самого обычного, без каких-то особых мыслительных талантов человека, зарядил его своей невероятной энергией, насытил знанием жизни, а потом выбросил за пределы большого процесса и — как бы это сказать? — обесточил. Мы прощаемся с Иосифом Ильиным на российско-китайской границе: из охваченной Гражданской войной России он попадает в сытую, спокойную Манчжурию, в которой ему предстоит пусть очень трудная, но вялая и защищенная своей вялостью обыденная жизнь» (из вступления).
Автор дневников — отец писательницы Наталии Ильиной.
Александр Каплин. Верой и правдой. — «Православное книжное обозрение», 2014, № 2 <www. izdatsovet.ru>.
Профессор Харьковского национального университета имени В. Н. Каразина пишет о Викторе Ипатьевиче Аскогенском (1813 — 1879) как о православном исповеднике и защитнике основ русской жизни. Долгое время этот славный автор «Краткого начертания истории русской литературы» (1846), издатель журнала «Домашняя беседа для народного чтения» проходил «по ведомству» «обскурантизма и мракобесия».
Кстати, в его «Домашней беседе» печатался святитель Игнатий Брянчанинов.
В этом же номере «ПКО» священник Константин Кравцов рецензирует примечательную книгу «Восстание от греха», составленную Е. Игониной, — сборник житий, патериков и молитв о покаянии.
Евгений Кравченко. О земле как об объекте религиозного поклонения. — «Посев», 2014, № 3 <http://www.posev.ru>.
Рецензия на нашумевший телефильм К. Семина «Биохимия предательства» — о Власове и российской оппозиции. Этот эмоциональный текст лучше, конечно, декламировать вслух, так он впечатляющ. Ниже — небольшой и наименее эмоциональный фрагмент из финала рецензии, не оставившей от сего произведения кадра на кадре.
«Впрочем, в большой навозной куче оказались и жемчужные зерна. Канал └Россия” впервые показал огромной зрительской аудитории памятник генералу Власову и власовцам в Ново-Дивеево — а над памятником вьются российский и Андреевский флаги. Имеющий глаза да призадумается, спасибо Константину Семину. <…>
Кто-то из зрителей впервые услышал о Пражском манифесте — и прочитает этот исторический документ в год его 70-летия. И опять призадумается. Вновь спасибо Семину.
Многие побегут в Подольский музей Мелехова. Пока не закрыли. Такой бесплатной рекламе можно лишь позавидовать.
И ясно ведь: если повешенный 70 лет назад и давным-давно мертвый генерал вызывает такую истерику, значит, что-то в его истории непросто».
Владимир Крупин. Ловцы человеков. Повесть. — «Вертикаль. XXI век», Нижний Новгород, 2014, вып. 14.
Вот начало произведения. «Станислав Юрьевич Куняев, главный редактор журнала └Наш современник”, сотрудник журнала Вячеслав Морозов и я, грешный, летели в низовья Печоры ловить рыбу».
Я что хочу сказать. Вот ежели кто задумает понять, что есть патриотический лагерь нашей словесности, тот должен внимательно прочитать сию вещь. Мне кажется, что и для своего, и для чужого — тут все «ключи» и «отмычки» собраны.
Николай Крыщук. Записки совслужащего, или 22 редакторских урока. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2014, № 3 <http://magazines.russ.ru/zvezda>.
«У авторов надо уметь учиться. <…> Я обратился с просьбой написать предисловие для сборника Ахматовой к Валентину Семеновичу Непомнящему, автору глубоких работ о Пушкине. В его работах научный анализ облекался в форму увлекательного монолога, разговора о насущном — то, что и необходимо было нашим читателям.
В советское время каждая публикация дорогого стоила, в том смысле, что и платили хорошо, и опубликоваться было не просто. И вот — отказ. Но какой! Приведу большую часть письма Непомнящего — в нем и состоит сюжет главки: └Уважаемый Николай Прохорович! Я искренне благодарен Вам за предложение написать предисловие к ▒детскому▒ изданию Ахматовой: я высоко ценю А. А. как поэта и очень люблю писать для детей; кроме того, мне лестно то, что с таким предложением Вы обращаетесь ко мне, человеку, который никогда специально не писал ни о поэзии Ахматовой, ни о поэзии ХХ века вообще. Но вот именно в связи с этим последним обстоятельством я, к сожалению, никак не могу взяться за такое дело. Несмотря на то, что я очень многое в русской поэзии люблю и глубоко уважаю, в целом эта стихия — ▒не моя▒. И человечески, и (стало быть) профессионально я ощущаю, воспринимаю и оцениваю эту поэзию скорее ▒извне▒, чем ▒изнутри▒. Как раз на той глубине, где рождается самая способность что-то писать о литературе, — на этой глубине я (говоря жестко) всю ▒пушкинскую традицию▒ нашего времени готов отдать за Пушкина, всю поэзию ХХ века — за нескольких поэтов века ХIХ. Конечно, с таким ощущением я и не могу, и не имею права (если не профессионально, то человечески) браться за предложенную Вами тему, хотя, повторяю, благодарен за доверие, с каким Вы обратились ко мне. <…> Всего Вам доброго! В. Непомнящий”».
