рассказ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 7, 2013
Шкловский Евгений Александрович родился в 1954 году в Москве. Закончил
филфак МГУ. Прозаик, критик. Автор нескольких книг прозы. Постоянный автор
«Нового мира». Живет в Москве.
Все уже знали, что у него есть
человек.
Что за человек?
А вот просто человек — и все. Из
ближнего зарубежья. Из бывших наших. Вроде как таджик.
Ильяс — имя. Приехал недавно, работу не найти, ну и растерялся. В одно место ткнулся — денег не заплатили, в другое — условия кошмарные и
полулегально, — не захотел.
Встретились же случайно на улице,
несколько минут шел рядом, наклонив голову, но как бы вполоборота. Потом наконец отважился — попросил денег. Смущаясь и отводя
глаза. Не нагло. Н. и спросил: а что умеешь? Тот даже не удивился: ну, разное. А конкретней? Строгать, пилить, электрика чуток, все
понемножку. И не то чтобы Н. нужен был работник, нет, просто лицо приглянулось.
Потерянное такое лицо. Ну и привел домой, накормил-напоил, оставил ночевать, а
потом и дело нашлось — квартиру приводить в порядок. Денег почти не платил,
разве что на карманные расходы, но еду покупал. Ильяс, между прочим, ее и
стряпал, так что к возвращению Н. всегда был ужин. Понятно, не как в ресторане,
но есть можно. При бывшей жене и такого не было.
Надо сказать,
питались они с Ильясом по-студенчески: всякие дешевые «дошираки», макароны с
сосисками, яйца, пельмени, овсянка…. Ну и, ясное дело, чай.
Ильяс чай (зеленый) пил часто,
заваривая в небольшом фарфоровом чайнике, который привез с собой, в завтрак
пил, в обед, в ужин, в промежутках между ними. Наливал в пиалу и потом
отхлебывал вдумчиво, мелкими глотками. Вроде как чайную церемонию устраивал,
сам того, впрочем, не ведая. Просто в его семье так заведено: чай до, чай
после, чай в промежутке.
В отличие от него, Н. довольствовался
черным, в пакетиках на ниточках (возни меньше), да и не в таких количествах.
Однако и ему перепадало из заветного красного чайника.
Питались они, как правило, молча,
лишь иногда на Н. нападала словоохотливость, и он начинал расспрашивать Ильяса
о его поселке, о семье и прочем. Отвечал Ильяс немногословно, но за то время,
пока он жил у Н., кое-что удалось узнать. В семье шестеро детей (Ильяс
старший), хлопковая повинность, бедность…
Собственно, ничего особенного.
После развода Н.
уже несколько лет жил один. С женой расстались в
общем-то мирно, но все равно обида. Он, впрочем, и теперь готов был помогать.
Семейная жизнь не заладилась, но человек в принципе добрый.
Добрый, но трудный. Есть такие люди — добрые, но трудные. Спорщик невыносимый.
Если что не по его, все мозги проест.
Между прочим, Ильяс не первый у него.
Был еще человечек, алкаш, из старой его конторы, которого он тоже приютил.
Гриша. Русский. Этот Гриша года два у него гужевался, все полы перестелил, баньку
построил на даче, теперь фактически принадлежащей бывшей жене. Н. его от
спиртного отваживал, к наркологу водил, но Гриша все
равно срывался. Слава богу, тихий был, даже когда выпьет. Но ради выпивки на
все был готов, а хуже всего — потом ничего не помнил. Что Н. ему помог — это
точно.
А теперь вот Ильяс. Именно он с
некоторых пор часто брал трубку вместо Н., речь с сильным акцентом, однако
понять можно.
Трудно сказать, как они жили вместе,
о чем разговаривали. По телефону Ильяс бывал немногословен. «Нет его, — говорил
он. — Скоро будет». И осторожно клал трубку.
Работал Ильяс медленно, но делал все
очень тщательно. Каждую плитку в ванне, каждую деталь
подгонял так, чтобы все было супер. В отличие от Н., который всегда куда-то
летел и все равно не успевал, он никуда не торопился, подолгу мог сидеть на
корточках, чем-нибудь занимаясь или даже ничего не делая, еще любил взобраться
с ногами на широкий подоконник и, устроившись там, глазеть на улицу.
Совсем как кот сибирской породы Василий, когда-то полуживым котенком
подобранный Н. на лестничной клетке.
Так хозяин нередко и заставал обоих,
иногда даже с распахнутым окном, что, впрочем, с учетом первого, правда довольно высокого, этажа было не особенно страшно.
Кот, в молодости любивший прогуляться на воле, спрыгивал отсюда на улицу и
потом возвращался, как порядочный, через подъезднyю
дверь.
Над ним Ильяс тоже взял шефство, так
что пожилой седомордый Василий, поначалу отнесшийся к нему настороженно, если
не сказать враждебно, стал проявлять не только лояльность, но даже и симпатию,
причем не меньшую, чем к Н. Да и не удивительно: Ильяс
его баловал — то рыбки купит, то какие-нибудь особые кошачьи деликатесы, щеткой
специальной чесал его каждый божий день. Дошло до того, что кот стал ходить за
ним хвостиком. Куда Ильяс, туда и Василий. Ляжет или сядет неподалеку и вроде
как дремлет, хотя зеленый глаз нет-нет и блеснет сквозь томный прищур. Следил
за Ильясом, готовый тут же вскочить и двинуться вслед.
