Два с половиной месяца между двумя фельдмаршалами Германии (20.11.42 — 02.02.43)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 2, 2013
Ляхович Стефан Иосифович родился в г. Орша, Белоруссия, в 1923 году. Ушел на фронт 26 июня 1941 года. Закончил Великую Отечественную войну в звании «капитан». С 1946 по 1952 год учился на инженера-связиста в Военной академии связи им. С. М. Буденного. Демобилизовался из Советской армии в 1975 году. Живет в Москве.
Артиллерийский полк, после тяжелейших боев под Ворошиловградом доукомплектованный личным составом и техникой, должен был усилить оборону в районе озер Цаца и Барманцак, южнее Сталинграда.
Ярко-оранжевый диск солнца опускался за горизонт. Тихая осень. Личный состав трех артиллерийских дивизионов вышел пешим строем из Грачей, что расположены на крутом берегу Волги, южнее Сталинграда. При себе было оружие, шинель в скатке и вещмешок. Техника взвода управления, погруженная на автомашину ГАЗ-АА, и орудия должны были начать движение позже, как только стемнеет. Мы шли по мягкой пыльной дороге, которую здесь называли грейдерной. Первые десять-пятнадцать километров были неутомительны. Шли молча. Каждый думал о своем. Пока не устал, в голове проносятся приятные воспоминания. Была такая же тихая осень. Мы с Таней возвращались из школы, через Миусский скверик. Она училась в пятом, а я в шестом классе. Ее ожидали родители с овчаркой. Таня была очень красивой девочкой… Пошел мелкий дождь. Пришлось надеть шинель. Дорога стала скользкой, к ботинкам прилипала глина. Стало темнеть. Видишь только спину впереди идущего. А дождь сыпет и сыпет, не переставая. Шинель набухла, стала тесной и тяжелой. Рядом, на небольшой скорости нас начали обгонять автомашины и орудия. Кое-где на станинах орудий сидели красноармейцы, закрывшись от дождя плащ-палатками. Невольно им завидовали.
Еще не рассвело, когда дождь прекратился и как-то внезапно ударил мороз. Да какой! Шинели на нас стали дубеть, и полы стали хрупкими. Опытные, кто постарше, подняли полы шинелей и заправили их под ремни. Но не все прислушались к советам, и у них полы шинелей обломались. К рассвету дошли до разрушенных кошар — это брошенные глиняные овечьи сараи. И чтобы нас не обнаружил немецкий самолет-разведчик — «рама», все светлое время проспали в этих развалинах. Там и узнали, что красноармеец, ехавший на орудии, заснул, упал, и его раздавило колесами, и что до передовой, как стемнеет, осталось идти немного.
Стемнело. Продолжали движение в полной темноте и через некоторое время оказались на месте, где должны были занять оборону.
К рассвету нужно было обеспечить связь для управления огнем артдивизиона, окопаться, замаскировать свои ячейки и вести наблюдение за противником. Но когда рассвело, мы поняли всю опасность места, где мы оказались. Это было совершенно голое поле. Ни куста, ни деревца. Прямо перед нами два озера, слева — Барманцак, справа — Цаца. А между ними дорога, рядом с которой мы ночью вырыли окопы.
За озерами берег круто поднимался вверх, напоминая сплошную неприступную стену, высокую, как десятиэтажный дом с плоской крышей. Что было наверху этой стены, нам не было видно. Единственное, что было совершенно ясно, что там находится противник, который с этой высоты видит нас как на ладони.
Началась обычная окопная жизнь в обороне. Днем сидим в своих ячейках, не высовываемся и ожидаем, когда стемнеет и с огневых позиций принесут обед. А ночью продолжаем окапываться. Прошло несколько ночей, и наши окопы превратились в наблюдательные пункты. Теперь началось постоянное внимательное изучение местности, назначение ориентиров и пристрелка реперов — визуально заметных ориентиров, нанесенных на карту, относительно которых можно будет быстро корректировать арт-огонь по внезапно появившейся цели.
