стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 11, 2014
Бахыт Кенжеев родился
в 1950 году в Чимкенте. Окончил химфак МГУ.
Поэт, прозаик, эссеист. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе
новомирской премии «Anthologia» (2005) и «Русской премии» (2009). Живет в Нью-Йорке
и в Москве. Постоянный автор «Нового мира».
* *
*
хорошо с мороза
откушать бараньих щец
романтизм хорош
но кому-то милей барокко
да и время
безвредно поскольку мнимо гласит мудрец
и сорочьим
пером выводит формулу рока
незадачливые мы
твари солнышко как муму
у герасима
как нежданная страсть по пьянке
но зато
обожаем формулы потому
что они
бесспорны, бензольные обезьянки
ах не
спорь убедительно всякое вещество
заблуждений плод,
мук творчества и открытий
оттого я и в химики подался, оттого
и любил
меркаптан и хлористый, скажем, литий
прогулял я свой
срок но должно
быть не проиграл
седовласый такой
и вдумчивый пожилой парнишка
под моим
столом мурлычет ласковый интеграл
на столе
у меня рюмашка в столе сберкнижка
вот и я согласился, что жизнь права, да
и ночь права
формулируй и отступай,
говорят, не настаивая, не споря
за нью-йоркским
моим окном тень неведомого волхва
бородатого как
зима безответного словно море
* *
*
Подростку вырасти не терпится
(но смысла в этом не ищи).
Как перед
зеркалом он вертится, на гормональные
прыщи
взирая с кислою
ухмылкою! Да, я ничтожество, о да,
урод и бездарь,
больше с милкою не повидаюсь никогда:
ей нужен
индивид с идеями и внешней прелестью большой,
как бы
маресьев, но с обеими ногами, с творческой душой.
Ах, девушки,
народ мечтательный! Им в женской будущей
судьбе
желательно, чтоб
обаятельный, незлой, уверенный в себе.
Пусть не
артист, не повар — кроме их
есть жители высоких сфер,
носители аристономии,
как чхартхишвили, например.
Они склоняются над бездною без страха. Сердце
их — границ
не знает,
— и вообще полезные, как удлинители ресниц.
Нет! Одолев
тоску невольную и ревностью переболев,
герой мой
в жизнь краеугольную ворвется, как кенийский
лев,
и, зная
все о ней заранее, предстанет мужем и отцом
на этом
радостном собрании прекрасных духом и лицом.
Он будет
миловаться с милкою вышеозначенной опять,
и кушать
рыбу рыбной вилкою, и водку соком запивать.
А почему? Лежит отечество в снегах,
в бензиновом дыму.
Любовь забвением не лечится. Зима, зима
в моем дому.
И некто
юный спросит: «Что же ты,
руина, паришься всерьез,
когда своя
почти что прожита и разбазарена без слез?»
Пробормочу печально:
о моя Венера, мой безмолвный свет!
