Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 10, 2014
ОДИНОЧЕСТВО БЕГУНА НА ДЛИННОЙ
ДИСТАНЦИИ
Немного о трилогии Мервина Пика
Издательство «Livebook/Гаятри»,
время от времени радующее нас книгами, которые иначе как «крупными» не
назовешь, выпустило в этом, 2014 году знаменитую трилогию Мервина
Пика о Титусе Гроане и
замке Горменгаст, которую историки литературы опять
же иначе как «классикой ХХ века» не называют. Три невероятно объемных тома (в
этом издании 734, 768 и 416 страниц соответственно), сложных, вычурных, мрачных
и наполненных странной символикой, скорее, казалось бы, уместной в готическо-романтической традиции века XIX, стали популярны
в середине динамичного века ХХ. Отчасти, кстати, по «вине» Толкина;
переводчик Сергей Ильин пишет (см. предисловие к первому тому), что издатели,
на фоне успеха трилогии о Кольце, стали искать новое имя и нашли Мервина Лоуренса Пика, английского писателя, поэта,
драматурга и художника, 1911 года рождения.
Сходство нашего автора с Толкином, впрочем,
исчерпывается обстоятельством, что Пик, как и Толкин,
родился за пределами Англии (Толкин — в Южной Африке,
Пик — в Китае). Запомним на всякий случай тот факт биографии автора, что Пик по
окончании Второй мировой войны был официально послан британским правительством
на континент, в только что освобожденный немецкий концлагерь Бельзен (как «художник-свидетель»). Что
же до посттолкиновского успеха романов Пика,
наверное, здесь уместно упомянуть, что, вообще-то, первый роман трилогии, «Титус Гроан», вышел в 1946-м, а Толкин мыкался со своей трилогией, законченной в 1949-м,
целых пять лет, вплоть до 1954-го, когда «Братство Кольца» увидело свет в
лондонском «Allen & Unwin»
(хороший урок для наших нетерпеливых авторов). Иными словами, издатели,
если и схватились за трилогию Пика, то можно сказать, задним числом — первый
том, собственно «Титус Гроан»,
к этому времени уже получил свою долю славы, второй и третий (1950 и 1959
годах) публика, если верить биографии писателя на fantlab.ru, «просто не
заметила».
И было почему — «Горменгаст» Пика
безусловно несовременен, или, точнее, вневременен… Он
готичен, барочен,
романтичен, символичен, да все что угодно — а заодно нетороплив, тяжеловесен,
застревает на деталях, перескакивает через значительные временные промежутки и
предлагает читателю насладиться пассажами, вроде: «И вот, по
прошествии того, что представлялось бесконечностью Титусу
и мгновенным взмахом подола времени — Баркентину,
утро, летящее и медлящее, принесло долгожданный плод, и подобный воздушной
виноградине, в светозарном коконе коей повисла на этот миг наша планета, —
содрогнулся созревший фантом, именуемый полднем»[1]. Красиво, да? Но, как
бы это сказать, несколько фундаментально.
А теперь кое-что о переводах, изданиях и переизданиях. К нам «Горменгаст» пришел, как и Толкин,
поздно, уже в постсоветское время, и нынешнее издание, подготовленное
блистательным переводчиком Сергеем Ильиным (именно он подарил нам артуриану Теренса Уайта), — всего
лишь третье. Первое, а точнее — частичное (только вторая часть трилогии под
названием «Замок Горменгаст») вышло в Киеве в 1995
году (издательство «Фита», перевод А. Панасьева).
Второе издание, уже как полной трилогии, появилось в питерском «Симпозиуме» в
2003 — 2004 годах, уже в переводе Сергея Ильина. И каждый переводчик решил
задачу по-своему. Вот что, в частности, пишет об этих двух переводах постоянный
автор «Нового Мира», литературовед Михаил Назаренко (на «Фантлабе»
пишущий под сетевым псевдонимом Petro Gulak): «Хороши ли переводы? — Как сказать. └Киевский”
упрощает стиль Пика, зачастую скатываясь в пересказ; но зато отлично переданы
все значимые имена, и я полюбил └Горменгаст”,
прочитав именно это издание. Перевод Ильина точнее и вернее — но зачастую
чрезмерно вычурен, чтобы не сказать — манерен. А ведь в стиле Пика английская
сдержанность и английская же ирония сочетаются с невероятным буйством
сравнений, пышной риторикой и точными, зримыми эпитетами[2]».