Ночью в землянке можно было жечь все, что горит, конечно, если найдешь, что жечь. Но на нашей равнине ничего не росло. Приходилось уходить далеко в тыл, чтобы принести каких-нибудь веток.
Десятого ноября на рассвете, когда еще не рассеялся туман над озерами, на дороге, в двухстах метрах от наших окопов, заметили силуэты людей в плащ-палатках. По тому, как они важно стояли, было ясно, что это начальство. Постояли, постояли и ушли.
Г. К. Жуков: «Для окончательной отработки плана наступления… Утром 10 ноября <…> перед совещанием мы с Василевскими другими генералами выехали на участки войск,чтобы еще раз посмотреть местность, где предстояло развивать наступление главных сил Сталинградского фронта… 51-я армия <…> прорывала оборону <…> между озерами Барманцак и Цаца в общем направлении на Абганерово»[1].
Прошла еще одна неделя. Как-то вечером с огневых позиций нам принесли газеты. В праздничном приказе Сталина к 7 ноября 1942 года говорилось, что «и на нашей улице будет праздник». В то время было принято верить тому, что пишут в газетах, тем более о празднике. Поэтому очень серьезно рассуждали, когда же будет праздник.
— Зимой праздника не будет. Войска сильно потрепаны, а противник занимает выгодные высоты. Мы наступать не будем.
— Это точно!
— Немцы зимой тоже не станут наступать. Если они летом не взяли Сталинград, то зимой им подавно его не взять. В общем, ясно, зимовать будем здесь, в обороне. Только местность тут уж очень паршивая — ни кола ни двора.
— Весной, пока не просохнет земля, тоже о наступлении думать не резон. Вот к лету накопим сил, тогда и будет на нашей улице праздник.
Разговор прервало сообщение, что на огневую позицию привезли зимнее обмундирование. Не скажу обо всех, но мне приятно вспоминать возникающее чувство радости при получении нового обмундирования. Влезешь в теплые ватные брюки, наденешь новые валенки, ватник и с благодарностью думаешь о людях, которые в тылу все это сделали и тебе прислали. Лирика, но она какими-то нитями связывала тебя с домом, с Родиной. О тебе все же помнят, заботятся… ждут.
Но у озера Цаца все оказалось не так, как мы рассуждали о «празднике». Ночью 19 ноября нашего командира дивизиона вызвали в штаб полка. Он быстро вернулся с задачей — к утру начать артиллерийскую подготовку по неприятельским высотам. Всю ночь на огневые позиции передавали данные по целям. Утром, когда еще не рассвело, началась мощная артподготовка. А мы даже не знали, что за нами были развернуты артполки и катюши.
В это же время под прикрытием тумана и артподготовки по дороге к озерам сплошным потоком двигалась к высоте колонна наших танков Т-34. Такого количества танков мы никогда не видели. Это действительно был праздник!
— Началось! — радости не было границ.
Головные танки уходили за озеро. Они двигались вдоль отвесных склонов и где-то слева поднимались на высоту. Мы же снизу видели только край плоского рельефа высоты, который проецировался на серо-белое небо. Но вот слева на высоте появился первый танк. Его силуэт появлялся и исчезал на фоне неба. Пройдя небольшое расстояние, он загорелся. Густой черный дым столбом поднялся над высотой. Эту жуткую черную ленту дыма повалило ветром налево к земле и несло вдоль высоты. На высоте появился второй танк и тоже загорелся. Третий танк прошел дальше, но и он загорелся. Когда загорелся четвертый танк и в небе уже развивались четыре черные ленты, казалось, что сердце не выдержит от горя.
— Неужели не прорвутся? — в висках стучало, сердце сдавило… Но мы могли только наблюдать эту жуткую картину.