Юрий Марков. Феномен научно-технической агрессии. — «Вестник аналитики (Институт стратегических оценок и анализа/Бюро социально-экономической информации), 2014, № 1 (55) <http://www.isoa.ru>.
«Успехи в области информационных технологий приводят к росту информации в обществе, которую человек не успевает должным образом оценить, осознать, пропустить через свою душу. Сопереживание делается формальным, суррогатным, поскольку за ним не следуют действия. Нравственное поведение всегда более значимо, чем чувства, за которыми ничего не следует. Еще хуже нравственная дезориентация, когда в СМИ начинают ругать то, что раньше хвалили, или наоборот. Это одна из причин нравственной деградации в обществе. На этом фоне прогресс в области информационных технологий уже не кажется этически оправданным. <…> Утрата этического контроля в обществе, чреватая апокалипсисом, может служить признаком глубинных социальных и экологических нарушений в социуме. Причем патологические изменения в человеческом сознании и психологии могут происходить, существенно не затрагивая интеллектуальных способностей. Возникает феномен так называемого вербального мышления и тяга к многословию. Увы, последнее нередко помогает делать служебную карьеру и занимать ответственные посты в обществе. В результате развитие сменяется процессами деградации».
Антон Нестеров. Уильям Карлос Уильямс: «смотреть» и «понимать». — «Иностранная литература», 2014, № 3 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
Стихи и проза выдающегося американского поэта, прозаика, драматурга и эссеиста (одно время — сподвижника Эзры Паунда), «разрушителя литературных конвенций и потрясателя основ».
«Уильямс обладал редким даром: создавать поэзию из простых вещей — └Главное иметь нахальство знать, что это стихи”, — как определил это позже Ян Сатуновский. Уильямс мог превратить в стихотворение записку на холодильнике…»
Вослед эссе А. Нестерова здесь публикуются, помимо прочего, переведенные им стихи из книги У.К.У. «Картинки, по Брейгелю, и другие стихотворения» (1963), получившей — посмертно — Пулитцеровскую премию.
«Его стихи └по мотивам” полотен Брейгеля — это не навеянные созерцанием Брейгеля └образы”, а — попытка рисовать словами, по чужой канве. Это вовсе не экфразис, а — чистая изобразительность. Уильямс делает весьма своеобразную вещь. Он описывает брейгелевские полотна с отстраненностью искусствоведа: из левого угла в правый, передний план, фон… Никакой внешней рефлексии, никакого эмоционального накала и за счет этого достигается сильнейший эффект.
Вот, └Охотники на снегу”, пошаговое описание фрагментов: группа охотников, собаки, вывеска на трактире, костер у входа в этот самый трактир, женщины, поддерживающие огонь, каток с детьми, еще дальше — скалы и на переднем плане — куст. Взгляд обежал картину, все. Но не совсем — брейгелевский холст был записан целиком, а в стихотворении между фрагментами зияет пустота, неизбежная, как пробелы между словами в тексте. И в этих зияних — ощущение холода, того самого, экзистенциального, из которого и растет брейгелевское отчаянье».
В рубрике «Сигнальный экземпляр» — «ИЛ» представляет главы из романа нобелевского лауреата Мо Яня «Колесо мучительных перерождений» (перевод Игоря Егорова). Слова переводчика о «размытости границ между прошлым и будущим, реальным и нереальным, миром мертвых и миром живых, между добром и злом» — в аккурат приложимы к этой безумной, едкой прозе.
Елена Погорелая. Метаморфозы музы. — «Арион», 2014, № 1.
…В частности, осмысление сей сущности через стихи Олега Дозморова, Максима Амелина, Сергея Гандлевского, Веры Павловой, Олега Чухонцева.
Ближе к концу номера — изящное эссе Андрея Арьева «Роддом отечественных муз» (Царское Село в русской поэтической традиции). Ждем и антологию «Царское Село в русской поэзии», которую А. А. составил вместе с Борисом Чулковым.
Протоиерей Димитрий Рощин. Отдать себя. Беседовала Анна Берсенева. — «Виноград» (журнал для родителей), 2014, № 2 (58) <www.vinograd.Su>.
« — Если человек вырос таким образом, что семья его родителей оставила в нем негативное отношение к браку, значит ли это, что такому человеку не стоит создавать семью, чтобы не переносить в нее проблемы из семьи своих родителей?