Задача, которая в данном случае стоит перед переводчиком, и правда
неимоверно сложна. Хотя бы уже по причине тех же «говорящих имен». В
предисловии к этому, новому, изданию «Горменгаста»
сам Ильин пишет: «Кто-то из критиков сказал когда-то, что имена персонажей Пика
отзываются диснеевскими мультфильмами. И тут возникают сложности. Еще в одном [киевском — М. Г.] переводе <…> Титус Гроан носит имя Тит Стон, Прюнскваллор — Хламслив, Сепулькревий — Гробструп, Свелтер — Потпуз, Саурдуст — Пылекисл, Стирпайк — Щуквол (дотошности
ради надлежало бы соблюсти в этом имени порядок следования животных: Steerpike = Волощук, оно киевлянам было бы и ближе) <…>
превращать графа Монте-Кристо в графа Христогорова,
или Гамлета — в Хутор никому же в голову не придет. Или придет? Я выбрал
путь средний…»[3]
Тут, наверное, можно вспомнить, что первые переводы/пересказы «модных»
западных романов именно так и делались и с графа Монте-Кристо
вполне могло статься превратиться в какого-нибудь графа Христогорова (недаром Алиса у Набокова стала Аней). Что,
конечно, не отменяет того факта, что полного Пика подарил нам именно Ильин (о
конгениальности таких, скажем, переводных словосочетаний, как «слизняком отзывающее
сало», «натуральная сплошнота» и «изморщенные
губы» не мне судить, хотя в общую стилистику барочно-готической глыбы «Горменгаста» они вполне укладываются) и что работа была
проделана адова. Добавлю еще, что это, новое издание, по сравнению с питерским,
по утверждению публикаторов, вычитано, выверено и приведено в полное
соответствие в том, что касается имен и названий, а также сопровождается полным
корпусом авторских иллюстраций. Пик, как я напомню, художник, иллюстрировавший
«Алису в стране чудес» и «Охоту на Снарка», да и сам
прекрасный поэт — в классически английском, абсурдистском изводе (стихи здесь
представлены в прекрасном переводе А. Глебовской).
Ну а теперь вернемся к собственно глыбе Горменгаста
— этого огромного замка, раскинувшегося на вершине горы, неведомо где, неведомо
когда (в третьем романе герой в своих странствиях все же видит самолеты,
впрочем, живые, кровоточащие), замка, населенного странными обитателями,
подчиняющимися странным ритуалам. Ритуалы, или же один-единственный Ритуал и
определяют всю сущность этой твердыни. Нарушение Ритуала означает нарушение
мироустройства (по ходу романов Ритуал подтачивается всякими событиями, и
внешними и внутренними, и доброй и злой волей, а герой, тот самый Титус, вначале младенец, потом мальчик, потом юноша,
семьдесят седьмой граф Гроанский взрослея и мужая,
отбрасывает Ритуал и вовсе покидает замок). Ритуалы эти, как и положено всяким
ритуалам, лишены видимого смысла (возможно, он когда-то был), но соблюдаются
неуклонно — очень английская, очень британская тема, но есть и более, скажем
так, общечеловеческие. Собственно сама вот эта бесформенность, вычурность «Горменгаста», его тяжеловесный символизм позволяет вчитывать в него любой современный контекст (так вчитываешь смысл в кляксы Роршаха). Скажем, тот же Ильин упоминает в предисловии, что
«Горменгаст» — это история «…про поиски свободы. Поиски, итог которых никогда окончательного удовлетворения не
приносит»[4]. Мои
коллеги с «Фантлаба» полагают, что это классический
«роман взросления», и правда, в первых двух книгах трилогии (третья, по общим
отзывам, гораздо слабее, Пик писал ее уже тяжело нездоровым человеком: за три
года до выхода в свет «Одиночества Титуса» он заболел
паркинсонизмом, и прожил после того чуть больше десяти лет), особенно во
второй, которая так и называется — «Горменгаст» — Титус познает первую тайную свободу, первую запретную
юношескую любовь, первую утрату первой любви, первую потерю близкого человека,
первую сладость мести и т. п., и в конце концов,
покидает Горменгаст, напутствуемый словами матери о
том, что никакой дороги из Горменгаста нет,
нету даже тропы, есть только пути в Горменгаст. Обратите, кстати, внимание на длинные и
довольно путаные периоды этой колонки — пиковский
стиль весьма заразен.