Взойдут созвездья
незнакомые — но и у них ответа нет
* *
*
когда ископаемый
гамлет
в своем
заграничном жабо
со сцены
задумчиво мямлит
что жить
ему дескать слабо
что он
упорхнул бы подобно
синице из
клетки когда б
не так
опасался загробных
видений и дьявольских
лап —
грустит потаенный
анатом
в нирвану
замыслив прыжок
а надо
заметить, она там
устроилась ловко
дружок
не пашет,
не сеет, не вяжет
снопов как
наземный народ
а ежели
что и расскажет
сам черт
ее не разберет
хоронят под
камнем австрийца
индуса сжигают
как дым
покойного зороастрийца
кидают гиенам
ночным
кто кость
у собаки отсудит
кто в небо
запустит глонасс
когда-нибудь смерти
не будет
но это
уже не про
нас
* *
*
курорт прогулочное
место румянцем пухлым знаменит
там прелесть
там общеизвестно там ницше бога
не винит
нет коммунальных
плачей детских лишь сладострастие закон
и юноша
в трусах немецких курить выходит на балкон
се струны
мира словно тросы напряжены и месяц ал
размять тугую
папиросу казбек не беломорканал
склониться в мир
листвы вощёной магнолий олеандров ах
не фонарями
освещённой а счастьем в щавельных лучах
друзья да
здравствует победа конфетка мятная в горсти
сон не
скажу что до обеда но
до двенадцати почти
шепнуть не
думая родная и замереть в расцвете дней
прости подай
воды не знаю
что делать ну и ветер с ней
скажи мне
сумрачный и гордый легко ли с рыбой
наравне
лежать к зениту
светлой мордой на апельсиновой волне
покачиваясь будто
ялик пустой смирился и притих
не отличая
крика чаек от песен ангелов
морских
* *
*
на околице
столицы
где кончается
метро
где студенты
бледнолицы
пьют подземное
ситро
нет скорее
даже пиво
на скамейке
серой пьют
и рассматривают
брезгливо
богоданный неуют
—
машет хвостом
тощий бобик
улыбается дитя
лилипуты бедный
гробик
поднимают ввысь
кряхтя
кто невесел
кто плачевен
кто-то просто
невелик
их еще
вспоёт пелевин
наш непалец
многолик
вобла есть
но нету нельмы
счастье есть
но нет письма
спят немытые
панельны
мног’этажные дома
где вы
тютчевские звезды
дух смирился
век зачах
ах в блевотине
подъезды
мусор в баках
тьма в очах
не тверди
что жизнь трясина
рудниковая вода
пиво пенится
и псина
беспородная всегда
не предчувствуя
удоя
жестких подвигов
в цеху
видит облако
младое
слышит бога
наверху
* *
*
Продай мне
за бесценок пресс-папье,
старьевщик. Я пристроюсь на скамье
—
на парковой,
ребристой и зеленой —
а рядом
будет в шахматы играть
пенсионер (судьбы не
выбирать),
простоволосый юноша
влюбленный
рассматривать в айфоне
молодом
возлюбленной в акриле
голубом
любительские фотки:
плеск оркестра,
все на
продажу, как она стара—
ется, возвышенна,
добра —
позирует невесело,
но честно.
Подглядывай, любитель
бытия,
корреспондент вселенского
жнивья,
так лучший
город мира непохабен,
хоть и причастен
мировой тоске.
Здесь solus
rex на клетчатой
доске,
здесь непременно
умный чичибабин
схватился бы
за вечное перо,
чтобы воспеть
дурацкое метро
(без
барельефов, с грубою бетонной
колонной), чтобы
взвиться нараспев.
Но я другой. Я от рожденья
лев
охолощенный, может
быть, влюбленный
любитель шахмат.
Тронул — так ходи.
Лишь не гадай, что
будет впереди.
Там ангелы, нас проглотив,
не охнут.
А пресс-папье
не разгоняет страх,
не осушает
пены на устах,
но без
него чернила не просохнут.
* *
*
Жизнь восхитительна,
а все же посмотри, мой
читатель сетевой,
как умирают дни —
один, другой.
Но памятник незримый
из муравьиных
крыл и мышьей беготни
соорудил и я. На фотке все
равно лиц
не видно,
выцвели, но с колбою в руке
еще красуется
лжехимик-комсомолец,
в штанах
заштопанных, в румынском пиджачке.
Как лицемерна
ты! Как (повторюсь) непрямо—
линейна! Приговор:
нигде и никогда.
Полуподвал. Решетка. Мама мыла
раму.
Кай — человек. Кай смертен. Экая
беда!
Да, всякие, дружок, бывали — как там? — строки.
Оглянешься — пустырь. Рябина. Перегной.
Смирение и скорбь,
убогие уроки,
на радость
мертвецам усвоенные мной.
Бывал и глуп, и скуп, и сам себе не
равен.
Поплавай-ка, муму. Жужжи, моя пчела,
как бы
гораций. Пой, сверчок-державин.
Расправь, олейников, два бронзовых крыла.
Январский номер
журнала “Новый мир” выставлен на сайте “Нового мира” (http://www.nm1925.ru/ ), там же для чтения открыт
декабрьский номер, в “Журнальном зале” «Новый мир» № 1 появится после 28
февраля.