Но танки прорвались! Они продолжали подниматься на высоту и уходили дальше. Оборона фашистов была прорвана.
Нас же оставили на прежнем рубеже. Мы должны были в случае фашисткой контратаки прикрыть уходящие в прорыв танковые соединения. Теперь можно было выйти из окопов и подняться на высоту, где были немцы.
По краю «неприступной высоты» у них проходила вырытая в полный рост траншея. По ней можно было проходить к пулеметным точкам, наблюдательным пунктам и блиндажам. Нас удивило их благоустройство. В блиндаже в сторону тыла было по два больших окна, вырванных из какого-то дома. Стояли круглый стол и стулья. У стены — печка и диван. Амбразура для наблюдения была защищена бревнами и застеклена. Судя по всему, ближайшую деревню здорово ограбили и приготовились зимовать.
Как мы узнали позднее, оборону здесь занимали румыны. Но ни одного убитого румына мы не увидели. Видно, как только началась артподготовка, они сбежали, бросив оружие и технику. Подошли к нашему догоравшему танку. Ужас и жалость вызвал у нас силуэт сгоревшего в танке водителя. Это был один из безымянных героев, своей жизнью проложивших дорогу войскам, окружавшим Сталинградскую группировку немцев с востока.
В ста метрах от подбитых танков на прямой наводке стояли два серо-синих зенитных орудия с трехметровыми стволами. Стволы были разрисованы силуэтами сбитых самолетов. Возле орудий лежали солдаты и офицеры в немецких мундирах, подбившие наши танки.
Наступление продолжалось. Танки ушли на соединение с войсками Донского фронта в районе Калача и на юг на Котельниково. Нам было приказано идти на север через Абганерово для окружения 6-й армии Паулюса в Сталинграде.
Командир дивизиона успел в светлое время выбрать места наблюдательных пунктов. А нам предстояло ночью занять на высоте боевые позиции, оборудовать наблюдательный пункт и организовать связь с наблюдательными пунктами артиллерийских батарей, чтобы на своем участке удерживать окруженную немецкую группировку в кольце.
На высоту 92.0 мы пришли ночью. Ознакомившись на карте, где нам предстоит занять оборону, мы знали, что у подножья высоты находятся пристанционные дома железнодорожных станций Карповка и Новый Рогачик, хотя в ночной темноте разглядеть их было невозможно. Как потом стало известно, за Карповкой и Новым Рогачиком в окружении оказалось около миллиона немцев и румын.
Конец ноября выдался на редкость морозным. Сильный ветер на высоте 92.0 обжигал лицо и валил с ног. Спасали подшлемники и новая теплая одежда. Как только обеспечили связь для ведения арт-огня, нужно было срочно окопаться, чтобы вести наблюдение и как-то укрыться от пронизывающего ветра. Но это оказалось невозможно. Мороз с ветром так заморозил землю, что она стала твердой как камень. Удары топора и кирки отбивали только небольшие кусочки грунта. Лопате земля вообще не поддавалась. Работали вчетвером почти без перерыва, чтобы не замерзнуть. За несколько часов работы сумели углубиться на два штыка лопаты. Каждый удар кирки становился тяжелее и тяжелее.
Ветер у земли тише. Я прилег немного отдохнуть. От усталости начал дремать. Вскочил с земли оттого, что начал трясти озноб. Но состояние было такое, что из этой дрожи выйти не так просто. Неимоверными усилиями заставил себя двигаться и прыгать, чтобы как-то согреться. Единственное спасение — это беспрерывная работа.
Но о нас все же думали. Два связиста, держась за кабельную линию связи, пришли к нам с огневой позиции с котелками промерзшей каши и фляжкой водки. До этого времени водку нам не давали. Ведь отступали в жаркие летние дни, тогда она вообще не нужна. Пока в Грачах готовились к выходу на передовую, водка нам тоже не полагалась. А вот здесь, когда чуть ли не впервые в жизни, выпил полкружки, то даже не почувствовал, что это была водка. Это была просто горячая спасительная жидкость, которая влилась в меня и согрела.