Торопиться Ильясу действительно
некуда, из дома он выходил редко и ненадолго, поскольку побаивался полиции,
опасался, что заберут в отделение, а потом вышлют на родину. Разве что в
ближайший магазин мороженого купить, до коего он оказался большой охотник. Себе
— мороженого, Василию — котлетку или еще что-нибудь. У него и в темных, чуть
раскосых глазах читалась неспешность — долгий такой с поволокой взгляд, что-то
пространственное там, в глубине, азиатское.
Некоторые полагали, что за
странностью Н. с его неожиданными жильцами, которым он давал кров в своей жутко
захламленной квартире, за этой странностью кроется
банальный прагматизм: люди, которых он пригревал, делали то, к чему он никак не
мог принудить себя самого, в том числе и побороть царящий в его жилье хаос. Ну
не умел человек ничего толком в плане быта. Ни о себе позаботиться, ни об окружающем
пространстве.
Отчасти,
возможно, так и было, что вовсе, впрочем, не отменяло доброту.
Медленно, но жилье его все-таки
начинало приобретать человеческий вид, какой-никакой ремонт, вот уже и в
нормальной кухне можно посидеть, выпить чаю из больших старомодных чашек, водки
из граненых стопок.
Когда кто-нибудь
заглядывал к Н. в гости, Ильяс скрывался и его не было ни видно
ни слышно. Не то чтобы он прятался, вряд ли, скорей проявлял деликатность, то
есть не хотел мешать и тем более навязываться. Но если Н. просил его заварить
чаю, то он делал это не просто с удовольствием, а действительно превращал в
настоящий ритуал: специально подогревал заварочный фарфоровый чайник еще до
того, как всыпать туда горстку чайных листьев, ополаскивал чашки горячей водой,
в общем, старался…
Нет, заискиванья в нем не
наблюдалось, делал он все это скромно, почти застенчиво, но вместе с тем вполне
независимо. Иногда это даже озадачивало Н. Как и
долгий внимательный взгляд, который Н. иногда вдруг ловил на себе, будто Ильяс
что-то пытался в нем рассмотреть. В такие минуты становилось как-то беспокойно
и неуютно.
Н., впрочем, не
только эксплуатировал Ильяса, но и, если угодно, вел себя по отношению к нему
как старший товарищ. Однажды даже повел его на выставку фотографий фресок
Дионисия, устроенную в храме Христа Спасителя. Вместе они бродили по залу,
рассматривали лики святых, старинные удивительные краски, еще более усиленные фотохудожником.
У Ильяса, как потом рассказывал Н.,
был вид растерявшегося ребенка, настолько он был впечатлен. В его жизни такого,
оказывается, еще не было, хотя не раз приходилось видеть степные рассветы и
закаты, небо над степью, то голубое, то бирюзовое, то багровое, а ночами густо
усыпанное звездами. Но что так может рисовать художник, а фотограф делать такие
замечательные снимки, — поразило его до глубины души.
— Когда-нибудь непременно туда поеду,
— сказал Ильяс, едва они вышли из зала.
— Куда это? — поинтересовался Н.
— Ну, туда…
Еще Н. предлагал Ильяса знакомым (все-таки
возможность подзаработать для парня), которым нужно было что-то сделать по ремонту.
Он договаривался, давал Ильясу адрес, объяснял как
проехать и найти. А иногда и сам
сопровожал его, чтобы тот ненароком не заплутал.
Ильяс, хотя и побаивался полиции, тем не менее не
отказывался, да и понятно было, что над ним не каждый день будут шефствовать,
что в какой-то момент придется выгребать самому.
— Как же ты отважился? —
поинтересовался однажды Н., имея в виду его приезд в Москву.
Тот пожал плечами:
— Как? Собрал вещи и поехал.
— Так просто? А здесь?
— Тебя вот встретил, — сказал Ильяс.
— А если бы не встретил? — спросил Н.
— Не знаю. — Ильяс задумался. —
Как-нибудь. Может, кого из знакомых нашел.
У него действительно имелась пара
номеров мобильников земляков, которые вроде бы давно работали в Москве, правда,
связаться с ними до сих пор почему-то не удавалось.
Когда делать было нечего, Ильяс либо
сидел на подоконнике, либо скрестив ноги на паркете,
реже лежал на кушетке с книжкой. Книги он брал с полки как-то странно, не
выбирая, просто протягивал руку и вытаскивал что попадет.
Н. потом спрашивал:
— Ну как тебе?
Ильяс щурил и без того узкие глаза и
потом неуверенно отвечал:
— Что-то не
верится. Вроде похоже, а все равно. Но вообще интересно…
Выходит, и впрямь читал.
