Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 7, 2013
Петухов
Григорий Павлович родился в 1974 году. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Автор
книги стихов «Соло» (2012), которая рецензировалась в «Новом мире» (2012, №12).
Лауреат поэтической премии «Московский счет» за дебютную
книгу. Живет в Москве.
Рекрут
(из
старых английских баллад)
М. Амелину
Покинь, парень, свой дом, друзьям
Дай руку: прощай, старик,
И в путь, удача с тобой пока
В Ладлоу
башня стоит.
Домой вернешься в воскресный
день,
Улицы Ладлоу
пусты,
Фермы и мельницы слушают как
Колокол бьет с высоты.
Придешь в понедельник, рынок
гудит
Словно пчелиный рой,
Куранты в Ладлоу
тебе споют:
«Домой возвратился
герой».
Ведь ты героем вернешься домой,
А если будешь убит,
Добрая память наградой тебе,
Покуда Ладлоу стоит.
Ты будешь слушать военный горн
Среди полуденных стран,
И враг содрогнется, когда ты
пойдешь
В атаку в цепи
англичан.
А если твой ляжет до Ангельских
Труб
В землю чужую прах,
Камрады твои похоронят тебя,
С тяжкой скорбью в
сердцах.
Оставь свой дом, по зеленым полям
Ступай, и будешь храним
Ты Ладлоу
родным, пока высоко
Башня стоит над ним.
* *
*
Все сбылось, что
загадывал наперед.
Жизнь на шарапа берет,
на испуг берет.
Тучным летом прельщает, как
стрекозу Крылов,
выселяет враз из пяти углов,
мелким бисером дарит,
восторга слезой пустой,
к мертвым старухам
вписывает на постой,
говорит: ясный свет, дожив до
волос седых,
всю дорогу ты, почитай,
что дрых.
Я, соколик, тебя, говорит,
разбужу!
Запущу тебе под крестец вожжу,
вздрючу тебя! — сообщает мне череда
обстоятельств, она же событий цепь.
«Все приемлю, — я ей отвечаю, —
да!
Тот, кто меня залучил сюда,
выбрал именно эту цель!»
* *
*
В омут августа на
Воробьевых горах с головой.
Тремор действия если отнять и зуд
деловой,
беззащитности кроме, останется что
в индивиде?
То, чем ни я вас, ни
вы меня не удивите.
На два аршина от пола в решетке
стук,
ног спотыканье,
неловкость рук,
(длиннолягую помнишь сисястую
дуру — как по тебе тащилась)
сентиментальность останется и
слезоточивость.
Пелопоннес, Пропонтида,
многоколонный Коринф —
что ни сделаешь с жизнью
единственной ради рифм
в августе душном на
Воробьевых горах,
чтоб застрять головой, как
в заборе, в иных мирах.
* *
*
двухкомнатная в центре жизнь внаем
или напротив ввечеру
когда нальем
и выпьем — сразу в
сердце прояснится
в кисель зимы где
фонари залит
груб в голове предметов
неолит
зато какая гибкость в
пояснице
за жизнь иную проходящей
вслед
нет уз святей
товарищества нет
а ты себе что дура
возомнила
пока кровоточит в окне
закат
в речах какая плавность
чистый МХАТ
какая ложь какая симфония
obscura сердцу пагуба уму
в деревья эркером и
пятерней во тьму
побудь еще со мной
схлестнулись мрак и холод
не на живот — как пересвет и кочубей
на чьи заточки чисто
скарабей
я всем нутром своим
наколот
Памяти
Королёва
Отчего, я и сам не пойму,
в этот вечер из всех,
кто до сроку
самовольно шагнули во тьму,
Королёва припомнил
Серегу.
То ли гибель листвы за окном,
разоренье и слезы в пейзаже,
натолкнули на мысли о нем,
о военном его
камуфляже,
то ли воздуха гулкий
кессон,
на коробке от спичек
топоним, —
пьяный увалень с детским
лицом,
о тебе, однокашник,
напомнил.
Из медвежьей глуши силомер,
ты был мастер заваривать
кипеш,
помню, трезвый железом
гремел,
в рукопашную лез —
только выпьешь.
В драмтеатре кулисой шурша,
от конвоя отбившийся
леший,
был ты явно чужая душа
для субреток, тартюфов,
помрежей.
Берендей с вологодских низин,
песнопевец из поймы молочной,
видно, хрупкое что-то носил
под своей ломовой
оболочкой.
Самочинно задув свой пожар,
на крещенском ветру
стекленея,
за короткую жизнь не
стяжал
ты ни лавров, ни уз
Гименея.
Наших набранных тесно рядов
в гранках чтоб
нонпарель не вскипела,
знак судьбы твоей был,
Королёв,
на письме — знак
разрыва, пробела.