стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 9, 2013
Кутик Илья Витальевич родился в 1961 году во Львове, окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Дебютировал в поэзии на рубеже 1970 — 1980-х годов, войдя в круг метаметафористов: Александра Ерёменко, Ивана Жданова, Алексея Парщикова. Первая книга стихотворений вышла в 1988 году, в переводе на датский язык. Переводчик поэзии с шведского (Тумас Транстремер), английского (Александр Поп, Честертон, Эзра Паунд), польского (Циприан Норвид) языков. Переехал из Москвы в Швецию, в 1995 году поселился в США. Доктор философии Стокгольмского университета, профессор Северо-Западного университета (Northwestern University, Chicago). Живет в Чикаго.
Топики
Как музыка помнит о Бахе,
кто б ни сочинил её, — так
есть в фибрах стиха амфибрахий,
старейший афродизиак.
Как были у Гойи две Махи:
одетая Маха и ню, —
нагим был смелей амфибрахий,
но Гимн его смёл, как меню.
Зато остаются на свете
— вне гимна и без подвывал -—
российские топики эти:
дорога, пловец и кинжал…
Не так этих топиков много:
есть перстень ещё и певец,
но главные всё же — дорога,
пловец и кинжал, наконец.
Есть памятник, птичка, а кроме
пророка — поэт и толпа…
Их ставят, как столбики крови,
добытой из вен, на попа,
чтоб стали бы эти пробирки
не только ростральным огнём,
но и колоннадой той дырки,
которую небом зовём…
Кинжал
/клинок/чёрный пистолет и т. д.
1
Зарежу, зарежу, зарежу —
рычит, налегая на «ре»,
а ведь разговаривал реже,
когда был прописан в ковре
и грезил о пальмах… Но пальмам
не грезился он, а узор
там выжгла пустыня напалмом
и волнами горбит ковёр.
— Пустыня, и пусть!.. ну и что же,
что волны там не из воды:
и горы на волны похожи,
зато несомненно тверды.
Неважно, что вымрет орнамент,
тем более — фигуратив,
Бог даже зиянье обрамит,
в предмет пустоту обратив…
2
Что видит предмет из металла,
во тьме напрягая глаза?
Он терпит все муки Тантала:
едва лишь потянется за
уютно подоткнутым миром,
как тот отъезжает назад
не только мишенью — всем тиром
отпрядывая, как сняряд…
И в мире предательском этом
отдача такая же, как
у пушки, что вместе с лафетом —
улитка, а правильней — рак…
3
Что в генах кынжал из булата,
дамаска иль вуца хранит?
— Родню и что были два брата,
их звали — Алмаз и Графит.
Алмаз был нарядным, как феска,
Графит был надёжней брони;
ещё — их описывал Ферсман,
а до него — аль-Бируни;
ещё, что из лагерной фени
карбида с ферритом узор
его возникает, как феникс,
когда умирает костёр;
что враг-углерод, как лазутчик,
в ферриты вползти норовит,
чтоб терру корней и колючек
понять изнутри, как термит;
что сам он — из черни да
в князи и вязи,
и даже не сам, а ножны
с черeном, но кровные связи
меж ними отнюдь не нежны:
он так ненавидит мезузу
за то, что похожи и нет,
как люстра в ночи — на медузу,
когда в ней шевелится свет…
4
Как в рыбах их жалюзи-жабры,
так в ножнах вращается лязг,
но разве ножны — не хиджабы?..
Не дамское дело, Дамаск!
Путём на Дамаск через Калку
подался, как Савл, харалуг…
Но компас вращает скакалку,
чтоб Севером выпрыгнул Юг…
…Он с виду, как мачо, брутален,
когда выкрикает — мочи!..
А всё потому, что царь-Калин
брал Киев, а не Кубачи…
5
…Он был одиноким, как Север,
а рвётся «за Юг» из ножон…
Не он помутился, а сервер,
куда весь узор подключён…
(Из проволочек, как из ниток
ковра, набирается наш
Верховного Разума слиток,
размером с могучий этаж.)
Он тоже из проволок сварен,
спиралью закрученных, чтоб,
как степи — монголо-татарин,
он горы включал, как лэп-топ,
и мог бы быстрее морганья
в пустыню слетать, как iPhone,
к тем пальмам, где в фата-моргане
дубайский запутался фон…
6
Он грезил об имени… Дага,
но это в Европе… А жар
диктует другое… Однако
и жаркое ж имя — киджар!
Ведь имя — такая же карма,
как пряжка на поясе в рай…
Он стал откликаться на кама,
узор его — на мархарай.
Но есть ещё имя второе:
любовное имя… Оно —
как будто звезда для героя,
и полному счастью равно.
Оно долгожданно, как Мекка,
ему — от визирей и лял
до Лермонтова и абрека —
его почти каждый давал…
Но есть ещё третье… И третье
он выучил чётко, точь-в-точь
как знают все кости в скелете
студенты в зачётную ночь.
Им не поторгуешь на вынос,
его прижимают к нутру;
его ни ковру он не выдаст
узорному, ни ЦРУ.
Он имя последнее это
так спрячет, как прячут скелет
в шкафу; как медали у деда
и чёрный его пистолет;
как прячет убийца перчатки
и гроб опускается, чья
поверхность хранит отпечатки
для базы инобытия…