Зимой по утрам на него нападала жажда
деятельности, в самые снегопады он накидывал легкую куртку и выходил с утра
пораньше, еще затемно, во двор на помощь местному дворнику. Дворник,
молдаванин, инициативу Ильяса поначалу не оценил и с нешуточной угрозой в
голосе посоветовал не лезть. Однако во время очередного снежного Армагеддона
Ильяс оказался кстати, и дворник мнение свое
переменил, а потом и вовсе проникся к нему.
В ту зиму случались обильные
снегопады, Москву заметало по уши, сугробы громоздились едва не с человеческий
рост, так что помощь была нелишней. Тем более что работал Ильяс с азартом. В
разговоры с молдаванином он не втягивался, на вопросы отвечал кратко: да… нет…
не был… не состоял… А когда тот спросил однажды, не хочет
ли он получить место дворника, Ильяс пожал плечами и отрицательно покачал головой.
— Ну, это ты зря, — почти обиделся
вдруг молдаванин. — Деньги небольшие, но стабильные. И для здоровья неплохо. К
тому же местечко в общаге могут выделить, все-таки жилье. Подумай! Могу
похлопотать за тебя…
Когда Ильяс сообщил про это
предложение Н., тот поморщился:
— Ты губу-то не раскатывай. Может, он
только проверяет, не хочешь ли ты его подсидеть. Место дворника дефицитное, за
него люди деньги платят, чтобы их наняли. Да и на руки немного выходит,
поскольку работодатели себе часть забирают. А будешь права качать — уволят.
Нет, не заработаешь там. Тебе бы в бригаду ремонтников или строителей надо, ты рукастый.
Однажды в квартире Н., помимо Ильяса,
появляется женщина. Она не молода, но вполне еще привлекательна. Теперь она
прибирает квартиру, готовит еду, ждет возвращения Н. У нее свой комплект
ключей, и ночует она тоже здесь. Иногда они ужинают втроем, но обычно Ильяс
мнется, отводит глаза и отказывается — видно, что ему неловко. Но и Н. с его
новой подругой тоже неловко, особенно подруге, которая иногда ловит на себе
украдчивый взгляд Ильяса.
Как-то с улыбкой Джоконды она
сообщает об этом Н., произнося слова с томной растяжкой, и тот догадывается,
что ей, не исключено, даже нравится этот взгляд. Впрочем, Н. пока не считает
нужным что-то менять, к тому же Ильяс еще не закончил ремонт комнаты. Улыбка
Джоконды на Н. действует, но не так, как, вероятно, хотелось подруге.
Ночью она иногда просыпается и, лежа
с открытыми глазами, прислушивается к покашливанию за стеной или легкому скрипу
кушетки, на которой спит Ильяс. «Вот уж не думала, что снова буду жить в общежитии,
как в студенческие годы», — шепчет она сонному Н.,
касаясь влажными губами мочки его уха. И даже сквозь сон на Н. обрушивается лавина
ее прошлого, про которое ему вообще-то мало что известно, а теперь вот
оказывается, что студенткой подруга жила в общежитии и было это в городе Перми.
Впрочем, Н. уже не в том возрасте,
чтобы ревновать к ее прошлому, но и совсем остаться равнодушным не может,
поскольку нравы в общежитиях известны.
Ильяс тоже часто ворочается и
вздыхает, похоже, и его сон беспокоен, несмотря на вполне сносные условия
нынешнего проживания. Женщина не то что нравится ему, просто он или что-то в
нем откликается на ее присутствие, пусть даже за стенкой (кстати, довольно
тонкой). Что-то ему мерещится в полудреме молодого сильного организма, какие-то
видения проплывают, и это тревожит не только его, но и дремлющего рядом кота
Василия. Когда женщины не было, все было намного проще.
Работает Ильяс, как и прежде,
неторопливо, комната, которую он занимает и ремонтирует, почти готова: обои
наклеены, потолок побелен, розетки поставлены. Временами ему приходится
отрываться от работы, если кому-то из знакомых Н. требуется срочная помощь. Н.
по-прежнему отпускает его, но женщине это не нравится, она недовольна, что
работа в квартире стопорится, а Ильяс где-то в отсутствии и возвращается,
бывает, довольно поздно.
Тот и вправду не торопится назад, для
этого свои причины: встречаться лишний раз с женщиной ему не хочется. Или,
наоборот, хочется, но все равно в тягость, поскольку это имеет отношение и к Н.
Однажды Ильяс не приходит ночевать.
Не приходит и кот сибирского происхождения Василий, для которого спрыгнуть с
высоты их окна — пара пустяков. Они не приходят одну ночь, и вторую, и третью.
Это ли не повод для тревоги: полиция, хулиганы, мало ли что? А может,
ностальгия замучила и рванул обратно на родину? Ну тогда бы хоть сообщил… Главное, впрочем, чтобы не случилось
чего худого. Москва — джунгли… Ильяса жаль не меньше, чем кота, хотя,
понятно, раньше или позже равно пришлось бы расстаться. Да и подруга ворчит.
Пусть и в соседней комнате, а все равно — посторонний. Чужой…