Несмотря на все наши старания, окоп размером два на два с половиной метра к рассвету вырыли только на глубину чуть более метра. Для наблюдения и разведки нас сменил новый боевой расчет, прибывший с огневой позиции. А мы только во вторую ночь закончили земляные работы и накрыли ветками и плащ-палатками свое убежище. Ничего другого, чем бы можно было лучше накрыть наш окоп, поблизости не было.
Теперь из нашей землянки можно было видеть пристанционные поселки Карповки и Нового и Старого Рогачиков. Передовая проходила по краю поселков. Этот рубеж немцами был подготовлен заранее. Между домами были прорыты ходы сообщения, которые хорошо защищали от снайперов. Немцы могли находиться в теплых домах.
В непосредственной близости от немцев на склоне высоты окопались наши стрелковые части. У них, как и у нас на юру, — минус сорок градусов с ветром. Сверху хорошо были видны их окопы, пулеметные ячейки и противотанковые ружья. Но днем никакого передвижения ни у нас, ни у немцев не было. Все замерло. 6-я армия Паулюса окружена. Все ждут, чем закончатся бои под Котельниковым.
А в это время в районе Котельникова 51-я армия Сталинградского фронта вела тяжелые бои с танками Манштейна, рвущимися к окруженной 6-й армии Паулюса. Теперь, после окружения фашистов, мы оказались в «компании» двух фельдмаршалов. Впереди перед нами — Паулюс, а сзади — Манштейн. Расстояние между ними было всего сорок километров, тогда поговаривали даже, что всего двадцать. Стволы наших орудий смотрели на войска Паулюса, а южнее на соседних огневых позициях орудия были направлены на Манштейна.
Зато в небе было оживленно. Часто занудно ревели моторы транспортных юнкерсов-52. Они плотными группами по девять самолетов летали к окруженным немцам, везли им продовольствие. Не часто, но прилетали и наши истребители. Подходили близко к немецкой девятке. Огненные потоки трассирующих пуль летели навстречу ястребкам. Но не было ни одного случая, чтобы наш истребитель не поджег юнкерс. У наших истребителей потерь не было.
А у нас на переднем крае жизнь оживала только с наступлением темноты — приносили с огневых позиций обед в котелках и ведрах. В землянке жгли все, что горит, чтобы согреться и немного оттаять остывшую еду. Дров вблизи не было. Жгли кабель, траву, даже резину от автопокрышек. Лица и руки были черные от сажи. Умывались только снегом, размазывая сажу по лицу. Воду берегли для питья.
Иногда, как стемнеет, ходили на наблюдательные пункты к соседям. Я дружил с командиром нашей артбатареи старшим лейтенантом Васей Тысленко. Его наблюдательный пункт был в пятидесяти метрах от моего окопа, но чтобы в темноте не заблудиться, приходилось брать с земли кабель на руку и по нему идти. И вот через несколько минут я в его землянке. Вася имел хороший слух и играл на гитаре. В батарее красноармейцы берегли его гитару как оружие.
В землянке — в наблюдательном пункте батареи — в углу стояла стереотруба. В светлое время через нее можно было до мелочи рассмотреть дома Карповки и корректировать арт-огонь. Иногда вечером в землянке прямо на земле на брезенте, полукругом вокруг командира батареи, располагался весь боевой расчет. Все тихо ждали.
— Ну, чего притихли? Малыш, давай гитару! — Несколько аккордов, и вполголоса поплыла согревающая душу песня. Каждый бормочет, как может, на какой-то миг вспоминая свои задушевные впечатления. Это было у нас единственное человеческое удовольствие, которое, прижавшись друг к другу, мы получали от воспоминаний и пения любимых песен.
И как-то непроизвольно начинались рассказы и воспоминания.