Иными словами, «Горменгаст» прочитывается
каждый раз заново — в каждое конкретное здесь и сейчас, каждым конкретным
человеком. Это вообще свойство хорошей «долгоиграющей» книги, а тут еще и
подкрепленное ее аморфностью при ярких зрительных образах-картинах; очень
чувственных, очень затягивающих, сновидческих.
«Далеко на западе плыл кровельный ландшафт грузного дома Титуса — плыл легко, будто каждый камень его был лепестком.
Поперек одетых камнем челюстей огромной его головы тянулись, отражая зарю,
сотни похожих на зубья окон. Они казались не столько стеклянными, сколько костяными,
а то и такими же каменными, как сам, облекавший их камень. С оцепенелостью этих
окошек, холодными цепочками прореживающих камень, спорили акры плюща,
растекшегося по крышам подобием темной воды и казавшегося неспокойным, влажно
помигивающим миллионами сердцевидных вежд»[5].
Это я открыла, в общем, наугад.
Так вот, если вернуться к тому — о чем «Горменгаст»,
то, наверное, нужно сказать несколько слов о персонажах. Все
они, кроме Титуса, его сестры Фуксии, великолепной
Графини (великанши, обладающей благой властью над зверями и птицами, при этом
совершенно равнодушной к своим близким, но оказывающейся в нужном месте в
нужное время и обнажающей в случае опасности блистательную шпагу своего доселе
скрытого ума — ах, этот прилипчивый стиль!) и Киды,
трогательной кормилицы из Внешнего Люда (историю ее и всего ее племени Блистательных Резчиков вполне мог бы написать Альфред Дёблин — столько тут размаха, буйства плоти, странности и
выдумки), все остальные персонажи донельзя гротескны. Хотя
балагура-доктора Прюнскваллора нельзя не полюбить, а
комичную и трогательную историю любви и брака Школоначальника
Кличбора и докторской сестры Ирмы нельзя позабыть,
эдакий обобщенный образ участи всех супругов, слепок всех брачных уз, от
завязки до печальной развязки… Но так или иначе все
они, от Графа и до слуг и служанок, комичны и утрированы. (Диккенс часто
упоминается в связи с тем, чему можно уподобить роман Пика, хотя,
по-моему, сравнение хромает, у Пика совсем о другом, а еще упоминаются, понятное дело, Гофман, Гоголь,
Свифт и конечно Кафка; можно и правда сказать, что если Кафка описывал
Замок снаружи, то Пик — изнутри.) Но один персонаж не комичен и не утрирован, а
по-настоящему страшен.
Это, конечно, Стирпайк. Вот он входит —
бледный, с выпуклым лбом, со странно поднятыми плечами, ловкий в движениях,
сверкая исподлобья глазами цвета засохшей крови…
И тьма вьется меж персонажами…
Стирпайк — юный поваренок, подмастерье, втершийся всем в доверие, умный,
любознательный, старательный, при помощи многоходовок
расправившийся чужими руками со всеми — и со своим начальником-поваром, и со
старым слугой старого Графа, и с самим Графом (умело используя тщеславие и
глупость графских родичей, а также слабые места и пристрастия самого Графа), и
с этими самыми родичами-орудиями, и с блюстителем Ритуала, и все — под
маской живого участия, под маской спасителя от катастрофы, которую сам же
спланировал и устроил, под маской благодетеля. Стирпайк,
рвущийся к власти. Стирпайк — чьи действия всегда были
донельзя рациональны, и именно рацио его в конце
концов и погубило, поскольку жизнь иррациональна (Графиня Гроанская
тут выступает воплощением жизни, ожившим и мыслящим Замком Горменгаст)
и планы всегда да как-то нарушаются; Стирпайк, чьи
поступки в конце концов ограничились самым простым выбором — убить или умереть,
не оставив сложного, Стирпайк, чей «ум <…> не
видел ничего этого. Ум предавался воинственным забавам богов. Ум шел
маршем далеко от него, по ничейной земле, по полям смерти, вышагивал, повинуясь
ритму красных телец крови. Быть одиноким и злым! Богом, загнанным в угол! Какие
еще нужны абсолюты!»[6]
Все-таки Диккенс? Урия Гип?