— Покаяние отменяет все, изменяет все вещи. С Богом вообще не стоит ничего бояться, потому что Он управляет все во благое. Он меняет человеческую природу и освобождает от всякого рода зависимостей. Человек, может, и помучается — детский опыт ведь никуда не денешь, но вполне может удержаться совсем в других рамках. Это будет для него тяжело, но это будет спасительный путь. Есть ведь люди, у которых папа-мама были по нескольку раз женаты и замужем, а они живут себе в одном браке. А без Бога это было бы невозможно».
Митрополит Тернопольский и Кременецкий Сергий. В Церкви нас держит Господь. Беседовала Инна Стромилова. — «Православие и современность», Саратов, 2014, № 28 (44) <http://www.eparhia-saratov.ru/ArticlesCategories/Index/journal>.
Интервьюер напоминает, что в кафедральном городе Тернополе среди различных церквей, размножившихся после церковного раскола в 1990-х, ныне — только один православный храм Московского Патриархата. Мы добавим, что владыка Сергий — очень любим и почитаем в православном народе и что беседа эта записывалась до нынешних украинских событий.
« — Если посмотреть на хронику событий, возникает ощущение, что активисты раскола действовали вовсе не из-за каких-то богословских заблуждений — это могло бы их хоть как-то оправдать. Миряне, духовенство, священноначалие — они, вообще, были верующие? Если да, то почему произошел этот слом? Почему они стали поступать так, словно совершенно не имели Христа в душе и ничего о Нем не знали?
— Это очень сложный вопрос. Взять даже самого бывшего митрополита Филарета (Денисенко). Мне доводилось с ним служить. Это была недосягаемая величина, мы его уважали, почитали! Когда я стал архиереем, соприкоснулся с ним ближе: он нас время от времени собирал в Киеве и буквальным образом наставлял в вере, укреплял. Его заслушивались. И когда началась против него кампания, я своим прихожанам говорил: └Не верьте этому. Я — не верю”. Не мог такого даже допустить. <…> Когда совершились такие страшные события, я вижу — это для нас всех величайший урок: каким столпом он был в вере и не устоял. Смотрите, как опасно довериться себе, не смириться, где-то возгордиться. Потому что не мы держимся в Церкви, в Церкви нас держит Господь. Ведь эти люди были не такими, и что с ними сделалось?! Помрачение, прелесть греховная, так враг издевается. Сначала мы негодовали, а сейчас просто сострадаем и молимся: ввели специальную молитву за обращение заблудших, еженедельно служим молебны и боимся осуждать, потому что видим, что люди попали под власть лукавого, знаем, как трудно им покаяться и вернуться. Ведь печать раскола, то есть отступления от Бога, — это страшная печать. А нам главное — хранить себя в вере и не возгордиться, ни в коем случае. Но и благодушествовать, проявляя лживую толерантность, неправильно».
Дмитрий Шеваров. Он был своим в саду мировой культуры. — «Лампада» (издание храма иконы Божией Матери «Знамение» в Ховрине), 2014, № 2 (95).
Исследование о Николае Гнедиче.
«Гнедич, сформировавшийся на стыке четырех культур — украинской, русской, античной и европейской, — прекрасно ориентировался в саду мировой культуры. Он пытался приучить доверчивых русских людей, прежде чем срывать плоды, смотреть на корни.
После 1917 года публицистические произведения Гнедича издавались лишь фрагментарно. И не только потому, что его эстетические и нравственные воззрения стали считаться глубоко устаревшими. Очевидно, что удобнее было иметь дело с Гнедичем-переводчиком, чем с Гнедичем-мыслителем. За последние сто лет └Записные книжки” Гнедича ни разу не выходили полностью, хотя по объему это всего лишь тридцать страниц. <…> Что сегодня мешает издателям опубликовать полностью └Записные книжки” Гнедича? Возможно, острая злободневность его мыслей о народе и власти, нравственный максимализм Гнедича?..»
Далее обильно цитируются выдержки из «Записных книжек» — не публиковавшиеся в советских и постсоветских изданиях. Приведу пару миниатюр.
«Первый, издавший крик о равенстве — был его враг; если это был человек из народа, он алкал золота богачей; если богач — он хотел почести вельмож; если вельможа — жадничал верховной власти; и вот какого равенства желают все, о нем вопящие; вот о каком равенстве мечтали в 18 веке, но мы видели и грозное начало и быстрый конец кровавым мечтам сим. Нет равенства в природе, нет его на земле и не может быть в обществах человеческих».
«Едва ли хорошо такое правление, в котором каждый гражданин имеет свободу повелевать, и стало быть каждый гражданин может быть тираном. Таково правление республиканское. Его лучше называть: правление своевольное».
Составитель Павел Крючков
• • •
Этот, а также другие свежие (и архивные) номера "Нового мира" в удобных для вас форматах (RTF, PDF, FB2, EPUB) вы можете закачать в свои читалки и компьютеры на сайте "Нового мира" — http://www.nm1925.ru/