— Знаешь, Женька, какой человек — моя Надюшка? — И в который раз идет рассказ о Надюшке. Все знают, что комбат не женат. Но слушают с удовольствием даже солдаты, имеющие семьи. Они все это сопоставляют со своими воспоминаниями.
— Товарищ старший лейтенант! А вот, чтоб у тебя была дочка, ты бы еще ласковей про нее говорил. Вот как я о своей подумаю, так у меня даже сердце начинает биться чаще, — и опять звучит песня, унося тебя в прошлое.
Вспоминают смешные истории. Васю просят рассказать о Киеве, меня — о Москве. В нашем подразделении, кроме нас, киевлян и москвичей не было. Поэтому, когда в землянке шли разговоры о довоенной жизни, рассказы о Киеве и о Москве слушали с удовольствием.
— В Мавзолее был?
— Да.
— Ну?!
— А Сталина видел?
— Один раз…
— Да? Расскажи!
Это было на физкультурном параде в 1940 году. Я находился от него примерно в двадцати метрах. Он стоял на Мавзолее, и можно было хорошо его рассмотреть….
Рассказы заканчивались далеко за полночь. Вылезаем из согретой дыханием и душевными воспоминаниями землянки, берем опять на руку кабель, чтобы не заблудиться, и в абсолютной темноте, сопротивляясь пронизывающему насквозь ветру, идем в свою ячейку. Слава богу, что есть командиры, как Вася Тысленко, не только умеющие командовать, но и способные согреть душу солдату.
Ни мы, ни немцы с 25 ноября до 10 января практически огня не вели. Только иногда, нарушая тишину, прострочит тяжелый немецкий пулемет. Но вот по ночам появились новые заботы. Окруженные немцы пытались группами прорваться к Манштейну. Нам нужно было себя охранять. По очереди в темное время стояли в траншее у окопа, пряча лицо от ветра, готовые дать очередь из автомата.
Мы все время ждали, что вот-вот начнем сжимать кольцо вокруг фашистов. А нет. Больше месяца сидим перед домами Карповки и Рогачика. Ни разу не мылись и ни умывались водой. Продукты привозили издалека. Часто были перебои. Тем не менее сознание, что немцы окружены и «на нашей улице будет праздник», давало силы и мужество все вытерпеть. Особенно тяжелыми оказались дни в канун Нового года. Второй день с огневой позиции не приносили обед, только котелок муки. Вечер. Лежим молча. В гильзе дымит фитиль, освещая небольшой коммутатор, телефониста и радиостанцию. У него на голове на бинте висит телефонная трубка. Разговаривать не хочется, все переговорили. Каждый думает о своем. Как-никак, сегодня наступает 1943-й Новый год. У входа в землянку, в траншее в этот раз дежурит сержант Русанов. Чтобы не заснуть, он иногда что-то выкрикивает, что значит — еще не совсем замерз. И вдруг в полный голос заорал:
— Самолет со светом!
Их много к немцам пролетало ночью. Дежурящий по возможности старался следить за самолетами. Было много случаев, когда немецкие парашюты с продовольственными контейнерами уносило в наши боевые порядки. Это были хорошие подарки. В основном хлеб, шоколад и жир в банках. Такое прозевать нельзя.
Через некоторое время с ревом моторов самолет еще раз пролетел над нами. И опять сержант закричал охрипшим голосом. В это же время телефонист в привязанной к голове трубке услышал, что рядом с наблюдательным пунктом командира батареи старшего лейтенанта Шалдаева сел немецкий самолет. Хватаем карабины, выскакиваем из землянки и бежим. Его наблюдательный пункт слева от нашей землянки в пятидесяти метрах. Впопыхах не взяли на руку кабель, идущий к Шалдаеву. Темнота, ничего не видно. Спотыкаемся, падаем. И вдруг в небо с треском взлетает ракета. Самолет осветило. Трехмоторный транспортный юнкерс-52 стоит совсем в другой стороне. Бежим к нему. Дверь у самолета открыта. В самолете темно.