Скорее, обобщенный портрет диктатора (Урия Гип тоже таков), выросшего из «чегоизволите»,
из «шестерки», умненького, старательного, невзрачного, страдающего застарелым
комплексом неполноценности, ненавидящего тупых самодуров-начальников, слабых и
безвольных власть предержащих, и в этой своей гиперкомпенсации
рвущегося на самую вершину власти над людьми, которых он не понимает, которых
не любит, потому что рациональному уму любовь невнятна, и которым он, как он
полагает, никогда не нравился, когда был просто человеком… В этом своем отчаянном
судорожном карабканьи наверх он проглядел все, что
могло бы быть истинно человеческим, чем обычно и удовлетворяются люди, — и
симпатию умницы Прюнскваллора, и любовь Фуксии, и
прочное положение, и довольство… Люди становятся инструментами, объектами манипуляции,
человеческое отмирает. Недаром по ходу дела меняется и внешность Стирпайка, превращающегося уже в совершеннейшее келоидное чудовище
(он обгорел при очередном пожаре-убийстве, подстроенном им самим же). Тут мы
возвращаемся, конечно, к роли Пика как художника-наблюдателя, бесстрастного
глаза, свидетеля преступлений фашизма. Диктатор — всегда один и тот же, какие
бы личины он ни принимал, поскольку движут им всегда
одни и те же импульсы. Недаром противостоит Стрипайку,
его холодному алмазному разуму «земляной», «кровяной» разум Графини, разум
сонный, как у животного, пробуждающийся только в минуту опасности и тогда
становящийся таким же страшным, таким же методичным, таким же эффективным.
Графине не нужно ничего доказывать, никуда карабкаться, она на своем месте, она
спит наяву, окруженная птицами и котами (Где моя пеночка? — кричит она во время
пожара в Библиотеке угорающей в дыму дочери, — ты не
видела мою пеночку?! — и находит эту пеночку, и спеленывает
ее прядью волос, и прячет на могучей груди — человек, для которого мелкое и
живое нужно не потому, что из него можно извлечь какую-нибудь пользу, а просто
так). Лицо Графини, неподвижное, как Земля, всегда одинаково, лицо Тирана —
тоже, какие бы маски он на себя ни натягивал. Мир вокруг Тирана сужается,
иссыхает и трескается, мир Графини остается неколебим.
Мервин Пик, умирая в своей больнице, где он
провел последние восемь лет, еще успел застать полет Гагарина, выход в открытый
космос Леонова и не успел застать высадку астронавтов на Луну. Ни то, ни
другое, наверное, не имеет в данном случае никакого значения.
Декабрьский номер
журнала “Новый мир” выставлен на сайте “Нового мира” (http://www.nm1925.ru/ ), там же для чтения открыт ноябрьский номер, в
“Журнальном зале” «Новый мир» № 12 появится после 28 января.
[1] Пик Мервин.
Горменгаст. Перевод с английского С. Ильина. М., «Livebook/Гаятри», 2014, стр. 262.
[2] <http://fantlab.ru/work24456>.
[3] Ильин Сергей. От переводчика. — В кн.: Пик Мервин.
Титус Гроан. Перевод с
английского С. Ильина. М., «Livebook/Гаятри», 2014, стр. 9 — 10.
[4] Ильин Сергей. От переводчика. — В кн.: Пик Мервин.
Титус Гроан. Перевод с
английского С. Ильина. М., «Livebook/Гаятри», 2014, стр. 9.
[5] Пик Мервин.
Горменгаст. Перевод с английского С. Ильина. М., «Livebook/Гаятри», 2014, стр. 159.
[6] Пик Мервин.
Горменгаст. Перевод с английского С. Ильина. М., «Livebook/Гаятри», 2014, стр. 670.