— Коля! — кричу Шалдаеву. — Где немцы?
— Сбежали! Залезай, я их пулемет смотрю…
В самолете, в сплошной темноте, продвигаюсь на ощупь. Весь самолет загружен бумажными мешками. Ощупываю мешки, в них круглые буханки украинского хлеба. Пролез между ними и наткнулся на авиационный планшет. Нащупал в темноте приборную доску и подвешенную на амортизаторах радиостанцию. Все было ново и интересно. Но вдруг под самолетом вспыхнул ярко-красный огонь. В большие пластмассовые окна видно, как огонь освещает крылья и быстро перемещается под самолетом. Пожар! Дверь кто-то захлопнул. Ручку с внутренней стороны нащупать не могу. Пытаемся выдавить пластмассовые окна. Они пружинят, но не поддаются. Пока пытались выйти из самолета, огонь погас. Оказалось, что кто-то из красноармейцев нашел ракетницу и выстрелил в землю. Красная ракета скользила по снегу под самолетом, создавая полную иллюзию пламени.
О самолете доложили в штаб полка. Через пару часов на высоту, где днем нельзя ходить в рост, приехали два небольших быстроходных трактора — НАТИКа. Они пытались стащить самолет на обратные скаты высоты, чтобы его утром не увидели немцы. Но шасси были повреждены, и сдвинуть его не удалось. Над наблюдательным пунктом командира батареи Шалдаева висело крыло юнкерса-52.
Из тылов полка к самолету прислали грузовые автомашины и увезли хлеб и горючее.
Каждый с мешком хлебамы вернулись в свой окоп. А здесь ждала еще одна приятная неожиданность. В честь Нового года принесли не только обед, но и продуктовые подарки, которых мы с начала войны ни разу не видели.
— С Новым годом! — радостно поздравляли по телефонудрузей из соседних окопов. В планшете штурмана была карта с проложенным маршрутом. Самолет летел через Европу и загружался хлебом на Украине.
Пока не рассвело, мы решили получше осмотреть самолет внутри. Но выглянув из окопа, увидели необыкновенное зрелище! В полутьме вокруг самолета стояла толпа людей. Пехотинцы из расположенных впереди окопов пришли посмотреть самолет. Немцам самолет и толпу народа еще не было видно. Как только начало рассветать, все быстро разошлись по своим окопам. А когда немцы увидели свой самолет с черными крестами на желтом фоне, сразу открыли арт-огонь. Десяток снарядов разорвалось около наших окопов. Но ни один снаряд в самолет не попал, они просто сорвали зло и успокоились.
Наши тыловые подразделения страшно отстали. Газеты и письма к нам не поступали. Путь был длинный, и, как говорили, дороги были забиты транспортом со снарядами, горючим и продовольствием. Единственная связь с внешним миром у нас была по радио. Так мы вечером 2 января в последних известиях по радиостанции РБМ услышали о нашем захвате юнкерса-52 и были этим очень горды. (Позже прочел в газете «Известия» от 2 января 1943 г. сообщение «Информбюро» о захвате юнкерса-52.)
Как мало нужно солдату для счастья. Вчера было очень плохо, а сегодня все прекрасно. А ведь мы сидим на высоте 92.0 уже почти два месяца.
То, что кольцо со стороны Донского фронта вокруг немецкой группировки начало сжиматься, мы почувствовали по тому, что немецкие самолеты перестали садиться. Продовольствие сбрасывали только на парашютах. К 25 декабря группировка фашистских войск в районе Котельникова под командованием Манштейна, рвавшаяся к 6-й армии Паулюса, фактически была разгромлена. Наконец десятого января после непродолжительного артиллерийского налета началась атака на Карповку, Старый и Новый Рогачик. Без боя немцы отступили на новый рубеж. Опять мы оказались в поле, сильно занесенном снегом. Все поле, насколько мы могли увидеть, было заставлено ровными рядами автомашин. Это напоминало хорошо спланированное кладбище транспорта. Видимо, их хозяева поняли, что они приехали. Дальше некуда. В каждом ряду стояли машины определенного типа: грузовые бортовые, грузовые с фургонами, с цистернами, тягачи и другая техника.
Впереди на склоне высоты в бинокль хорошо просматривался холмик и какая-то труба, торчащая из-под снега. Когда после небольшой артподготовки мы начали продвижение вперед, то решили осмотреть эту трубу. Это оказалась телескопическая антенна засыпанной снегом немецкой радиостанции на автомашине Борг-Хорг, похожей на нашу ГАЗ-69. В ней были смонтированы передатчик, несколько приемников и зарядный агрегат и было много анодных батарей. Трофей для нас был весьма ценным. Но кроме анодных батарей мы взять ничего не могли. Доложили начальнику связи капитану Хайбулину, и он прислал красноармейцев, чтобы забрать Борг-Хорга в штаб полка.
Интересна дальнейшая судьба этой радиостанции. Она успешно обеспечивала связь для штаба полка в период Курской битвы и дошла с боями до Белоруссии. Но вот удивительный случай: перед Бобруйской операцией наш полк был переформирован в бригаду. А так как меня назначили начальником связи бригады, то радиостанция вернулась ко мне. Дальше немецкая радиостанция обеспечивала нам связь при освобождении Польши, Восточной Пруссии, Штетина и Штральзунда. Так немецкая радиостанция совершила марш до Сталинграда и вернулась своим ходом в 1945 году в Германию.
Уже темнело, когда мы, постоянно поддерживая связь с командирами батарей и полком, подошли к очень глубокому оврагу. Такие овраги окружали Сталинград с юго-западной стороны. Их здесь называли балками. Нужно было спуститься по заснеженному склону, а затем подняться на другую сторону балки и готовить наблюдательный пункт дивизиона. Поступила новая команда — оставаться на месте. Но чтобы разведать, что впереди, мы в полутьме все же спустились на дно балки. На ее противоположной стороне мы увидели врытую в склон землянку. Большая входная дверь, большие застекленные окна. Чтобы в темноте не рисковать, дали по землянке автоматную очередь. Тишина. Открыли дверь. Зажгли бумагу. Перед нами были двухъярусные нары во всю ширину пятнадцатиметровой землянки.
На каждом ярусе лежали одетые в мундиры мертвые немцы. Нам были видны только подошвы их сапог. На каждом ярусе лежало их не менее двадцати. Было непонятно, кто их так плотно уложил. Над входом большими цифрами был написан трехзначный номер этой землянки. Рядом была точно такая же со следующим номером. Мы, ожидая возможной встречи с живыми немцами, молча вернулись на старую позицию. Наш дивизион был готов вести огонь, но противника не было видно.
Утром стало известно, что немецкая группировка, расположенная перед нами, капитулировала. Теперь мы могли при дневном свете рассмотреть, что же было в балке. Это был грандиозный госпиталь. По склону были проложены дороги на трех уровнях. Вдоль каждой дороги были врыты однотипные землянки, такие же, как та, что мы видели ночью. На третьем ярусе были видны четырехзначные номера землянок. И во всех землянках на двухъярусных нарах были уложены ровными рядами мертвые немцы. Этот госпиталь превратился в морг. Мертвых немцев было некому хоронить.
А рядом за деревней Алексеевка на чистом заснеженном поле ровными рядами уходили за горизонт тысячи деревянных крестов с немецкими касками.
К середине дня мимо нас по дороге начали движение колонны пленных немцев. Так 2 февраля в 1943 году на нашем участке под Сталинградом неожиданно закончились боевые действия.